ял свою кандидатуру в Конгресс.
   - Ах, тогда, - сказал Рэтлиф. -  Ну,  это,  можно  сказать,  был  перст
божий, хотя ему чуточку помогли близнецы, племянники  полковника  Девриса,
дети его сестры.
   - Интересно, - сказал дядя Гэвин, - а почему Деврис вдруг привез сестру
со всем семейством из самого Камберленда, неужели только для  того,  чтобы
они услыхали, как  он  выставляет  свою  кандидатуру,  заранее  зная,  что
провалится?
   - Да и это перст божий, я же вам говорю, - сказал Рэтлиф. - Иначе каким
же образом полковник Деврис мог там, у себя в Камберленде,  услыхать,  что
за мельницей дядюшки Билла есть  такой  заброшенный,  запущенный  участок,
заросли такие, роща, что ли.
   - Ну, хватит, хватит, - сказал дядя Гэвин. - Роща. Близнецы.  Вы  лучше
расскажите все как было.
   - Близнецы близнецами, а роща-то была собачья, - сказал Рэтлиф. - Вы  с
Чиком сами знаете, что  такое  близнецы-мальчишки,  я  чуть  не  сказал  -
знаете, что такое собачья роща. А потом подумал: нет, наверно, не  знаете,
потому что я сам не знал, что это такое, пока не увидел эти заросли, - там
рос молодняк, ясень, орех, дубки, - на берегу,  как  раз  за  уорнеровским
прудом, для удобства клиентов - ну, знаете, как в городских  отелях  стоит
бутыль с чернилами для самописок рядом со столом для  писем,  чтоб  каждый
мог пользоваться, когда надо...
   - Погодите, - сказал дядя Гэвин. - Собачья роща. Говорите толком.  Если
у вас никаких дел нет, так у меня их достаточно.
   - Да я же вам и хочу все рассказать, - говорит Рэтлиф. -  В  роще  была
собачья станция. Вроде собачьей почты,  что  ли.  Каждый  пес  со  Второго
участка хоть раз в день наследил там, в этих зарослях, да и каждая  собака
со всего избирательного округа, не только из Йокнапатофского, хоть  раз  в
жизни подымала там лапу и оставляла визитную карточку. Ну, вы  же  знаете:
бегут себе два пса, принюхиваются, и Первый говорит: "Легавый я буду, если
старый куцый овчар с Уайотт-Кроссинга тут не побывал. Как ты думаешь,  что
ему понадобилось?" - "Да это не он, - говорит Второй, -  тут  шлялся  тот,
муругий, которого Рес Грир выменял у Солона Квика на полдня работы,  когда
они церковную крышу крыли, неужто не помнишь?" А Первый ему говорит: "Нет,
тот  муругий  позже  приходил,  а  вот  тут  пробежал   старый   овчар   с
Уайотт-Кроссинга. Я-то думал, он побоится сюда бегать после  того,  что  с
ним  сделал  тот  пес  миссис  Литтлджон,  знаешь,   помесь   дворняги   с
эрдель-терьером?" В общем, понимаете, как это бывает.
   - Понимаем, - сказал дядя Гэвин. - Дальше что?
   - Ничего,  -  говорит  Рэтлиф.  -  Начался  этот  самый,  так  сказать,
выпускной бал дядюшки Билла  Уорнера  для  всех  кандидатов,  и  собрались
избиратели и кандидаты за сорок миль в округе; у  кого  был  "пикап",  кто
выпросил, чтоб его подвезли в машине, а кто приехал и  на  упряжке  мулов,
если другого ничего не было, и все эти независимые  избиратели  гуляли  по
роще, и сам сенатор Кларенс Эгглстоун Сноупс циркулировал между ними, пока
не подошло время ему выступить  с  речью  и  объяснить,  за  кого  ставить
крестик. Представляете себе: все чинно, мирно, прилично, все законно,  как
всегда, пока какой-то неизвестный хитрюга, не скажу подлец, может,  это  и
был сам полковник Деврис, кто же еще мог знать про  этих  двух  мальчишек,
про близнецов, и зачем они сюда приехали  из  самого  Камберленда,  уж  не
говорю, кто мог знать и про этих близнецов и про те кусты  тоже,  так  вот
этот неизвестный хитрюга, кто бы  он  там  ни  был,  подговорил  мальчишек
попробовать - а что выйдет, если двум таким мальцам выгнать псов из  ихних
кустиков, нарезать прутьев пониже того места, куда нацеливались псы, да  с
этими прутьями пробраться за спиной у сенатора К.Эгглстоуна Сноупса, когда
он начнет речь держать, и этак легонько, чтобы  ему  не  мешать,  провести
сырыми прутьями  по  его  брюкам.  Легонько,  тихонько,  чтобы  никого  не
потревожить. Потому и вышло, что ни Кларенс, ни остальные даже не заметили
первых шесть-семь собак, а потом Кларенс вдруг почувствовал,  что  у  него
сзади брюки намокают, что-то ему  свежо  становится,  он  покосился  одним
глазом через плечо и увидел,  что  за  ним  выстроилась  собачья  очередь,
стоит, решает его политическую  судьбу;  тут  он  как  побежит  к  первому
попавшемуся автомобилю, где можно бы  укрыться,  а  сам  косится  назад  и
видит, что за ним, как хвост за змеем, несется эта собачья очередь; он как
вскочит в машину, стекло поднял, а  вокруг  машины  все  псы  кружат,  как
лебеди и лошадки на карусели, - помешали им, понимаете, они так  и  бегают
на трех лапах, четвертую задрали, нацелились, взвели, так  сказать  курки.
Наконец кто-то поймал владельца машины, взял у него ключ и отвез  Кларенса
домой, последний пес только и отстал мили  через  две;  доехали  до  двора
бывшего сенатора, где его никто не тронул, -  видно,  его,  Кларенса,  пес
тоже был на пикнике, - и кто-то пошел в дом и  вынес  пару  сухих  брюк  -
переодеться бывшему сенатору. Вот именно - бывшему.  Потому  что  он  и  в
сухих штанах на пикник не вернулся,  видно,  сообразил,  что  это  малость
рискованно, напряжение чересчур большое. Я про то,  что  ему  пришлось  бы
слишком напрягаться - тут надо  свою  кандидатуру  снимать,  а  здесь  еще
оглядывайся все время через плечо - вдруг какой-нибудь пес  вспомнит  твою
физиономию, хоть брюки у тебя свежие и ничем интересным не пахнут.
   - Черт меня побери! - сказал дядя Чарльза. - Нет, это  слишком  просто,
даже не верится.
   - Видно, он сообразил, что убеждать народ голосовать за него в при этом
то и дело брыкаться одной ногой, отгонять собак - такого  даже  избиратели
Миссисипи не потерпят, - сказал Рэтлиф.
   - А я вам все равно не верю, - говорит дядя Гэвин. - Даже если бы  все,
кто был на пикнике, это видели и знали, не такой он человек,  чтобы  из-за
этого снять свою кандидатуру. Вы же сами только что мне сказали,  что  его
кто-то сразу посадил в машину и тут же увез домой. - И  вдруг  дядя  Гэвин
замолчал. Он посмотрел на Рэтлифа. Тот стоял, глядя на него как ни  в  чем
не бывало. Гэвин сказал:
   - А может быть, это...
   - Правильно, - сказал Рэтлиф. - Такое было условие.
   - Какое условие? - спросил дядя Гэвин.
   - Видно,  тут  тоже  был  замешан  тот  же  самый  хитрец,  неизвестный
мошенник, - сказал Рэтлиф. - Словом, кто-то  поставил  условие,  что  если
сенатор Сноупс снимет свою кандидатуру на этих самых выборах в  Конгрессе,
то все, кто видел, как собаки агитировали за Девриса, забудут об  этом,  а
кто не видел, тот никогда и не узнает.
   - Он и это обошел бы, - сказал дядя Гэвин. -  Неужто  Кларенса  Сноупса
может остановить или на секунду удержать то, что какие-то  собаки  подняли
на него лапу? Черт, да это кончилось бы тем, что  он  все  собачьи  номера
посчитал бы за поданные заочно бюллетени.
   - Ах, вы про Кларенса, - сказал Рэтлиф, - а я думал, вы про дядю  Билла
Уорнера.
   - Про Уорнера? - спросил дядя Гэвин.
   - Вот именно, - сказал Рэтлиф.  -  Тот  бессовестный  тип,  как  видно,
договорился с самим дядюшкой Биллом. Во всяком случае, именно он,  дядюшка
Билл, в тот же день объявил всем, что  сенатор  Кларенс  Эгглстоун  Сноупс
снял свою кандидатуру в Конгресс;  и  как  будто  он  даже  не  потрудился
сообщить об этом самому бывшему сенатору. Да,  припоминаю,  люди  говорили
дяде Биллу то же самое, что вы  сейчас  сказали:  что,  мол,  Кларенс  все
обойдет, что ему все  нипочем;  они  даже  насчет  собак  говорили  вашими
словами, только выражались чуть покрепче... Но дядя Билл сказал:
   - Нет, на Втором участке никакой Кларенс Сноупс никуда  баллотироваться
не будет.
   - Но разве он только на Втором участке баллотируется? - говорят.  -  Он
же  теперь  даже  не  в  нашем  Йокнапатофском  округе  баллотируется.  Он
выставляет свою кандидатуру на одной восьмой всего штата  Миссисипи.  -  А
дядюшка Билл им отвечает:
   -  К  чертовой  матери  все  сто  восьмых  штата   Миссисипи   и   весь
Йокнапатофский округ. Не разрешу я, чтобы наш поселок представлял человек,
которого всякая дворняга принимает за столб от забора.
   Дядя Гэвин посмотрел на Рэтлифа. Он посмотрел на него очень пристально.
   - Значит, этот неизвестный интриган, про которого вы рассказывали, знал
не только про близнецов-племянников Девриса и про собачьи  кустики,  он  и
про старого Билла Уорнера все знал.
   - Похоже, что так, - сказал Рэтлиф.
   - Значит, сработало, - сказал дядя Гэвин.
   - Похоже, что так, - сказал Рэтлиф.
   Чарльз и его дядя  посмотрели  на  Рэтлифа,  который  сидел  спокойный,
аккуратный, чуть помаргивая, очень мягкий и сдержанный, в своей чистенькой
голубой рубашке - он шил их сам и всегда носил без галстука,  хотя  Чарльз
знал, что у него дома их  было  два,  он  заплатил  за  них  Аллановне  по
семьдесят пять долларов за штуку, когда они с  дядей  Гэвином  десять  лет
назад ездили в Нью-Йорк на Линдину свадьбу, но Рэтлиф их никогда не носил.
   - О Цинциннат! - сказал дядя Гэвин.
   - Что? - сказал Рэтлиф.
   - Ничего, - сказал дядя Чарльза. - Интересно, кто же  это  мог  сказать
близнецам про собачьи кустики?
   - Да, наверно, сам полковник Деврис, - сказал Рэтлиф.  -  Он  на  войне
воевал, столько орденов получил, три  года  практиковался  на  немцах,  на
итальянцах, на япошках,  что  же  ему  стоило  придумать  такой  пустячный
стратегический ход в политике?
   - Да то были просто обыкновенные  убийцы  или  врожденные  садисты  без
стыда  и  совести,  -  сказал  дядя  Гэвин.  -  А  Кларенс   прирожденный,
натасканный, мелкотравчатый американский политикан.
   - Может, эти политиканы и не такие вредные,  надо  только  смотреть  за
ними в оба да делать все, что в твоих силах, и как можно лучше,  -  сказал
Рэтлиф.  Потом  он  сказал:  -  Значит,  так,  -  и  поднялся,  сухощавый,
спокойный, абсолютно вежливый, абсолютно  непроницаемый,  и,  обращаясь  к
Чарльзу, сказал: - Помнишь, майор, то большое поле,  где  овес  посеян,  в
излучине, за пастбищем дядюшки Билла? Говорят, там  всю  зиму  дикие  гуси
водились. Почему бы нам не съездить туда поохотиться?  Полагаю,  что  дядя
Билл нам охотно разрешит.
   - Большое спасибо, - сказал Чарльз.
   - Значит, договорились, - сказал Рэтлиф. - Всего доброго,  джентльмены.
- И Рэтлиф ушел. Чарльз посмотрел на своего дядю, а тот пододвинул к  себе
лист бумаги и стал писать, не торопясь, но с чрезвычайно занятым видом.
   - Итак, открыть кавычки, - сказал Чарльз. - "Придется  поработать  вам,
молодежи", кавычки закрыть. Наверно, так говорили и тогда, летом  тридцать
седьмого  года,  когда  мы,  моралисты,  даже  пытались  провалить  самого
Рузвельта, лишь бы добраться до Кларенса Сноупса?
   - До свиданья, Чарльз, - сказал его дядя.
   - Потому что, открыть кавычки: "Не нам за это дело  браться,  -  сказал
Чарльз. - Мы слишком стары, мы устали, потеряли веру в себя..."
   - О, черт! - сказал его дядя. - Я же тебе говорю - до свиданья!
   - Сейчас, сэр, - сказал  Чарльз.  -  Можно  еще  минутку?  Потому  что,
открыть кавычки: "Соединенные Штаты, Америка - величайшая страна  в  мире,
если только мы сможем все время держаться", закрыть кавычки. Только  давай
вместо "держаться" читать "надеяться на бога".  Потому  что  на  этот  раз
именно господь бог спас всех  нас,  хотя  своим  орудием  он,  безусловно,
избрал  В.К.Рэтлифа.  Но  ведь  в  следующий  раз  Рэтлифа  может  тут  не
оказаться, может,  он  будет  разъезжать,  продавать  швейные  машины  или
радиоприемники (да, действительно,  Рэтлиф  теперь  представлял  фирму  по
продаже радиоприемников, и приемник теперь стоял в  том  самом  игрушечном
домике, в его "пикапе", где раньше стоял образец швейной машины;  а  через
два года на миниатюрном домике появится миниатюрная антенна телевизора), и
сам господь бог его не сможет вовремя найти.  В  сущности,  надо  нам  все
наладить, чтобы бог хоть немного мог  на  нас  положиться.  Тогда  ему  не
придется тратить время и все делать за нас. - И тут его дядя посмотрел  на
него, и Чарльз вдруг подумал: "Конечно, я и отца  всегда  любил,  но  отец
только разговаривал со мной, а дядя Гэвин умел слушать, даже если я болтал
такие глупости, что сам в конце концов начинал понимать, как это глупо,  а
он все-таки выслушивал меня до конца, а потом говорил:  "Право,  не  знаю,
выйдет оно или не выйдет, но я знаю отличный способ, как проверить.  Давай
мы с тобой попробуем". Именно не ты попробуй, а мы попробуем.
   - Да, - сказал его дядя. - Я тоже так думаю.



14

   Однако к тому времени, как Рэтлиф изничтожил Кларенса и  вернул  его  к
частной жизни во Французову Балку, в Джефферсоне вот уже скоро  два  года,
как поселился новый Сноупс, так что Джефферсон оставался верен себе в том,
что  дядя  Чарльза  окрестил  количественным  соотношением  или  проблемой
Сноупсов.
   Этот  Сноупс  был  совсем  новенький,  холостой,  звали  его  Орест,  в
просторечии Рес. Вот именно, Орест. Даже дядя Чарльза не  понимал,  откуда
он взялся. Дядя рассказывал Чарльзу,  как  в  1943  году  в  городе  вдруг
узнали, что Флему Сноупсу теперь принадлежит то, что  осталось  от  имения
Компсонов.  А  осталось  маловато.  Рассказывали,  что  Компсоны   продали
порядочный участок муниципальному совету под поле для гольфа  еще  в  1909
году,  чтобы  послать  старшего  сына,  Квентина,  учиться  в  Гарвардский
университет, где он покончил с собой, не проучившись и года; а лет  десять
назад младший сын, Бенджи, идиот от рождения,  поджег  дом  и  сам  сгорел
вместе с ним. Было это уже после того, как Квентин утопился под Гарвардом,
а брак Кэндейс,  его  сестры,  полетел  ко  всем  чертям,  и  она  исчезла
неизвестно куда, а ее дочь, тоже Квентин, неизвестно от какого отца, ночью
спустилась из окна по водосточной трубе и убежала со странствующим цирком,
и тогда Джейсон, средний сын, избавился  было  от  Бенджи,  уговорив  мать
отправить того в сумасшедший дом, но все равно ничего не вышло,  так  как,
по словам самого Джейсона, мать стонала и плакала до  тех  пор,  пока  он,
Джейсон, наконец не сдался и не привез Бенджи обратно домой,  и,  конечно,
не прошло и двух лет, как Бенджи не только сам сгорел,  но  и  сжег  дотла
весь дом. А Джейсон получил страховую премию,  взял  в  долг  еще  немного
денег под пустующий участок и отстроил себе с матерью новый кирпичный  дом
на главной улице у площади. Но его участок очень ценился: город Джефферсон
уже пододвигался к этому участку, окружал его; собственно говоря, поле для
гольфа уже давно, еще в 1929 году, перенесли к загородному клубу, а старое
поле снова откупил Джейсон Компсон. И не удивительно. Еще в школе  Джейсон
после уроков и по субботам подрабатывал  в  скобяной  лавке  дядюшки  Айка
Маккаслина в качестве приказчика, а в  этой  лавке  уже  тогда  хозяйничал
некий Эрл Триплет, которого  откуда-то  выкопал  дядя  Айк,  должно  быть,
где-нибудь в охотничьих угодьях или на озере в Дельте, потому что  дядюшка
Айк почти все время проводил там.  По  этой  причине  никто  в  городе  не
удивился, узнав, что Триплет уже давно потихоньку вытеснил дядюшку Айка из
лавки, хотя дядюшка Айк все еще околачивался там, когда не уходил на охоту
или на рыбалку, и, конечно, Триплет все еще отдавал ему ружья,  патроны  и
рыболовные снасти по своей  цене.  И  никто  не  сомневался,  что  Джейсон
поступал точно так же, когда он, в свою очередь, вытеснил Триплета  и  тот
вернулся к своему ружьишку, перемету или верше для миног.
   Во всяком случае, практически Джейсон Компсон  теперь  стал  владельцем
скобяной торговли Маккаслина. И никто  не  удивился,  узнав,  что  Джейсон
прикупил к старому родовому имению их прежний участок,  который  его  отец
продал, чтобы послать старшего сына в Гарвард -  университет,  презираемый
Джейсоном по той причине, что он вообще  презирал  все  учебные  заведения
после средней школы, считая их прибежищем для тупиц и трусов. Дядя Чарльза
говорил,  что  его  очень  удивило  одно:  когда  он  в  канцелярии   суда
просматривал купчую  и  другие  бумаги,  он  увидал,  что,  хотя  Джейсон,
несомненно, заплатил наличными за бывшее поле для  игры  в  гольф,  он  не
выкупил закладную на все остальные владения, под  заклад  которых  получил
деньги на постройку нового дома, аккуратно выплачивая с тех пор проценты в
банк Флема Сноупса и, очевидно, предполагая выплачивать их и  дальше.  Так
продолжалось до самого нападения на Пирл-Харбор. Можно было подумать,  что
у Джейсона был свой собственный, вполне надежный и верный агент в японском
парламенте. А весной 1942 года уже можно было думать, что у него есть свой
агент, столь же надежный и верный, и в  американском  правительстве:  дядя
говорил Чарльзу, что послушать Джейсона,  так  сразу  поверишь,  будто  он
заранее получил не только достовернейшую  информацию,  что  в  Джефферсоне
будет построен учебный аэродром, но и достовернейшее  обещание,  что  этот
аэродром будет построен именно на старом поле для гольфа, и нигде  больше;
дядя Чарльза говорил, что в то время никто ничего в аэродромах не  понимал
и даже над этим не задумывался, так что все охотно поверили Джейсону,  что
любое открытое место, годное для того, чтобы гонять мячи, годилось также и
для посадки самолетов.
   Во всяком случае, нужный человек поверил. А этим нужным  человеком  был
Флем Сноупс,  президент  банка,  державшего  закладную  на  все  остальные
владения. Дядя Гэвин говорил, будто это было похоже на игру в  карты,  где
каждый, открыв туза, добровольно согласился бы объявить  два  других  туза
битыми.  Гэвин  говорил,  что  никто,  в  сущности,  не  понимал,  что  же
произошло. Знали они только то, что всем давно было известно про  Джейсона
Компсона и Флема Сноупса:  Гэвин  говорил,  что,  наверно,  подошел  такой
момент, когда Флем, твердо уверенный, что Джейсон больше  его  понимает  в
аэродромах, вдруг в перепуге подумал,  что,  может  быть,  Джейсон  и  про
деньги тоже понимает больше его. Так что Флем не мог идти на риск  и  дать
Джейсону возможность взять еще карту. Приходилось Флему идти ва-банк.
   А может быть (это мнение Гэвина), так думал Джейсон. И  Джейсон  просто
размахивал воображаемым проектом аэродрома перед носом,  мистера  Сноупса,
чтобы припугнуть его и заставить сделать первый ход. И,  очевидно,  Сноупс
так и поступил: он опротестовал закладную,  которую  его  банк  держал  на
имение Джейсона. И сделано  это  было,  разумеется,  по-дружески,  тихо  и
мирно, как Джейсон  и  ожидал:  его  (Джейсона)  пригласили  в  тот  самый
кабинетик в банке, и Флем сказал примерно так: "Я и сам огорчен не  меньше
вашего, мистер Компсон. Но сами понимаете, какое дело. Наша страна  сейчас
сражается в обоих полушариях за самое свое существование, за  свою  жизнь,
поэтому честь и долг каждого гражданина требуют, чтобы и  он  вложил  свою
долю в эту борьбу. И вот правление моего банка считает, что каждый цент из
ресурсов банка должен быть вложен в то, что непосредственно касается наших
военных усилий".
   Именно этого и ожидал Джейсон: "Ну конечно же,  мистер  Сноупс.  Каждый
патриот и гражданин от всего сердца согласится с вами. Особенно когда тут,
в Джефферсоне, собираются строить военный объект - аэродром и, насколько я
понимаю, заключить контракт сразу после того, как документы на землю будут
оформлены". И он тут же назвал свою цену на бывшее  поле  для  гольфа,  из
каковой суммы, само собой разумеется, будет оплачена и закладная. Но, если
мистеру Сноупсу и правлению его банка угодно, он, Джейсон, назовет  сумму,
за которую готов отдать все компсоновские владения, включая  и  закладную,
так что дирекция банка или другое патриотическое учреждение города  смогут
сами договариваться с правительством насчет продажи  земли  под  аэродром,
причем Джейсон оставляет за собой  только  право  надеяться,  что  готовый
аэродром назовут аэродромом Компсонов, не в честь его, Джейсона, а в честь
того,