и
зоркими, пронзительными глазами.
   - Если он появится, я обязательно извещу вас.
   - Я буду вам очень благодарен, - проговорил Браун. - Ну,  а  в  крайнем
случае я зайду к нему домой поздно вечером.
   Он держался как-то особенно спокойно и просто. Если  его  и  выбили  из
колеи последние события, то он этого не показывал: когда ему бывало не  по
себе, его плавная, размеренная речь замедлялась еще сильней, он сводил все
явления  жизни  к  легкообъяснимым  схемам  и  черпал  в   этой   нарочито
заземленной простоте необходимое ему душевное равновесие.
   - Мне, пожалуй, пора идти, - сказал Браун. - Я буду у себя, в служебной
квартире. Мне надо написать несколько писем стипендиатам. Впрочем, вот еще
что. Вы случайно не разговаривали сегодня с Джего?
   Я сказал, что он заходил ко мне накануне.
   - И в каком он был состоянии?
   - Надеялся на победу. Вернее, твердо верил в победу, и это меня немного
встревожило.
   - Я понимаю, о чем вы  толкуете.  Он  был  у  меня  сегодня  утром,  мы
разговаривали около часа. Он все такой же. Я попытался  его  предостеречь,
но из этого ничего не вышло.
   - А если его прокатят...
   - Если его прокатят, он не оправится от этого удара до самой смерти.
   Браун нахмурился и добавил:
   - Очень печально сознавать, что, если бы Кристл не мудрствовал, мы  все
могли бы твердо надеяться на победу. Да, это очень грустная мысль.
   Когда Браун ушел, я отправился к Рою пить чай. Вернувшись к себе -  под
проливным дождем, который зарядил, видимо, надолго, - я  сел  у  камина  и
решил не думать о выборах и никуда не выходить  до  самого  обеда.  Однако
через полчаса ко мне явился Кристл.
   - Добрый день, Элиот, - холодно и словно бы свысока проговорил  он.  На
нем был плащ - но почти сухой - и чистые башмаки. Вряд ли он сегодня долго
гулял, подумалось мне.
   - Мне надо с вами поговорить.
   Я предложил ему сесть, однако он даже не снял плаща.
   - Я очень спешу. Мне надо поговорить и с Брауном. - Никогда он  еще  не
был со мной таким бесцеремонным.
   - Браун в своей служебной квартире, - сказал я.
   - Да-да, мне надо немедленно зайти к нему. У меня  нет  времени.  Я  не
могу долго разговаривать ни с вами,  ни  с  ним.  -  Он  смотрел  на  меня
холодно, самоуверенно и враждебно. - Я решил проголосовать  за  Кроуфорда.
Он лучше Джего справится с обязанностями ректора.
   Слова Кристла меня ничуть не удивили -  как  и  всякая  весть,  которую
ждешь с неприязнью или страхом.
   - Нас втянули в прискорбный спектакль,  -  сказал  он.  -  Уверяю  вас,
Элиот, мы могли сделать серьезнейшую ошибку. Хорошо  еще,  что  я  вовремя
опомнился. Мы едва не проглядели настоящего ректора. Меня  уже  давно  это
тревожило. Кроуфорд - тот человек, который нам нужен.
   Я начал спорить, но Кристл оборвал меня:
   - У меня нет времени на дискуссии. Мне нравится  Кроуфорд.  Я  зашел  к
нему сегодня утром. Мы провели вместе весь день. У него правильные взгляды
на  наше  сообщество.  Он  будет  прекрасным  ректором.  Я  очень  доволен
сегодняшним днем.
   - Мне помнится, вы говорили...
   - К сожалению, у меня нет времени на дискуссии, Элиот.  Меня  с  самого
начала беспокоили эти выборы. Все это  весьма  прискорбно.  Я  должен  был
опомниться гораздо раньше.
   - Разве так можно - предупреждать своих союзников, что вы переходите на
сторону врага, всего за день до выборов? - с возмущением воскликнул я.
   - Меня втянули в вашу партию почти насильно! - огрызнулся Кристл.
   - Сейчас это неважно! Вы обязались  поддержать  Джего.  Браун  знает  о
вашем решении?
   - Я не хотел извещать  Джего  до  разговора  с  Брауном.  Мне  придется
объяснить ему, почему я решил проголосовать за Кроуфорда.  А  ведь  совсем
недавно мы понимали друг друга без всяких объяснений. Да, прискорбно.  Ну,
ничего не поделаешь. - Он пристально посмотрел  на  меня.  -  Надеюсь,  вы
понимаете, что я извещу Джего? Он бы не справился с обязанностями ректора.
Даже через сотню лет. Я спасаю колледж от непоправимой ошибки. Сейчас  вам
кажется, что вы правы, но потом вы сами будете меня благодарить.
   Он не снимал плаща, не садился, но разговаривал со мной довольно долго.
Ему не хотелось встречаться с Брауном, он был бы рад уклониться  от  этого
объяснения - не потому что боялся его, как боятся иные  слабовольные  люди
противостоять человеку с сильной волей, а потому что был мягкосердечным  и
не хотел расстраивать друга, да еще потому, что чувствовал себя  виноватым
перед ним. Как Джего ненавидел ту дорогу, по которой он  шел,  подгоняемый
честолюбием, и которая шаг за шагом привела его к необходимости  унизиться
перед Найтингейлом, так Кристл ненавидел путь компромиссов, приведший  его
- незаметно, но неумолимо - к ссоре с другом и нарушению  взятых  на  себя
обязательств. Все получилось как бы само собой.  Злобно  оправдываясь,  он
сказал, что потом мы будем его благодарить. Он чувствовал раздвоенность  с
самого начала и поэтому соглашался на  компромиссы.  Он  не  был  хозяином
положения - вот что особенно сильно раздражало его  и  настраивало  против
друга.
   Ему никогда не нравился Джего, и он согласился поддерживать его  только
ради Брауна. А потом, из-за любви к власти, принялся искать обходные пути.
Он заставил кандидатов пообещать, что они проголосуют друг за друга. И все
же его одолевали сомнения. Не слишком ли часто  он  уступает  Брауну?  Его
дружеская привязанность была искренней и сердечной, но лишаться  власти  -
даже ради дружбы - ему, разумеется, не хотелось.  Верно  ли  он  поступил,
согласившись  поддерживать  Джего,  потому  что   тот   нравился   Брауну?
Правильный ли Браун сделал выбор?
   Теперь-то Кристл был твердо  уверен,  что  Джего  нельзя  пропускать  в
ректоры: он мешал бы Кристлу властвовать и проводить реформы  в  колледже.
Под управлением Джего колледж наверняка не приумножил бы своих богатств  и
не приобрел бы солидной репутаций.
   Время шло, и эта мысль все сильнее угнетала Кристла. Ему  бывало  легко
только на совещаниях с нашими противниками: вступая с ними  в  соглашения,
заставляя основных кандидатов проголосовать друг за друга  или  подыскивая
компромиссную кандидатуру, он ощущал свою реальную силу. Всякий раз, когда
ему приходилось договариваться с ними, он чувствовал, что судьба  колледжа
зависит от него. Да, только на  этих  совещаниях  он  и  становился  самим
собой!
   Интересно,  думал  я,  в  какой  степени   нынешнее   решение   Кристла
продиктовано уязвленным тщеславием? Могло ли так быть, что  он  смертельно
оскорбился, когда Джего  стал  защищать  Винслоу  и  высмеивать  дар  сэра
Хораса, могло ли так быть, что этот поступок  Джего  переполнил  чашу  его
терпения  и  он  решился  наконец  перейти  в  лагерь  наших  противников?
Самолюбие, зависть и  тщеславие  -  вот  три  кита,  на  которых  держится
человеческий эгоцентризм, и, проживи в каком-нибудь сообществе  достаточно
долго, нельзя не заметить, что эти чувства  почти  всегда  доминируют  над
всеми  остальными.  Не  поддерживалась  ли  моя  собственная  неприязнь  к
Кроуфорду  в  какой-то  степени  тем,   что   однажды   он   назвал   меня
несостоявшимся адвокатом?
   Я не знал - да не знаю и сейчас, - когда Кристл признался самому  себе,
что не станет голосовать за Джего. Наверняка не сразу - хотя давно,  очень
давно,  бессознательно  вступил  на  ту  дорогу,  которая  привела  его  к
сегодняшнему  решению.  Договариваясь  с  нашими  противниками   заставить
кандидатов проголосовать друг за друга, он, по всей вероятности,  искренне
верил, что борется за победу Джего. Он не скрывал от меня  и  Брауна,  что
борется без всякого энтузиазма, а между тем его подсознательная  неприязнь
к Джего постепенно усиливалась. Но в то время он еще, видимо,  думал,  что
проголосует за Джего. Даже сколачивая оппозиционную группу,  он  собирался
проголосовать  за  Джего  -  если  нам  не  удастся  найти  компромиссного
кандидата. Он, должно быть, верил этому еще  семнадцатого  декабря,  когда
пришел к Брауну, чтобы предложить ему баллотироваться в  ректоры.  Да,  он
верил этому, однако люди порой искренне верят в  свои  намерения,  зная  в
глубине души, что никогда их не осуществят. Мне кажется, что именно так  и
вел себя Кристл после похорон Ройса: он  думал,  что  если  мы  не  найдем
компромиссного кандидата, то он проголосует за Джего, а в глубине пущи, не
признаваясь себе, знал, что этому не бывать.
   И лишь за двое суток до того, как он объявил мне о своем  решении,  ему
стало ясно, что  он  не  собирается  голосовать  за  Джего.  Он  попытался
выдвинуть кандидатуру Брауна, чтобы освободиться от своих обязательств. Но
Браун  решительно  отказался  баллотироваться   в   ректоры,   а   другого
компромиссного кандидата мы не нашли. Нам пришлось  вернуться  к  тому,  с
чего мы начали - Джего против Кроуфорда, - и Кристл был загнан в  ловушку.
За три дня до выборов он посмотрел наконец правде в  глаза.  Внезапно  все
стало на свои места. С чувством облегчения и освобождения  он  понял,  что
проголосует за Кроуфорда. Он подсознательно стремился  к  этому  с  самого
начала.
   Позже, когда мне довелось столкнуться с  "большой"  политикой  и  стать
свидетелем борьбы между лидерами партий, я не раз изумлялся, как  все  это
похоже на "малую" политику в колледже. Признанные политические  вожди,  не
менее целеустремленные  и  властные,  чем  Кристл,  шли  путем  постоянных
компромиссов, не понимая до поры до времени, что  обманывают  самих  себя:
они,  как  им  казалось,  поступали  разумно  и  практично,   действовали,
руководствуясь  здравым  смыслом,   сколачивали   коалиции,   вступали   в
переговоры с противниками - и все это только для  того,  чтобы  скрыть  от
самих себя свою раздвоенность. Я видел,  как  люди  переходят  на  сторону
противников, отрекаются от своих вождей и горячо защищают чужих - все  для
того  же.  Чем  уверенней  они  утверждают,  что  добиваются   конкретных,
практических целей, тем яснее  видны  -  так  мне  иногда  казалось  -  их
подспудные побуждения, которых сами-то они не видят.
   Я нередко замечал, что люди вроде Кристла  -  их  обыкновенно  называют
практичными - ведут себя  менее  последовательно,  чем  люди  чудаковатые,
похожие на Роя Калверта или Джего. Кристл был уверен в  своей  глубочайшей
практичности - и не уходил сейчас от меня, чтобы хоть на  несколько  минут
оттянуть неизбежное объяснение с Брауном;  наблюдая  за  ним,  слушая  его
резкие,  но  маловразумительные  реплики,   я   отчетливо   видел,   какие
разноречивые  чувства  обуревают  его...  а  вместе  с  тем  назвать   его
непрактичным было бы очень наивно.
   Да, в определенном  смысле  он  вел  себя  на  редкость  практично.  Он
понимал, что, если ректором станет  Кроуфорд,  внутренняя  жизнь  колледжа
почти не изменится. Он дорожил  своей  скромной  властью  декана  и  хотел
участвовать в управлении нашим сообществом. А под руководством Джего жизнь
колледжа обязательно должна была измениться. Горделивое негодование Джего,
когда Найтингейл потребовал, чтобы  ему  пообещали  должность  наставника,
неистовая ярость в ответ на "ультиматум шестерых", презрение к богатству и
богатым - все это Кристл замечал и учитывал. Замечал как человек, которому
не нравится Джего, а учитывал как политик. Он понял, что  под  управлением
Джего власть декана в колледже лет через пять полностью сойдет на  нет.  И
был совершенно прав.
   Он все еще не мог заставить себя  уйти  -  стоял  в  плаще  перед  моим
камином и молчал. Потом вдруг буркнул:
   - Пойдемте-ка со мной,  Элиот.  Я  должен  предупредить  Брауна.  А  он
наверняка захочет с вами посоветоваться.
   Я отказался.
   - Мне нечего ему посоветовать, - сухо проговорил я. Меня  по-настоящему
разозлило предложение Кристла: с какой стати я буду облегчать ему жизнь?
   - Я должен предупредить Брауна. Мне надо  идти,  -  сказал  Кристл,  не
двигаясь с места.
   - Вам надо было предупредить его полгода назад.
   - К сожалению, я ничего не могу  возразить  вам,  Элиот,  -  проговорил
Кристл. - Что ж, мне пора. Вы бы все  же  зашли  к  нему  через  несколько
минут. Он наверняка захочет с вами поговорить. Вы ведь  и  сами  прекрасно
это знаете. А мне сразу же придется уйти. Как только я скажу ему.  У  меня
еще масса дел.
   Кристл  ушел.  Через  полчаса  я  отправился   к   Брауну.   Когда   я,
постучавшись, открыл дверь, Браун  сидел  в  своем  любимом  кресле  возле
камина и хмуро глядел в огонь. Кристл, в расстегнутом плаще, стоял  спиной
к камину; на  его  лице  с  опущенными  уголками  губ  застыло  угрюмое  и
обиженное выражение. Мне показалось, что они молчат уже довольно давно.
   - Вы, насколько я понимаю, предугадывали, что это должно  случиться?  -
не сразу спросил меня Браун.
   Я ответил, что предугадывал.
   А спустя несколько секунд на лестнице послышались торопливые шаги, и  в
гостиную вбежал Джего - лицо у него было серое, но в первое мгновение  мне
показалось, что он улыбается.
   - Добрый вечер, Браун, - сказал он и тотчас повернулся к Кристлу.  Нет,
это была, конечно, не улыбка, а гримаса отчаяния. - Именно вас, Кристл,  я
и хотел разыскать,  -  проговорил  он.  -  Мне  обязательно  надо  кое-что
выяснить. Эта записка, которую вы мне прислали, - я хотел бы точно  знать,
что вы имеете в виду.
   - Так вы, значит, уже написали Джего, - медленно  и  внешне  совершенно
спокойно сказал Браун. - А я-то думал, что прежде всего вы пришли ко мне.
   Кристл стоял, низко опустив голову.
   - Я отправил записку, а потом пошел к вам, - проговорил он.



43. ОДИНОЧЕСТВО ПОБЕЖДЕННЫХ

   Мне показалось - показалось или так оно и было? - что несколько  секунд
никто  из  них  не  шевелился.  Браун  сидел  в  кресле,  сложив  руки  со
сплетенными пальцами на животе,  Кристл  стоял  у  камина,  низко  опустив
голову, так что его подбородок упирался в грудь, а Джего,  все  с  той  же
застывшей гримасой отчаяния на лице, которую я принял сначала  за  улыбку,
остановился в ярде от Кристла.
   - Значит, я ошибся, - сказал Браун.
   -  Многие  из  нас  ошиблись!  -  гневно  воскликнул  Джего.  -  Да   и
неудивительно! Я, правда, и раньше замечал веселенькие поступки...
   Кристл поднял голову и спокойно, холодно посмотрел на Джего. Я не знаю,
что произошло между бывшими друзьями до  моего  прихода,  однако  едва  ли
Кристл говорил много: мне думается, он не стал ничего объяснять, а  просто
объявил Брауну о своем решении.
   - Я не намерен слушать ваши выговоры, - оборвал он Джего.
   - По-моему, я имею право сказать все, что думаю! - воскликнул тот.
   - Каждый из нас имеет право сказать все, что он  думает,  -  проговорил
Кристл.
   - Только вряд ли это нужно, - спокойно заметил Браун.
   Услышав этот рассудительный, предостерегающий голос, Джего  нахмурился,
а потом вдруг заговорил с Кристлом сдержанно и почти дружелюбно.
   - Мне кажется, мы всегда понимали друг друга, - сказал  он.  -  Мы  оба
знаем, что вы поддерживали меня не за мои достоинства, а просто выбрали из
двух зол - из двух неприятных вам  кандидатов  -  наименьшее.  Должен  вам
признаться, что мне не слишком нравился такой  сторонник,  но  по  крайней
мере никто из нас не притворялся. Мы трезво  оценивали  наши  отношения  и
неплохо ладили. Правильно?
   - В общем правильно, - отозвался Кристл. - Но я...
   - А о частностях всегда можно договориться! - воскликнул Джего. - Мы  с
вами заключили рабочее соглашение...  для  меня,  как  я  уже  сказал,  не
слишком лестное. Мы оба понимали, что у нас мало общего. И все  же  сумели
найти общий язык. Вам нравился мой соперник еще меньше, чем я, -  вот  что
нас объединило. И до сих пор это нас вполне устраивало. Так неужели мы  не
можем сохранять благоразумие еще несколько часов?
   - Что вы имеете в виду?
   - Завтра утром все уже будет позади. Так стоит  ли  идти  на  поводу  у
своей раздражительности? Я знаю  -  вас  вовсе  не  радует,  что  я  стану
ректором. Но ведь мы  оба  знали  об  этом  с  самого  начала.  Кристл,  я
прекрасно понимаю, что в глубине души мы не жалуем друг друга. Нам незачем
притворяться - так будет всегда. Но мы оба  мирились  с  этим  почти  год.
Нельзя потворствовать своим личным симпатиям и антипатиям, когда  решается
судьба всего колледжа. Я готов договориться  с  вами  о  любых  частностях
наших будущих взаимоотношений. Я призываю вас, Кристл,  -  обдумайте  свое
решение еще раз!
   - Это бесполезно.
   - Я призываю вас - обдумайте свое решение еще  раз!  -  с  лихорадочной
настойчивостью воскликнул Джего. - Мы  можем  детально  разграничить  наши
обязанности. Я готов оставить некоторые дела а вашей компетенции.  Это  не
устранит наших разногласий, но позволит нам избежать наихудшего...
   - Что же вы считаете для меня наихудшим?
   - Победу Кроуфорда.
   - Вы ошибаетесь, Джего, - покачав головой, сказал Кристл.
   - В каком смысле?
   - В прямом. Я _хочу_, чтобы Кроуфорд стал ректором. Раньше не хотел.  И
был неправ. Он прекрасно справится с ректорскими обязанностями.
   Джего слушал - и слышал - Кристла, но не  понимал.  Его  лицо  все  еще
походило на маску отчаяния с примесью злобы и - это было почти  страшно  -
надежды. Так человек,  получивший  письмо  с  трагической  вестью,  читает
слова, но не сразу постигает их истинное значение, и  какое-то  время  его
лицо не меняется. До Джего еще не дошел смысл сказанного Кристлом.
   - Вы, так же как и я, знаете, - проговорил он, - что наихудшее для  нас
обоих - это победа Кроуфорда?
   - Вы ошибаетесь, Джего.
   - Вас не пугает победа Кроуфорда?
   - Ничуть.
   - Вам не кажется, что Кроуфорд...
   - Простите, Джего, - прервал его Кристл, - но  вы,  вероятно,  меня  не
поняли. Я  считаю,  что  Кроуфорд  будет  хорошим  ректором.  У  вас  есть
достоинства, которых нет у него. Я всегда это говорил и  не  отрекаюсь  от
своих слов...
   Теперь он все время смотрел на Джего - твердо, с полной уверенностью  в
своей правоте, но очень по-доброму.
   - ...Однако это не меняет дела, - после  паузы  сказал  он.  -  Мне  не
хотелось продолжать, да, по-видимому, придется. У  вас  есть  достоинства,
которых нет у Кроуфорда, но в общем и целом он лучше, чем вы, справится  с
обязанностями ректора.
   Джего издал придушенное восклицание. Он понял наконец  Кристла,  и  его
надежда угасла.
   - Не надо так расстраиваться,  Джего,  -  с  грубоватым,  но  искренним
участием проговорил Кристл. - Далеко не каждый человек может справиться  с
ректорскими обязанностями. И вовсе не лучшие...
   - А теперь вы хотите унизить  меня  вашим  сочувствием,  -  спокойно  и
негромко заметил Джего.
   Всегда бледные щеки Кристла порозовели. Сейчас он и правда сочувствовал
Джего - впервые с начала предвыборной  кампании,  -  потому  что  тот  был
окончательно побежден и уже ощутил горечь стыда и отчаяния.
   - Вы никогда не верили в добрые  чувства,  -  мгновенно  ожесточившись,
буркнул  Кристл.  -  И,  может  быть,  именно  поэтому  у  вас  так   мало
сторонников.
   - Я считаю, что этот разговор надо прекратить, - твердо сказал Браун.
   Они стояли лицом к лицу. На мгновение мне показалось,  что  сейчас  они
начнут выкрикивать взаимные оскорбления, осуждая  друг  в  друге  то,  что
каждый из них не мог принять...
   Но они промолчали. Возможно, их образумила реплика Брауна.  Они  стояли
лицом  к  лицу  -  мрачный,  решительный  Кристл  и   обуреваемый   быстро
нараставшим отчаянием Джего; Кристл отвернулся первым.
   - Я иду в трапезную, - объявил он.
   - Меня ждут к обеду дома, - проговорил Браун.
   - Тогда до завтра, - сказал Кристл. - Увидимся в церкви.
   Браун кивнул. Кристл коротко попрощался с нами и ушел.
   Джего стремительно, словно не зная, куда себя деть, подошел к кушетке и
обессиленно рухнул на нее.
   - Вот, значит, и все, - проговорил он.
   - Видимо, так, - ровным голосом сказал Браун. - Если только не случится
какой-нибудь неожиданности... а я на вашем