б истине - всего
лишь крохотное окошечко в крохотном домике. Так стоило ли принимать близко
к сердцу какие-то личные  обиды,  отвлекаясь  от  решения  важных  проблем
бытия?


   ИЮНЬ, 1904

   - Ты что ж, не знаешь, почему твой отец строил из себя  дурака,  а?  Не
знаешь, почему весь  процесс  был  разыгран,  как  скверный  водевиль?  Да
потому, что ваш Коултаун и все его жители были в чаду ядовитых  испарений,
поднимающихся из-под земли. Может, ты и того  не  знаешь,  что  заработная
плата шахтера в Коултауне ниже, чем где бы то ни было в Штатах?
   - Нет.
   - Что даже шахтеры Кентукки и Западной Виргинии  благодарят  бога,  что
работают не на коултаунских шахтах?
   - Нет.
   - Ну а твой отец знал?
   - Едва ли.
   - Да полно меня морочить! Что ж он, по-твоему, жил во сне? Факты всегда
остаются фактами. Там у вас чуть не в каждой шахтерской семье по полдюжины
ребятишек, а то и больше. Если у шахтера  семья  невелика,  он  еще  может
сменить  место,  поискать,  где  платят  побольше.  Малосемейные   так   и
поступают. А когда у тебя семеро детей, тут уж  податься  некуда.  Да  еще
если ты по уши в долгу у  компании  за  все,  что  приходится  покупать  в
поселковой лавке. По материалам  Бюро  Эммы  Голдмен,  коултаунские  шахты
стоят на последнем месте в стране по условиям труда и оплаты. Каким-нибудь
разнесчастным батракам и  то  лучше,  чем  рабочим,  в  которых  вцепилась
мертвой хваткой компания твоего отца.
   - Мой отец никакого касательства не имел к политике компа...
   - Заткни хайло! Никто ни к чему  не  имеет  касательства.  Восемнадцать
миллионов  прибыли  в  год  извлекались  из  Коултауна,  из  Дохинеса,  из
Блэк-Вэлли-хиллз. Куда они шли, эти восемнадцать миллионов? В Питтсбург  и
в Нью-Йорк, вот куда. На покупку яхт. На покупку бриллиантов актрискам. На
постоянную ложу в опере. На постоянные места в церкви. А что тем  временем
происходило в Коултауне? Джо начал  кашлять  кровью.  "Сожалеем,  Джо,  но
держать тебя больше не можем; ты уже одной йогой в могиле". А  в  Дохинесе
шестьдесят три человека задохлись под землей. Пятьдесят одна вдова.  Около
трехсот малолетних сирот. "Сожалеем, друзья! Несчастный случай, ничего  не
поделаешь. От души сожалеем! На все  воля  божья.  Будем  уповать,  что  в
другой раз такое не повторится!" Обратил ты  внимание,  как  мало  нашлось
охотников замолвить за твоего отца доброе  слово?  Я  изъездил  тогда  всю
округу, хотел взять интервью о  суде  у  кого-нибудь  из  местных.  "Какой
суд?", "Над кем?", "Из-за чего?" Где несправедливость, там всегда и страх.
А где страх, там и трусость. Но первые звенья  этой  цепочки  надо  искать
дальше: где деньги, там и несправедливость.
   - В Коултауне богачей нет, Т.Г. Мой отец никогда не был богат.
   - Придержи свой дурацкий язык! Твоего отца богачи держали  на  поводке.
Ты ведь происходишь из среднего класса общества, так? Иначе сказать  -  из
пресмыкающегося класса. Ты даже  не  умеешь  правильно  употреблять  слова
"богатый" и "бедный". Вас в семье  было  шестеро.  По  две  пары  обуви  у
каждого было?
   - Было.
   - Мясо вы каждый день ели, так? А то, может, и  по  два  раза  в  день.
Трепло несчастное! Да тебе рассуждать о  бедности  -  это  все  равно  что
слепому китайцу описывать Ниагарский водопад. Запомни  мои  слова!  Только
тот смеет говорить о бедности, кто ее испытал на себе.
   - По настоянию моего отца компания построила клуб для шахтеров.
   - Ну еще бы!  Я  так  и  предполагал.  Запомни:  благотворительность  -
шлагбаум    на    пути    к    достижению    социальной    справедливости.
Благотворительность - как отравленный дождь с  неба;  она  пагубна  и  для
дающего, и для принимающего.
   - Как это понимать, Т.Г.?
   - Ты, кажется, был на прошлой неделе в цирке? Сходи-ка  туда  еще  раз.
Попроси, чтоб тебя впустили в львиную клетку  в  час  кормления  львов.  И
попробуй вырвать из пасти льва кус конины, в которую он уже запустил зубы.
Это возможно. Вполне возможно - только прежде понадобится убить льва.  Вот
так же и богач относится к своей собственности. Пойми это хорошенько.  Еще
не бывало случая, чтоб богач отдал хотя бы грош без пользы  для  себя.  Не
бывало и не будет. Если он расстается с небольшой  суммой  денег,  значит,
рассчитывает на том нажить много больше. Паук выпускает  из  себя  клейкую
нить ровно на  такое  количество  паутины,  какое  нужно,  чтобы  попались
несколько мух, нужных на прокорм его и его ближних; богач же ткет, и ткет,
и ткет свою паутину, не зная удержу. Его не остановишь. Уже весь  его  дом
полон этой паутиной. Все его банковские сейфы  ею  полны  -  и  притом,  в
отличие от паука, он не из себя выпускает нить, а  добывает  ее  из  чужих
внутренностей, чужих легких, чужих глазных яблок. Ты  скажешь,  на  крохи,
упавшие со стола богачей, строятся церкви, библиотеки. Церкви! Цистерны  с
успокоительным  сиропом!   Нет   союза   тесней,   чем   у   банкиров   со
священнослужителями. Пусть бедняк довольствуется той участью, которую богу
было угодно ему уготовить. На то божья  воля,  чтобы  он  всю  свою  жизнь
промаялся в  шахте  или  над  швейной  манишкой.  Запомни,  Трент:  бедняк
_обязан_ воровать! Густое ядовитое облако  висит  над  Чикаго.  Его  видно
каждому. Неравное распределение благ - вот чем образовано это облако.  Его
удушливые поры травят младенцев в колыбели. Оно оскверняет домашний  очаг.
От него так темно  во  Дворце  правосудия,  что  за  два  шага  невозможно
разглядеть истину. Собственность - самое священное и этом мире. Священней,
чем совесть. Дороже, чем доброе имя женщины. И никто  никогда  не  пытался
определить суть этого столь  важного  понятия.  Собственность  может  быть
незаработанной, незаслуженной, приобретенной грабежом или вымогательством,
ею можно злоупотреблять, растрачивать ее попусту - от этого  не  изменится
ни на йоту ее священный,  ее  божественный  характер.  Когда-то  за  кражу
буханки хлеба человека вздергивали на виселице. Теперь  этого  не  делают;
теперь ломают  его  жизнь  и  уродуют  жизнь  его  детей.  Я  однажды  был
приговорен к восьми месяцам тюрьмы за то, что украл  велосипед  -  игрушку
маленького богача. Но мне удалось бежать и украсть еще  один.  Потому  что
мне _нужен_ был велосипед. Слушай меня, Трент: нас ждет землетрясение.  Не
два-три подземных толчка, от которых у миссис Кобблстоун свалится  картина
со стены. Не какой-нибудь пустяк, но нечто  огромное,  от  чего  весь  мир
пойдет кувырком. Потому что не только  под  Коултауном  прогнила  земля  -
прогнил весь земной шар.  Слишком  долго  мы  слушаем  эти  россказни  про
священную собственность. Уже даже школьники начинают понимать правду.  Нас
ждет...
   У него тряслись руки. Он встал, дико озираясь по сторонам:
   - Я что-то разволновался. Пойду к Корали.


   ИЮЛЬ, 1904

   - Это ты писал? Напечатано в твоей газете.
   - Что именно?
   - "Шестеро маляров работали в люльке, красили фасад здания в  чикагском
порту. Из-за неисправности оборудования люлька загорелась". Ты писал?
   - Да, я.
   "Трое рабочих получили смертельные ожоги. Остальные трое упали в воду и
утонули. Строительная компания Магилвэйни великодушно взяла  на  себя  все
расходы по погребению погибших". ВЕЛИКОДУШНО! О чем ты думал, когда  писал
это? Впрочем, я забыл - ты ведь вообще никогда не думаешь.  Написав  слово
"великодушно", ты должен был тут же пойти и удавиться. Но ты  теперь  член
Чикагского  хорового  общества,  распевающего  песни  во  славу   богачей.
Строительная компания не позаботилась об исправности оборудования. Шестеро
рабочих погибли. "Сожалеем, друзья. Несчастные случаи всегда возможны.  На
все божья воля. Будем уповать, что в другой раз это не повторится".


   ИЮЛЬ, 1904

   Т.Г. часто удавалось читать мысли Роджера, высказывать вслух  то,  чего
сам Роджер не смел додумать до конца.
   - Тебя, сопляка, испугало многолюдье Чикаго, верно? Тебе  приходило  на
ум, что мир вообще перенаселен? И что самим людям лучше было бы,  если  бы
по крайней мере половина их перемерла. Ай-ай-ай - добропорядочный  молодой
американец мысленно убивает людей. Не вздумай лгать мне, будто это не так!
И слушай, что я тебе скажу. Все этим занимаются. Разве ты не радуешься про
себя, читая, что где-то произошло крушение поезда,  пожар,  землетрясение?
Конечно,  радуешься.  Больше  места  останется  нам,   уцелевшим.   Больше
останется пищи. Ради чего еще  читают  наши  газеты?  "Экстренный  выпуск!
Экстренный выпуск! Потонуло экскурсионное  судно  со  всеми,  кто  был  на
борту.  Экстренный  выпуск!  Три  цента.  Читайте  подробности   в   нашем
экстренном выпуске!" И читают. И ужасаются. Такое несчастье! Но  тихонький
голосок внутри нашептывает: "А ведь в последнее время что-то тесно стало у
кормушки". И в глазах довольный блеск: "Хорошо, меня там не было, на  этом
судне!" Побольше бы умирало! Побольше бы умирало! Живым ведь это  приятно.
Вот скоро разведется много автомобилей, то-то радость  будет!  Не  описать
словами! Особенно в праздничные дни...  Но  самое  верное  дело,  конечно,
воина. Во время испанской войны каждый американец с утра брался за  газету
в надежде, что всех этих распроклятых испанцев вчера уже наконец перебили.
Каждый американец ел на завтрак убитых испанцев. Война чем  хороша  -  она
узаконивает убийство. Она дает право мистеру Джонсу и миссис Джонс  вместе
с Джонсом-младшим и милой крошкой Арабеллой Джонс выскочить  из  кустов  с
воплями: "Бей его!" Это называется  -  патриотизм.  Во  время  войны  люди
ложились спать, обессилев за день от благородных  проявлений  патриотизма.
Скажи, когда ты сидел в зале коултаунского суда, тебе  не  хотелось  убить
всех, кто теснился кругом?
   - Хотелось.
   - Спасибо за откровенность. А вся эта орава хотела убить твоего отца. И
зачем - ради торжества справедливости? Чтобы  преступник  понес  кару?  Да
ничего подобного! Всем им было в глубокой степени  наплевать  на  усопшего
Брекенриджа Лансинга. Я в этом убедился. Просто  они  хотели,  прикрывшись
именем закона, убрать твоего отца с дороги.  Способность  человека  желать
смерти ближнему своему поистине неисчерпаема.  Только  ты  меня  правильно
пойми! Я вовсе не утверждаю, что все мы желаем смерти всем. Каждый из  нас
принадлежит к особому небольшому сообществу. Так  вот,  мы  желаем  смерти
членам другого сообщества, а члены нашего пусть  только  но  растут  и  не
развиваются дальше. Этого муж желает жене и жена мужу; этого  желает  отец
сыну и сын отцу.
   Кстати об отцах. Тебе было семнадцать лет, когда твой  отец  бежал.  Ты
даже не понимаешь, как  тебе  повезло!  Запомни  мои  слова:  всякий  отец
ненавидит своего сына. Ненавидит - и это первое! - оттого что  знает:  сын
будет, посвистывая, греться на солнышке, а отцовские кости  уже  сгниют  в
земле. Под сыном, облапившим женщину, застонут  пружины  матраца,  а  отец
будет кряхтеть в инвалидном кресле. Страшная мысль!  Второе.  Всякий  отец
боится: вдруг сын не так изгадит свою жизнь, как он сам ухитрился изгадить
свою. Нестерпима мысль, что вот этот,  кого  ты  знал  сосунком  в  мокрых
пеленках, несмышленышем-малолеткой, прыщеватым  юнцом,  вечным  источником
беспокойства, - _этот самый_ сумеет добиться  большего,  чем  добился  ты.
Нестерпима!   А   поскольку   никому   никогда   не   удавалось    обрести
удовлетворенность и счастье внутри себя, там,  где  складывается  истинная
оценка прожитой жизни, исключений нет и быть не может. Не было еще в  мире
такого отца, чей совет и  поддержка  помогли  бы  сыну  смелее  мыслить  и
творить. Какое там! Папаша, исходя потом, заламывая руки, уговаривает сына
не спешить, соблюдать осторожность, держаться всегда  середины  дороги.  И
это именуется отеческой любовью.  Всем  известно,  что  семейная  жизнь  -
вечный ад; а если ты хочешь увидеть  пример  гармоничной  семейной  жизни,
ступай в зоопарк. Полюбуйся на львов,  тигров,  медведей.  Вот  они  любят
своих детенышей. Любят по-настоящему. Нет  прелестнее  зрелища,  чем  пара
львят, резвящихся у самой морды папы;  а  рядом  мама,  делая  вид,  будто
дремлет, одним глазом косится  на  детей,  а  другим  -  на  омерзительные
двуногие существа за стальными прутьями клетки. Единственный раз, когда  в
человеке просыпается истинная родительская любовь,  это  когда  одного  из
детей  принесут  домой  на  носилках.  Тогда  сказывается   атавистический
животный инстинкт. Матери надрываются от горя, но причина их горя - прежде
всего сознание,  что  они  не  умели  своевременно  дать  своим  отпрыскам
настоящую любовь. Видишь ли, Трент, когда человеку дарован был разум,  это
перепутало все на свете. Вместе с разумом пришло представление о будущем и
о конечности бытия. Человек - это животное, которое сеет хлеб, откладывает
деньги и знает, что впереди у него старость и смерть.
   Да, мир перенаселен. У природы одна забота: создать на земле как  можно
более плотный слой  протоплазмы  -  растений,  рыб,  насекомых,  животных.
Случалось  ли  тебе  видеть  поле,  сплошь   покрытое   муравейниками?   С
биллионами, триллионами муравьев. Или наблюдать нашествие саранчи? Природа
не слишком расчетлива. Ей дела нет, хватит ли пищи для  всех  нас  или  не
хватит. Ей только бы заполнять сцену актерами, и чем их больше, тем лучше.
Оттого мы и обречены умирать. Кто больше не может  производить  потомство,
тот уже не нужен. "Еще порцию жареного картофеля, миссис  Кэйси".  Природа
словно одержима вечным страхом, как бы не  прервался  этот  грандиозный  и
бессмысленный процесс созидания. Вот и множатся в мире рыбешки и  деревца,
блохи и суслики, и Эшли. "Еще порцию жареного картофеля, миссис Кэйси".
   Что-что? Что ты такое говоришь? Слушай лучше меня: нет никакого  смысла
в устройстве вселенной. Нет плана.  Не  потому  рождаются  люди,  что  это
нужно. Растет трава; рождаются  дети.  Таковы  факты.  Тысячелетиями  люди
пытались найти истолкование этим фактам:  жизнь  дана  нам  во  испытание;
награда и кара ждут после смерти; во всем промысел  божий;  рай  аллаха  с
прекрасными гуриями для всех; буддистская нирвана - это хотя бы понятно  -
означает: "ничего не видеть,  ничего  не  чувствовать";  эволюция,  высшие
формы, улучшение социальных условий, страна Утопия, летательные  аппараты,
неразвязывающиеся шнурки для ботинок - все гниль, тополиный пух, дунул,  и
нет его! Вбей это себе покрепче в башку!
   Миллиарды людей верили и верят  в  действенное  влияние  солнца,  луны,
планет. Миллионы  смеются  над  этими  верованиями.  Миллионы  верят,  что
отдельные люди отмечены покровительством того или иного светила по выбору,
часто случайному, ошибочному, даже нелепому - но неоспоримому. Дети Солнца
наделены  чертами  Аполлона,  ведущего  хоровод  муз,  обладающего   даром
исцелять, очищать светом, разгонять туман,  пророчествовать;  таков  Томас
Гаррисон Спидел.


   Дети Сатурна тоже влияют порой на ход человеческой жизни.


   Большую  часть  дня  Роджер  проводил,  бродя  по  Чикаго  и   по   его
окрестностям. Но время от времени он появлялся на  своем  месте  в  шумной
комнате отдела городской хроники,  куда  к  нему  приходили  посетители  -
одному требовалась заметка,  популяризующая  благотворительное  начинание,
другому  -  некролог  об  умершем  родственнике  (Роджер   отлично   писал
некрологи), третьему - объявление о  пропаже  любимой  собачки.  Некоторые
приходили просто выразить свое одобрение или возмущение. Однажды, когда он
уже собирался уйти из отдела, к его  столу  подошел  почтенный  мужчина  с
бородой, в котором он узнал известного адвоката Авраама Биттнера.
   - Мистер Фрезир?
   - Да, это я, мистер Биттнер. Садитесь, пожалуйста.
   Мистер Биттнер уселся, неторопливо стянул перчатки и молча уставился на
Роджера.
   - Чем могу быть вам полезен, мистер Биттнер?
   Мистер Биттнер поигрывал агатовым брелоком, свисавшим с его цепочки  от
часов. Взгляд Роджера невольно  привлекла  надпись,  вырезанная  на  обеих
сторонах камня. Заметив это, мистер Биттнер вытащил часы вместе с цепочкой
и брелоком и  положил  на  стол  перед  Роджером.  Тот  нагнулся,  пытаясь
прочесть надпись, а мистер Биттнер все так же молча смотрел на него.
   - Это по-гречески, мистер Биттнер?
   - По-древнееврейски.
   Роджер поднял глаза с немым вопросом.
   - Слова, вырезанные здесь, - девиз общества, к которому я принадлежу. Я
пришел к вам в качестве представителя этого общества.
   - Что же это за слова, сэр?
   - У вас есть тут в комнате Библия?
   - Была, да кто-то унес.
   - В  _вашей_  Библии  вы  найдете  их  в  Книге  пророка  Исайи,  глава
сороковая, стих третий: "Прямыми сделайте в степи стези богу нашему".
   - Можно я возьму это в руки, мистер Биттнер?
   - Возьмите.  Итак,  я  пришел  в  качестве  представителя  общества,  в
частности  его  руководящего  комитета,  который  состоит  из   двенадцати
человек. В знак уважения ко всему,  что  вы  делаете  для  города  Чикаго,
комитет хочет позаботиться об удобствах вашего существования. - Он  сделал
паузу. - Вы живете в Терстон-хаус, комната  номер  четыреста  сорок  один.
Ваши два окна выходят на улицу, где шум не утихает до поздней ночи, а рано
утром  еще  усиливается.  А  виден  из  них  только  кирпичный  брандмауэр
товарного склада Коуэна. Верно?
   - Верно, мистер Биттнер.
   - Так вот, комитет решил предоставить вам  в  пользование  квартиру  на
четвертом этаже дома номер 16 по Боуэн-стрит сроком на три года  за  плату
один доллар в год. Четыре из окон квартиры выходят на  озеро.  Предложение
это  делается  без  каких-либо  оговорок  или  условий.  Оно  продиктовано
исключительно  заботой  о  вашем  благополучии   и   дальнейшей   полезной
деятельности. Вы можете переехать сейчас же. Вот ключи. Вот расписка,  где
вы поставите свою подпись.
   Роджер все смотрел на него не мигая. Наконец он раскрыл  рот,  готовясь
заговорить, но мистер Биттнер предостерегающе поднял руку.
   -  Имена  членов  комитета  останутся  для  вас   неизвестны.   Никаких
благодарностей им не нужно. Десятеро из двенадцати -  люди  состоятельные,
очень состоятельные. Они чикагцы. Они любят свой город. Они  рады  сделать
все возможное  для  того,  чтоб  Чикаго  стал  величайшим,  прекраснейшим,
цивилизованнейшим городом в мире, самым близким к гуманистическому идеалу.
Их  усилиями  в  городе  увеличена  площадь  парков,  сооружены   фонтаны,
расширены улицы. Они щедро жертвуют на университеты, больницы, приюты,  на
помощь бывшим заключенным. Вы в своих статьях  призывали  сажать  деревья.
Комитет насадил новые дубовые  аллеи  в  парках  и  не  раз  препятствовал
вырубке старых. - Он понизил голос; легкая улыбка тронула его губы  -  так
улыбается человек,  сообщая  тайну  другому,  кого  он  считает  способным
оценить ее важность. - Они мечтают, что здесь  когда-нибудь  будет  новый,
свободный Иерусалим. Или новые Афины... Вы,  мистер  Фрезир,  делаете  то,
чего никто, кроме вас, делать не может. Вы с участием  писали  о  чикагцах
иностранного происхождения. Вы научили многих  сыновей  и  дочерей  больше
уважать своих престарелых родителей. Вы привлекли внимание читателей газет
к прискорбным явлениям, которые они в силах искоренить. Все это вы делали,
используя _свои_ средства. Наш комитет опасается одного: как бы  вы  вдруг
не захотели уехать из Чикаго и продолжать свою плодотворную деятельность в
Нью-Йорке или в другом каком-нибудь городе.
   Он медленным движением водворил на место часы и брелок.
   Распахнулась дверь в кабинет главного редактора. Старый Хиксон появился
на пороге с пачкой желтых листков в руке и сердито закричал:
   - Трент! Трент! Эту сентиментальную ерунду мы печатать не будем!  Кого,
к черту, интересует старая кляча, когда-то возившая конку? Нельзя ли найти
тему повеселее? Жизни побольше, жизни!
   Тут только он заметил, что  Роджер  беседует  с  посетителем  солидного
вида. Он вернулся в свой кабинет, с силой хлопнув дверью.