ом с ней.
     Они поцеловались. Оазис благоухающих ароматов, слившихся в поцелуе губ:
шампанского, шотландского виски, кентуккский бурбон с мятой, красное вино из
долины Нейп в  Калифорнии, бренди, дар Франции. Гретхен, притянув его голову
к себе на грудь, уткнулась носом в его густые шелковистые волосы.
     -- Боже!  Я  мечтала  об этом  весь день! --  прошептала она.  Она  все
сильнее прижимала  его  голову  к груди,  гладила ее, как солдата-подростка.
Вилли быстро расстегнул две верхние  пуговички на  ее платье, поцеловал ее в
ложбинку между грудей. Через его лежавшую удобно, как в колыбели, голову она
видела  спину  водителя. Он  был занят своими  красными,  зелеными,  желтыми
светофорами,  спешившими, как всегда, пешеходами,  и что делают  позади него
пассажиры, ему было безразлично -- это их личное дело.  Он в упор смотрел на
нее с фотографии  освещенной  таблички.  Мужчина  лет сорока, с  блестящими,
бросающими ей  вызов глазами, наверняка с больными почками человек, видевший
все  на  свете, знавший  всех  в  этом  громадном  городе. Илай Лефкович  --
большими буквами  написано  на картонке, таково было  распоряжение  полиции.
Гретхен  никогда не  забудет  ни  его имени, ни  фамилии. Ах, Илай Лефкович,
никогда  не подглядывающий возничий любви. В этот  час движение на улицах не
было столь оживленным, и он на большой скорости гнал свою машину  в  верхнюю
часть  города.  Еще  один  последний  поцелуй  ради  Илая  Лефковича, и  она
застегнула  платье, вполне приличное, даже если  она вдруг окажется в  свите
невесты.
     Импозантный фасад отеля "Стэнли" производил  ошеломляющее  впечатление.
Создавший  его архитектор или побывал в Италии, или же по фотографиям изучал
итальянское  зодчество  и  создавал  что-то  среднее между  дворцом дожей  и
аптекой  Уолгрина. На Седьмой авеню повеяло  морским воздухом Адриатического
моря.
     Гретхен стояла в сторонке в  холле, а Вилли подошел к портье за ключом.
Вокруг в бочках развесистые  пальмы; темные деревянные стулья на итальянский
манер, яркий свет. Женщины с  лицами сержантов полиции, с курчавыми жесткими
белокурыми  волосами,  как  у  дешевых  кукол.  Любители  грубых развлечений
расселись  по  углам.  Солдаты с  железнодорожными литерами  в кармане,  две
девицы  из  варьете, с высоко  задранными задницами,  с  длинными ресницами,
старуха  в   мужских  рабочих  ботинках  читает  журнал  "Семнадцатилетние",
наверняка чья-то мать; коммивояжеры, недовольные неудачным днем,  детективы,
готовые сразу же пресечь порок и безнравственность.
     Гретхен с безразличным видом направилась к лифту, будто она здесь одна,
без  сопровождающего  чичероне,  не  оглядываясь  на   Вилли.  Она  даже  не
посмотрела на него, когда  он подошел  с ключами в  руке.  Такое притворство
давалось ей легко. В кабине лифта они молчали.
     -- Седьмой,-- сказал Вилли лифтеру.
     На  седьмом  этаже  не  было  и  признаков итальянского антуража. Узкие
коридоры,  обшарпанные, облупившиеся металлические  темно-коричневые  двери,
некогда  бывшие  белыми, не  застланные  коврами плиточные  полы.  Извините,
ребята, больше не станем вас дурачить. Лучше, в конце концов,  знать правду:
вы -- в Америке.
     Они  шли по узкому  коридору;  она постукивала своими  каблучками,  как
пони, идущий трусцой. Тени их фигур волнами  пробегали по потемневшим стенам
-- расплывчатые  призраки, снующие  здесь  до  сих пор после  бума  двадцать
пятого  года.  Они  остановились  перед  дверью,  абсолютно  похожей на  все
остальные. Номер 777. Седьмой этаж, Седьмая авеню. Магия чисел.
     Вилли,  повернув  ключ  в  замочной  скважине,  вошел в номер 777 отеля
"Стэнли" на Седьмой авеню.
     -- Думаю, не стоит  включать свет,  чтобы ты  не расстроилась,-- сказал
Вилли.-- Это --  настоящая нора. Но  я не мог снять ничего лучше. Даже здесь
они позволили мне жить только пять дней. В городе полно приезжих.
     Но свет ярко освещенного Нью-Йорка проникал сюда, через эти  жестяные с
зазубринами  жалюзи,  света  было  достаточно,  чтобы  разглядеть,  что   же
представляла  из  себя  эта комната.  Небольшой подвальчик.  Откидной столик
возле одной-единственной  кровати, один  деревянный стул  с высокой спинкой,
умывальник, без ванной комнаты, на бюро -- куча офицерских рубашек.
     Со  знанием дела, не торопясь, Вилли начал  ее раздевать. Сначала  снял
красный пояс, потом расстегнул верхнюю пуговичку на платье, потом остальные,
медленно, одну за другой. Он опускался перед  ней на колени, а  она мысленно
считала:  семь, восемь, девять, десять,  одиннадцать.  Все. Какие творческие
замыслы  дизайнеров и какие чувства обуревали портних, когда они приняли эту
модель  --  одиннадцать  пуговиц  на  платье,  не  десять  и  не двенадцать.
ОДИННАДЦАТЬ!
     -- На это нужно затратить целый рабочий день,-- вздохнул Вилли. Он снял
с нее платье и аккуратно повесил его на спинку стула. Ну, настоящий офицер и
джентльмен в придачу. Она повернулась к нему  спиной, чтобы он расстегнул ей
крючки  на  бюстгальтере.  Школа  Бойлана.  Свет,  льющийся  в комнату через
жалюзи, превратил  ее тело  в тело  полосатого  тигра.  Вилли  долго теребил
пальцами крючочки на застежке лифчика.
     -- Нет, пора бы уже изобрести что-нибудь получше,-- сказал он.
     Рассмеявшись,  она помогла ему справиться  с лифчиком.  Он упал на пол.
Гретхен снова повернулась к нему, и он мягким жестом двумя руками опустил ей
на  лодыжки ее белые невинные хлопчатобумажные трусики. Она сбросила туфли с
ног,  потом,  подойдя к  кровати, одним  движением руки  сорвала  покрывало,
одеяло  и верхнюю  простыню. Постельное белье, конечно, оказалось не  первой
свежести. Может, в  этой  кровати  с  ним  спала и Мэри-Джейн?  Ну  и ладно,
плевать!
     Гретхен вытянулась на кровати: ноги прямые,  красивые выпуклые лодыжки,
руки по швам. Он коснулся рукой  ее бедер. Она  затрепетала  от  его опытных
движений.
     -- Долина восторга! -- бросил он.
     -- Раздевайся!
     Она смотрела  на  него  пристально. Наблюдала, как он  сорвал  галстук,
расстегнул рубашку, когда он  ее снял, то  она увидела, что он в медицинском
корсете, с его шнурочками и  металлическими  крючками. Корсет  вверх доходил
чуть  ли  не до плеч, а  снизу -- до  талии. Вот  почему у него такая прямая
походка! -- догадалась она. "Мы просто совершили безрассудную посадку, и нас
несколько раз подбросило",-- вспомнила она его слова. Вот она, понесшая кару
солдатская плоть.
     -- Неужели тебе никогда не  приходилось заниматься любовью с мужчиной в
корсете? -- спросил Вилли, дергая его за шнурки.
     -- Нет, не приходилось, насколько я помню,-- ответила она.
     -- Ну, это  временное  затруднение,-- сказал  он. Вилли явно был смущен
сделанным ею  открытием.-- Еще  пара месяцев,  не больше.  Так мне сказали в
госпитале.  Он  по-прежнему  пытался  развязать  шнурки.   Но  те  путались,
оказывали сопротивление.
     -- Может, включить свет?
     -- Нет, не выношу в такой ситуации света.
     И в это время внезапно зазвонил телефон.
     Они переглянулись.  Никто из них не сдвинулся с места. Им казалось, что
если  они не  шелохнутся,  то  телефон  больше не зазвонит. Но  он продолжал
звонить.
     --  Наверное,  все же лучше ответить,-- сказал  Вилли.-- Думаю, что так
будет лучше.-- Он поднял трубку с телефонного аппарата,  стоявшего на ночном
столике рядом с кроватью.
     -- Слушаю.
     -- Капитан Эбботт? -- Вилли держал трубку, не прижимая к уху, и Гретхен
услышала сердитый мужской голос.
     -- Я слушаю,-- повторил Вилли.
     --  Нам кажется, что  в  вашем номере  находится молодая девушка.-- Да,
королевское "нам", донесшееся до них из тронного зала Средиземноморья.
     -- Кажется, находится,-- ответил он.-- Ну и что из этого?
     -- Вы сняли номер на одного человека,--  продолжал  сердитый голос,-- и
поэтому там может находиться только один человек.
     --  Хорошо,-- сказал  Вилли.-- Дайте мне двухместный  номер!  Какой это
номер?
     -- Сожалею, но все номера в отеле заняты,-- продолжал сердитый голос,--
у нас броня до ноября.
     --  Послушай,  приятель,  давай  на  минутку  представим,  что  у  меня
двухместный номер,-- сказал  Вилли.-- Соответствующую надбавку за эту услугу
внесите в мой счет.
     -- Боюсь, мы  не можем этого сделать,-- ответил сердитый голос.-- Номер
777 -- это одноместный номер, и там может находиться только  один постоялец.
Вашей даме придется уйти.
     --  Но  молодая  дама здесь  не живет,--  не  сдавался Вилли.-- Она  не
занимает никакой площади. Она у меня в гостях. Вообще-то она -- моя жена!
     -- У вас есть свидетельство о браке, капитан?
     -- Дорогая,-- громко обратился к Гретхен Вилли, поднеся телефон  ко рту
Гретхен.-- Ты захватила с собой свидетельство о браке?
     -- Оно дома,-- ответила Гретхен почти в трубку.
     --  Ну, сколько раз я говорил тебе,  что нельзя путешествовать, не имея
такого документа при себе.-- Он изображал из себя рассерженного супруга.
     -- Прости меня, дорогой,-- робко сказала Гретхен.
     -- Вы слышали? Оно у нее дома,-- повторил ее слова в трубку Вилли.-- Мы
предъявим его вам завтра.
     --  Капитан,  в  нашем  отеле  не  разрешается  находиться  дамам,  это
противоречит правилам нашего отеля,-- сказал сердитый голос.
     -- С каких это пор? -- осведомился Вилли, закипая от  охватывающей  его
злости.--  Ваш  притон  славится повсюду,  от  Нью-Йорка  до  Бангкока,  как
пристанище сводников, букмекеров, карманников, мелких  торговцев наркотиками
и скупщиков краденого. Одного честного полицейского достаточно, чтобы вашими
постояльцами заполнить все камеры городской тюрьмы.
     -- У нас сменилось  руководство,-- ответил сердитый голос.--  Теперь мы
входим в число  респектабельных отелей. И заботимся о своей репутации.  Если
ваша дама не уйдет через пять минут, мне придется подняться к вам.
     Гретхен, выпрыгнув из кровати, уже натягивала на себя трусики.
     -- Не нужно, прошу тебя,-- умоляюще произнес Вилли.
     Гретхен только нежно ему улыбнулась.
     -- Да  пошел  ты...-- бросил Вилли в трубку. Он начал завязывать шнурки
корсета,  свирепо дергая их  в стороны.-- Вот, сражайся  за этих подонков,--
бормотал  он.--  В этот  час нигде,  ни за  какие деньги,  не  найти другого
номера, хоть тресни!
     Вилли бросил на нее гневный взгляд, но тут же расхохотался.
     -- Ладно,--  примирительно сказал  он.--  В  другой раз.  Но  только  в
следующий раз, ради бога, не забудь захватить свое брачное свидетельство.
     Они с высокомерным видом, держась за руки, прошли через весь холл, всем
своим видом давая понять,  что они не сломлены, не побеждены. Половина людей
здесь была похожа  на местных детективов, поди разберись, кто из них говорил
с ними по телефону, чей это был голос.
     Им не  хотелось  расставаться, и они  пошли на  Бродвей. У  стойки бара
"Недик" выпили  по бутылочке оранжада,  ощутив  во рту  слабый вкус тропиков
здесь,  в этих северных широтах, потом вышли на Сорок вторую  улицу, вошли в
круглосуточный  кинотеатр, сели  среди  публики --  уклоняющихся от  призыва
юнцов,  стариков, страдающих бессонницей, развратников и  солдат, коротающих
время в  ожидании своего автобуса, и  стали смотреть  Хамфри  Богарта в роли
герцога Манти в фильме "Окаменевший лес".
     Картина закончилась, а им не хотелось расставаться, и они остались  еще
на один сеанс "Окаменевшего леса".
     Когда  они  вышли  из  кинотеатра,  то  по-прежнему  не  испытывали  ни
малейшего  желания  расставаться и  пошли  пешком  до  общежития  Ассоциации
молодых  христианок.  Они  шли мимо затихших, бурлящих  жизнью  только  днем
высотных зданий, которые казались им павшими крепостями. До их квартала было
еще далеко.
     Расстались  они  только  на  рассвете,  поцеловавшись   на  прощанье  у
общежития  Ассоциации  молодых  христианок.  Вилли с  отвращением взирал  на
массивное  здание  с единственной  горевшей  тусклой лампочкой  над  входом,
бросавшей свет на молодых девушек,  возвращающихся с  прогулок  из центра  и
мечтающих поскорее добраться до своей кровати.
     --  По-моему, за  всю славную историю  этой  громадины,--  сказал вдруг
он,-- здесь так никого и не трахнули. Как ты думаешь?
     -- Сильно в этом сомневаюсь.
     --  От одной такой  мысли мурашки бегут по  коже,-- мрачно заметил  он,
покачав головой.-- Ну а ты, Дон Жуан? Любовник в корсете. Ну-ка, назови меня
дерьмом!
     -- Не принимай все  так близко к сердцу,--  сказала  Гретхен.--  У  нас
впереди не одна ночь.
     -- Когда, например?
     -- Да хоть сегодня,-- насмешливо сказала она.
     --  Сегодня,--  машинально,  спокойно  повторил  он.--   Ладно.  Думаю,
как-нибудь  переживу денек.  Займусь делом, затрачу на него несколько часов.
Например, стану  искать по городу номер  в  гостинице. Где угодно.  Пусть на
Кони-Айленде, в Вавилоне,  Палм-Бей,  но, черт подери, я  найду такой номер.
Для капитана Эбботта и миссис Эбботт. Захвати свой чемодан, чтобы не вызвать
подозрения всяческих королев Викторий1. Набей его до отказа старыми номерами
журнала "Тайм", если вдруг мы заскучаем и захотим что-то почитать.
     Последний  поцелуй,  и  он  большими  шагами  пошел  прочь:  маленькая,
понесшая  поражение фигурка в белесом свете зарождающегося рассвета. Хорошо,
что сегодня вечером он был в военной форме. Будь он в гражданской одежде, ни
один  портье  в  отеле никогда не  поверил бы,  что  он  уже достиг брачного
возраста и мог жениться. Никаких сомнений.
     Когда Вилли скрылся  из  виду,  Гретхен поднялась  на крыльцо, вошла  в
общежитие. Старуха, сидевшая за столом у двери, бросила на нее укоризненный,
злой взгляд, словно говоря, что она в курсе дела, но Гретхен, взяв ключ, как
ни в чем не бывало сказала:
     -- Спокойной ночи.
     Пробивавшийся через  окна  слабый свет  зари был  всего лишь хитроумным
оптическим обманом.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ


I

     Томас сидел  в большой ванне,  в  горячей  воде, от которой шел пар,  с
закрытыми  от  блаженства глазами,  словно кот,  когда ему  чешут  за  ухом.
Клотильда мыла ему голову. Дядя Гарольд, тетя Эльза и обе их  девочки уехали
в Саратогу, где  ежегодно проводили свой двухнедельный отдых, и  теперь весь
дом  находился  в  полном  распоряжении  Тома  и  горничной  Клотильды. Было
воскресенье.  Гараж  не  работал. Откуда-то издалека до его  слуха донеслись
глухие удары церковного колокола.
     Ловкие, проворные  пальчики  девушки  приятно массировали  ему  голову,
нежно гладили  по спине,  погружаясь в  высокую  шапку  пены. Клотильда даже
купила специально для  него  в  аптеке сандаловое  мыло  за свои деньги. Как
только  вернется  из  отпуска  дядя  Гарольд, Тому  придется перейти на свое
обычное  мыло -- "Слоновая кость",  за пять  центов кусок.  Если  дядя учует
запах сандала, ему несдобровать.
     -- А теперь ополоснись, Томми,-- приказала Клотильда.
     Том  немедленно погрузился под  воду, а Клотильда принялась старательно
своими пальчиками перебирать  волосы  на его голове, промывая  их  и  удаляя
пену. Он всплыл, отплевываясь.
     -- Ну,  теперь руку,--  сказала Клотильда. Опустившись на колени  перед
ванной, она стала обрабатывать специальной щеточкой черную, впившуюся в кожу
грязь и темную полосочку под ногтями.
     Клотильда  стояла перед  ним  на  коленях голая, с распущенными черными
волосами,  волнами  спадавшими на ее большие,  полные груди. Даже  сейчас, в
этой смиренной позе, она была совсем не  похожа на  служанку. Она  мыла  его
своими  розовыми  ручками  с  розовыми ноготками,  и ее обручальное  колечко
поблескивало в хлопьях пены. После тщательного осмотра она положила щетку на
край ванны.
     -- Ну а теперь все остальное,-- приказала она.
     Томас  встал  в  ванной.  Клотильда  поднялась  с колен  и  начала  его
намыливать. Какие у нее крутые, крепкие бедра,  какие сильные ноги. Смуглая,
с плоским  носиком,  широкими скулами и длинными прямыми  волосами, она была
одной из тех девушек, которых он видел на картинке в учебнике по истории. На
ней  индейские девушки  приветствуют  первых  белых  переселенцев  в  густом
первозданном  лесу.  На   ее  правой  руке  остался  бледный  шрам  в   виде
зазубренного полумесяца  -- дело рук мужа,  который ударил ее поленом. По ее
словам, это случилось давно, когда она жила в Канаде.
     Она не любила говорить о своем муже.
     Стоило  Тому поглядеть на нее, как в горле у него появлялся комок, и он
не знал, чего хочет больше -- смеяться или плакать.
     Ее по-матерински нежные  руки любовно скользили по его  мокрому  телу и
совершали то, чего мать  делать  никак  не  должна. Ее пальцы  спустились по
ягодицам,  вместе  с  душистой  мыльной  пеной проникли между ног. Когда она
прикоснулась к его яичкам, то  от охватившего  восторга Тому показалось, что
он слышит  музыку. Звучало множество инструментов  -- духовые, пронзительные
флейты. В доме тетки Эльзы проигрыватель гремел беспрерывно, тут Том впервые
услышал и  полюбил музыку Вагнера.  "Наконец-то мы привели в  цивилизованное
состояние  этого маленького  дикаря",--  говорила тетка,  испытывая законную
гордость за свою причастность к случившейся с ним метаморфозой.
     -- Теперь ступни,-- сказала Клотильда.
     Он послушно  поставил  ногу  на  край  ванны,  словно  лошадь,  которую
требуется  подковать.  Наклонившись,  не  обращая  внимание  на мешающие  ей
волосы, она старательно  и ревностно мыльной губкой  терла  его пальцы,  как
будто  надраивала серебряную  утварь  в церкви. Теперь  он понял,  что можно
получать удовольствие и от такой невинной процедуры.
     Наконец она выпрямилась и посмотрела на его блестевшее в легких облаках
пара крепкое тело. Она долго изучала его.
     -- Да,  у  тебя тело  подростка,--  изрекла она.-- Ты похож на  святого
Себастьяна1. Правда, без пронзающих его стрел.
     Клотильда не шутила.  Она,  нужно отдать ей  справедливость, никогда не
шутила.  Ее слова стали первым для него интимным признанием  того,  что  его
тело  годилось  еще  и  на  что-то другое,  кроме  отправления  естественных
физиологических функций. Он  знал, что он силен и  ловок,  что его тело  как
нельзя лучше приспособлено  для спортивных игр и для драк, но ему и в голову
никогда не  приходило,  что им, его телом,  кто-то  может еще и  любоваться.
Просто смотреть на  него. Он стыдился, что пока у него на груди  нет волос и
что внизу, на лобке, их тоже немного.
     Быстрым, почти неуловимым движением  рук  Клотильда завязала узлом свои
волосы   на  затылке.   Потом  влезла  в  ванну.  Взяв  кусок  мыла,  начала
намыливаться, и вскоре густая пена заблестела  на  ее гладкой смуглой  коже.
Она  мылась  методично,  не  спеша,  без тени  кокетства.  Потом они  вместе
соскользнули в горячую воду и лежали, обнявшись, рядом.
     Если бы дядя Гарольд, тетя Эльза и их девочки вдруг заболели в Саратоге
и там умерли, то он остался бы в этом доме навсегда.
     Вода  стала остывать,  и они  вылезли из  ванны. Клотильда, взяв в руки
большое махровое полотенце  тети Эльзы, принялась вытирать его насухо. Когда
она  стала убирать  в  ванной комнате  и скрести  щеткой  ванну,  он пошел в
спальню  четы Джордахов  и  там  разлегся на  кровати, застеленной  свежими,
хрустящими простынями.
     Пчелы жужжали за окнами с  непроницаемой для них сеткой, зеленые ставни
превращали спальню в таинственный  прохладный грот, а стоявшее у  стены бюро
напоминало  корабль,  бороздящий зеленоватую поверхность  моря.  Ради такого
дивного дня он был готов на все -- сжечь не один, а тысячу крестов.
     Она вошла к нему, шлепая босыми ногами, с распущенными волосами, теперь
уже совершенно  с  другой  целью.  На  лице  ее было  мягкое,  отстраненное,
сосредоточенное  выражение, которое  ему  так  нравилось  и  вызывало  в нем
томление. Ради него, наверное, он сюда и приехал.
     Клотильда  лежала рядом. От нее исходил  аромат сандалового  масла. Она
осторожно,  мягк