слово "животное". "Помнить - не забыть, - говорил капитан-психолог,
-  это  не  то  что  взлетело-вылетело.  Выдвинь  в  голове  ящик  и  положи
наблюдение".
   "Положил", - подумал Витек.
   Его  приятно  удивили  убранность  балкона  и  отсутствие  на  нем  новой
опростанной тары. Он посмотрел снизу вверх и  представил  след  падения  как
след сдвинутого с места мешка.
   - Какое у вас мнение? - спросил Витек Анну Сергеевну.
   - Мое мнение будет такое, - четко ответила женщина, - я на шахматы  сроду
бы не могла лечь спать. Значит, мы с ней разные. Я  из  другого  мяса...  Но
сегодня у нее уже другой. Молодой. А времени прошло всего ничего...
   В шахматы Виктор Иванович не врубился, но не переспросил, потому  что  за
так, за здорово живешь  получил  наиважнейшую  информацию.  Спина  была  уже
мокрая вся, он выскочил на свежий воздух и стал  смотреть  на  Норины  окна,
взобравшись на крышу трансформаторной будки.

   5 ноября
   Гриша лежал на неудобной и коротковатой раскладушке, и ему  было  хорошо.
Хорошо  от  неудобства  тела.  Что  коротко.  Что  провалились  чресла.  Что
комковатая подушка. Физике Гриши не нравилось все, зато  -  о  Боже!  -  как
хорошо было в  том  нежном  пространстве,  которое  разные  люди  называются
по-разному, а Гриша определял это место как  "то,  что  кошки  скребут"  или
попросту   "скрибля".   Как   всякий   ленивый    человек,    Гриша    любил
словообразования. Это занимало его и развлекало.
   Последний месяц ему было ой как нехорошо. Он потому и сбежал  в  Обнинск,
где у него была в запасе нежная грудь, к которой в любое время припасть - не
было проблем. Грудь была вдовая, пожилая и  даже  собой  не  очень,  но  для
случаев побега лучше не сыщешь.
   Возвращался он в Москву осторожно, опасливо, сразу узнал, что его  искала
Нора, чуть было не сбежал снова, но потом стал наводить справки...

   12 октября
   ...Началось все с конфет. Девчонка торговала  польской  "Коровкой",  а  у
Гриши они  -  слабость.  Девчонка  оказалась  болтливая,  разрешила  за  так
попробовать и маковые, и ореховые.
   - Вообще-то нельзя, - смеялась она. - Да ладно! Абдулла меня любит.
   - Кто ж такую не полюбит! - сказал  Гриша,  но  сказал  так,  для  тонуса
общения, потому что барышня была не в его вкусе. Крепковата на вид, а  Гриша
ценил в дамах ломкость и одновременно как бы и мягкость. Но  могли  ли  быть
ломкими женщины, если они родились в городе Пятихатки? Девчонка даже паспорт
показала - истинно Пятихатки, на фамилию внимания Гриша не обратил -  зачем?
А вот имя глазом выхватил - Ольга. То да се. Живет девушка у тетки, но хочет
снять жилье ("Видишь объявление?"), потому что тетка  -  зануда:  никому  не
прийти, никому не уйти. "Я ей кто - крепостная?"
   Гриша - мастер цеплять слово за слово. Почти подружились.
   Через несколько дней подошел еще.
   Возле Ольги стоял мужик  из  этих,  приплюснутых  жизнью,  когда  уже  не
стригутся и не бреются. Ольга шепнула: "Земляк. Не  может  найти  работу,  а
детей аж четверо. Соображаешь степень?" И она незаметно покрутила пальцем  у
виска. У Гриши детей не было, но он знал в жизни одну историю, как его  маму
с тремя детьми увел от мужа большой человек, воспитал их, а от родного  папы
как раз толку не было. Тут не сразу сообразишь, где Пятихатки, а где Гришина
мама, но поди ж ты... В каком-то тонком Гришином составе жило  представление
о Женщине-Подарке (пишется с большой буквы), которая  не  зависит  от  такой
случайности, как муж-неудачник. Подарок как эстафета переходит к  удачливым,
ведя за собой детей, родственников и остальные бебехи. Сам Гриша потому и не
женился, что, с одной стороны, он ждал такую же, а с  другой  же  -  никакой
логики! - совершенно не хотел нести  последующие  неудобства  в  виде  чужих
детей.
   Гриша узнал, что звали земляка Ольги -  Пава!  Именно  так  его  называла
"коровница", уточняя: "Ну Павел он, Павел! Но Пава! Я знаю почему?  Так  все
зовут!" - судя по всему, жена Павы Подарком, видимо, не была, если он торчал
в Москве, зарастая густым волосом. "Продай свой скальп с кудрями!" -  смехом
предложил Гриша. Но Пава не понял юмора, потому как не знал слова  "скальп".
А когда Гриша объяснил, ответил, что продал бы. Грише  в  тот  момент  стало
даже как-то неловко, и он стал рассказывать, какие у  него  в  детстве  были
волосы, не поверишь! Меховая шапка! И где это все, где?

   3 ноября
   Могло ли ему тогда прийти в голову, что  именно  из-за  волос  его  будет
искать Нора? Ведь Нора ему ничего не сказала. И  про  разбитого  Паву  тоже.
Хотя к теме волос возвращалась. "У тебя был такой крутой завиток!" -  "И  не
говорите! - смеялся Гриша. - А ведь я еще, считайте, мальчик. Ха-ха. Однажды
увидел себя на старой фотографии..."
   Как говорила на все случаи жизни Норина гримерша:  "Переспать  -  еще  не
повод  познакомиться".  С  какой  стати  грузить   на   Гришу   превратности
собственной судьбы? Поэтому Нора ничего ему не рассказала ни про  бомжа,  ни
про Вадима Петровича.
   Гриша молчал тоже. Когда вышел на  балкон  и  увидел  прижатый  тумбочкой
рубероид, подумал, надо бы ей заделать дырку, и даже осторожно -  вообще!  -
сказал об этом, но Нора просто закричала как полоумная: "Ни в коем случае! Я
уже договорилась!"
   Крик ее был неадекватен необязательности его предложения. С чего бы?
   Теперь он провисал в раскладушке, радуясь тому, что история кончилась,  и
он в ней - как выяснилось - ни сном ни духом.
   ...Ольга тогда сбежала. Так сказала ему вчера ее соседка по лотку. Сбежал
и Абдулла. Ольга ничего соседке не сказала,  а  Абдулла  сказал,  что  когда
близко подходит милиция, надо уходить. И еще он сказал,  что  "боится  белых
русских глаз". Конечно, милиция должна была появиться, и  у  Норы  в  первую
очередь, но она ничего про это. "А я тебя тоже  не  спрошу!  Не  спрошу!"  -
внутри себя весело кричал Гриша.
   Хотя занимал вопрос: почему она ему  звонила?  Не  раньше,  не  позже,  а
именно в момент этой истории? Но ответ был вполне складный.
   - Знаешь, - сказала Нора.  -  Я  ведь  одна  как  перст.  Тебя  вспомнила
маленького. Как тебе закапывали глаза. Какие крутые у тебя были волосы. Папу
твоего... Как все у нас было хорошо, а потом плохо...
   - А балкон у вас почему сломан?
   Это было даже элегантно с печали  о  себе  перевести  на  грубую  материю
перил.
   - Он был хлипкий сразу. А зимой такие были сосульки. Расшатали.
   "Она думает так? Она не знает? Может, она даже не  слышала  про  то,  что
случилось? Артистка! Что с нее взять? А перила на самом деле были на соплях.
Пава только зацепился за них кочергой  -  и  абзац.  Почему-то  сорвалась  и
веревка, и очень красиво летело полотенце".

   17 октября
   Тогда ведь как было. Ольга их пригласила к себе, потому что  тетка  утром
ушла в собес, а оттуда должна была уехать на сорок дней чьей-то кумы.
   - Приходите, - сказала Ольга. - Я возьму отгул.
   Пришли поврозь. Так, чтоб никто не видел и не донес тетке.  Ольга  варила
картошку, селедка лежала под  щедрой  охапкой  фиолетового  лука.  "Коровка"
дыбилась на блюдечке. Пава пришел пустой. Гриша взял "Монастырскую избу", на
что Ольга печально сказала:
   - В какие-то веки отгул...
   Как-то так сразу стало ясно, что был мужской расчет на Ольгину бутылку.
   Но та как отрезала.
   - Я ставить не буду. Что принесли, то и ваше.
   Поэтому было скучновато: ноль семь на три делится сразу и без остатка.
   - А бутылок нет, чтоб сдать? - спросил Пава. Ольга аж зашлась от  хохота.
Сказала, что уже давно не пещерное время, а бутылок, как грязи,  на  балконе
только у таких идиоток, как ее тетка. Лежат с тех еще  пор,  когда  та  жила
сыном, а он "гудел" прилично, а потом так  удачно  женился,  что  теперь  ни
капли в рот, все время за рулем, но матери ни  копейки,  рожай  детей  после
этого. С нерожания и перекинулся разговор на артистку, что живет сверху. Уже
немолодая, а живота ноль - потому как никакая будущая свинья - сын или  дочь
- не растягивали ей стенки пуза, молодец женщина, предусмотрела последствия.
   - Небось богатая, раз одна, - сказал Пава.
   - Естественно, - ответила Ольга, - всю жизнь живет для себя - накопится.
   Потом она показала журнал, где портрет артистки, и  Гриша  прочел:  "Нора
Лаубе".
   - Да я ж ее знаю! - закричал. - Идемте к ней  в  гости!  Она  была  женой
моего отца.
   Такой возник азарт. Что уже забыв опаску - правда, к счастью, никто им не
встретился, - взбежали на этаж и позвонили в дверь. Норы дома не было.
   Бывает, опьяняет сама ситуация.  Во  всяком  случае  пробежка  туда-сюда.
Занимательность Гришиной истории - и такое пошло гулять у всех  возбуждение,
что естествен был итог: надо  купить  бутылку  и  еще  закуску,  потому  как
осталось две картошины и несколько вялых фиолетовых колец.
   С Павы взять было нечего. Решили по-честному: Гриша идет за  бутылкой,  а
Ольга - за колбасой. Паву в  квартире  заперли.  "К  телефону  не  подходи".
"Дверь не открывай".
   - А это что? - спросил Пава.
   - Кочерга, - ответила Ольга.
   - Это я вижу. Зачем, если нет печки?
   - Тетка открывает дверь с нею, - засмеялась Ольга. - Специально  привезла
из деревни.
   - Пава! - сказала Ольга уходя. - Руками ничего не лапай.  Ладно?  У  меня
тетка очень приметливая.
   Они разбежались в разные стороны: Ольга в гастроном, где дешевле, а Гриша
по ее указке в "кристалловский" магазинчик. "Принес "Избу", можно  подумать,
дети", - сказала насмешливо.
   С деньгами у Гриши было туговато, но он так возбудился новостью, что Нора
рядом и он к  ней  непременно  нагрянет,  что  по  такому  случаю  решил  не
жмотиться. Пусть будет самая лучшая водка с лучшим винтом.
   Когда он возвращался, у подъезда уже  толпились  люди.  Он  увидел  Паву,
полотенце, чуть в стороне валялась кочерга. Люди были так  увлечены  упавшим
лежащим, что он на глазах у всех отпнул кочергу ногой, а потом, когда уходил
совсем, отпнул ее еще раз. Он видел, как возвращается Ольга,  но  уже  знал,
что встречаться с ней не будет, что он  уйдет  отсюда  навсегда  и  ни  одна
собака его здесь больше не увидит. Гриша завернул за угол и исчез  из  жизни
этого дома, подъезда, Ольги и этой дурной,  напрягшейся  вожделением  смерти
толпы. В какой-то момент ожидания автобуса он испытал просто лютую ненависть
к Паве. А если бы тому удалось попасть в квартиру к Норе и его  застукали?..
Гришу всего просто выкрутило - так ясно он представил, как его  потом  вяжет
милиция, а затем обвал всей жизни, не сказать какой удачливой, но без всяких
там яких. Жизнь  у  него  в  полном  согласии  с  требованием  нормы,  пусть
заниженной, приплюснутой временем, как  у  всех  не  преуспевших,  но  и  не
рухнувших окончательно, как Пава. А как у всех нормальных.
   По дороге побега в Обнинск он представлял, как дурным  голосом  кричит  у
подъезда Ольга, как будет она его ждать, как навалится на нее милиция (и  на
него, захочет, - тоже).  "Не  найдете,  дорогие  товарищи,  не  найдете",  -
молился Гриша.
   А все было совсем не так. Увидев Паву, а потом пролом в балконе артистки,
Ольга почти спокойно поднялась в квартиру, выкинула к чертовой матери пустую
бутылку "Избы", на все повороты закрыла  балкон,  сокрушаясь  над  тем,  как
шагал бедолага по бутылочному развалу. В школе  Пава  был  хороший  гимнаст,
черта выделывал на снарядах. "Таких не берут  в  космонавты,  -  говорил  их
физкультурник, - такие идут в циркачи!" Так это ж когда было? Теперь у  него
четверо детей. Уже не детей. Сирот. Ольга поклялась, что никогда  не  скажет
жене Павы, как он погиб. Она понятия о нем не имеет.  Ни  разу  в  глаза  не
видела. Ни разу. А сейчас она выйдет на работу.
   Но следующий день принес неприятности. К тетке приходил милиционер.
   Она после этого сказала Абдулле, что  уходит,  так  как  без  прописки  и
почему-то менты начали интересоваться.
   - У нас человек в подъезде убился, так они теперь шныряют.
   Абдулла хорошо ей заплатил. Она так и не узнала, что  после  нее  так  же
быстро уходил в никуда и Абдулла.
   А всего ничего - Виктор Иванович Кравченко лег живым животом  на  грязные
бутылки.

   6 ноября
   Нора проснулась от ощущения, что троллейбус дернулся и остановился. Таких
ощущений в ее жизни миллион, по нескольку  случаев  на  дню.  И  с  чего  бы
просыпаться с мыслью, что у нее не сходятся концы с концами? Да потому,  что
она однажды уже видела из окна  троллейбуса  Гришу  с  бутылкой.  Тогда  она
обратила внимание на выражение лица мужчины. Он стоял на  остановке,  ожидая
троллейбус, в котором  она  ехала.  Она  подумала,  что  обидчивость  мужчин
недоизучена психологией. Умная женщина, даже не так, просто женщина  в  миру
проблем и отношений сто раз спрячет в карман и  боль,  и  обиду,  а  мужчина
набрякнет  носом,  заскрипит  зубом,  да  мало  ли?  Их  очень  долго  можно
нумеровать, такого  рода  признаки.  Этот  ждущий  троллейбус  был,  видимо,
оскорблен сразу всем. И Нора подумала: "Ну что за порода..."
   Она тогда вышла в заднюю дверь, а обиженный  вошел  в  среднюю,  какое-то
время она заметила донышко бутылки, которую он держал в руке. Она злилась на
свою прилипчивую зрительную память, что  без  разбора  копит  все  увиденные
лица.
   Сейчас она знала точно: тот человек с остановки  лежал  у  нее  ночью  на
раскладушке в кухне. Ее память признала его. Она, память, знала,  что  такой
обиды лицо у сына от отца, вечно оскорбленного живущим без интереса  к  нему
человечеством. Память же тогда угодливо подсунула ей и завиток на  голове  у
мальчика, и она такое себе нагородила, увидев  затылок  разбившегося  бомжа.
Все так...
   Но почему все-таки не сходятся у  нее  концы  с  концами,  если  так  все
складненько объясняет ум?
   - Да потому что, значит, он был тут в тот день и  тот  час,  когда  погиб
несчастный! - сказала Нора вслух, а  Гриша  во  сне  скрипнул  раскладушкой,
потому как был чуток.
   Норе бы встать и сварить кофе, но как это сделаешь,  если  кухня  занята?
Она лежала, громко распластав руки и ноги,  она  беззвучным  криком  кричала
тому Невидимому,  который,  оказывается,  все  давно  знал.  "Почему  ты  не
надоумил?" - было в тишине крика.

   Вчера Гриша ей сказал, что встанет рано и уйдет  тихо  -  у  него  нужная
встреча. Это было вранье. Никакой встречи - надо было застать приятеля дома,
до работы, потому как оставаться у Норы Гриша не хотел.  А  тут  еще  мудрое
утро первым словом снова  спросило  его  как  бы  между  прочим:  "А  почему
все-таки мадам не рассказала, кто ей порушил перила?"  Гриша  не  подозревал
Нору в каком-то злом умысле - Боже, сбавь! Но то, что  такой  самоочевидный,
можно сказать, просто публичный факт не называется, то надо  согласиться:  в
этом есть нечто остораживающее. Эдакое: я знаю, что ты знаешь, что  я  знаю,
что ты знаешь - до бесконечности сокрытия...
   Гриша оделся тихо, умылся бесшумно, когда шел к двери, увидел сидящую  на
диване  Нору  в  облачении  из  шахматной  простыни.  Вид,   прямо   скажем,
жутковатый. Фигурки казались черными фальшивыми собачьими костями. А  Норино
лицо, желтоватое, стекшее к подбородку, было невероятно ярким на фоне черных
по белому костей. Эдакая яркость  гепатита  супротив  яркости  замерзшего  в
степи.
   -  Ты  бывал  раньше  в  этом  доме?  -  спросила  Нора.  -  Если  точно,
семнадцатого октября?
   - Я? - сказал Гриша. - Семнадцатого? Но ты же мне звонила в тот  день,  я
был в Обнинске!
   Нора засмеялась. "Так попадаются малолетки, - подумала она. - Он не может
знать, в какой день я звонила... Тем более что это было не раз".
   - Гриша, расскажи, как это было!
   Странное у нее лицо. Она все знает, тогда зачем ей его рассказ?
   - Нора, о чем ты? - смеется Гриша. - О чем? Я уже бегу! Клянусь Богом,  я
тут никогда не был, ничего не видел, ничего не знаю! - А сам  уже  крутит  в
замке ключ. Этого ему еще не хватало, тем более если Ольга сбежала  и  никто
не подтвердит его слов  о  том,  что  он  пошел  тогда  за  бутылкой.  Нора,
получается, его видела. Но что она видела? Что?
   - Ты стоял на нашей остановке, в руках у тебя была бутылка, у  тебя  было
испуганное и злое лицо... Я шла и думала: чье это лицо? Чье? Ты очень  похож
на своего отца. У него было такое же выражение, когда его не утвердил ВАК.
   Что она сравнивает, идиотка?
   Дверь наконец поддалась, и Гриша подумал, что именно этой идиотке он  мог
рассказать все, что было на самом деле. Если б она не соврала первая. Но она
соврала. Все вокруг растет из одного корня - лжи. Все врут налево и направо.
И он такой же. Денег на этом не наживает, но  и  врагов  тоже.  С  кочки  на
кочку, с кочки на кочку... Я иду по ковру, ты идешь, пока врешь. Я - ты,  он
- она, вместе целая страна...
   - Нора! Я бегу! Закрой за мной.
   Она идет к двери. Гепатит и фальшивые косточки.
   - Гриша! Расскажи мне! Расскажи. Ты же знаешь.
   - Целую вас, Нора! Ты такая фантазерка!
   "Он знает, что случилось, - думает Нора, запирая  замок.  -  Иначе  зачем
скрывать?"
   "Черт знает, что она теперь навоображает, - думает Гриша.  -  Еще  решит,
что я его скинул. Надо смываться отсюда навсегда. В милицию она не пойдет...
Из-за отца... Какой никакой - я ей слегка пасынок. Зачем  я  пришел  к  ней,
дурак? Зачем?

   Виктор Иванович  Кравченко,  стоящий  у  подъезда,  не  оставил  у  Гриши
сомнений в истинности именно этого умозаключения.

   5 ноября
   Витек знал, что мужчина остался ночевать у артистки. Когда он вернулся  в
общежитие после того, как у нее  погасли  окна,  у  него  свело  в  желудке.
Посидев без толку на толчке, он понял: болит не там. Пальцем он подавил себе
живот сверху вниз и с запада на восток. Боли как бы не было, но одновременно
она и была. Тогда он решил, что просто голоден и надо поесть. В холодильнике
стояло молоко и лежал кружок чайной колбасы. Он откусывал от круга  и  делал
глотки прямо из пакета. Через пять минут пришли отвращение и тошнота.
   "Надо следить за пищеварением, - говорил капитан-психолог, -  камни  кала
могут способствовать неправильности исходящих мыслей".
   Витек  лег  на  живот,  дыша  открытым   ртом   в   подушку.   Отвращение
сосредоточилось в бегущей слюне, но почему-то стало легче мозгам.  Он  сумел
заснуть как был, одетым, лицом вниз, а когда проснулся,  то  уже  знал,  что
будет делать. Он ее спросит по всем правилам, и пусть она ему ответит по ним
же. Пришел со смены Поливода и стал разуваться. Слабым внутренностям  Витька
вид мокрых ступней товарища был уже не под силу.
   У подъезда артистки он  столкнулся  с  выбегающим  мужчиной.  Тем  самым,
которого он приметил вчера.
   - Предъявите документы, - не своим голосом сказал Витек,  потому  что  не
ожидал встречи - раз, а два - он еще ни разу не требовал предъявить вот так,
что называется, на ровном месте.
   У  Гриши  тряслись  руки.  Это  было  очень  заметно  и  приятно   сердцу
милиционера. Хотя паспорт был как паспорт. Прописан в Челябинске.
   - Вы тут по какому делу? - спросил Витек.
   - Был у знакомой. Проверьте. - Далее случился казус. Гриша  по  нервности
назвал номер квартиры Ольги. Витек переписал данные и отпустил Гришу. Только
у квартиры Норы он увидел, что ему назвали  другую  квартиру.  Этажом  ниже.
Витек сбежал вниз и изо всей силы позвонил в дверь Анны Сергеевны.

   Анна Сергеевна проснулась  оттого,  что  сверху  громко  хлопали  дверью.
Вечером у артистки долго не спали. Грохотали в кухне.  Двигали  мебель.  Она
собиралась, одевшись, подняться и сказать той об этом.
   С того дня, как Анна Сергеевна  "пасла  работяг"  в  квартире  Норы,  она
успела взрастить в душе приличного веса ненависть.  Конечно,  формально  все
началось как бы с шахматного белья,  но  Анна  Сергеевна  была  воспитана  в
понятиях и отдавала себе отчет: само по себе любое постельное белье не может
быть причиной такого сильного чувства. Но если бы  только  белье!  У  нее  в
ноздрях до сих пор запах Нориной кухни