оего учителя по алгебре, а Клод
-- президента банка своего отца.
     -- Чтобы больше  духу  вашего  здесь никогда  не  было,--  пригрозил им
билетер.
     -- Кинотеатр -- общественное место,-- нагло напомнил ему Клод.-- Только
попытайтесь не пустить! Я пожалуюсь отцу!
     -- Кто твой отец? -- с беспокойством спросил билетер.
     -- Увидите сами кто! Придет время, узнаете! -- дерзко заявил Клод.
     Они нарочито медленно вышли из фойе. На улице они, хлопая друг друга по
спине, громко рассмеялись.
     Было еще рано, киносеанс будет еще  продолжаться с полчаса. Они зашли в
вагон-ресторан,  расположенный через улицу, и заказали себе по чашке  кофе с
пирожком  на   деньги,   полученные   от  билетера.   За   стойкой   работал
радиоприемник. Диктор говорил  о том, каких  успехов  за этот  день  удалось
добиться  американской  армии  в Германии,  о вероятном  решении  верховного
немецкого   руководства   отвести  войска   в  Альпы   и  оттуда   оказывать
сопротивление наступающим войскам союзников.
     Том, скорчив на своем круглом детском лице  болезненную гримасу, слушал
сообщение.  Как ему надоела эта война. И даже не сами боевые действия, а тот
постоянный  треп  о том, какие высокие  идеалы  отстаивают  на  фронтах  эти
храбрые американские парни, какие жертвы они  приносят на алтарь победы. Эти
разглагольствования  просто выводили его  из себя.  Им  никогда  не  удастся
заполучить его в армию.
     --  Эй,  леди,-- крикнул он  официантке,  которая  стояла и  полировала
ногти,--  нельзя  ли  включить  музыку?  --   Ему  вполне  достаточно  этого
патриотического трепа, который он постоянно слышит дома от сестры с братом.
     Официантка бросила на них томный взгляд:
     -- Разве вас не интересует, кто победит в этой войне?
     --  У нас по всем предметам --  одни тройки,-- сказал Том.-- К  тому же
еще и редкая глазная болезнь.
     -- Да, я  и  забыл о своей  редкой глазной болезни,-- спохватился Клод,
прихлебывая из чашки кофе. И оба покатились со смеху над своими остротами.

     Они стояли  перед  кинотеатром "Казино". Двери  широко распахнулись,  и
начали  выходить зрители. Том  снял  часы и передал Клоду, чтобы случайно не
разбить   при   драке.  Он   стоял   абсолютно  спокойно,  сохраняя   полное
самообладание. Оставалось  только  надеяться, что  солдат не  ушел с девицей
раньше, не досмотрев картину до конца. Клод нервно расхаживал взад и  вперед
по тротуару, его бледное лицо покрылось потом от возбуждения.
     -- Ты  уверен?  -- то и дело спрашивал он  приятеля.-- Ты на самом деле
целиком уверен в себе? Он ведь действительно здоровяк, этот сукин сын. Чтобы
победить, нужно быть уверенным в себе до конца!
     -- Ты обо мне не беспокойся,--  ответил  Том.-- Твоя задача --  держать
толпу  на  расстоянии,  у   меня  должно  быть  свободное  пространство  для
маневрирования. Я не  могу вступать  с ним в борцовскую схватку.-- Его глаза
вдруг сузились.-- А вон и он. Идет.
     Солдат с девушкой выходили из кинотеатра. Ему на вид было года двадцать
два --  двадцать  три. Лицо  угрюмое.  Он был полноват,  гимнастерка  слегка
оттопыривалась на преждевременном животике, но он, этот парень, был крепким.
На рукаве не было нашивок, на груди -- орденских ленточек. Он  крепко сжимал
руку девушки, уверенно ведя ее между пешеходов.
     -- Что-то меня мучит жажда,-- сказал он девушке.-- Пойдем выпьем пива.
     Том подошел к нему и загородил ему дорогу.
     --  Опять  ты,--   сказал  солдат   с  раздражением.  Он  на  мгновение
остановился, потом пошел прямо на Тома, толкнув его рукой в грудь.
     --  А ты не толкайся,--  сказал  Том.  Он схватил  солдата за  рукав.--
Дальше никуда не пойдешь!
     Удивленный его наглостью, солдат остановился. Он внимательно смотрел на
Тома:  короче  его,  по крайней  мере,  дюйма  на  три,  белокурый, с  лицом
херувимчика, в старом заношенном свитере.
     --  Да, ты  очень самоуверен, малыш,--  сказал он.-- Ну-ка, проваливай,
убирайся с дороги! -- Он локтем оттолкнул Тома в сторону.
     -- Кого это ты толкнул, Сидни, ты  себе представляешь? -- спросил  Том,
стремительно  нанося  ему  резкий  удар  кулаком  в  грудь.  Прохожие  стали
останавливаться, с любопытством наблюдая, чем закончится ссора. Лицо солдата
покраснело от охватившего его приступа гнева.
     -- Ну-ка, пацан, убери свои лапы, иначе будет плохо.
     --  Ты  что,  парень?  --  удивилась  девушка.  Она  еще  в  кинотеатре
подкрасила губы,  но на подбородке остались следы помады. Ей, казалось, было
абсолютно наплевать на толпу людей, окруживших их.-- Если ты решил пошутить,
то это плохая шутка.
     -- Это не шутка, Анжела,-- сказал Том.
     --  Прекрати свою дурацкую болтовню и не задевай Анжелу! --  возмутился
солдат.
     -- Пусть извинится,-- сказал Том.
     -- По крайней мере,-- поддержал его Клод.
     --  Извиниться?  Извиниться  за  что?  --  недоуменно  спросил  солдат,
повернувшись к толпе.-- Эти ребята, по-моему, чокнулись.
     -- Так вот, либо ты извинишься за те оскорбления, которые твоя подружка
сказала нам в кинотеатре,-- твердо продолжал Том,-- либо пожалеешь.
     -- Пошли, Анжела,--  сказал солдат.-- Пошли, наконец выпьем  пива.-- Он
сделал шаг в сторону, но Том схватил его снова за рукав  и толкнул, раздался
треск разорвавшейся ткани. Солдат резко повернулся, посмотрел на рукав.
     -- Послушай ты, маленький сукин сын, ты разорвал мне гимнастерку.
     -- Я же  сказал, ты никуда не  пойдешь! --  повторил Том. Он сделал шаг
назад и согнул в локтях руки.
     -- Тебе это  даром  не пройдет, ты мне порвал гимнастерку,-- разозлился
солдат.-- Мне  наплевать, что  ты  еще пацан.-- Он замахнулся и  нанес  удар
открытой ладонью.
     Том попытался увернуться, но удар пришелся ему по плечу.
     -- О-о! -- завизжал он,  схватив себя  за плечо, и, корчась,  согнулся,
словно от дикой боли.
     -- Вы видели? -- повернулся  Клод к  толпе зевак.-- Вы видели, как этот
негодяй ударил моего друга?
     -- Послушай, солдат,-- не выдержал седой человек в плаще,-- нельзя бить
мальчишку. Ведь он еще маленький.
     -- Я  не бил  его, только слегка ударил,-- повернувшись к  заступнику с
виноватым видом, оправдывался солдат.-- Он пристает ко мне вот уже...
     Том  неожиданно резко выпрямился  и снизу  кулаком нанес солдату удар в
челюсть, но не очень сильно, чтобы не отбить у того охоту к драке.
     Теперь уже ничто не могло сдержать впавшего в ярость солдата.
     -- О'кей,  пацан, ты  сам нарвался на драку,-- проговорил он, угрожающе
надвигаясь на Тома.
     Том отступил, и толпа за его спиной попятилась назад.
     --    Ну-ка     освободите     место,--     потребовал    Клод,     как
рефери-профессионал.-- Освободите место вокруг них.
     -- Сидни, опомнись,-- взвизгнула девушка,-- ты же убьешь его!
     -- Не-а! -- ответил  он.-- Дам  ему пару оплеух,  нужно преподать этому
наглецу урок.
     Том гибко, как  змея,  извернулся и нанес  ему короткий хук в голову, а
правой  --  целую  серию  ударов  в живот. Солдат  резко,  с протяжным сухим
звуком, выдохнул из легких воздух.  Том, пританцовывая, как боксер на ринге,
отступил назад.
     --  Просто  отвратительно,-- возмутилась какая-то  женщина  в  толпе.--
Здоровый мужик избивает ребенка. Неужели никто его не остановит?
     -- Ничего страшного,-- пытался успокоить ее муж.--  Он ведь сказал, что
навешает ему пару-другую оплеух, и все.
     Солдат медленно замахнулся своей тяжелой рукой, но Том, ловко поднырнув
под нее, ударил  его крепко сжатыми кулаками в живот. От  острой боли солдат
согнулся,  а Том, не теряя  времени,  начал наносить  ему  удары по голове и
лицу. И вот по лицу солдата потекла  кровь, он беспомощно размахивал  своими
длинными  руками,  пытаясь нанести ответный удар. Презрительно  посмотрев на
него, Том  позволил ему подойти  ближе, сжать  себя в объятиях и, высвободив
одну  руку,  нанес   несколько  резких  ударов  кулаком  по  почкам.  Солдат
пошатнулся  и медленно опустился на одно  колено. Он моргал, стараясь  через
заливающую  его  лицо  кровь посмотреть  на  противника.  Анжела  плакала  и
кричала. Толпа  молчала. Том отскочил на несколько  шагов  назад. Он даже не
запыхался,  дышал  ровно, только  под его нежным пушком  на щеках  проступил
легкий румянец.
     --   Боже  мой,--  не  выдержала  дама,  которая   просила  кого-нибудь
остановить драку,-- он с виду совсем еще ребенок.
     -- Ну, ты будешь подниматься или тебе помочь? -- издеваясь, спросил Том
солдата. Анжела опустилась  перед солдатом на колени и вытирала кровь с лица
носовым платком. Вся схватка длилась не более тридцати секунд.
     -- Ну, на сегодня все! -- воскликнул Клод. Он вытер с лица пот.
     Том  большими  шагами  прошел  сквозь окружившую  его  толпу.  Люди  не
спускали  с него  глаз.  Все  молчали, словно  только  что увидели  ужасное,
противоестественное и  очень  опасное зрелище  и теперь  пытались  как можно
скорее забыть про этот кошмар.
     Клод догнал Тома, когда тот уже заворачивал за угол.
     --  Ну, дружище,  ты  даешь! -- восхищался Клод.--  Ты  славно  сегодня
поработал кулаками.  А  какие  удары! Какие комбинации!  Просто закачаешься,
должен откровенно сказать тебе.
     Том фыркнул.
     -- Сидни,  да  ты  же убьешь  его!  --  сымитировал он визгливый  голос
девушки. Настроение  было превосходное. Полузакрыв  глаза, он вспоминал, как
его кулаки натыкались  на тело  солдата, как пальцы чувствовали мягкую кожу,
твердые  кости  на лице,  на ребрах,  как он ударился костяшками  о латунные
пуговицы мундира.-- Сегодня  я был  в ударе. Жаль только,  что  бой оказался
таким коротким.  Нужно  было поиграть с ним подольше. Он сразу превратился в
куль с дерьмом. В следующий раз выберу кого-нибудь, кто по-настоящему  умеет
драться.
     --  Здорово!  --  восхищался  Клод.--  Я  получил  такое  удовольствие.
Посмотреть бы на его морду завтра! Когда ты собираешься повторить?
     -- Когда будет настроение,-- пожал плечами Том.-- Ну ладно, пока.
     Ему не  хотелось, чтобы Клод  сейчас докучал ему.  Ему  хотелось побыть
одному, чтобы  снова пережить каждое  свое движение,  каждый удар  во  время
драки.  Клод  уже привык  к  неожиданным  переменам  настроения  друга  и  с
уважением относился к его капризам. У таланта должны быть преимущества!
     -- Спокойной ночи. Увидимся завтра,-- попрощался он.
     Том,  помахав ему на прощание, свернув с улицы,  направился домой. Идти
было далеко. Нужно  было быть осторожным и уходить в другие кварталы города,
когда на него накатывало желание подраться. В  его квартале Тома уже  хорошо
все  знали и старались не попадаться ему на пути, когда видели, что на  него
нашло драчливое настроение.
     Он  быстро  шел  домой  по  темной  улице,  туда,  где   сильнее  всего
чувствовался  сырой  воздух  с реки,  останавливаясь  и  пританцовывая возле
уличных фонарей. Он показал им, кто он такой! Показал! И  еще покажет. Всем.
Заворачивая  за последний перед домом угол, он неожиданно увидел свою сестру
Гретхен. Она  подходила к  дому с противоположного конца улицы.  Гретхен шла
быстро, низко опустив голову, торопилась, поэтому его не  видела. Он перешел
на  другую сторону улицы, зашел в подъезд. Ему не хотелось встретиться с ней
и разговаривать. Ничего хорошего  она  ему  не сказала  с  тех пор, как  ему
исполнилось восемь лет. Он видел, как она подбежала к двери рядом с дверью в
пекарню,  торопливо  вытащила  из  сумочки  ключ. Может,  стоит  хоть  разок
проследить  за  ней  и посмотреть,  чем  это  она на  самом деле  занимается
допоздна по вечерам?
     Гретхен,  открыв  дверь,  вошла  в  дом.  Том,  подождав,  пока  сестра
поднимется   к  себе  наверх,  перешел  улицу  и  остановился   перед  серым
полуразрушенным домом, жертвой  стихии и непогоды. Вот он, его дом. Он здесь
родился. Он  появился на свет  неожиданно, раньше  срока,  и мать не  успели
доставить в роддом. Сколько раз он слышал эту историю.  Это что-то значит --
родиться  в  своем  доме.  Королева  рожает детей в дворцовых покоях.  Принц
впервые  видит   свет  Божий  днем,  в  королевских  покоях.  Какой   же  он
заброшенный, этот его родной дом!  Кажется, он сам так и просится, чтобы его
снесли. Том сплюнул.  Он  печально  глядел  на серое здание  -- родной  дом,
чувствуя, как проходит его возбуждение. Из окна подвала пробивался свет, как
обычно, когда там работал отец. Лицо  Тома помрачнело. "Вся жизнь в подвале!
-- пронеслось у него в голове.-- Что они знают? Что  они видели? Да  ничего!
Ничего".
     Том тихо  отпер дверь,  стараясь не  скрипеть половицами,  поднялся  по
лестнице  в их  с Рудольфом  комнату.  Он  очень гордился  своей  беззвучной
походкой. Когда он приходит, когда уходит -- никого это не касается, это его
личное  дело.  Особенно в  такую ночь, как  сегодня.  На рукаве его  свитера
запеклась кровь, и ему совсем не хотелось, чтобы кто-то из семьи заметил это
и поднял крик.
     Когда  Том  осторожно  вошел  в  комнату,  прикрыв  за собой  дверь, он
услышал, как ровно дышит крепко спавший Рудольф. Чистенький, аккуратненький,
образцовый джентльмен,  его брат Рудольф,  отличник,  всеобщий  любимец.  Он
никогда не приходит домой с запекшейся кровью на одежде, всегда крепко  спит
ночью,  и от него  пахнет  свежей зубной пастой. Утром он никогда не забудет
сказать всем "доброе  утро".  Не отложит на потом решение тригонометрических
задач. Том разделся в темноте, небрежно бросив одежду на спинку стула. Он не
хотел  бы  отвечать  на  расспросы  Рудольфа.  Рудольф  никогда не  был  его
союзником. Он всегда был  на  противоположной стороне баррикады. Ну и  пусть
там остается!
     Но  как  только  он  лег  на  их  общую  двуспальную  кровать,  Рудольф
проснулся.
     -- Где ты шлялся? -- спросил он сквозь сон.
     -- В кино.
     -- Ну и как?
     -- Полное дерьмо.
     Братья молча лежали в  темноте.  Рудольф отодвинулся дальше от Тома. Он
считал,  что неприлично  спать в одной  кровати  с  братом.  В  комнате было
холодно. Рудольф всегда распахивал настежь окно по ночам, и с  реки долетали
холодные  порывы  холодного ветра. Если  существует хоть  какое-то  правило,
Рудольф обязательно  сделает все как  положено. Он спал в пижаме.  Дважды  в
неделю у них регулярно возникал по этому поводу спор.
     Рудольф потянул носом:
     --  Скажи мне, Бога ради, где тебя носило? От тебя разит, как от дикого
зверя. Чем ты занимался?
     -- Ничем,-- сказал Том.-- Что я могу поделать, если от меня разит?
     Не будь он моим братом, я бы вытряхнул из него все кишки, подумал Том.
     Вот если бы у него сейчас были деньги! Он пошел бы к Алисе, она живет в
доме   за   вокзалом.   Там  он,   заплатив  пять  долларов,   потерял  свою
девственность, и теперь, когда были деньги, наведывался к ней. Это случилось
летом.  Он работал  на  землечерпалке на реке и сказал отцу, что ему  платят
десять долларов в неделю, хотя на самом  деле платили больше. А  эта девушка
по имени Флоренс из Виргинии?  На самом деле она была не девушкой, а крупной
смуглой женщиной и позволила ему навестить ее дважды за те же деньги -- пять
долларов. Ему тогда исполнилось четырнадцать, и он  был как  спелая вишенка,
которую жаль сорвать в одну ночь. Он ничего не сказал Рудольфу. Брат  до сих
пор оставался девственником, в этом Том не сомневался. О, его брат, конечно,
был выше  секса, или ждал  встречи с кинозвездой, а может, он просто  педик?
Бог  его  знает.  Однажды Том обо  всем ему скажет в лицо и посмотрит, какое
выражение появится у его братца! Тоже мне сказанул: "дикий зверь"! Ну что ж,
если они все о нем такого мнения, он и станет диким зверем.
     Том, закрыв глаза,  попытался представить залитое  кровью лицо солдата,
стоящего на одном колене на мостовой. Он представил себе эту картину, но уже
не испытал удовольствия.
     Его вдруг начала бить дрожь. В комнате было холодно, но он дрожал не от
озноба.

V

     Гретхен сидела  перед  небольшим  зеркалом  на  ее  туалетном  столике,
прислоненном  к  стене. Правда,  это был не туалетный, а кухонный  стол, она
купила его  у старьевщика за  два  доллара  и перекрасила в розовый цвет. На
чистом полотенце  аккуратно разложены баночки  с  косметикой, три  маленьких
флакончика с духами, набор  инструментов  для  маникюра и щетка для  волос с
серебряной  пластинкой  наверху,   подаренная   ей,  когда   ей  исполнилось
восемнадцать  лет.  Она  сидела в старом  халатике. Теплая,  мягкая фланель,
прикасаясь к ее коже, создавала привычное чувство  домашнего уюта, когда она
возвращалась поздно вечером с холодной улицы.  Гретхен набрасывала его перед
тем, как забраться в постель, еще когда была девочкой. И сегодня  вечером ей
хотелось того же комфорта.
     Она вытерла лицо салфеткой "клинекс". Какая у нее белоснежная кожа! Она
унаследовала ее от матери, и  голубые, с фиолетовым отливом глаза тоже. А от
отца  --  черные  прямые  жесткие  волосы.   "Гретхен,  ты   очень  красивая
девушка",-- часто говорила  ей  мать. Такой же красавицей она  была и  сама,
когда  ей  было столько же  лет, сколько Гретхен.  Она постоянно  напоминала
дочери следить за собой и не поддаваться увяданию, как это произошло с  ней.
Именно слово "увядание"  говорила  ей мать. Замужество немедленно приводит к
увяданию. Порча происходит из-за прикосновения к телу девушки мужчины. Мать,
правда,  не  читала ей никаких  нотаций по  поводу  того, как вести  себя  с
мужчинами, так  как  была уверена в целомудрии дочери (добродетели,  так она
говорила), но тем  не менее  использовала все свое влияние и заставляла дочь
носить  свободные платья, скрывающие  фигуру.  "Зачем  самой  нарываться  на
неприятности? -- частенько повторяла мать.-- Придет время, и глазом моргнуть
не успеешь, как они на тебя свалятся".
     Однажды  мать  призналась, что  в  молодости  хотела уйти  в монастырь.
Вспоминая  слова  матери,  Гретхен всегда  чувствовала острую  боль. Ведь  у
монахинь   не  бывает  дочерей.  А  она,  Гретхен,  живет  на   белом  свете
девятнадцать  лет,  и  вот  сейчас  холодной  мартовской  ночью  в  середине
двадцатого столетия сидит перед зеркалом только потому,  что матери  удалось
избежать предназначенной ей судьбы.
     Но после того,  что сегодня вечером случилось с ней, горько  размышляла
Гретхен, она и сама, пожалуй, ушла бы в монастырь. Если бы верила в Бога!
     После  работы она, как обычно, пошла в военный госпиталь, расположенный
на окраине их городка. Госпиталь был переполнен солдатами, выздоравливающими
от ранений,  полученных на войне  в Европе. Гретхен приходила в госпиталь по
вечерам,  пять  раз  в  неделю,  разносила  раненым книги, журналы,  угощала
жареными пирожками, читала  письма незрячим солдатам, писала  письма тем,  у
кого были повреждены руки. Она была добровольцем. Ей не платили, но она была
горда,  что приносит хоть  какую-то  пользу своей  стране.  Ей  нравились ее
дежурства. Солдаты  были  такими  покладистыми,  такими  послушными,  такими
благодарными  и вели себя как дети.  В госпитале  не было похотливых мужских
взглядов и приставаний, с чем ей  приходилось сталкиваться ежедневно у  себя
на работе. Конечно, некоторые  медсестры и девушки-добровольцы не отказывали
себе  в легкой  интрижке с врачами  или легкоранеными  офицерами, но Гретхен
очень быстро  дала понять, что она не позволит себе  ничего подобного. Чтобы
не поддаваться соблазну,  Гретхен  старалась дежурить  в самых переполненных
палатах,  где  невозможно  было оставаться  наедине с раненым больше, чем на
несколько секунд. Она всегда была дружелюбна, никогда не  задирала  нос и  с
удовольствием  беседовала со всеми  солдатами, но она не допускала и мысли о
том, что  кто-нибудь осмелится  прикоснуться  к ней.  Она,  конечно,  иногда
целовалась с  мальчиками  -- на вечеринках, в  машинах  после  танцев, но их
неуклюжие объятия  казались  ей  абсолютно  бессмысленными, негигиеничными и
даже смешными.