ю, когда Брайт привез из Лондона много забавного, надеясь его развлечь. В числе прочего там была коллекция свежайших карикатур: на королеву-мать и Бьюта, этого шотландца, что пиявкой присосался к английскому трону; на отставленного от власти русского императора и Екатерину, которая, если верить слухам, спала с каждым, кроме своего слабовольного супруга; на леди Честити Уэр, героиню недавнего скандала в высшем свете.
     Граф Уолгрейв Непогрешимый имел много недругов, и те ухватились за шанс свести с ним счеты. Син живо помнил одну из карикатур: граф, безобразный и обрюзгший, отшатывается от постели, где, развратно улыбаясь, его упитанная дочка лежит под истекающим слюной любовником. Подпись гласила: "Где уж нам уж выйти замуж!"
     Глядя на скромницу на сиденье напротив, Син не мог не сопоставить ее чистые черты с обликом воплощенной блудницы с карикатуры. Скорее всего автор в глаза не знал объекта своих нападок, не думал, сколько в этой истории истины, и видел лишь предлог блеснуть едким юмором, мазнуть грязью имя высокопоставленного человека.
     Как обычно в таких случаях, карикатур было множество, на все вкусы. Они красовались в витринах книжных лавок, на газетных стояках, доступные любому: один пенс - черно-белая, два пенса - цветная. Они переходили из рук в руки, вызывая злорадство, насмешки, презрение.
     Видела ли их героиня скандала? Син очень надеялся, что нет.
     Брайт расписал ему эту историю в красках. Выходило, что граф за какую-то провинность запретил дочери появляться на еженедельном семейном рауте. Добросердечная леди Трелин вступилась за нее, сумела смягчить отцовское сердце, и граф в сопровождении группы гостей лично отправился в комнаты дочери, чтобы отменить запрет. Именно тогда Честити и была поймана с поличным.
     С таким количеством свидетелей не было никакой надежды замять скандал, хотя граф и сделал попытку устроить скоропалительный брак любовников. Все могло бы ограничиться злословием, но Честити Уэр сама вырыла могилу своему доброму имени, наотрез отказавшись венчаться. Выступить против светских условностей - грех более тяжкий, чем внебрачная связь. Хотя лорд и леди Трелин, известные своей безупречной репутацией, дольше других отрицали вину Честити, в конце концов им пришлось от нее отвернуться под страхом остракизма и даже принести свои извинения исстрадавшемуся отцу.
     Син припомнил и то, что в постели леди Уэр был обнаружен брат мужа ее сестры, а значит, Генри Вернем. Неужто Честити рисковала репутацией ради подобного человека? Объяснить это можно только неуправляемой похотью, что порой овладевает кое-кем из женщин. Но где же она, эта похоть? Что-то не заметно, чтобы Честити ею маялась!
     Незаметно изучая предмет своего интереса, Син еще раз убедился, что не видит никаких признаков распутства. Женщина неглупая, отчего она не сделала единственно разумный шаг и не обвенчалась с тем, с кем грешила? Испугалась тяжких уз? Но ведь не для всех брак - это узы, а распутница всегда найдет выход своим низменным инстинктам. Странно, думал Син, все это очень противоречиво и неубедительно.
     Еще одна деталь из прошлого: Родгар не смеялся над карикатурой, и та как-то незаметно исчезла, скорее всего в пламени ближайшего камина. Быть может, встретив Честити Уэр еще до скандала, он знал, как мало имел пасквиль общего с действительностью. Или Родгар тоже побывал в ее постели и чувствовал, что скандал имеет косвенное отношение и к нему?
     Так или иначе невозможно было отрицать очевидное: Честити Уэр влипла в неприятную историю, за что отец обрил ей голову, отослал в домик старой няньки и вынудил носить наряд кающейся грешницы.
     Но как ловко эта женщина выкрутилась! Одежда брата и весь внешний облик юноши! Умно, ничего не скажешь. И смело, если не сказать - нагло. Так и тянет посочувствовать несчастному отцу. Впрочем, сначала нужно разобраться, как все было на самом деле.

***

     Сип отбросил газету, и Честити чуть не разрыдалась от облегчения. Пока он читал, ею владело ужасное чувство, что над головой занесен топор. Как только статья будет прочитана и факты сопоставлены, на нее посыплются насмешки. В устах блестящего офицера Маллорена они прозвучат еще ужаснее, чем в устах поддельной миссис Инчклифф. Сознавая, что это нелепо, Честити надеялась, что "миссис Инчклифф" могла бы понять или хотя бы усомниться. От капитана Маллорена невозможно ожидать подобного снисхождения. Он высмеет ее, обольет презрением и разобьет ей сердце.
     Внезапно, без малейшего предупреждения, Син опустил переднее окошко и обратился с чем-то к кучеру. Карета повернула к обочине и остановилась.
     - Раз уж я теперь вновь мужчина, - сказал он сестрам, - проедусь-ка я на козлах, дам Хоскинзу передышку. Мой алый мундир будет виден издалека и запомнится каждому встречному.
     В мгновение ока обувшись, Син был таков.
     - Боже правый! - воскликнула Верити, когда сестры остались одни. - Что делает с человеком военная форма! С тех. пор как лорд Син переоделся, его не узнать.
     - Должно быть, мундир для него - это символ ответственности, - предположила Честити, которая тоже заметила перемену.
     С уходом Сина в карете, казалось, возникла зияющая пустота. С этим нужно было свыкнуться, ведь скоро им предстояло расстаться навсегда.
     - Надо спрятать это, пока не поздно! - сказала девушка, бросая газету сестре. - Верити, милая, я чуть не умерла!
     - Какой ужас! - прошептала та, пробежав глазами статью. - Теперь это стало достоянием целой Англии! Любой знакомый может на меня донести. И уж конечно, приплели твое имя. - Она погладила Честити по руке. - Я так надеялась, что скандал уляжется и забудется...
     - Он не забудется. - Честити горько усмехнулась. - Теперь я знаю цену слухам и никогда уже безоговорочно не поверю им.
     - Но, дорогая, - возразила Верити, держа спящего ребенка на руках, - ты должна признать, что в твоем случае это не просто слухи. Генри застали в твоей постели, и притом люди, слову которых можно доверять. Хуже всего, что при этом были Трелины. Когда и они отвернулись от тебя, это был конец.
     - Но я не приглашала Генри к себе в постель! Я вообще ни при чем!
     - Это лишь незначительная деталь.
     - Ты хочешь сказать, что мне следовало выйти за Вернема?! - изумилась Честити.
     - Ей-богу, не знаю. На твоем месте я бы вышла, но я всегда была слабовольной. Просто понимаю теперь, что дела плохи... - Верити покосилась на сестру, - особенно если учесть, что лорд Син...
     - При чем здесь он? - вспыхнула Честити.
     - Между вами что-то происходит, я это чувствую. Поскольку в глазах лорда Сина ты - юноша, он должен стыдиться своего интереса, но как только правда откроется, полагаю... полагаю, интерес этот расцветет пышным цветом. Жаль, что это ни к чему не приведет.
     - Не знаю, что ты имеешь в виду под словом "это", но я не намерена до "этого" доводить! Лорд Син так и останется с уверенностью, что я мужского пола. А ты, моя милая, начинаешь нести чушь!

***

     Было пять часов вечера и уже совсем темно, когда карета миновала северную заставу древнего города Винчестер. Дорога казалась пустынной (большинство проезжих уже остановились на ночлег), но пешеходов на улицах хватало, поэтому сестры старались держаться в глубине кареты.
     - Хоскинз предлагает переночевать "У трех ядер", - сказал Син, вернувшись на свое место. - Этот постоялый двор слишком мелкий рангом, чтобы в нем останавливались сливки общества, и я не думаю, что граф или Генри Вернем могут там появиться. На всякий случай не теряйте бдительности, играйте свои роли как можно лучше. Давайте посмотрим, удастся ли пронести ребенка в саквояже.
     Честити отомкнула замок и раздвинула половинки саквояжа, а Верити пристроила одеяльце на груде шерсти. Уложенный на все это, маленький Уильям сонно чмокнул и успокоился. Чтобы саквояж не захлопнулся, между краев вложили свернутый носовой платок.
     Тем временем карета резко повернула, послышались приветственные оклики прислуги. Заглянув в щель между занавесками, Честити увидела освещенный фонарями двор и маленькое, уютное здание гостиницы, с низкой стрехой и резной отделкой лестниц. В своем роде очаровательное, это заведение никак не могло привлекать людей богатых и знатных.
     Дверца кареты открылась, Син кивнул в знак того, что можно выходить. Честити пришло в голову, что нужно оставить в памяти прислуги какой-то заметный след, выделиться среди остальных проезжих. Должно быть, это пришло в голову и Сину, потому что он устроил целый спектакль, суетясь вокруг своей "супруги". Честити прикинула, не помочь ли с лошадьми, но испугалась, что не сумеет убедительно сыграть грума, и предпочла заняться багажом.
     Толстушка хозяйка ушла готовить комнату, а Син разговорился с хозяином. Верити стояла рядом потупившись, как подлинное воплощение скромности. Обращаясь к ней с вопросами, Син не забывал добавлять "дорогая" и ласково поглаживать ей руку, а Честити уныло размышляла о том, что из этих двоих вышла бы чудесная пара.
     Мужчина за столом в обеденном зале посмотрел на них, решил то же самое и вернулся к своей кружке. Неужели отец расставил своих людей повсюду? Если так, это переходит всякие границы. Вдруг ребенок проснется и заплачет?
     Зашел конюх с известием, что лошадей распрягли. Син сунул ему монету и осведомился у хозяина, нельзя ли утром нанять верховую лошадь и проехаться по окрестностям: он намеревается оставить грума при вещах, жену - у подруги, а сам займется поисками дома. Хозяин был счастлив предложить свои услуги, и все прошло в лучшем виде.
     Вскоре все трое шли по улице туда, где предстояло укрыть Верити. Син нес приоткрытый саквояж со спящим ребенком.
     - Ну вот, еще немного терпения, и можно будет вздохнуть свободно. Мэри Гарнет - женщина отважная. Ни за что бы не покинула Канаду, если бы не второй ребенок. Роджер, ее муж, настоял на возвращении в Англию. Теперь она живет с отцом, это настоящий книжный червь. Он едва ли заметит появление гостей.
     Вопреки этому пророчеству отец Мэри проявил достаточно гостеприимства, чтобы Верити почувствовала себя как дома. Дочь и вовсе была безмерно рада появлению женщины, почти ее ровесницы, с которой можно всласть поболтать. Это была крепкая молодая женщина, скорая на улыбку. Двое детей - пятилетняя девочка, очень похожая на мать, и малыш в коротких штанишках - поначалу дичились, но вскоре первую привлек спящий Уильям, а второго - позумент на мундире Сина.
     - Дядя - сялдат, - констатировал мальчик. - Папа - тозе.
     - Знаю. Я с ним знаком. Мы с твоим папой хорошо повеселились, разгоняя врагов короля.
     - Спагами?
     - И шпагами, и мушкетами. Это которые так славно, громко палят.
     - Ух ты! - Глаза у мальчика округлились. - А твоя лосадь больсая?
     - Громадная. Хочешь поиграть в лошадки? - Получив кивок, Син посадил ребенка на колени и начал подбрасывать, напевая:
     - "Вот как едет дурачок: цок да цок, шлеп на бок! Вот как едет зеленщик: скрип да скрип, вжик да вжик! Вот как едет офицер: рысь-галоп, бери пример! Подъезжаем мы к ограде - ой, держитесь, Бога ради!" - Тут он так высоко подкинул мальчика, что гостиная огласилась счастливым визгом. - "Подъезжаем мы к пруду - утонули на ходу!" - Он раздвинул ноги, делая вид, что роняет ребенка.
     - Еще! Еще!
     Син без протеста начал все сначала. Честити наблюдала со знакомой болью в груди - тоской по несбыточному. Она любила детей и легко могла вообразить себе Сина отцом. Без сомнения, он умел быть и строгим, но всегда готов был забавляться и забавлять.
     Пятилетняя Кэролайн доже следила за игрой в лошадки, разрываясь между естественным влечением к грудному ребенку на руках у Верити и желанием принять участие в развлечении. Стоило Сину сделать передышку (не столько от усталости, сколько из опасения переволновать малыша), как она потребовала свою долю внимания, - У нас тоже есть младенец! - заявила она.
     - Вот хак? - Син устремил на Мэри лукавый испытующий взгляд. - Надеюсь, это означает, что у Роджера была побывка?
     - Что же еще это может означать, бесстыдник вы эдакий! Не притворяйтесь, ведь это Роджер привез вас домой.
     - Домой? - озадаченно переспросил Син.
     - Так вы не помните?
     - Кое-что я помню, но мало. Придется воздать Роджеру сторицей за спасение моей жизни.
     - Оставьте! Я просто напишу, что вы уже в добром здравии, этого будет вполне довольно. Он заезжал в Збби перед отъездом, но вы были так плохи, что его не допустили.
     - Как?! - Веселые смешинки в глазах Сина померкли. - Вы хотите сказать, что у двери стояла стража? Уж эти мне домашние доброхоты!
     - Ах, ради Бога! - воскликнула Мэри. - Вы были совсем плохи. Какое счастье, что ваш брат маркиз Родгар явился и взял все в свои руки.
     - Что значит "явился"? Являются призраки, а это вполне живой человек. Даже слишком, на мой вкус!
     - В каком состоянии вы были, что ничего не помните! Родгар явился в порт прямо к прибытию судна, словно предвидел точный срок. Роджер говорит, у него мурашки пошли по коже.
     - "Словно предвидел"! - Син усмехнулся без всякой веселости. - Уверяю вас, мой брат не смотрел в хрустальный шар, просто у него есть осведомители. Значит, он явился и вырвал меня из когтей смерти? Очень мило с его стороны. Когда увидимся, облобызаю ему ноги.
     С этим Син вернулся к разговору с девочкой.
     - Ты уверена, что это подобает юной леди? - спросил он, когда Кэролайн потребовала прокатить и ее.
     - Папа думает, что подобает, - серьезно ответила девочка.
     - Ну, раз папа так думает, сыграем, только без "утонули на ходу".
     Началась веселая возня.
     - Все! - наконец заявил Си", опуская раскрасневшуюся Кэролайн на пол. - У дяди Сина еще полным-полно дел, но я обещаю покатать обоих, когда снова буду у вас в гостях.
     Он уходил, и это означало конец всему. Внезапно Честити поняла, что не вынесет этого. Трудно принятое решение вынуждало смириться, а любовь требовала продлить драгоценные минуты насколько возможно и любой ценой. Честити догнала Сина в прихожей.
     - Пожалуй, я составлю вам компанию.
     - Зачем? - осведомился тот удивленно.
     - Не хочу здесь оставаться! Этот дом немногим больше няниного, и такое чувство, что стены душат. Я помогу вам найти Натаниеля. Мало ли что... вам невдомек, каким безжалостным может быть наш отец.
     - Должен признать, размах его поисков весьма внушителен. - Син немного поразмыслил. - А вы уверены, что ехать со мной благоразумно?
     - Уверен, - солгала Честити, не отводя взгляда.
     - Раз так, дайте знать Верити, и едем.
     Когда девушка поставила сестру в известность о своем отъезде с Сином Маллореном, кроткое лицо Верити омрачилось тревогой, и она тоже усомнилась в благоразумии этой затеи.
     - Я знаю, знаю! - отмахнулась Честити. - Но не могу же отпустить его одного! Он так легкомысленно ко всему относится.
     Верити пониже надвинула ей шляпу и со слезами на глазах поцеловала в щеку.
     - Береги себя!
     - Я привезу Натаниеля, клянусь! - И Честити крепко обняла ее в ответ.
     Несколько минут спустя, шагая рядом с Сином по темной улице, она чувствовала, что наконец покончила с прошлым и вступает в неизвестное и потому пугающее будущее.
     - Вы любите детей, милорд? - спросила она неожиданно для себя.
     - А вы нет, юный Чарлз?
     Она совсем забыла, что молодым людям несвойственно тянуться к детям. Как легко было одним неверным словом, одним жестом разрушить так тщательно выстроенную иллюзию. Хуже всего, что этого хотелось. Хотелось предстать перед Сином Маллореном в своем истинном облике, сойтись лицом к лицу как женщине и мужчине, даже если для этого придется раскрыть свою постыдную тайну.
     - Я мало знаю детей.
     В этом Честити не кривила душой: ей не позволялось видеть даже племянника.
     - Я тоже, - сказал Син. - Думаю, будь вокруг меня толпы детей, я бы от них быстро устал, но вообще дети вносят в жизнь свежую струю.
     - Верно, - задумчиво согласилась девушка. - Как летний утренний ветерок, как фонтан в жаркий день. На полях сражений дети, должно быть, вспоминаются как неотъемлемая черта мирной жизни.
     - Вот уж нет! - хмыкнул Син. - Когда страна охвачена войной, там повсюду голодные, оборванные, пронырливые ребятишки. Такое впечатление, что ад разверзся и выпустил всех своих чертенят. И жалеешь, и досадуешь на них. Впрочем, не стоит все сваливать на войну. Взгляните на мальчишку там, на углу.
     Честити повернулась. У фонаря стоял оборвыш лет восьми, с метлой. При появлении прохожего он бросался мести кусок тротуара и ловко подхватывал брошенную монетку. Девушка не раз видела таких, но просто не думала о них как о детях - уж слишком знающий, плутовской был у них вид.
     - Ну? - полюбопытствовал Син. - Душераздирающее зрелище, верно? Смотрите дальше.
     Мальчишка подхватил пенни, брошенный клириком в дорогой сутане, и подобострастно улыбнулся, но потом сделал у него за спиной неприличный жест.
     - Видите? Мир полон детей, но дети бывают разные. Впрочем, жить хочется всем. - В этот момент они приблизились к маленькому оборвышу. - Что, парень, дела идут?
     - Когда как, капитан, - ответил мальчишка.
     - Вот держи! - Син бросил ему монетку. - За то, что разбираешься в нашивках.
     - Благослови вас Бог, милорд! - сказал оборвыш, ухмыляясь на шестипенсовик. - Просто я ловок угадывать.
     - Тогда держи еще.
     Они пошли дальше, провожаемые пылкой благодарностью.
     - Когда есть шанс походить в благодетелях, трудно удержаться от искушения, - заметил Син. - Интересно, чего в этом больше - великодушия или мании величия?
     - Если мания величия кормит голодных, что в ней плохого?
     - Голодным он не выглядел и наверняка истратит деньги на джин.
     Честити ожидала, что они направятся прямо на постоялый двор, но оказалась перед зданием с вывеской "Банк Дарби".
     - Что мы здесь делаем, милорд?
     - Ломимся в двери, - сказал Син и в самом деле громко постучал.
     - Но ведь банк уже закрыт!
     - Судя по звукам, там кто-то есть.
     Как хорошо быть богатым и влиятельным, подумала девушка с кривой усмешкой. Таким позволено все.
     - Я Син Маллорен, - объявил Син рассерженному клерку, не дав сказать ни слова. - Мистер Дарби еще не уходил?
     Все сразу изменилось, как по мановению волшебной палочки. Их проводили в контору, и некто внушительный и седовласый (вне всякого сомнения, сам мистер Дарби) явился выказать свое почтение. Он увел Сина в святая святых, а Честити осталась мишенью для возмущенных взглядов. Вскоре, однако, служащие банка вернулись к своим цифрам, не желая еще больше задерживаться.
     Немного погодя Сина с поклонами проводили обратно. По дороге в "Три ядра" он буквально излучал недовольство, и Честити не удержалась от шпильки:
     - В чем дело? Все ограничилось раболепством? Денег вам не дали?
     - Мне бы их отдали все, стоило только попросить. Как раз поэтому я порой ненавижу имя, которое ношу.
     - Но пользуетесь им, не так ли? Вы только что это сделали.
     - Ради вас с сестрой, - сказал он холодно.
     - Простите! - пролепетала девушка пристыженно.
     - Все в порядке. Мне не следовало срывать на вас зло.
     - Откуда вас здесь знают?
     - Откуда? Ребенком Дарби качал меня на коленях, как я сегодня - детей Роджера и Мэри. Эбби находится всего в двадцати милях отсюда, и Родгар - член совета директоров этого банка.
     Вопросы снова роились в голове у девушки. Отчего при каждом упоминании о старшем брате у Сина портится настроение? Если Эбби так близко, почему не укрыться там, ведь даже граф Уолгрейв Непогрешимый не посмеет ворваться в обиталище маркиза Родгара? Или Син полагает, что тот способен их выдать? Но разве они не братья?
     Однако было ясно, что между этими двоими существует разлад - единственная тень, омрачавшая жизнь Сина. Хотелось рассеять ее.
     Вернувшись на постоялый двор, они застали хозяина за разговором с подозрительным типом, что разглядывал их в момент прибытия. Как только тип удалился, любезная улыбка исчезла,