сь здесь. А  могла бы  быть в
другом месте.
     -- Тебе нужно чаще выпивать,-- посоветовал он.-- Тебе идет пить вино.--
Сухой и  нетвердой  рукой он похлопал ее  по ладони.--  Ты красивая девушка,
очень красивая!
     -- Я знаю,-- серьезно заявила она.
     Он рассмеялся.
     -- Особенно сегодня,-- добавила она.
     Когда официант принес кофе, Гретхен уже опьянела. Она раньше никогда не
пила поэтому  и не  знала, что с ней происходит.  Она  сознавала, что вокруг
краски стали ярче, река  стала кобальтового, серебристо-белого с красноватым
отливом  цвета,  а  заходящее за далекими  высокими горами  солнце  отливало
ослепительным золотом.  От разнообразия съеденных блюд она перестала ощущать
их  вкус, и эти неопределенные  запахи пищи пахли летом, а сидящий перед ней
мужчина  уже  не был незнакомцем и  ее работодателем, нет,  он превратился в
самого  лучшего,  самого  близкого  друга.  Он был таким внимательным, а его
прекрасное, загорелое лицо  светилось добротой,  случайное прикосновение его
руки к ее руке  было приятным, и она уже не отдергивала  ее, а его смех  был
наградой за ее остроумие.
     Она готова была рассказать ему обо всем без утайки и  поделиться своими
секретами.
     Гретхен рассказывала ему  веселые байки  о жизни  раненых  в госпитале,
историю об  одном  солдате, которому  какая-то  восторженная  француженка на
радостях от известия  о  встрече войск  союзников в Париже  угодила бутылкой
вина в глаз, а он в результате был награжден орденом "Пурпурное сердце", так
как получил увечье.  У него двоилось  в глазах. Об одной медсестре и молодом
офицере,  которые  приноровились  каждую  ночь  заниматься  любовью в машине
"скорой  помощи", и  вот однажды,  когда  "скорую"  неожиданно  вызвали, эту
абсолютно голую парочку отвезли через весь город Покипси.
     Чем  больше Гретхен говорила, тем больше убеждалась  в  том, что она на
самом-то деле не безмозглая девчонка, а, можно сказать, незаурядная девушка,
у которой  есть своя интересная, полная случайностей жизнь. Она рассказала о
своей игре в школьном театре в  роли  Розалинды в комедии Шекспира "Как  вам
это  понравится". И  что мистер Поллак, неоднократно  видевший  в  этой роли
десятки девушек  в театрах на  Бродвее, даже сказал:  "Преступление зарывать
свой талант". А раньше, за год до этого  спектакля, она, сыграв роль Порции,
стала  мечтать  о блестящей карьере адвоката. Она сказала, что в наше  время
женщины должны заниматься чем-то серьезным, а не посвящать свою жизнь только
мужу и заботам о детях.
     Гретхен решила доверить Тедди (он уже стал для нее просто Тедди к  тому
времени, когда подали десерт)  то, что она пока не рассказала ни одной живой
душе.  Как  только закончится  война,  она сразу уедет в Нью-Йорк  и  станет
актрисой.  Заплетающимся языком она  прочитала  ему монолог из "Как вам  это
понравится". Ну  а что можно было ожидать после нескольких бокалов коктейля,
вина и бенедиктина?
     Приди ко мне, ухаживай за мной.
     Ведь я сейчас в отличном настроеньи,
     Я с радостью отвечу "да", скажи лишь только ты:
     Я стану вашей Розалиндой!
     Растроганный  Тедди поцеловал ей руку, и  она  восприняла  его жест как
должное  оказываемое  ей  уважение и  была  очень довольна  и собой, и  этим
шекспировским  игривым флиртом, который казался  ей сейчас как  нельзя более
уместным.
     Вдохновленная восторженным вниманием  своего кавалера, Гретхен потеряла
контроль  над своими поступками. Она расстегнула  две верхние  пуговички  на
платье.  Пусть все видят, как она красива,  для чего скрывать?  К тому же  в
ресторане стало очень  жарко. Она свободно  болтала о таких вещах, о которых
прежде не  осмеливалась даже упоминать, произносила  вслух  такие  запретные
слова, которые видела только на  заборах. Она достигла предела раскованности
-- привилегии аристократов.
     -- Я не обращаю на них внимания,-- презрительно сказала она, отвечая на
вопрос Бойлана, не пытаются ли ухаживать за ней молодые клерки  на работе.--
Суетятся вокруг  меня,  как  слепые  щенки возле  суки.  Тоже  мне  донжуаны
местного масштаба. Что  от них ждать?  Пригласят в кино, угостят мороженым с
содовой,  а  потом  на  заднем  сиденье  машины  будут  лапать...  стараются
просунуть кончик языка тебе между зубами -- столько шума, столько возни, как
у подыхающих лосей. Нет, подобные забавы не для меня. У меня другие планы. Я
их  отшиваю  запросто  после первой  же  попытки.  Я не  спешу.  Мне  некуда
торопиться! -- Она внезапно встала.-- Благодарю  вас за восхитительный обед.
Мне  нужно  в туалет.-- Прежде  она  никогда на  свиданиях  не говорила  так
откровенно  о  своей  нужде.  Порой  в  кинотеатре  или  на  вечеринках было
невмоготу, но она терпела и ей приходилось сильно страдать.
     Тедди поднялся вместе с ней.
     -- В холле первая дверь налево,-- подсказал  он. О, Тедди был человеком
знающим! Тедди знал все!
     Гретхен прошла  через  весь  зал, с  удивлением отметив, что никого уже
нет.  Старалась  идти медленно,  зная, что  за  каждым ее шагом  внимательно
следят  умные,  белесые  глаза  Тедди.  Старалась  прямо  держать  спину, не
сутулиться. Вытянула шею, такую белую на  фоне ее  черных волос. Она все это
знала.  Знала,  какая  у  нее  стройная фигура,  какие у  нее крутые  бедра,
соблазнительные,  твердые,  литые.  Она  все  отлично знала  и  поэтому  шла
медленно,  давая  Тедди возможность  оценить ее  прелести  должным  образом,
оценить раз и навсегда.
     В  туалете  она посмотрела на  себя в зеркало, стерла последние остатки
помады с губ. У меня полные, красивые  губы, объяснила она своему отражению.
Для чего я их красила, зачем превращала их в рот старухи? Не понимаю!
     Из туалета она вышла в холл. Бойлан уже расплатился за обед и ждал ее у
входа  в  бар,  он  натягивал перчатку  на  левую руку. Она  подошла.  Тедди
восхищенно посмотрел на нее.
     -- Я куплю тебе  красное  платье.  Ярко-красное,  пронзительно красное,
чтобы  оно подчеркивало  цвет твоего лица и  черные как смоль  волосы. Когда
будешь идти, все мужчины будут падать перед тобой на колени.
     Она засмеялась и  покраснела  от удовольствия. Вот так должен  говорить
настоящий мужчина. Она взяла Тедди за руку, и они пошли к машине.
     Тедди  поднял  брезентовый  верх  машины,  стало прохладно.  Они  ехали
медленно, его  правая рука, без перчатки, лежала на ее  руке. В  машине было
уютно и  тепло. Винный аромат алкогольных напитков смешивался с запахом кожи
в салоне.
     --  Ну  а теперь скажи  мне,  что ты  делала на автобусной остановке на
Королевской пристани?
     Гретхен хихикнула.
     -- Я ничего смешного не сказал,-- заметил Тедди.
     -- Я оказалась там по нехорошему делу,-- ответила она и замолчала.
     Некоторое время они  ехали молча.  Дорога была пустынной,  и они ехали,
пересекая "зебру" длинных темных теней и солнечных  просветов, по магистрали
с тремя полосами.
     -- Так я жду,-- настойчиво повторил Тедди.
     Почему бы и не рассказать? -- подумала Гретхен. В такой прекрасный день
все дозволено, все можно рассказать. Никаких тайн не должно быть между ними.
Они  ведь куда  выше этой  ханжеской  стыдливости. Она начала  рассказывать,
вначале запинаясь, а потом все увереннее и спокойнее выложила Тедди все, что
произошло накануне в госпитале.
     Она  рассказала, что  из себя представляют эти Арнольд и Билли, как они
одиноки -- два калеки, единственные цветные  в госпитале, рассказала все  об
Арнольде,  какой был всегда Арнольд  сдержанным,  вежливым  -- как настоящий
джентльмен: никогда не называл  ее  по имени, в отличие от других раненых, о
том,  как много  он читал,  и что  она  приносила ему свои книги,  и что  он
казался  ей  таким  интеллигентным и  печальным  человеком,  о  том, как  он
переживает  из-за  своей  хромоты и  из-за  разлуки с  любимой  девушкой  из
Корнуолла,  которая  не отвечала  на его  письма. Рассказала  о  злополучном
позднем вечере,  как он застал ее одну, когда все  остальные в  корпусе  уже
спали, об их разговоре и о предложении двух солдат, о восьмистах долларах.
     --  Если бы они были белыми,--  заключила  свой рассказ Гретхен,-- я бы
доложила обо всем полковнику, но так как...
     Держа одну руку на руле, Тедди понимающе кивал, но ничего не говорил, а
только чуть сильнее нажимал на педаль газа.
     -- С того дня я больше в  госпитале не была,-- оправдывалась Гретхен,--
я не могла себя заставить. Я умоляла отца разрешить мне уехать в Нью-Йорк. Я
просто  не могла  больше  выносить этот  город,  жить в  нем вместе  с  этим
мужчиной  после  того,  что  он  мне  предложил... Но отец...  с ним спорить
бесполезно. Конечно,  я  не могла  рассказать  ему  то,  что  произошло.  Он
немедленно пошел бы в госпиталь и задушил бы голыми руками обоих солдат... А
сегодня...  такой дивный денек.  Я не пришла  бы на автобусную остановку, но
какая-то неведомая сила вынесла меня туда. Я не пошла бы  в этот дом, но мне
захотелось удостовериться, что  они там, ждут меня...  В таком настроении  я
вышла из  автобуса, походила по дороге, выпила  бутылку "коки", посидела  на
солнышке на скамейке, возле магазина... я... я хотела пройти  немного вперед
по  дороге, возможно,  прошла бы  по  тропинке до самого дома, чтобы во всем
удостовериться. Я не боялась. Я знала, что мне ничто не угрожает. Я могла бы
запросто убежать  от этих двух калек, даже если бы  они  меня заметили.  Они
едва передвигаются на своих искалеченных ногах...
     Машина замедлила ход. За рассказом она упустила из виду дорогу, глядела
себе на ноги под приборной доской и теперь, подняв голову, увидела, где они:
бензозаправочная станция, супермаркет. Никого поблизости нет.
     Бойлан  остановил автомобиль  у поворота на  покрытую  гравием  дорогу,
ведущую к реке.
     -- Все  это была  игра,-- завершила  свой  рассказ  Гретхен,--  глупая,
жестокая игра, игра взбалмошной девчонки.
     -- Лгунья,-- неожиданно сказал Бойлан.
     -- Что-что? --  переспросила Гретхен. Это злое, жестокое слово поразило
Гретхен.
     -- Ты все отлично  слышала, детка.  Ты -- лгунья! -- повторил Бойлан.--
Это была далеко не игра. Ты собиралась пойти в тот дом, ты хотела, чтобы там
тебя трахнули два негра.
     В машине стало ужасно душно и жарко.
     --  Тедди,--  задыхаясь  сказала Гретхен,--  открой, пожалуйста,  окно.
Здесь нечем дышать.
     Бойлан, наклонившись, открыл окошко с ее стороны.
     --  Ну,--  грубо  сказал он,--  давай, иди к этим неграм. Иди,  иди, не
стесняйся. Они  наверняка еще там. Иди.  Я уверен, что это тебе понравится и
ты запомнишь это на всю жизнь.
     -- Прошу  тебя, Тедди...-- Она почувствовала, как  внезапно закружилась
голова,  в ушах больше  не  звучал ее  нормальный  голос,  он  вдруг заглох,
пропал, но потом вернулся, но уже хриплый, шипящий.
     --  Не беспокойся насчет того, как доберешься домой,-- сказал Бойлан.--
Я  тебя здесь подожду. Мне все равно нечего делать. Все мои друзья уехали из
города. Сегодня суббота.  Иди, иди. Потом  расскажешь мне обо всем подробно,
это будет ужасно интересно.
     --  Мне  нужно выйти,-- сказала она.  Гретхен чувствовала,  как  стучит
кровь в висках, голова стала тяжелой, она задыхалась.
     Пошатываясь, Гретхен вышла из машины, и ее  вырвало прямо на обочине. С
каждым новым приступом  рвоты грудь ее высоко вздымалась. Бойлан  неподвижно
сидел за рулем, глядя прямо перед  собой. Когда она пришла в себя и  приступ
рвоты закончился, он коротко бросил:
     -- Ладно, садись в машину.
     Обессиленная,  она не села, а вползла в машину. У нее  на лбу выступили
капли холодного  пота. Гретхен прижимала руку ко рту, чтобы ее не вырвало от
резкой смеси запаха алкоголя и кожи.
     --  Вот,   возьми,  детка,--   добродушно  сказал  Бойлан,  вытащив  из
нагрудного кармана большой носовой шелковый платок.
     Она вытерла платком рот, пот с лица.
     -- Спасибо.
     -- Ну, что тебе теперь хочется? -- спросил Бойлан.
     -- Я хочу домой,-- прошептала Гретхен.
     -- В таком состоянии тебе нельзя домой,-- сказал он, включая зажигание.
     -- Куда ты меня везешь?
     -- К себе.
     Она была слишком утомлена, чтобы спорить, и теперь, закрыв глаза, молча
сидела,  положив  голову на спинку сиденья. Бойлан гнал  автомобиль на юг по
пустынной магистрали.

     У него  дома она хорошо  прополоскала  рот  настойкой с корицей,  потом
проспала часа два в его  кровати.  Он овладел  ею  в тот  же вечер. Потом он
отвез ее домой.
     В  понедельник  утром,  когда  Гретхен   пришла  на  работу,  на  своем
письменном  столе увидела длинный белый плотный  конверт,  на  котором  была
написана  ее фамилия  с пометкой  в углу: "Лично".  Она  вскрыла  конверт. В
конверте лежало восемь банкнот по сто долларов.
     Бойлану пришлось встать на рассвете, чтобы  приехать из своего  дома  в
город, пройти на завод, пока никого из персонала там еще не было.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

     В классе стояла тишина, только слышался  скрип перьев. Мисс Лено сидела
за столом, время  от времени поднимая голову, чтобы посмотреть на  притихших
учеников. Она  дала им  задание -- написать за полчаса короткое сочинение на
тему  "Франко-американская дружба". Рудольф,  сидя за  партой  в самом конце
класса,  принялся  за работу.  Несомненно, мисс  Лено очень  красива, и она,
конечно,  истинная  француженка,  но, к сожалению,  ее воображение оставляло
желать лучшего.
     Поставленные  ею условия были жестки: от высшего балла половина отметки
вычитается  за  ошибку,  допущенную  в  правописании или неверное  положение
дидактических знаков, а целая -- за грамматическую. Сочинение должно быть не
меньше трех страниц.
     Рудольф быстро  написал необходимые три странички.  Он был единственным
учеником в классе, который постоянно получал  отличные оценки за сочинения и
диктанты. Он добивался таких поразительных успехов  в языке, что у мисс Лено
даже возникли  подозрения:  не говорит ли  по-французски  кто-нибудь из  его
родителей? Джордах -- фамилия  не американская,  рассуждала она. Брошенное в
его  адрес обвинение возмутило Рудольфа до глубины  души.  Он  всегда  хотел
отличаться  от  одноклассников,  но только  не  американизмом.  Его  отец по
происхождению немец, объяснил Рудольф мисс Лено,  он редко говорит на родном
языке, всегда только на английском.
     -- А ты  уверен,  что твой отец родился не в Эльзасе?  -- настаивала на
своем мисс Лено.
     -- Он родом из Кельна, но его дедушка родился в Эльзас-Лотарингии.
     -- Ну вот,-- обрадовалась мисс Лено,-- я была права.
     Так больно сознавать, что мисс Лено -- это воплощение женской красоты и
очарования,  объект  его  преданности,  могла  заподозрить его,  хотя бы  на
мгновение, что он способен солгать или тайно унизить ее. Он столько мечтал о
том,  как признается ей  в  своих  чувствах,  и  сколько  раз  его одолевали
причудливые фантазии! Вот он возвращается  в свою школу через несколько лет,
когда уже будет студентом колледжа, ждет  ее у выхода школы, подходит к ней,
заговаривает  по-французски,  бегло,  с  правильным   акцентом  и,   смеясь,
признается, каким робким и  застенчивым мальчиком  он был, признается  ей  в
своей  страсти, охватившей его  к  ней в предпоследний год учебы. Интересно,
что ответила бы мисс Лено? В литературе полно примеров, когда зрелые женщины
безумно  влюблялись  в   блестящих  юношей,   почти  мальчиков,  учительницы
влюблялись в своих вундеркиндов-учеников...
     Рудольф  еще  раз прочитал  сочинение --  проверить, нет  ли  ошибок, и
поморщился:  неинтересная тема.  Поправил  два  слова,  поставил пропущенный
оксант над буквой, посмотрел на часы. Оставалось еще целых пятнадцать минут.
     -- Эй! Как будет причастие прошедшего времени от глагола "venir"1?
     Рудольф медленно повернул голову. Сэм Касслер  -- стабильный троечник в
классе. Сейчас Сэм,  ссутулившись,  сидел над своими  листками  за партой  с
видом мученика, и его  глаза умоляли о помощи. Рудольф бросил взгляд на мисс
Лено.  Она не  смотрела на класс,  читая  какие-то свои записи. Рудольфу  не
хотелось  нарушать  дисциплину в  классе,  но ему не хотелось прослыть среди
одноклассников трусом и любимчиком учителей.
     -- "Venu",-- прошептал он.
     -- С двумя "о"? -- прошептал Касслер.
     -- "U" на конце, идиот!
     Сэм Касслер,  старательно пыхтя, написал глагол,-- пот обильно выступил
на лбу. Нет, видно, ему начертано судьбой навечно оставаться троечником.
     Рудольф рассматривал мисс Лено.  Сегодня она  особенно привлекательная,
подумал он. Длинные сережки, коричневое, блестящее платье, плотно облегающее
бедра, перехваченное на талии узким пояском  и подчеркивающее высокую грудь.
Яркий рот, словно  какая-то большая кровавая рана.  Вместо крови --  красная
губная  помада.  Она старательно  красила губы  перед  каждым  уроком.  У ее
родственников  был  небольшой  французский  ресторанчик в театральном районе
Нью-Йорка,  и  в облике мисс  Лено  было  гораздо больше от Бродвея,  чем от
чопорного  парижского предместья  Сент-Оноре,  но,  к  счастью,  Рудольф  не
разбирался в этом.
     Лениво  двигая ручкой,  Рудольф начал что-то рисовать на  листе бумаги.
Под пером постепенно возникало лицо мисс Лено, два локона, обрамляющие лицо,
ее  кудрявые,  густые  волосы,  разделенные  пробором   посредине.   Рудольф
продолжал рисовать. Сережки, полная шея. Тут  Рудольф  помедлил. Территория,
куда теперь он вторгался, считалась запретной. Рудольф  еще раз посмотрел на
мисс Лено. Она  продолжала читать. На уроках мисс Лено никогда  не возникало
проблем с  дисциплиной.  Любое нарушение  каралось.  За  малейший  проступок
следовало суровое наказание. Мисс  Лено  не скупилась на них, отличаясь  при
этом какой-то неженской  беспощадностью. Проспрягать возвратный неправильный
глагол "se taire"1 и повторить его спряжение десять раз подряд было одним из
самых  легких наказаний.  Она могла спокойно сидеть перед учениками и читать
книгу, и ей достаточно  только раз поднять голову,  чтобы убедиться,  что  в
классе все в  порядке -- никто  не перешептывается  и не передает друг другу
шпаргалки.
     Рудольф увлекся.  Он  вел  линию  фигуры мисс  Лено к обнаженной правой
груди. Потом -- к левой. На рисунке она стояла у  доски, повернувшись на три
четверти,  держа  кусок  мела  в  руках.   Рудольф  рисовал  увлеченно.  Его
рисовальное мастерство улучшалось прямо на глазах, с  каждой новой  деталью.
Бедра дались очень просто. "Венерин бугор" он представлял  только по книгам,
и у  него  о  нем  было весьма расплывчатое  представление.  Ногами  он  был
доволен.  Он  хотел  нарисовать  мисс  Лено  босоногой,  но  ему  никогда не
удавались  ступни,  поэтому  он нарисовал  учительницу  в  туфлях на высоких
каблуках.  Так  как она стояла у  него у доски и что-то  на  ней  писала, он
вывел,  копируя аккуратный почерк мисс Лено:  "Je suis folle  d'amour"2 так,
как она обычно писала на  доске.  Потом он начал  искусно затушевывать грудь
мисс Лено. Его  вдруг осенило.  Фигура  будет более  выразительной,  если он
направит на  нее с левой стороны яркий свет. Он заштриховал внутреннюю часть
бедра мисс Лено.  Жалко, что у  него  нет  друга,  кому он  мог бы  показать
портрет и который мог бы его по достоинству оценить. Рудольф не мог доверять
своим сверстникам  по легкоатлетической команде, своим приятелям  --  они не
могли  по  достоинству  оценить его  способности.  Он  увлеченно ретушировал
ремешки  на туфлях  мисс Лено,  когда почувствовал, что у  его  парты кто-то
стоит. Рудольф  медленно  поднял  глаза. Взгляд мисс  Лено  был устремлен на
лежащий на  парте рисунок. Она подошла к нему незаметно, как кошка, несмотря
на высокие каблуки туфель.
     Рудольф  замер. Сейчас главное  не  растеряться.  В черных, подведенных
черной  краской глазах  мисс Лено  бушевала ярость, она нервно кусала  губы,
размазывая  помаду. Резко  протянула руку. Рудольф взял  листок и отдал  его
м