нная, аккуратно
отглаженная, как обычно, лежала на его кровати.
     Никакие  его ухищрения,  однако, не  помогали. Ни  миссис Дорнфельд, ни
миссис  Берриман,  ни  близнецы-сестренки,  ни другие  девушки.  Все  они --
свиньи.  Все! Ни одна из них не смогла вернуть ему Клотильду. Он был уверен,
что  ей  все  известно о его  любовных похождениях, ведь  в  таком маленьком
городке ничего не скроешь, и он  очень надеялся, что тем самым заставляет ее
страдать. По крайней мере, хотя бы  так же, как  страдал он. Но  если ей и в
самом деле было больно от этого, вида она все равно не подавала.
     -- Два часа -- самое удачное время,-- сказала миссис Дорнфельд.
     Одной  такой ее  кокетливой фразы было  достаточно, чтобы отбить  любое
желание.
     Миссис  Дорнфельд завела мотор  и  быстро  отъехала от  заправочной. Он
вернулся  на  свое место,  снова сел на треснувший стул, уперся  затылком  в
стену. Из гаража вышел, вытирая о тряпку руки, Коэн.
     -- В твоем возрасте,--  сказал тот, глядя вслед удалявшемуся "форду",--
я был уверен, что у меня не встанет на замужнюю женщину.
     -- Встает, не волнуйся! -- ответил Томас.
     -- Понятно,-- протянул тот. Он, в сущности, неплохой парень, этот Коэн.
Когда Томас отмечал свое семнадцатилетие, Коэн выставил целую пинту бурбона,
и они вместе прикончили ее в разгар дня.

* * *

     Томас собирал куском хлеба соус от гамбургера на своей тарелке, когда в
вагон-ресторан вошел Джо Кунц, местный коп. Время -- десять минут второго, и
в  ресторане почти  никого не было:  пара  чернорабочих  с дровяного склада,
заканчивающие  свой ланч,  и  бармен Элиас, протиравший решетку гриля. Томас
пока не решил, нанести ли ему визит Берте Дорнфельд или послать ее подальше.
     К Томасу, сидевшему рядом со стойкой, подошел Кунц.
     -- Томас Джордах?
     -- Привет, Джо,-- поздоровался с полицейским Том.  Кунц заезжал в гараж
пару  раз в неделю, чтобы немного поболтать, при этом он всегда грозил своей
отставкой, так как полицейским платили, по его мнению, очень мало.
     -- Ты  признаешь,  что ты  Томас Джордах? -- спросил Кунц  с привычными
командными нотками в голосе.
     -- Что происходит, Джо? -- спросил его Томас.
     --  Я задаю тебе вопрос, сынок,-- сказал Кунц, играя  мышцами, которые,
казалось, вот-вот порвут его мундир.
     -- Тебе хорошо известно,  как меня зовут,-- ответил Томас.-- К чему эти
глупые шутки?
     -- Пошли-ка  лучше со мной, сынок,-- приказал Кунц.-- У меня есть ордер
на  твой арест.--  Он схватил Тома  за руку, чуть  повыше локтя.  Удивленный
Элиас прекратил скрести свою решетку, а ребята с  дровяного склада перестали
есть. В ресторане установилась полная тишина.
     -- Я заказал кусок пирога  и кофе,-- объяснил копу Том.-- И убери  свои
крюки для подвески мясных туш, понял?
     --  Сколько он должен  тебе,  Элиас?  --  крикнул Кунц,  крепче  сжимая
железными пальцами руку Томаса.
     -- С кофе и пирогом или без них? -- спросил Элиас.
     -- Без них.
     -- Семьдесят пять центов.
     -- Плати, сынок, и пошли  со мной и без фокусов.-- Он обычно производил
чуть  больше  двадцати  арестов  в год и  теперь очень  старался  наверстать
упущенное.
     -- О'кей, о'кей, иду,-- сказал Томас. Он выложил на  стойку восемьдесят
пять центов.-- Но, ради Христа, не выворачивай мне руку!
     Кунц быстро  вывел  его из вагона-ресторана.  У  шоссе с  незаглушенным
мотором  стоял патрульный полицейский  автомобиль,  за рулем  сидел напарник
Джо, Пит Спинелли.
     -- Пит,-- обратился к нему Томас,-- скажи Джо, чтобы он отпустил меня.
     -- Заткнись, парень,-- грубо оборвал его Спинелли.
     Кунц затолкал  Тома внутрь, на заднее сиденье,  сел рядом, и патрульная
машина рванула с места.

     --  Против  тебя  выдвинуто  обвинение  за  преступление,  преследуемое
законом,--  изнасилование,--  сообщил сержант Хорват.-- Обвинение  выдвинуто
под  присягой. Я  поставлю в известность твоего дядю. Он  может нанять  тебе
адвоката. Уведите  его, ребята! -- приказал  он Кунцу  и Спинелли, державшим
Тома за руки с обеих  сторон. Они поволокли его в камеру. Томас посмотрел на
часы.  Двадцать  минут третьего. Судя  по  всему,  миссис Дорнфельд  сегодня
обойдется без него.
     В камере был еще один заключенный -- худощавый, оборванный  мужчина лет
пятидесяти. Он явно не брился с неделю.  Его арестовали за браконьерство. Он
хотел убить лося.
     --  Меня сажают  за  это  вот  уже двадцать третий  раз,--  объяснил он
Томасу.

IV

     Гарольд Джордах  нервно ходил взад и вперед по перрону. Именно сегодня,
как назло, поезд  опаздывал. Его мучила изжога, и  он с тревогой  то  и дело
поглаживал себя по животу. Когда с  ним происходит несчастье, это немедленно
сказывается на работе желудка. С двух  тридцати  вчерашнего  дня,  когда ему
позвонил  сержант  Хорват из местной  тюрьмы, его преследовали неприятности.
Ночью  он  не  сомкнул  глаз.  Эльза  рыдала  всю  ночь  напролет,  а  между
приступами, заикаясь, говорила, что теперь  вся их  семья опозорена  навеки,
что  теперь  она не  посмеет  показать  и носа в городе, и  каким  же он был
дураком -- позволил этому дикому зверю поселиться в их доме! Вообще-то Эльза
права, это нужно  признать,-- он и  в самом деле был идиотом, но что  он мог
поделать со своим сердцем, оно у него доброе!..
     В  тот  день,  когда  ему позвонил Аксель из  Порт-Филипа,  нужно  было
отказать ему в просьбе.
     А  этот негодяй  Томас  там,  в  тюрьме,  наверняка  развязал  язык  и,
обезумев, признает все на свете,  без стыда и совести, не  испытывая никаких
угрызений.  Чем же все кончится, если  он начнет  болтать, как попугай? Этот
маленький негодяй  его ненавидит,-- Гарольд прекрасно  знал  об этом. Кто же
остановит его, заставит молчать? Ведь он там, в полиции, выложит всю правду:
о талонах на горючее с "черного" рынка, "подержанных" автомобилях с коробкой
передач,  которые  протянут  не  больше  ста  миль,   о   спекуляции  новыми
автомобилями  в  обход  закона о контроле цен,  о якобы капитальном  ремонте
клапанов и поршней  в машинах,  в которых в действительности не было никаких
серьезных  поломок,  разве  что загрязнился бензопровод.  Даже  о Клотильде.
Стоило взять к себе в дом  этого мальчишку, и он, Гарольд Джордах, стал,  по
существу,  его заложником.  Изжога все  больше донимала его,--  под ложечкой
кололо, словно ножом. Хоть на  вокзале было холодно и  дул сильный ветер, но
он вдруг начал потеть.
     Оставалось  только надеяться,  что  Аксель привезет с  собой достаточно
денег.  И  свидетельство о рождении.  Он  послал ему  телеграмму  с просьбой
позвонить ему, ведь  дома  у Акселя не  было  телефона. Ну и  времена,  ну и
нравы! Гарольд составил такой зловещий текст телеграммы, какой только  смог,
чтобы заставить Акселя позвонить ему  немедленно,  но, даже несмотря на  эту
уловку,  немало  удивился,  когда  в его доме наконец раздался звонок  и  он
услыхал в трубке голос своего брата.
     Из-за поворота послышался шум поезда, и он  нервно отступил подальше от
края платформы. В его теперешнем состоянии, не дай бог, произойдет сердечный
приступ и он рухнет там, где стоит.
     Поезд, замедлив ход, остановился, из него вышли несколько пассажиров и,
поеживаясь на холодном ветру,  поспешили  к зданию вокзала. Акселя среди них
он  не заметил. Как это  похоже на него  --  взвалить всю  тяжесть возникшей
проблемы  на  его,  Гарольда,  плечи  и  умыть  руки.  Какой  из  него отец,
спрашивается?  Он ни разу не написал ни ему,  своему брату, ни Томасу  с тех
пор,  как тот  приехал в  Элизиум.  И мать  тоже  хороша,--  эта  костлявая,
высокомерная дочь шлюхи.  А  двое других  детей?  Чего можно  ждать от такой
семейки?
     И тут он увидел крупного мужчину в картузе и драповом, в пеструю клетку
пальто. Тот,  прихрамывая,  медленно шел  к нему  по перрону. Аксель.  Ну  и
вырядился, просто ужас! Гарольд  порадовался, что сейчас  уже темно и вокруг
мало  народу.  По-видимому, он, Гарольд,  спятил, когда жил в Порт-Филипе  и
пригласил Акселя поселиться в его доме.
     -- Ну вот, я здесь,-- произнес Аксель. Он не подал брату руки.
     -- Хелло! -- поздоровался Гарольд.-- Я уже начал волноваться,  приедешь
ли ты вообще. Сколько денег ты привез?
     -- Пять тысяч долларов,-- ответил Аксель.
     -- Думаю, этой суммы будет достаточно,-- сказал Гарольд.
     --  Достаточно или  недостаточно,  не  имеет значения,--  тихо  ответил
Аксель.-- Все равно, больше у меня нет.
     "Как он постарел,-- подумал Гарольд,-- какой у  него болезненный  вид".
Да  и хромал он  куда  сильнее,  чем  прежде.  Во  всяком  случае,  так  ему
показалось.
     Они вместе прошли через вокзал, подошли к машине Гарольда.
     --  Если  ты  хочешь увидеть Томми,-- предупредил брата  Гарольд,--  то
придется ждать до утра. После шести вечера туда никого не пускают.
     -- Не желаю я видеть этого сукина сына,-- зло отрезал Аксель.
     Гарольду показалось, что неприлично так называть собственного сына, тем
более при таких обстоятельствах, но он промолчал.
     -- Ты обедал? -- спросил он.-- У Эльзы в холодильнике кое-что найдется.
     -- Не  будем  зря  терять  время,--  ответил Аксель.--  Кому  я  должен
заплатить?
     --  Их отцу, Абрахаму Чейзу. Он  --  один  из самых  известных  людей в
городе.  Твоему сыну всегда нравился кто-нибудь получше,-- сказал обвиняющим
тоном Гарольд,-- фабричная девчонка его не устраивает.
     -- Он еврей? -- поинтересовался Аксель, когда они садились в машину.
     -- Что ты  сказал? -- с раздражением  спросил Гарольд.  Не  хватало еще
только этого, подумал он.  Если ко всему прочему Аксель окажется и нацистом,
то на что рассчитывать? На чью помощь?
     -- С какой стати ему быть евреем?
     -- Его же зовут Абрахам,-- ответил Аксель.
     -- Нет, конечно. Он -- представитель одной  из самых старинных  семей в
городе. Они владеют здесь практически всем. Тебе еще крупно повезет, если он
согласится взять деньги.
     -- Да-а,-- протянул Аксель.-- Ничего себе, везение.
     Гарольд  выехал со  стоянки  и  повел  машину  к  дому  Чейза,  который
находился в лучшей части города, рядом с домом самого Гарольда.
     -- Я  говорил с ним по телефону,-- объяснил Гарольд.--  Сказал,  что ты
едешь. По  телефону казалось, что он просто обезумел. Конечно, винить его за
это никак нельзя. Представляешь, прийти в один прекрасный день домой и вдруг
узнать, что дочь беременна! Какой  удар! Но  когда беременны обе! К  тому же
близнецы...
     -- Они не  могут рассчитывать  на оптовую скидку на  свои  подростковые
одежды, как ты  думаешь?  --  засмеялся Аксель. Смех его был  похож на  звон
оловянного кувшина, когда им стучат  по раковине.-- Близнецы. У него выдался
напряженный сексуальный сезон, у нашего Томаса, разве не так?
     -- Ты  еще  не знаешь и половины его похождений,-- сообщил Гарольд.-- С
тех  пор  как  он  приехал  сюда,  избил с дюжину людей.-- Конечно, все  эти
рассказы,  прежде  чем   достигали  слуха  Гарольда,   обрастали  городскими
сплетнями и были сильно преувеличены.-- Приходится лишь  удивляться, как это
он не оказался за решеткой раньше. Все его здесь боятся. Стоит чему-то здесь
случиться, как на него вешают всех собак. И это вполне естественно, учитывая
его поведение. А кто больше всего от этого страдает? Мы с Эльзой.
     Аксель проигнорировал признания об их мучительных страданиях.
     -- Откуда им стало известно, что это сделал мой сын?
     -- Так девочки-близнецы сказали отцу.-- Гарольд  затормозил.  Он отнюдь
не  жаждал  поскорее  пообщаться  с  обезумевшим   Абрахамом  Чейзом.--  Они
перетрахались со всеми ребятами  в городе,  эти близнята, и с мужиками тоже,
всем это хорошо известно,  но как только  понадобилось найти виновника,  то,
конечно, все тычут пальцами в Томми. Никто не сказал, что виноваты соседский
мальчишка,  или полицейский Джо Кунц, или этот парень из Гарварда,  родители
которого постоянно, дважды в неделю, играют в бридж с четой Чейзов. Нет, все
выбирают  в стаде паршивую овцу. И  эти  две маленькие  сучки тоже хороши. А
твой сын сказал им, что ему девятнадцать. Тоже сболтнул сгоряча. Мой адвокат
утверждает, что,  если  ему  нет  восемнадцати,  его  не могут  посадить  за
изнасилование несовершеннолетних.
     --  Ну так из-за  чего же сыр-бор?  --  спросил Аксель.-- Я привез  его
свидетельство о рождении.
     -- Нет, все не так просто, как ты думаешь,-- охладил его пыл Гарольд.--
Мистер  Чейз  клянется,  что   засадит  Тома   за  решетку  как  малолетнего
преступника  и продержит его там, пока ему  не исполнится двадцать один. Том
для него -- несовершеннолетний преступник. И он вполне может этого добиться.
А это означает  четыре года в  тюрьме. И не думай,  что Томми облегчит  себе
жизнь, когда заявит  копам, что  лично знает  парней, которые спали  с этими
девицами, и даже может  составить целый список. От таких его признаний будет
еще хуже. Это всех  разозлит.  В результате он ославит весь город, и власти,
конечно,  отомстят Тому  за  это.  Мне  и  Эльзе  тоже.  Вот  мой магазин,--
машинально произнес он. Они проезжали мимо его демонстрационного зала.-- Мне
ужасно повезет, если не разобьют булыжниками все витрины.
     -- Ты на дружеской ноге с Абрахамом?
     --  Да, у нас с мистером  Чейзом кое-какой  общий  бизнес,--  признался
Гарольд.--  Он купил  у меня  "линкольн". Не могу,  однако, сказать, что  мы
вращаемся с ним в  одних кругах. Он стоит  в очереди  на приобретение нового
"меркурия". Я завтра же мог бы продавать по сотне автомобилей, если бы сумел
организовать  их доставку. Во  всем виновата  эта проклятая война, будь  она
неладна. Ты не знаешь, через  что мне  пришлось пройти  за эти  четыре года,
чтобы только удержаться на плаву. И вот теперь, когда забрезжил луч надежды,
случилось все это.
     -- Судя по тебе, дела у тебя идут неплохо,-- заметил Аксель.
     -- Нужно уметь соблюдать приличия.-- Дядя Тома был уверен в одном: если
Аксель рассчитывал на то, что  сможет занять у него, Гарольда, денег,  то он
сильно в этом заблуждался.
     -- А если  Абрахам Чейз возьмет  деньги и парень  все равно  окажется в
тюрьме?
     --  Мистер Чейз -- человек  слова,--  сказал Гарольд.  Вдруг  его объял
ужасный страх, как бы  Аксель сам не  заявился в дом Абрахама  Чейза.-- Весь
город у  него  в  кармане. Копы, судья,  мэр.  Если  он скажет,  чтобы  дело
прекратили, то так оно и будет.
     -- Лучше бы так и было,--  сказал Аксель. В его  голосе  Гарольд почуял
угрожающие  нотки  и  вздрогнул.  Он  помнил,  каким  крутым  парнем,  каким
хулиганом был  его  брат  в  молодости там, в  Германии. Аксель ведь был  на
войне, убивал  людей. Его  никак  нельзя  назвать цивилизованным  человеком,
стоит лишь бросить один взгляд на это грубое,  жесткое, больное  лицо. А эта
его ненависть, которую он испытывает ко всем и всему вокруг, включая и своих
родственников, плоть от его плоти, кровь от крови. Теперь уже Гарольд сильно
сомневался, стоило ли вообще звать своего брата сюда, в Элизиум, не совершил
ли он серьезную ошибку. Может, лучше было  бы замять все это дело самому? Но
он знал, что для этого нужны деньги, и ударился в панику.
     Гарольд  снова  почувствовал  острый приступ изжоги.  Они  подъехали  к
белому дому с большими колоннами, в котором жила семья Чейзов.
     Оба пошли  по дорожке к входной двери, и Гарольд  нажал на звонок.  Он,
сняв шляпу, прижал ее к груди, словно салютуя флагу. Аксель картуз не снял.
     Дверь отворилась, на пороге стояла горничная.
     -- Мистер Чейз ждет вас,-- сказала она.

V

     -- Они забирают миллионы молодых, здоровых, крепких парней.-- Браконьер
жевал табак, сплевывая  в жестяную банку, стоявшую на  полу  рядом с  ним.--
Молодых, здоровых,  крепких парней  и посылают  их  убивать,  калечить  друг
друга, используя самую бесчеловечную машину разрушения, они поздравляют себя
с  ошеломляющими  успехами, увешивают грудь  медалями и  проходят парадом по
главной улице города, а меня сажают в тюрьму и клеймят как врага общества, и
все только из-за того, что  я  время от времени отправляюсь в лесные массивы
Америки  и,  выбрав  там лося получше,  убиваю  его из  своего  старенького,
образца 1910 года, "винчестера-22".
     Он был родом из Озаракса и говорил как типичный сельский проповедник.
     В камере  было  четыре  койки,  по  две  с  каждой  стороны. Браконьер,
которого звали Дейвом, лежал на своей, а  Том  на нижней, напротив  него. От
Дейва  дурно  пахло, и Том  решил  держаться от  него подальше.  Они провели
вместе  в камере уже  двое  суток, и Том за  это время  узнал очень многое о
своем  сокамернике. Дейв жил  в развалюхе на берегу  озера, и ему  нравилась
внимательная аудитория в лице Тома. Он приехал из Озаракса, чтобы устроиться
на работу на  автомобильный завод в Детройте, и, прожив  там пятнадцать лет,
решил, что ему уже всего этого за глаза хватит.
     -- Я  работал в цехе  покраски  автомобилей,  там стояла  дикая вонь от
химикатов и ужасная жара  от  пылающей  печи. Я посвящал свои отведенные мне
Богом на этой  земле  дни распрыскиванию  краски  на кузова автомобилей  для
людей,  на которых  мне было  абсолютно наплевать, черт их побери, чтобы они
повсюду разъезжали. Наступала  весна, набухали почки и проклевывались первые
зеленые листочки,  потом приходило лето, его сменяла осень со сбором урожая,
и все городские жители, в смешных картузах  с охотничьей лицензией в кармане
и дорогими надежными ружьями, уходили  в  леса пострелять оленей, а я только
мог по-прежнему сидеть на дне самой черной ямы, сидеть,  прикованный цепью к
столбу, и смена времен года не  имела для меня абсолютно никакого  значения.
Я, человек  гор, я изнывал и  чахнул, пока в один прекрасный день не  увидел
перед  собой  тропу, которая вела меня в лесную чащу.  Человек должен беречь
свои отведенные Богом на этой земле дни, сынок. Бережно относиться  к ним. В
мире  существует  заговор,  заговор, ставящий  своей целью  приковать каждое
живое человеческое дитя к железному столбу в черной яме, и ты не должен дать
себя одурачить  только потому, что они окрашивают все это  в радужные цвета,
прибегают  к разным  дьявольским ухищрениям, чтобы обмануть тебя,  заставить
поверить, что ты не в яме, что ты не прикован цепью к железному столбу. Даже
сам президент компании "Дженерал моторс", который сидит в заоблачной выси, в
своей конторе-небоскребе, также прикован цепью, он  также сидит  в  глубокой
яме, как и я,  харкающий  кровью в  раскаленном и  вонючем цеху  по  окраске
автомобилей.
     Дейв  сплюнул желтоватую табачную слюну  в жестяную  банку.  От сочного
плевка, ударившегося о край банки, раздался мелодичный звук.
     --  Разве  я  многого  требую?  --  спрашивал  Дейв.-- Только  случайно
попавшегося у  меня  на пути оленя, свежего лесного воздуха, бьющего  мне  в
нос. Я никого не виню за то,  что меня время от  времени бросают в тюрьму,--
что делать?  Такова их профессия, как и охота -- мое ремесло. Я не ворчу, не
жалуюсь, спокойно провожу пару месяцев за  решеткой то тут,  то там. Как это
ни  странно,  но  меня всегда  задерживают  и арестовывают в зимние  месяцы,
поэтому я не испытываю  здесь, в  тюрьме, особых лишений.  Но что бы они  ни
говорили обо мне, им никогда не удастся  представить меня преступником, нет,
сэр,  этому  не  бывать.  Я  -- американец, живущий  в американских лесах  и
зарабатывающий   себе   на  жизнь,  отстреливая  американских  оленей.   Они
изобретают  всевозможные правила, законы  для  городских жителей, посещающих
стрелковые клубы,  и я не имею ничего против.  Просто все их правила, все их
законы  не работают, вот и  все.-- Он снова  сплюнул.-- Но есть  одна  вещь,
которая  приводит меня в  отчаяние. Это --  лицемерие. Так вот. Однажды  тот
самый судья, что посадил меня в  тюрьму,  ел оленину того самого  животного,
которого я убил за неделю до этого. Ел в своей столовой, в своем доме,