с  Роем  сообразили,
что она еще не слышала о последних событиях. - Я прекрасная мишень для  их
нападок, верно? И до меня дошел еще один слух - они нарочно так  устроили,
чтобы я об этом узнала, - мне передали, что меня и дальше  будут  травить.
Они рассчитывают запугать меня. Мне сказали,  что  эта  записка  -  только
начало. Им хочется, чтобы я уговорила Пола снять свою кандидатуру.
   - Н-да, тут кто угодно напугается, - проворчал Рой.
   - Я так и вижу, как они обо мне судачат! - воскликнула миссис Джего.  -
Я вся извелась. Я не знала, что мне делать. Я убежала из дому, а теперь  и
сама не понимаю, почему пришла к вам...
   Мне было не совсем  ясно,  что  же  все-таки  произошло.  Она  получила
листовку - но послал ли ее сам Найтингейл? До нее дошли какие-то  слухи  -
но правильно ли она их поняла?  Не  ошиблась  ли?..  Теперь  она  говорила
спокойно, горестно и просто:
   - Я так испугалась. Рой. Я и сейчас еще боюсь.  Плохая  из  меня  вышла
жена для Пола. Я всегда ему мешала. Я пыталась  измениться,  да  ничего  у
меня не получилось. Я знаю, что веду себя ужасно -  и  ничего  не  могу  с
собой поделать. Но я никогда не мешала ему так, как сейчас. Разве я  могла
подумать, что из-за меня его не выберут ректором? Как же я это вынесу, как
я после этого смогу здесь жить?.
   - А вы подумайте о Поле, - посоветовал ей Рой.
   - Да, но я не могу не думать и  о  самой  себе!  -  воскликнула  миссис
Джего. - Каково мне  будет  видеть,  что  в  Резиденцию  вселяется  кто-то
другой? Вы, конечно, считаете, что я не должна думать о себе -  но  каково
мне будет слушать их разговоры про меня?
   - Этого не случится, поверьте мне, - сказал я.
   - Это _обязательно_ случится!
   - А если и случится, вам не следует обращать на это внимания.
   - Вы думаете, я не знаю, что они про меня скажут? - воскликнула  миссис
Джего. - Они скажут, что я недостойна Пола. И вместо того  чтобы  помогать
ему, выставляла себя дурой перед другими мужчинами. А главное,  они  будут
правы - вот что ужасно! Хотя никому не нужна такая женщина, как я.  -  Она
улыбнулась - грустно, наивно и кокетливо. - А знаете, Рой, я вполне  могла
наделать с вами глупостей.
   - Вам хотелось, чтобы Пол любил вас еще сильнее, - сказал Рой. - Вы  не
очень-то верили в его любовь, правда? Но он вас любит, очень любит.
   - Неужели он еще может меня любить?
   - Да ведь и вы его очень любите, - усмехнувшись сказал Рой.
   - Я всегда была недостойна Пола! - воскликнула она.
   Ее терзало разочарование, горечь стыда и  недовольство  собой  -  какие
слова могли принести ей облегчение? С наивным чванством готовилась  она  к
жизни в Резиденции -  неудержимо  хвасталась,  планировала  званые  обеды,
писала о своих замыслах родителям... Каково  же  ей  было  лишиться  всего
этого? Джего, видимо, не рассказывал жене  о  возникших  осложнениях.  Так
каково же ей было лишиться всего этого из-за  собственного  безрассудства?
Ее мучил стыд. Она "выставляла себя дурой", и теперь ей надо было  за  это
расплачиваться. Но она была слишком наивна,  чтобы  по-настоящему  ощущать
свою вину. Ей было стыдно, она ненавидела себя только из-за того, что люди
дурно отзывались о ней. Она никогда не верила, что ее можно любить,  и  от
постоянного самоистязания превратилась в  злобную  мегеру.  А  сейчас  она
чувствовала себя затравленной, одинокой, потерянной и  нелюбимой.  Неужели
Пол только из жалости притворялся все эти  годы,  что  любит  ее?  Да,  ей
казалось, что так оно  и  было  -  несмотря  на  его  пылкую  и  очевидную
преданность.
   Она еще в юности решила, что ее никто не полюбит  -  я  был  убежден  в
этом. Если бы она верила, что любима, Джего жилось бы  гораздо  легче:  ее
истерическая подозрительность и злобная сварливость,  ее  жажда  нравиться
мужчинам - из-за неверия в свою привлекательность, - все это  утратило  бы
нервическую остроту, а ее униженное преклонение перед  ним,  которого  он,
кстати сказать, не замечал, переросло бы в глубокую, ровную любовь. Но она
приносила ему только вред - листовка Найтингейла  лишний  раз  подтвердила
это - и не верила, что он может относиться к ней с любовью.
   Время шло, мы уже явно не успевали к Гею, и нам пришлось отложить  свой
визит до завтра. Утешить миссис Джего мы не могли, но и оставить ее сейчас
одну было немыслимо. В конце концов она предложила нам выпить у  нее  дома
чаю. Проходя через второй дворик - миссис Джего шла между мной и  Роем,  -
мы столкнулись с Найтингейлом. Он поклонился  ей,  но  она  демонстративно
отвернулась. Когда его шаги затихли, она, почти торжествуя, сказала:
   - Они-то меня постоянно оскорбляют.
   В гостиной нас встретил Джего - как только мы вошли, он  обнял  жену  и
взволнованно проговорил:
   - А я уже повсюду тебя разыскивал! Почему ты не оставила  мне  записку?
Нельзя же исчезать из дома неизвестно куда. Что случилось?
   - Нет, это ты мне скажи, что с тобой случилось!  -  воскликнула  миссис
Джего. Когда мы вошли, свет в гостиной не горел, а Джего  стоял  посредине
комнаты. Открыв дверь, миссис Джего первым делом включила свет  -  лицо  у
Джего было изнуренное, глаза ввалились, губы побелели.
   - Вы, конечно, уже знаете? - посмотрев на меня и Роя,  спросил  он.  Мы
кивнули. Тогда он снова повернул голову к жене и,  не  снимая  руки  с  ее
плеча, сказал:
   - Мне придется тебя расстроить, Элис.  Похоже,  колледж  не  счел  меня
достойным ректорской должности.
   - Из-за меня?
   - Ну что ты, милая, - ответил Джего, однако ее вопрос, прозвучавший как
пронзительный стон, был обращен не к нему.
   - Это не имеет отношения к тем людям, о которых мы с вами  говорили,  -
объяснил я миссис Джего. - Дело не в них. Юстас Пилброу перешел  в  партию
Кроуфорда... из-за политических взглядов вашего мужа. Он не мог  прочитать
листовку, когда решался на разрыв с нами, да и не повлияла бы на него  эта
жалкая листовка.
   - Слава богу, - проговорила миссис  Джего,  прижавшись  щекой  к  плечу
мужа. - Если они не изберут тебя в  ректоры  по  моей  вине,  я  этого  не
перенесу.
   - А разве это так важно, - с горечью спросил ее  Джего,  -  из-за  чего
меня прокатят?
   - Конечно! Конечно! - воскликнула она.  И  с  упреком  сказала  мне:  -
Почему ж вы меня не предупредили?
   - Я не имел права - пока не был уверен, что об этом знает сам Пол.
   - Вы понимаете, к чему это  приведет?  Вы  понимаете,  что  теперь  им,
наверно, удастся меня унизить? - с надрывом выкрикнул Джего.
   - Не удастся! - сейчас же откликнулась миссис Джего. - Тебя  невозможно
унизить. Ничем. Ты настолько выше их, что они со  всеми  своими  интригами
просто смешны. Они знают, что ты неизмеримо выше их. Вот  почему  они  так
боятся тебя.
   Джего улыбнулся жене, и я не  понял,  утешал  ли  он  ее,  как  утешает
любящий отец несмышленого ребенка, или она в самом деле подбодрила его.
   Он поцеловал жену, а потом сказал нам с Роем:
   - Ради бога, извините нас  за  эту  сцену.  Но  измена  Пилброу  просто
сразила меня. Мне  и  самому  странно,  что  я  так  тяжко  переживаю  это
поражение.
   - Мы не собираемся сдаваться, - сказал я.
   - А у меня такое чувство, что мне пора  выйти  из  игры,  -  проговорил
Джего.
   И вдруг он показался мне  усталым,  замученным  и  обреченно  покорным.
Бессильно опустившись в кресло, словно до этого ему помогала держаться  на
ногах мучительная боль, он  попросил  жену  распорядиться  насчет  чая  и,
помолчав, неожиданно спросил:
   - А почему ты решила, что это из-за тебя? Кто тебе сказал про листовку?
   Она начала отвечать, запнулась и, пробормотав: "Нет, Пол, я  не  могу",
посмотрела на нас с Роем, как бы моля о  помощи.  Я  объяснил  Джего,  что
кто-то, скорей всего сам Найтингейл, исхитрился послать им листовку, когда
миссис Джего была дома одна, да еще и передал ей, через других людей,  что
этой листовкой дело не ограничится, - по мнению миссис Джего,  они  хотят,
чтобы она, испугавшись травли, убедила его снять свою кандидатуру.
   - Ну и ну! - еле слышно пробормотал Джего.
   Потом спокойно и очень мягко сказал жене:
   - Меня, видимо, все равно не изберут в ректоры. Хочешь,  я  сниму  свою
кандидатуру?
   Ее глаза наполнились слезами, но она не заплакала.
   - Ни в коем случае! Ты должен бороться до конца! -  сдерживая  рыдания,
воскликнула она.
   - Именно это я и ожидал от тебя услышать,  -  нежно  улыбнувшись  жене,
проговорил Джего.
   Потом он посмотрел  на  нас  с  Роем  -  уже  без  улыбки,  печально  и
утомленно. Однако в его глазах мерцала  твердая  решимость  и  сатанинская
гордость. Он сказал:
   - Я проклял тот день, в который  согласился  на  все  эти  унижения.  Я
понимаю:  вы  действовали  из  лучших  побуждений,  когда  предлагали  мне
баллотироваться в ректоры, но сейчас мне от этого не  легче.  Я  не  знаю,
выберут меня в ректоры или нет, но зато знаю наверняка, что теперь  уж  до
конца жизни  не  соглашусь  выдвинуть  свою  кандидатуру  на  какую-нибудь
административную должность. - Он помолчал и закончил: -  Однако  те  люди,
которые травят мою жену, рассчитывая, что таким образом они  вынудят  меня
отказаться  от  борьбы,  неминуемо  просчитаются  -  я  не   сниму   своей
кандидатуры до тех пор, пока меня поддерживает хотя бы один человек.
   Напоследок Джего сказал:
   - И я предупрежу моего соперника, что не  намерен  полагаться  на  волю
случая.



35. БЛАГОРАЗУМИЕ КРОУФОРДА

   Сказав, что он "не намерен полагаться на волю случая",  Джего  попросил
Роя позвонить дворецкому и спросить его, обедает  ли  сегодня  в  колледже
Кроуфорд. Дворецкий ответил, что обедает. "Вот и прекрасно", - пробормотал
Джего.
   Когда я вошел в профессорскую, несколько сторонников Кроуфорда сидели у
камина и  попивали  херес  -  у  них  был  торжествующий,  даже,  пожалуй,
злорадно-торжествующий  вид.  Пришедший  через  несколько  минут  Кроуфорд
одинаково приветливо поздоровался и со мной и  со  своими  союзниками.  Он
держался чуть уверенней, чем обычно,  но  удивлен  не  был:  ему,  видимо,
казалось, что события просто не могли развиваться иначе.
   - Элиот, - вдруг обратился ко мне Найтингейл, хотя он не заговаривал со
мной вот уже несколько месяцев.
   - Да?
   - Вы знаете о решении Пилброу?
   - Разумеется.
   - Он прислал мне сегодня записку, - объявил Кроуфорд.
   - Прекрасное решение, - проговорил Гетлиф.
   - Он чрезвычайно корректен,  -  сказал  Кроуфорд  и  принялся  спокойно
рассуждать о недавно выдвинутой теории электропроводимости нервных тканей.
Найтингейл, как и обычно в  последнее  время,  слушал  его  с  напряженным
вниманием. Гетлиф начал было толковать с Кроуфордом  об  экспериментальной
проверке новой теории, но в это время Джего распахнул дверь и сказал:
   - Кроуфорд, мне надо с вами поговорить.
   Все повернули головы к двери. Джего ни с кем не поздоровался  и  упорно
смотрел только на Кроуфорда.
   - Что ж, пожалуйста, - немного скованно сказал Кроуфорд.  -  Вы  хотите
поговорить с глазу на глаз или мы можем остаться здесь?
   - Мне таиться незачем, - отозвался Джего. -  Я  вынужден  обратиться  к
вам, потому что некоторые люди привыкли прятаться за чужую спину.
   - Что ж, пожалуйста, - встав с кресла, повторил Кроуфорд.
   У камина Деспард и Гетлиф делали вид, что оживленно  беседуют,  но  все
мы, естественно, слышали последние слова Джего.
   - Я не хочу перекладывать на  вас  вину  ваших  сторонников,  -  сказал
Джего, - но считаю, что в какой-то мере вы несете  ответственность  за  их
поступки.
   - Что-то я не понимаю вас, - проговорил Кроуфорд. - Может, вы объясните
мне, о чем, собственно, идет речь?
   - Объясню, будьте уверены!
   - Я предпочел бы, - пристально  глядя  на  Джего,  сказал  Кроуфорд,  -
разговаривать в более спокойном тоне.
   - Когда вы меня выслушаете, то поймете, что это не так-то просто.
   Джего старался сдерживаться,  но  его  ярость  то  и  дело  прорывалась
наружу. Мы привыкли к вспышкам его негодования, но сейчас в нем  клокотала
именно  ярость  -  свирепая,  лютая   и   непримиримая.   Любой   человек,
столкнувшись с ней, почувствовал бы  некоторое  замешательство;  возможно,
Кроуфорду было не по себе, но  его  голос  звучал  спокойно  и  сдержанно.
Что-что, а сдерживаться он умеет, со злостью подумал я.
   - Если это правда, я буду очень огорчен, Джего, - проговорил он.
   - Если вас изберут в ректоры, никто из моих друзей не скажет, что  ваша
жена недостойна жить в Резиденции!
   - Я был бы очень удивлен, если б они это сказали.
   - Я вот тоже был удивлен, когда узнал, что моя жена получила  листовку,
составленную вашим сторонником Найтингейлом.
   Джего  говорил  негромко,  но  Кроуфорд,   при   всем   своем   внешнем
спокойствии, не нашелся с ответом.
   - Вы читали эту листовку?
   - Читал.
   - И как вы полагаете - можно такую листовку посылать женщине?
   Да, Кроуфорду было явно не по себе.
   - Джего, мне очень неприятно, что это  случилось,  -  оказал  он.  -  Я
напишу вашей жене, что очень сожалею об этом.
   - И только?
   - Ничего другого я сделать не могу.
   - Нет, можете, - возразил Джего. - Вы можете узнать, кто послал ей  эту
листовку. Она была послана с таким расчетом, чтобы ее получила именно  моя
жена.
   Джего сдерживался с огромным трудом. Кроуфорд покачал головой.
   - Вы ошибаетесь, Джего, - сказал он. - Я понимаю ваши  чувства,  но  вы
преувеличиваете мою ответственность.  Я  искренне  сожалею,  что  хотя  бы
косвенно причастен к неприятным переживаниям вашей жены. Я  готов  сказать
ей об этом. Но  я  вовсе  не  готов  превратиться  в  частного  сыщика.  Я
согласился баллотироваться в ректоры, однако не принимал никакого  участия
в спорах личного  характера  между  членами  нашего  Совета  и,  пользуясь
случаем, хочу сказать, что решительно осуждаю их.
   Подавленный спокойной весомостью этой  речи,  Джего  с  минуту  молчал.
Потом проговорил:
   - Травля моей жены была  организована  для  того,  чтобы  я  снял  свою
кандидатуру.
   - Мне не нужно, чтобы вы снимали свою кандидатуру,  и,  таким  образом,
ваши претензии ко мне безосновательны.
   - Однако вашим союзникам это, по-видимому, нужно, - сказал Джего.  -  Я
постараюсь защитить  свою  жену  от  оскорблений,  но,  пока  мои  коллеги
поддерживают меня, я своей кандидатуры не сниму.
   Кроуфорд ничего на  это  не  ответил,  и  профессорская  погрузилась  в
тишину, потому что все другие разговоры  оборвались  еще  несколько  минут
назад.
   Зазвонил колокол, возвещающий обед, и  Кроуфорд,  пытаясь  смягчить  их
враждебный диалог банально дружелюбной концовкой, спросил Джего:
   - Вы идете в трапезную?
   - Нет, - ответил тот, - я буду обедать со своей женой.
   Мы вышли из профессорской, так и не нарушив неловкого молчания. По пути
в трапезную Кроуфорд угрюмо хмурился, и я понял,  что  его  бесстрастность
была только маской. Он сел рядом со  мной,  молча  съел  первое,  а  когда
подали рыбу, сказал:
   - Я человек сдержанный, и мне отвратительны беседы на грани скандала.
   - А по-моему, хорошо, что он с вами поговорил, - сказал я.
   - Меня не интересуют все эти дрязги. Он мог бы заметить, что я  никогда
не прислушивался к сплетням. Мне нет никакого дела до их дурацких  ссор  и
взаимных обвинений.
   Однако претензии Джего все  же  смутили  Кроуфорда:  он  был  по-своему
справедливым и беспристрастным человеком. Деспард-Смит  ушел  сразу  после
обеда,  а  мы  -  Кроуфорд,  Гетлиф,  Найтингейл  и  я  -  отправились   в
профессорскую. Вина в тот день никто не заказывал, и  Кроуфорд,  покуривая
за кофе трубку, озабоченно сказал:
   - Похоже, что миссис  Джего  действительно  прочитала  ваше  обращение,
Найтингейл. Это очень неприятно.
   - Очень, - с ухмылкой подтвердил Найтингейл. - Но с другой стороны, чем
раньше  она  узнает,  как  к  ней  здесь  относятся,  тем  скорее  сделает
необходимые выводы.
   - Я уверен, - продолжал Кроуфорд, - что никто из наших  коллег  не  мог
послать ей эту листовку - такой поступок всякий порядочный человек счел бы
весьма и весьма неблаговидным.
   Кроуфорд сказал  это  с  явным  беспокойством,  и  несколько  минут  мы
молчали. Потом Найтингейл снова ухмыльнулся.
   - А может быть, она просто рылась тайком в бумагах своего мужа  и  сама
нашла то, что для нее вовсе не предназначалось, - предположил он.
   - Я уверен, что ваша листовка попала ей в руки не так, -  посмотрев  на
Найтингейла, сказал я.
   - А можно узнать, на чем основана  ваша  уверенность?  -  спросил  меня
Найтингейл.
   - Миссис Джего пришла  ко  мне  сразу  же  после  того,  как  прочитала
листовку, - ответил я.
   - Вполне вероятно. И что же из этого следует?
   - Она была слишком потрясена, чтобы говорить неискренне.
   - И вы думаете, это может кого-нибудь убедить?
   - Я думаю, что вам прекрасно известно, как к ней попала ваша листовка.
   Я не сумел поймать его  взгляд,  однако  он  не  вздрогнул  и  даже  не
побледнел. Его волновали только собственные неурядицы. Упомяни я о них - и
он стал бы абсолютно беззащитным. Разбудив его  зависть,  напомнив  ему  о
Королевском обществе или других неудачах, можно было мгновенно  превратить
его в страдальца. Ничто иное его не задевало. Он не считал  свои  поступки
безнравственными. Он задумывался об их нравственной окраске, только  когда
его "третировали" как жалкого неудачника. Клеветнические  слухи  и  тайные
сплетни представлялись ему самым обычным оружием в предвыборной борьбе. Он
был слишком раздерган, чтобы думать о нравственности.
   - По-моему, ваше утверждение не  слишком  доказательно,  -  сказал  мне
Кроуфорд. - Вполне вероятно, что эту грубую шутку сыграли с ней  ее  враги
вовсе не из нашего колледжа.
   - Вы в самом деле так думаете? - спросил я.
   - Если уж говорить откровенно, - ответил Кроуфорд, - то я думаю, что мы
обсуждаем бурю в стакане воды. Ни для кого не секрет,  что  у  нее  сейчас
трудный возраст. А Джего всегда был склонен к преувеличениям. И, однако, я
считаю, что нам всем надо вести себя поспокойней. Мне иногда кажется,  что
нынешние выборы порождают слишком много пустопорожней, но  опасной  суеты.
Нам следует почаще напоминать нашим особенно рьяным союзникам, что в любом
деле необходимо соблюдать чувство меры.
   Он молча положил на стол свою трубку и заговорил снова:
   -  В  любом  замкнутом  сообществе  люди  рано  или   поздно   начинают
действовать друг другу на нервы. Я думаю, что Устав должен обязывать  всех
- или по крайней  мере  всех  неженатых  -  работников  колледжа  ежегодно
проводить три месяца за границей. Кроме того,  я  полагаю,  что  нам  надо
выработать чрезвычайно строгие нормы взаимной вежливости - и чем скорее мы
это сделаем, тем лучше. Я  глубоко  убежден  -  во  всяком  чисто  мужском
сообществе должен существовать незыблемый кодекс общения, нарушать который
не позволено никому.
   Я  заметил,  что  Найтингейл  слушает  бесстрастную  речь  Кроуфорда  с
напряженным вниманием и в конце  каждой  фразы  согласно  кивает  головой.
Впрочем,  нет,  он  слушал  Кроуфорда   с   напряженным   и   почтительным
восхищением.
   Через несколько минут Кроуфорд собрался уходить и спросил Найтингейла:
   - Вы сейчас не очень заняты? А то мы могли бы немного прогуляться.
   Утомленное и мрачно озлобленное лицо Найтингейла осветилось радостной и
по-юношески благодарной улыбкой.
   Удивительно, что я не заметил этого раньше, подумалось мне. Он все  еще
надеялся на  поддержку  Кроуфорда  при  очередных  выборах  в  Королевское
общество,  и  эта  надежда,  эта  вера  переросла  у  него   в   искреннюю
преданность. Ради Кроуфорда он был готов на все.
   - Надеюсь, Кроуфорд уймет его, - сказал Фрэнсис, когда  мы  остались  в
профессорской одни.
   Я не смог удержаться от иронической реплики:
   - Кроуфорд рассуждал сегодня поразительно благоразумно.
   - Он _вел_ себя поразительно благоразумно, - с  раздражением  отозвался
Гетлиф. - Если ему и в дальнейшем удастся разреша