щими, когда думаешь о том, "сколько времени и
энергии затратил наш уважаемый декан" на сэра Хораса, даже не  помышляя  о
финансовой поддержке для колледжа.
   - Уверяю вас - декану, так же как и мне, будет очень  горько,  если  вы
подумаете,  что  мы  намеренно  присвоили  себе  ваши  полномочия.  Только
необычайные обстоятельства...
   - Я, знаете ли, всегда считал себя весьма посредственным  казначеем,  -
проговорил Винслоу. - Теперь мне очевидно, что  со  мной  согласны  и  мои
коллеги. Значит, я не  заблуждался  на  свой  счет.  И  это  послужит  мне
некоторым утешением, когда я уйду в отставку.
   Деспард-Смит сказал:
   - Надеюсь, вы не думаете...
   - Я не думаю, - перебил  его  Винслоу,  -  я  ужо  решил.  Рачительного
финансиста из меня не получилось. Совету пора найти  казначея,  который  в
состоянии приносить пользу колледжу. Я гораздо больше  верю  в  финансовые
способности декана или наставника, чем они в мои; и у  них  есть  к  этому
основания.
   - Не могу поверить, - проговорил Кристл; Браун пробормотал, что он тоже
не может этому поверить.
   - К-катастрофически необдуманный поступок, - сказал Деспард-Смит.
   Послышались возгласы сожаления, кто-то выразил надежду, что Винслоу еще
опомнится, - так всегда реагировали в колледже на чье-нибудь заявление  об
отставке. Однако сегодня этот ритуал занял очень немного времени,  и,  как
мне показалось, все почувствовали явное облегчение. Деспард вспомнил,  что
по Уставу утвердить отставку члена Совета может только ректор.
   - Так пусть новый ректор начнет свою  деятельность  с  этого  приятного
распоряжения, - сказал Винслоу. Его  злобный  сарказм  всех  покоробил,  и
когда кто-то еще раз предложил ему подумать, то было ясно, что это сказано
только из вежливости. Отставка Винслоу никого не огорчила. И  вдруг  Джего
воскликнул:
   - Это отвратительный обмен!
   - О чем вы? - спросил его Кроуфорд.
   -  О  том,  что  мы  готовы  променять   замечательного   казначея   на
благотворительность жалкого богача. Я не могу с этим примириться!
   - Мы ни о каких обменах не помышляли, - резко сказал Кристл.
   - И все-таки это  отвратительно!  -  Джего  повернул  голову  к  своему
давнему недругу. - Винслоу, вы не можете себе представить, как мы огорчены
вашим уходом! Если б вы поставили нас перед выбором, мы бы сделали его  не
колеблясь. Сэру Хорасу пришлось бы искать иное применение  своим  деньгам.
Мы никогда не забудем ваших заслуг. Какую бы должность вы ни занимали, это
неизменно приносило колледжу пользу. А за десять лет, что  вы  проработали
казначеем, финансовое положение колледжа чрезвычайно упрочилось.
   Говоря о первом  распоряжении  нового  ректора,  Винслоу  саркастически
улыбался; сейчас он выглядел удрученным и растерянным.
   - Да только я-то тут ни при чем, - сказал он.
   - Но, может быть, вы все-таки передумаете? - вскричал Джего.
   Винслоу отрицательно покачал головой.
   Вскоре собрание закончилось, и мы с Роем решили прогуляться  по  парку.
Подступал  вечер,  сгущался  холодный  туман;   черные   стволы   деревьев
прорисовывались в сумерках, как  на  японском  гравюре.  Мы  заговорили  о
сегодняшнем собрании. Затаенная неприязнь Роя к некоторым из наших  коллег
переродилась сейчас в холодное торжество: он попытался изобразить, какие у
них  были  физиономии,  когда  они   услышали,   что   шестая   часть-дара
предназначается персонально ему.
   - Сэр Тимберлейк, оказывается, - шутник, - сказал Рой. И добавил:  -  А
мне, значит, придется стать теперь респектабельным  и  самодовольным.  Так
или иначе, а они меня доконали.
   Мы углубились в "дикий" парк, и я заговорил о Винслоу. Рой  нахмурился.
Нам обоим было грустно: мы в общем-то симпатизировали казначею, а  поэтому
нас огорчило его падение и восхитила безоглядная выходка Джего. Восхитила,
но и встревожила. Он вел себя последнее время крайне  безрассудно,  и  ему
следовало поостеречься.
   - Вечно он перегибает палку, - с раздражением заметил Рой. - У него нет
чувства меры. Взять хотя бы его  сегодняшние  вопли  насчет  замечательных
казначейских достижений Винслоу. Ну что за чепуха!  Винслоу  был  даже  не
посредственным, а просто дрянным казначеем. Кристл справился  бы  с  этими
обязанностями в десять раз лучше. Да что там  Кристл  -  я  и  то  был  бы
прекрасным казначеем. Впрочем, меня-то они на эту должность ни за  что  не
назначат. Я для них ненадежный.
   Все это звучало несколько странно, но было правдой.
   И тут вдруг из тумана бесшумно вынырнул сам Винслоу - сырая нескошенная
трава глушила его тяжелые шаги.
   - Это вы, Винслоу? - окликнул его Рой. - А мы именно о вас и говорим.
   - Ну, что обо мне можно сказать!
   - О вас-то как раз многое можно сказать, - заметил Рой.
   - Чем вы собираетесь заняться на покое? - спросил я.
   - Ничем. Мне уже поздно начинать что-нибудь новое.
   - У вас будет много свободного времени, - сказал я.
   - Да у меня как-то всегда было много свободного времени. Только вот  не
шло мне это впрок. Я ведь никогда не считал  себя  дураком.  Больше  того,
глядя на своих коллег, я частенько поражался собственной мудрости. Но  мне
так и не удалось сделать ничего стоящего.
   Мы с Роем посмотрели друг на друга и поняли, что нам лучше  промолчать.
Никакие слова утешить его сейчас не  могли.  Ему  было  полезно  заглянуть
правде в глаза.
   Мы брели втроем по парку в туманной тишине декабрьских сумерек. Деревья
и кусты, словно живые, выступали  из  туманной  тьмы;  дойдя  до  каменной
ограды, мы повернули обратно. Когда мы  второй  раз  пересекли  парк,  Рой
спросил Винслоу о Дике.
   - Он только что обручился, - ответил казначей. - Мы едва знакомы с  его
невестой. Нам остается только надеяться, что все у них будет хорошо.
   Винслоу говорил спокойно, нежно и открыто. Он  очень  тяжело  переживал
неудачи сына,  но  по-прежнему  любил  его.  Я  видел,  что  он  думает  о
приближающейся женитьбе с радостью и надеждой.



32. ДОБРОДЕТЕЛИ ПРОТИВНИКОВ

   После прогулки Рой предложил Винслоу посмотреть какой-нибудь фильм. Тот
удивленно пробурчал, что не был в кино уже много лет, но  его  определенно
обрадовало предложение Роя, и через несколько минут  они  распрощались  со
мной, а я отправился к Брауну.
   Я считал, что смогу переубедить Гея,  и  хотел  поговорить  об  этом  с
Брауном наедине. Но у него сидел Кристл - далеко не такой оживленный,  как
утром или на собрании. Он мрачно попыхивал трубкой и, когда  Браун  открыл
бутылку  мадеры,  объявив,  что  "за  здоровье  сэра  Хораса  надо  выпить
по-настоящему  хорошего  вина",  улыбнулся  словно  бы  через  силу.   Ему
казалось, что его  победу  недооценили  -  это  очень  часто  случается  с
победителями.
   Он равнодушно выпил вино, глубоко затянулся  и,  на  полуслове  прервав
нашу беседу, спросил у Брауна:
   - Так что вы думаете о собрании?
   Кристл нуждался в поддержке, и Браун сразу же это почувствовал.
   - По-моему, на  собрании  наши  коллеги  единодушно  отметили,  что  вы
оказали колледжу неоценимую услугу.
   - А по-моему, они  единодушно  решили,  что  ничего  замечательного  не
произошло.
   - Вы ошибаетесь, уверяю вас, - сказал Браун.
   - Мало этого - они считают, что мы недостойно  обошлись  с  Винслоу,  -
проговорил  Кристл.  И  оскорбление  добавил:  -  А  Джего   меня   просто
_поражает_.
   - Он хотел смягчить удар, ничего больше, - сказал Браун.
   - А заодно решил произвести на избирателей благоприятное впечатление, -
предположил я. - Решил сделать  благородный  жест.  Ему  надо  завоевывать
популярность: выборы-то на носу.
   - Правильно, - энергично поддержал меня Браун, прекрасно понимая, что я
говорю чепуху: нам надо было утихомирить Кристла. - И я очень рад, что  он
начал серьезно готовиться к выборам.
   - Не верю я в это, - буркнул Кристл.
   - У него ведь очень нелегкий характер, - сказал я.
   - Ну, с этим-то я, положим, согласен, -  проговорил  Кристл.  -  Вполне
согласен. - Он внимательно посмотрел на нас и, помолчав, медленно  сказал:
- Временами я, знаете ли, очень понимаю  наших  противников.  Он  донельзя
переменчив. Иногда он  ведет  себя  превосходно,  я  но  спорю.  А  иногда
становится совершенно невыносимым. Между нами говоря, временами  я  думаю,
что мы сделали неправильный выбор. А вы? - Он поглядел сначала на  Брауна,
потом на меня.
   - Я - нет, - решительно и твердо ответил Браун.
   - В ваших рассуждениях есть логика, - сказал я. - Но я все это  обдумал
заранее,  когда  решал,  кого  поддерживать.  И  меня  его  недостатки  не
отпугнули. Я уверен, что сделал правильный выбор.
   - Так же уверены, как и раньше?
   - Даже тверже.
   - Надеюсь, вы правы, - пробормотал Кристл.
   И нарочито небрежно добавил:
   - Только вряд ли нам удастся провести его в ректоры.
   - Не понимаю вас, - остро глянув на  Кристла,  но  совершенно  спокойно
проговорил Браун.
   - А вы получили телеграмму от Пилброу?
   - Пока нет.
   - Ну вот. Я поверю, что он тут, только когда увижу  его.  А  это  может
случиться очень не скоро.
   - Что-то раньше я не замечал у вас склонности к  поспешным  выводам,  -
хмуро сказал Браун.
   - А я вот считаю, что,  узнав  о  болезни  Ройса,  мы  сделали  слишком
поспешный выбор, - проговорил Кристл. - Люди до сих пор еще  не  осознали,
какого замечательного руководителя потерял наш колледж.
   - Но это вовсе не значит, что  сейчас  мы  должны  делать  поспешные  и
опрометчивые выводы, - заметил Браун.
   Кристл сказал:
   - Вы ведь и сами не отрицаете очевидных  фактов.  Да  их  и  невозможно
отрицать.
   - Что вы имеете в виду?
   -  Неужели  вам  непонятно?  Пилброу   молчит   -   это   очевидный   и
прискорбнейший факт. Мы опять в тупике: шесть голосов за Кроуфорда и шесть
за Джего.
   - Ну, тут мы решительно ничего не можем сделать.
   - Решительно ничего, - поддержал я Брауна.
   -  Так  уж  и  ничего?  -  Кристл  заговорил  дружелюбно,  спокойно   и
рассудительно.  -  Давайте-ка  я  изложу  вам  свою  точку  зрения,  а  вы
попытайтесь ее опровергнуть. Мы пригрозили этим двум  принцам,  что,  если
они будут упрямиться, мы возведем на престол не одного из них, а третьего.
Наши противники охотно поддержали нас.  Люди,  вроде  старика  Деспарда  и
Гетлифа, сразу поняли, что мы предлагаем им  выход  из  того  прискорбного
тупика, в который мы все попали. Да и Кроуфорд,  по-моему,  понял.  Им  не
откажешь в благоразумии. А вы заметили, что сегодня они вели себя  гораздо
решительное, чем мы? По крайней мере гораздо решительней, чем некоторые из
нас. Хотелось бы мне знать, что у них сейчас на уме. На что они  надеются?
Им ведь известно, что мы опять зашли  в  тупик:  шесть  -  шесть.  Как  вы
считаете - не могли они связаться с Пилброу?
   - Едва ли.
   - Тогда, может быть, они опять подумывают о третьей кандидатуре?
   Браун не на шутку встревожился.
   - Может быть, и подумывают, - сказал он, - но это не  слишком  разумная
мысль. И ничего у них не получится, если только мы не пойдем им  навстречу
- а это было бы очень глупо.
   - По-моему, вы неправы.
   - Мне очень жаль, что вам так кажется.
   - Мы, конечно, должны искать свою собственную дорогу. Нам не следует им
уступать. Но мне хотелось бы испробовать и эту схему.
   - Наши противники уже заговаривали о ней? - спросил я.
   - Со мной - нет, - ответил Кристл.
   - А вы собираетесь завести этот разговор?
   Кристл казался непреклонным.
   - Если у нас не будет другого - выхода, то да, - проговорил он.
   - Я очень надеюсь, что вы этого не сделаете, - сурово  и  веско  сказал
Браун.
   - Если и сделаю, то  лишь  в  крайнем  случае.  Когда  мы  окончательно
убедимся, что не сможем провести нашего  кандидата  в  ректоры.  -  Кристл
старался успокоить Брауна, старался внушить ему, что  все  идет  хорошо  -
чтобы рассеять его хмурую и тревожную  мрачность.  -  Вы  вот  противились
"заявлению шестерых", - сказал он со скрытым  озорством,  -  а  оно  очень
упрочило положение Джего.
   - Мы не заслужили этой удачи.
   - Но нам очень нужна удача, согласитесь.
   - И все же я уверен, что мы не  должны  затевать  новых  переговоров  с
противниками, - сказал Браун. - Эта попытка откроет  им  наши  карты.  Они
поймут, что мы потеряли веру в своего кандидата.
   Браун молча посмотрел на Кристла.
   - Я ведь знаю, вы с самого начала не очень-то верили в нашу  победу,  -
снова заговорил он, - но именно поэтому нам сейчас  и  нельзя  вступать  в
переговоры с противниками. Надо вести себя так, чтобы они не догадались  о
ваших опасениях. Пусть думают, что у вас их просто нет.
   - А если они сами заведут этот разговор?
   - Вот тогда и будем решать. - Браун немного  успокоился.  -  Мне  очень
досадно, что Джего распустил язык на сегодняшнем  собрании,  -  проговорил
он.
   - Бог с  ним,  -  коротко  сказал  Кристл.  -  Положение  от  этого  не
изменилось.
   - В общем, очертя голову решать ничего нельзя, - заключил  Браун.  -  Я
уверен, завтра вы согласитесь, что самое правильное сейчас - твердо стоять
на своем. Этого требует благоразумие.
   - Если я решу начать переговоры, то обязательно сообщу вам об  этом,  -
сказал Кристл.



33. ЧУВСТВА, КОТОРЫЕ УМИРАЮТ ПОСЛЕДНИМИ

   На другой день, двенадцатого декабря, я получил утром  письмо,  которое
отвлекло мои мысли от событий в колледже, и, обедая вечером в трапезной, я
вдруг увидел наше  сообщество  глазами  незаинтересованного  зрителя.  Мои
коллеги приглушенно обсуждали какие-то слухи, шушукались,  уединялись  для
конфиденциальных бесед; после обеда,  когда  мы  сидели  в  профессорской,
Винслоу с Гетлифом отошли в уголок и несколько минут о чем-то  совещались.
В тот день все говорили про подготовку к новому  неофициальному  собранию,
на котором следовало обсудить, как  нам  выбраться  из  нашего  очередного
тупика, и передавали друг другу, что Найтингейл собирается  разослать  еще
одну "листовку".
   Но  особенно  мне  запомнилось  поведение  трех   человек   -   Брауна,
Найтингейла и Джего. Браун был чрезвычайно озабочен - гораздо сильнее, чем
накануне,  когда  убеждал  Кристла  ничего  не  предпринимать.  Кристл   в
трапезной не обедал, и, как только обед кончился, Браун  сразу  ушел  -  я
даже не успел с ним поговорить. У Найтингейла был  такой  вид,  словно  он
заготовил для нас какой-то сюрприз. А Джего  держался  так  уверенно,  как
будто он уже прошел в ректоры.
   Возможно, это был один  из  тех  периодов  беспричинной  успокоенности,
которыми перемежается всякое длительное беспокойство: человек с постоянной
тревогой гадает, как повернется его судьба, вечером его  гложет  острейшая
неуверенность,  а  наутро  он  вдруг  просыпается  с  ощущением,  что  все
трудности уже позади,  хотя  никаких  событий  за  ночь,  естественно,  не
произошло.
   Джего   казался   совершенно   спокойным:   разговаривал   без   всякой
экзальтации,  не  гаерствовал,  не  старался  привлечь  к  себе   внимание
окружающих. В беседе с Кроуфордом  он  был  так  дружелюбен  и  приветлив,
высказывался так уверенно  и  хладнокровно,  что  Кроуфорд  мигом  утратил
чувство превосходства. Никогда еще его соперник не вел  себя  спокойнее  и
сдержанней, чем он сам.
   Я ушел  из  профессорской  вместо  с  Джего.  Он  обещал  показать  мне
небольшую комету, появившуюся на небе в прошлую или позапрошлую  ночь.  Во
втором дворике мы  поднялись  по  лестнице  на  последний  этаж,  и  Джего
объяснил мне, куда надо смотреть -  на  востоке,  рядом  с  самой  бледной
звездочкой Большой Медведицы, виднелось неяркое серебристое сияние.  Джего
увлекался астрономией с детских лет; глядя на звезды, он чувствовал что-то
вроде религиозного экстаза, хотя и был неверующим.
   Вечное молчание  бесконечных  пространств  не  пугало  его.  Он  ощущал
гармоническое единство с небесами и необъятную силу  невидимого  мира.  Но
говорил Джего только о том, что открывалось его глазам.  В  тот  вечер  он
объяснил мне, куда комета переместится за сутки, назвал  точные  параметры
ее орбиты и сказал, через сколько лет она снова приблизится к Земле.
   Спускаясь по лестнице, он был спокоен, безмятежен и счастлив. Его  даже
не особенно взволновала  открытая  дверь  служебной  квартиры  Пилброу.  Я
поднялся в квартиру, и слуга, который растапливал камин, сказал  мне,  что
от Пилброу пришла телеграмма: он уже  в  Лондоне  и  с  последним  поездом
приедет в Кембридж.
   Джего ждал меня внизу, но он  услышал  слова  слуги,  так  что  мне  не
пришлось ему ничего объяснять.
   - На редкость милый старик, -  проговорил  он,  ничуть  не  удивившись:
приезд нашего союзника органически завершал этот приятный и  благополучный
вечер. Он пожелал мне доброй ночи и медленно пошел домой. Я видел  у  него
такую неспешную и уверенную походку только после нашего первого совещания,
когда он решил, что ректорство ему обеспечено.
   По крайней мере один раз он поднял голову и посмотрел на звезды.
   Во втором часу ночи, когда  я  работал  за  столиком  возле  камина,  у
главных ворот кто-то позвонил - сначала два раза коротко и спокойно, потом
нетерпеливо, раздраженно и долго. В конце концов привратник  проснулся.  Я
услышал скрип его двери, а затем лязгнули открываемые ворота.
   Через минуту во дворике раздался стук шагов. Я  мельком  подумал,  кого
это принесло так поздно, и продолжал работать. Вскоре, однако, послышались
шаги на моей лестнице. Это был Пилброу.
   - Я видел, что у вас горит свет, - сказал он, - но мне хотелось умыться
с дороги. Очень рад, что вы еще не легли: мне  обязательно  нужно  с  вами
поговорить.
   Он казался помолодевшим лет на десять - лицо медно-красное  от  загара,
на лысом, тоже загоревшем, черепе видны светлые пятна облупившейся кожи.
   - Последний раз я ел в Сплите  тридцать  шесть  часов  назад.  Сплит!..
Сплит!.. - Радостно посмеиваясь, он произнес это слово  несколько  раз.  -
Что за дикие названия! У итальянцев и то не такие дикие...  Люблю  славян!
Поразительное количество красивых людей.  Стоишь  на  рыночной  площади  и
смотришь... А  уж  скромные  -  до  изумления!  Интересно,  почему  это  к
юго-востоку от Бреннера люди  с  каждой  милей  становятся  все  красивее?
Тирольцы очень хороши. Далматы еще лучше. И чем  красивее  люди,  тем  они
скромней. Тирольцы довольно скромный народ.  Далматы  на  диво  скромны...
Неужели это закон природы? Дурацкий, доложу я вам, закон...
   Пилброу говорил беспрерывно - я не мог вставить в его речь ни слова. Он
добирался до Англии на самолете. Его путешествие длилось два дня -  и  он,
видимо, ничуть не устал.
   Вскоре он сказал - очень серьезно, но без всякого предисловия:
   - В Европе обстановка гораздо хуже, чем во времена моей молодости.
   - Политическая обстановка?
   - Наших друзей вот-вот уничтожат. Все, во что  мы  верили,  растоптано.
Соотечественнички бесстрастно  наблюдают.  Или  обедают  в  лучших  домах.
Проклятые идиоты! Снобы! Снобизм доведет  Британию  до  самоубийства.  Эти
слепые  снобы  не  способны  отличить  врагов  от  друзей.  Решительно  не
способны! А слепцы могут привести страну только на край пропасти...
   Пилброу рассказал мне, что ему удалось сделать. Он исхитрился навестить
своих друзей в концентрационном лагере. Он вел себя очень храбро. Храбро и
мудро - хотя казался просто веселым пожилым бодрячком.
   - Мне хотелось предупредить вас, - неожиданно сказал он. - Поэтому-то я
и обрадовался, что вы еще не спите. Мне хотелось предупредить вас заранее,
до того, как узнают другие. Я не могу  голосовать  за  Джего.  Я  не  могу
голосовать за человека, который поддерживает чуждые нам идеалы. У меня и у
вас общие идеалы. Вот почему я решил предупредить вас заранее...
   Меня ошеломили его слова. Мне не показалось  бы  странным,  если  б  он
объявил  себя  противником  Джего  с  самого  начала.  Ему  не   нравились
политические взгляды Джего, но  я  думал,  что  он  сознательно  пошел  на
компромисс. Сейчас меня не удивила бы