побежал звонить Кроуфорду.
   Браун грузно встал и с достоинством посмотрел  на  тех,  кто  сидел  за
столом.
   - Мне,  видимо,  тоже  нет  смысла  участвовать  в  этой  дискуссии,  -
проговорил он. - Я попытался объяснить вам, что вы совершаете  трагическую
ошибку, и больше мне здесь оставаться незачем - я сделал все, что мог.
   Он глянул на Кристла - гневно и вместе с тем по-дружески  встревоженно,
- а потом отвернулся, вышел  за  дверь,  и  на  лестнице  послышались  его
спокойные, уверенные шаги.
   Кристл нахмурился, но когда  Браун  ушел,  пожал  плечами  и  напористо
сказал:
   - Ну, а нам пора заняться делом.
   Нас осталось всего шестеро - сам Кристл, Деспард-Смит, Винслоу, Гетлиф,
Калверт и я. Начало было неважным: даже если бы Кристл сумел  убедить  нас
всех, для абсолютного большинства нам понадобился  бы  еще  один  человек.
Однако Кристл не сомневался в победе и был таким же  деятельно-энергичным,
как в октябре, когда он уговорил нас припугнуть Кроуфорда и Джего  третьей
кандидатурой. Кто-то заметил, что мы станем серьезной силой,  только  если
нас будет семеро, но Кристл сказал:
   - Ничего, найдем и седьмого. Я уверен - в конце концов мы сагитируем  и
других. Есть ведь еще Льюк. Да и Кроуфорд всегда прислушивается  к  голосу
рассудка. А там, глядишь, к нашему большинству примкнут и остальные.
   Не дав никому возразить, Кристл заговорил о своем кандидате.
   - Я не буду ходить  вокруг  да  около.  У  меня  уже  есть  на  примете
кандидат. Но из нашего колледжа - но вы все наверняка его знаете. Лайен.
   Да, мы знали Лайена - он  был  членом  Совета  одного  из  колледжей  и
довольно известным ученым, читал в университете лекции и входил  в  состав
Кембриджского  сената.  Через  несколько  минут  стало   ясно,   что   его
кандидатуру никто из нас не поддержит. Мы равнодушно объясняли, почему  он
нам не нравится, но объясняли только из  вежливости:  на  самом  деле  нас
просто не увлекала идея оппозиционной фракции.
   Наше вялое сопротивление не  обескуражило  Кристла,  и  он  назвал  еще
одного человека, тоже не из нашего колледжа, а потом еще одного. Мы отвели
и того и другого, но никто из нас не потрудился рассмотреть их кандидатуры
серьезно: как только  Кристл  упоминал  очередную  фамилию,  мы  сразу  же
решали, что этот человек нам не подходит. Никаких конкретных возражений  у
нас фактически не было - мы просто не хотели думать о чужаках. И я  понял,
что в этот раз Кристл ничего не добьется. В октябре он без  труда  навязал
нам  свою  волю,  и,  подчинившись  ему,  мы  заставили  наших  кандидатов
пообещать, что они проголосуют друг за друга. Но тогда нам самим хотелось,
чтобы он убедил нас, а теперь мы с  самого  начала  настроились  отвергать
все, что он  предложит.  Его  воля  за  последние  два  месяца  ничуть  не
ослабела, а я редко встречал таких волевых и целеустремленных  людей,  как
Кристл. Но мы изначально были против его предложений, а  в  политике  даже
воля, даже настойчивость  и  целеустремленность  оказываются  бессильными,
если идея лидера не вызывает в сердцах людей ни малейшего отклика.
   - Я должен с сожалением констатировать, - сказал Деспард-Смит, когда мы
отвергли третью кандидатуру Кристла, - что  сейчас,  видимо,  бессмысленно
искать руководителя на стороне.
   - Пожалуй, вы правы, - откликнулся  Кристл,  по-прежнему  энергичный  и
уверенный в победе. - Но мы,  по-моему,  вовсе  не  исчерпали  всех  наших
возможностей. Давайте подумаем, не найдется ли  подходящей  кандидатуры  у
нас в колледже.
   Было уже очень поздно; в жарком воздухе небольшой комнаты густо слоился
табачный дым, пожилых людей  давно  клонило  ко  сну,  а  Винслоу,  как  я
заметил, один раз устало закрыл глаза и задремал.  Но,  услышав  последнюю
реплику  Кристла,  все  оживились,   почувствовали   прилив   бодрости   и
приготовились к долгому, напряженному,  но  очень  осторожному  разговору.
Винслоу снова набил свою трубку, и, когда он прикуривал,  неверный  огонек
спички на мгновение сгладил его  "зубчатый"  профиль  и  осветил  глаза  -
зоркие,   настороженные   и    тревожно-взволнованные.    Да-да,    именно
взволнованные. Неужели он еще надеялся?..
   - Давайте подумаем, не найдется  ли  подходящей  кандидатуры  у  нас  в
колледже, - сказал Кристл.
   - Мне  кажется,  что  каждый  из  нас  перебрал  в  уме  все  возможные
кандидатуры еще прошлой весной, когда  мы  узнали  о  смертельной  болезни
Ройса, - заметил Деспард. - А если мы этого не сделали,  то  исключительно
по легкомыслию и беспечности.
   - Неважно, -  возразил  Кристл.  -  Давайте-ка  обсудим  все  возможные
кандидатуры еще раз. Времени у нас почти не осталось. Будет глупо, если мы
опомнимся слишком поздно.
   - Кое с кем из нас так всегда и бывает, - проворчал Деспард.
   - Ну, надеюсь, сейчас этого не случится,  -  сказал  Кристл,  оглядывая
присутствующих. - Давайте-ка прикинем. Я перечислю наших коллег в  порядке
старшинства: Гей, Пилброу, вы,  Деспард.  По  Уставу  мы  не  имеем  права
избрать вас в ректоры.
   - Я сам голосовал за  новый  пункт  Устава,  запрещающий  людям  старше
семидесяти  занимать   административные   посты,   -   мрачно   проговорил
Деспард-Смит. - И до сих пор не уверен, что поступил тогда правильно. Иной
человек и в семьдесят лет вполне способен справиться с любыми должностными
обязанностями...
   - Вы бы, например, наверняка справились, - перебил его Кристл. Он знал,
что грубоватая лесть умиротворяюще подействует на старика Деспарда. И тут,
как мне показалось, я понял его замысел: он рассчитал  игру  на  два  хода
вперед. - Вы бы наверняка справились. В  этом  никто  не  сомневается.  Но
Устав есть Устав. -  Он  помолчал.  -  Итак,  идем  дальше.  -  Его  голос
прозвучал спокойно и безразлично - слишком спокойно и  безразлично,  чтобы
казаться естественным, подумал я. - Винслоу. Следующий по старшинству  вы,
Винслоу.
   - Вот ведь забавно, - тоже слишком спокойно  и  безразлично  проговорил
Винслоу. - Я и сам это прекрасно знаю.
   - Как вы считаете, - торопливо спросил Винслоу Деспард-Смит, - стоит ли
взваливать на себя весьма сложные административные обязанности, зная, что,
едва привыкнув к  ним,  вам  придется  передать  их  кому-нибудь  другому?
По-моему, это несправедливо - предлагать  человеку  предельно  хлопотливую
должность на каких-то пять лет.
   - На семь, - поправил Деспарда Винслоу. -  В  октябре  мне  исполнилось
шестьдесят три.
   - Вы только-только успеете изучить ваши новые обязанности, и вам  сразу
же придется подавать в отставку, - холодно и враждебно улыбнувшись, сказал
Кристл. - Я вполне согласен с Деспардом.
   - Да, вряд ли это будет _справедливо_,  -  проговорил  Деспард-Смит,  -
если мы предложим вам баллотироваться на должность ректора.
   - А  в  каком  возрасте  _справедливо_  предлагать  человеку  должность
ректора? - с издевкой спросил Рой: он явно сочувствовал Винслоу.
   Прежде чем он успел что-нибудь добавить, Гетлиф сказал:
   - Мне кажется, что в принципе ректор должен начинать свою  деятельность
не позже шестидесяти. Чтобы в запасе у  него  было  по  крайней  мере  лет
десять. Вы ведь согласны со мной? - без обиняков спросил он Винслоу.
   Гетлиф в отличие от других наставников неплохо ладил с казначеем,  и  в
его вопросе не было ни ехидства, ни  злости.  Но  прямой  вопрос  требовал
прямого ответа.
   Винслоу опустил голову и насупился.
   - Разумеется, вы правы, - после мучительно долгой паузы проговорил он.
   - Мне с самого начала было  ясно,  что  вы  именно  так  и  думаете,  -
облегченно и чересчур задушевно сказал Кристл.
   Я глядел на Роя, предполагая, что он не смолчит; но он  лишь  мимолетно
усмехнулся: надежда Винслоу была жалкой и смехотворной.
   Кристл снова принялся перечислять фамилии.
   - Кроуфорд,  Джего.  С  ними  ничего  не  вышло.  Браун.  Следующий  по
старшинству - Браун, - сказал Кристл. -  Браун.  По-моему,  тут  нам  надо
серьезно  задуматься.  Не  кажется  ли  вам,  что  это  вполне  подходящая
кандидатура?
   Винслоу на мгновение поднял голову.
   - Браво, декан, - с ядовитейшим сарказмом проговорил он:  в  нем  вдруг
всколыхнулась вся его злобная язвительность.
   - По-моему, он чересчур молод, - сказал Деспард-Смит. - Едва  ли  стоит
выдвигать в ректоры такого неопытного работника.
   - Ему уже сорок шесть лет, - возразил Деспарду Кристл.
   - Это очень опасно - назначать на высокий и ответственный пост  слишком
молодого  работника,  -  уперся  Деспард.  -  Потому  что  нельзя  заранее
предугадать, как он себя поведет.
   - Браун не изменится до самой смерти, -  вмешался  я.  Мне  было  очень
странно услышать, что кто-то, хотя бы даже Деспард, считает Брауна молодым
и неопытным.
   - Дело тут, конечно, не в возрасте, - заметил Гетлиф, - однако мне...
   - Я предвижу все, что вы скажете, - перебил его Кристл. -  Я  прекрасно
знаю Брауна. Гораздо лучше, чем любой из вас. Мы сдружились с  ним,  когда
были еще студентами. Его нельзя назвать выдающимся человеком. Звезд с неба
он,  как  говорится,  не  хватает.  Посторонним  людям  наш  выбор   может
показаться  странным.  Но  у  него  есть  превосходные  качества,  которые
начинаешь замечать далеко не сразу. Он сплотит наш колледж,  сделает  наше
сообщество мирным и процветающим.
   - Если не занудит нас всех  до  смерти  в  ближайшие  двадцать  лет,  -
вставил Винслоу.
   - Мне кажется, - заметил  Деспард,  -  что  если  уж  мы  заговорили  о
сравнительно молодых работниках, то в первую  очередь  нам  надо  обсудить
вашу кандидатуру, декан.
   - Вы ошибаетесь, - возразил Кристл. - Я не  справлюсь  с  обязанностями
ректора. Мне хорошо известны границы моих возможностей. Я  не  смогу  быть
ректором.  А  Браун  сможет.  И  я  был  бы  счастлив  работать  под   его
руководством.
   Он говорил скромно и абсолютно  правдиво.  В  его  словах  не  было  ни
притворства,    ни    манерно-величественного     псевдосмирения     наших
университетских ораторов. Его скромность была искренней и  чистосердечной,
это мгновенно поняли все.
   А он продолжал расхваливать  Брауна.  В  конце  концов  я  сказал,  что
предпочту его любому компромиссному кандидату. Рой пообещал  проголосовать
за Брауна, если ни один из  основных  кандидатов  не  наберет  абсолютного
большинства, - но энтузиазма у  него  эта  перспектива  явно  не  вызвала.
Гетлиф объявил, что, если  первый  тур  голосования  окончится  ничем,  он
поступит так же, как Рой. Заручившись  нашей  поддержкой,  Кристл  убеждал
Деспарда и Винслоу до глубокой ночи: спокойный и сдержанный,  он  выдвигал
все новые аргументы, находил все новые доводы, и время шло, часы  отбивали
четверти, а он продолжал  настаивать  -  неутомимый,  прекрасно  владеющий
собой, то обходительный и ласковый, то резкий и даже грубый, но  неизменно
расчетливый, терпеливый и целеустремленный.
   Всем, кроме него, было ясно, что он ничего не добьется. Винслоу говорил
мало, но в каждом его  слове  слышался  отзвук  ядовитой  и  презрительной
горечи. Деспард-Смит возражал Кристлу упрямо  и  непреклонно.  Все,  кроме
Кристла,  понимали,  что  ему  не  удастся  отстоять  Брауна.  Надежда  на
компромисс  не  оправдалась.  Однако  Кристл  продолжал  упорствовать.   К
полуночи любой из нас убедился  бы,  что  проиграл,  но  Кристл  спорил  с
Деспардом до двух часов.
   И в конце концов  добился  компромиссного  соглашения  -  исключительно
из-за нашей усталости. Мы признали,  что  третьим  кандидатом  может  быть
только Браун.
   - Это же очевидно, - втолковывал он Деспарду. - Три человека, не считая
меня самого, согласились признать его компромиссным кандидатом. Можете  вы
что-нибудь на это возразить?
   Утомленный Деспард отрицательно покачал головой.
   - Вот и прекрасно, - сказал Кристл. - Значит,  я  имею  право  спросить
Брауна, согласен ли он на выдвижение его кандидатуры. Вполне вероятно, что
ни один из основных кандидатов не наберет абсолютного большинства.  И  нам
необходимо к этому подготовиться. Я поговорю с Брауном завтра утром.
   Кристл, казалось, ничуть не устал; удовлетворенно  улыбнувшись  -  хотя
его затея фактически провалилась,  -  он  посмотрел  на  каминные  часы  и
сказал:
   - Вернее, не завтра, а сегодня. Утро-то уже наступило.



40. "МОЯ ЖИЗНЬ СЛОЖИЛАСЬ НЕУДАЧНО"

   Измученный  бессонной  ночью,  я  проснулся   на   следующий   день   -
семнадцатого декабря - около одиннадцати. За окном выл порывистый западный
ветер,  тяжелые  тучи  ползли  над  самыми  крышами,  утро  было  сырым  и
пасмурным. Днем ко мне зашел Рой, мы затопили в гостиной камин - не  из-за
холода, потому что западные ветры всегда приносят  дождливую  оттепель,  а
чтобы посидеть у живого огня, - и принялись обсуждать  поведение  Кристла.
Почему он упорствовал - упорствовал вопреки здравому смыслу? Что  его  так
обрадовало под утро? Может быть, ему  хотелось  доказать  Брауну,  что  он
остался верен их дружбе, хотя в предвыборной борьбе  практически  перестал
поддерживать  Джего?  Да,  он,  несомненно,  стремился  продемонстрировать
Брауну свою дружескую лояльность, это нам было ясно; но мы  понимали,  что
он преследует и еще какую-то цель.
   Нашу беседу прервал двойной, но неторопливый и спокойный стук в дверь.
   - Дядюшка Артур собственной персоной, - объявил Рой,  и  мы  приветливо
улыбнулись входившему в гостиную  Брауну.  Но  его  ответная  улыбка  была
вежливой, и только.
   Он сел рядом с нами у камина, рассеянно посмотрел в огонь и  озабоченно
сказал:
   - Я как раз думал повидаться с вами обоими.  Мне  передали,  что  вчера
была названа моя кандидатура - без  моего  разрешения.  Вы  участвовали  в
этом?
   Он был расстроен и возмущен. Я объяснил ему, какие мы с Роем  взяли  на
себя обязательства.
   - Меня по-настоящему обрадовала эта возможность,  -  сказал  я.  -  Мне
очень хочется, чтобы вы стали ректором.  Это  будет  просто  замечательно,
если вы поселитесь в Резиденции.
   Браун промолчал. Через несколько минут он сказал:
   - Я знаю, что вы действовали из добрых побуждений.
   - Доброта тут ни при чем, - возразил я. - Мы намеренно объявили, как мы
к вам относимся.
   - Я понимаю, у вас были добрые намерения.
   - Кристлу представился случай заявить, что вы будете хорошим  ректором,
- проговорил Рой, - и он им воспользовался.
   - Так он мне и сказал.
   - И это правда.
   - Он должен был сообразить, что я ни в коем случае не разрешу выдвигать
сейчас мою кандидатуру, - проворчал Браун. - Я  не  хочу  мешать  Джего  и
вносить разлад в нашу партию, а, упомянув мое имя, Кристл только  этого  и
добился. Мне очень жаль, что он так  безответственно  воспользовался  моим
именем. И я вынужден вам сказать, что, поддержав его,  вы  тоже  поступили
крайне безответственно.
   - Мы сказали только то, что думали, - возразил я.
   -  Это-то  мне  понятно,  -  сказал  Браун,  стараясь  сохранить   свою
всегдашнюю  объективность.  -  Мне  непонятно,  как  получилось,  что  вы,
человек, безусловно, хладнокровный  и  проницательный,  позволили  вовлечь
себя в эту безответственную авантюру. Уж вам-то должно быть  ясно,  что  в
нашем нынешнем и без того запутанном положении,  да  еще  за  три  дня  до
выборов, нельзя противопоставлять своего союзника своему  же  кандидату  -
даже если вы говорите при этом только то, что думаете. Вы подыграли  нашим
противникам - ни больше, ни меньше. А меня использовали как пешку  в  этой
игре.
   - Вы разговаривали с Кристлом?
   - Разговаривал. Я сказал ему, что не хочу быть пешкой в чужой игре -  и
не буду.
   Браун полностью утратил терпимость,  доброту  и  способность  логически
мыслить - при мне такого не случалось с ним ни разу, даже когда  он  узнал
об измене Пилброу.  Вышло  так,  что  по  вине  Кристла  он  нарушил  свой
собственный "кодекс порядочности". Ему было приятно  ощущать  свою  тайную
власть в колледже, он с  удовольствием  ею  пользовался,  однако  я  давно
заметил, что он скрупулезно придерживается выработанных  им  самим  правил
поведения и очень дорожит своей репутацией - его нежелание давить на Льюка
в начале предвыборной кампании  послужило  этому  наглядным  примером.  Он
опасался, что коллеги могут счесть его пешкой в чужой игре или интриганом,
который решил воспользоваться нашими трудностями и с помощью своего  друга
тихой сапой пробраться в  ректоры.  А  кроме  всего  прочего,  он  обладал
глубочайшим чувством собственного достоинства и  был  убежден,  что  линию
своего поведения может определять только он сам.
   Ну и, наконец, он был чрезвычайно практичным человеком, а  поэтому  еще
злее ополчился на Кристла: он твердо знал, что  у  него  нет  ни  малейшей
надежды пройти сейчас в ректоры и  что  Кристл  выдвинул  его  кандидатуру
только для очистки совести. Он ясно понимал, понимал лучше, чем кто-нибудь
другой, что колебания и внутренние противоречия перерастают  у  Кристла  в
непреклонную решимость жить и мыслить самостоятельно, - вот что  приводило
Брауна в бешенство, вот почему он так гневно обвинял нас  с  Роем.  Кристл
вырвался из-под его влияния и впервые за двадцать  лет  начал  действовать
ему наперекор. А ведь лиха беда начало - Браун предвидел,  чем  это  может
кончиться, а когда Кристл пришел к нему со своим предложением,  он  понял,
что окончательно проиграл.
   Браун распрощался с  нами  очень  холодно,  сказав  перед  уходом,  что
письменно известит  всех  членов  Совета  о  своем  категорическом  отказе
баллотироваться в ректоры.  Я  подозревал,  что  с  нами  он  разговаривал
гораздо резче, чем с Кристлом: при нем он наверняка сдерживался, а на  нас
откровенно сорвал свою злость.
   Когда он ушел, Рой глянул на меня и сказал:
   - Похоже, что у Джего не осталось никаких надежд, старина.
   - Ты прав.
   - Надо что-то сделать. Если мы перетянем  кого-нибудь  в  свой  лагерь,
все, может, и образуется.
   Мы решили поговорить сначала с Пилброу, а потом  с  Деспардом  и  сразу
после чая отправились к Пилброу. Но ничего у нас не вышло.  Рой  пустил  в
ход  все  свое  обаяние  -  он  был  обаятелен  от  природы  и  умел  этим
пользоваться. Он обхаживал  старика,  словно  женщину:  поддразнивал  его,
говорил  серьезно,  шутил,  подольщался,   насмешничал,   даже   пригласил
погостить у него весной в Берлине,  когда  он  опять  поедет  туда  читать
лекции, - все без толку. Пилброу по достоинству оценил  Роев  спектакль  -
ему нравились артистичные молодые люди,  -  но  остался  непреклонным:  он
считал, что  обязан  проголосовать  за  Кроуфорда.  Я  завел  политический
разговор,  Рой  превзошел  в  искусстве  обольщения  самого  себя,  но  мы
решительно ничего не добились, а хитрющий старикан вырвал у  нас  обещание
пообедать  в  Лондоне  на  следующий  день  после   выборов   с   каким-то
писателем-эмигрантом.
   В общем, мы ушли от Пилброу ни с чем, и Рой насмешливо сказал:
   - Я навеки опозорился.
   - Постарел ты, братец, вот в чем все дело.
   - Отправляйся-ка ты к Деспарду один, - сказал Рой. - Если уж я не сумел
повлиять на добряка Юстаса, то с  Деспардом  у  меня  и  вовсе  ничего  не
получится.
   Деспард-Смит относился к Рою с недоуменно-опасливой  подозрительностью,
и после обеда я пошел к нему один. Он занимал квартиру в третьем  дворике,
по соседству с Найтингейлом и неподалеку от дома Джего. В трапезной его не
было, и, поднявшись к нему, я  увидел  на  большом  прямоугольном  сундуке
возле двери присланные из кухни тарелки с обедом. Дверь  была  приоткрыта,
но в гостиной никого не было, и огонь в камине  уже  погас.  Я  подошел  к
двери в другую комнату, постучал и, услышав весьма  неприветливый  отклик:
"Кто там?", назвался. Деспард не ответил, в  комнате  послышался  какой-то
шум, а минуты через две щелкнул отпираемый замок,  и  дверь  приоткрылась.
Глаза у Деспарда были воспалены, он злобно посмотрел на меня и сказал:
   - Я очень занят, Элиот. Очень.
   - Но, может быть, вы все же уделите мне п