я  вселился. Одни говорят - Тор, другие - Сигурд,
третьи  -  Беовульф. А  один договорился,  что в  тебя  снизошел сам  святой
Георгий... Ну,  это кто-то  из христиан. Объяснить не дали: сразу в  морду и
вытолкали к другому костру.
     - Сколько я... спал?
     -  Двое суток, - ответил Громыхало с  восхищенным  почтением. - Об этом
тоже  будут говорить!.. Ты  был  так изранен, что  мы боялись,  как бы ты не
помер прямо там... среди трупов.
     Фарамунд  сделал  попытку  приподняться,  поморщился  от  боли.  Каждая
косточка и каждая жилка молила о покое. Он сцепил зубы, сел, опираясь руками
о ложе.  Он был голым по пояс. На груди, плечах и даже на животе  вздувались
безобразные  сизые  шрамы.  Кое-где раны  были покрыты темными струпьями  из
засохшей крови.
     - Зажило? - спросил он вопросительно.
     - Как  на  собаке,  -  ответил  Громыхало. Он  пристально  посмотрел на
Фарамунда. - Ты непростой человек, рекс...
     - Что не так? - насторожился Фарамунд.
     - Очень быстро зажило, - сказал Громыхало. - Так не бывает.
     Фарамунд посмотрел на багровые шрамы. За пару недель, понятно бы, но за
два дня... гм...
     - Я  слышал, - сказал он, - что  на победителях раны заживают в сто раз
быстрее, чем на побежденных. А разве мы не победили?

     Город почернел, даже  часть  городской стены стала черной от  копоти, а
дома из-за  провалов крыш стали  похожи на беззубые рты старух. Фарамунд  на
коня  влез с помощью Громыхало, но там, с  высоты седла оглядел мир, ощутил,
как быстро уходит слабость, а тело оживает, забывает о ранах.
     - Зачем жгли? - спросил он,  морщась. -  Это  теперь  наша  крепость...
Хотя, не знаю. Наверное, все-таки правильно, что все сожгли и всех убили.
     Громыхало, ободренный, сказал живо:
     -  Народу было больно много. Опасно такое  оставлять за спиной! Большой
отряд оставлять жалко, а малый - перебьют простыми палками.
     - А где сейчас местные?
     -  Ну...  кого сразу,  кого потом,  кто  сгорел,  а других продали. Тут
всегда крутятся эти... которые рабов переправляют на Восток!..
     - Так что же, Люнеус пуст?
     Громыхало широко улыбнулся:
     - Нет...  Из подвалов столько навылазило,  что  как  будто никто  и  не
пропадал! Но этот  народ, который  подвальный... пуглив, не пикнет.  Это уже
покорные. Храбрые дрались... как умели.
     Фарамунд  нахмурился,  что-то  напомнило  слова того  крикуна,  который
кричал о самой великой ценности - жизни человека. Значит, смелых да  честных
он побил, а теперь будет править трусами?
     - Ладно, -  сказал он и  повернул коня прочь от закопченного  города, -
даже от самых больших трусов, бывает, рождаются смелые дети.

 * ЧАСТЬ 2 *

Глава 13

     С  двумя десятками всадников он прибыл в крепость  Свена. Захваченная с
прочим скарбом легкая повозка весело стучала колесами следом. Подозрительный
Свен  на этот раз не  решился впустить  такое войско, Фарамунд проехал через
врата с одним Громыхало.
     К  удивлению всех грозный вожак разбойников сразу  направился на задний
двор.  Старая колдунья сидела у порога. Ее жидкие седые кудри  выглядели как
выгоревшая на солнце тряпка, а сама напоминала нахохлившуюся цаплю.
     Фарамунд остановился в двух шагах. Странная печаль коснулась сердца.
     - Здравствуй, -  сказал он тихо. - Ты помнишь меня?.. Ты сказала, что я
тоже могу, как  и  птицы,  в дальние края... Но ты  знаешь, что  это, а  я -
нет... Я хочу, чтобы ты жила в  моем бурге. Вопросы  лезут из меня, как мыши
из нор в половодье. Иначе мне придется каждый день бегать к  этой крепости и
подолгу ждать, пока откроют врата!
     Она долго молчала.  Ему вдруг почудилось, что она уже решила  для себя,
но сейчас задумалась о другом.
     - Ты постоянно в походах,  -  сказала она медленно. - Или походы в тебе
самом?.. Но я чувствовала, что ты меня позовешь...
     - И какой приготовила ответ?
     - Мне будет нужна повозка с толстыми стенками и без щелей. Старые кости
ломит от любого сквозняка. И еще мне надо много теплых одеял...
     Он чувствовал, как еще один камень свалится с его спины.
     - Все будет, - пообещал он твердо. - Ты не представляешь, как ты нужна.

     И хотя, по  словам Свена,  колдунья зря ела хлеб, но он заупрямился, не
хотел отпускать. Правда, жадность  пересилила:  Фарамунд уплатил  за старуху
римским золотом, и повозку пропустили через ворота.
     - Ты все предусмотрел, - проворчала она. - А как именно ты решил, что я
оставлю нору, где прожила столько лет?
     -  Ты тоже смотришь  на  облака, - ответил он, - и  тоже  глядишь вслед
улетающим птицам... Не знаю,  что  ты  видишь, но ты - смотришь. Садись, там
уже  куча одеял,  теплые  медвежьи шкуры. Я сяду  с  тобой, у меня  вопросы,
вопросы... Очень странные вопросы!
     Вопросы,  в самом  деле,  любому  показались  бы странными.  Правда, не
колдунье. Он не спрашивал, как заставить коров приносить  по два теленка, не
интересовался,  что говорят звезды  о  его  судьбе, или как ворожбой извести
соседа.
     Не  стал спрашивать и  о себе.  Глупо,  но  жадно выспрашивал  о  Риме.
Странное чутье говорило, что именно здесь разгадка потери его памяти...
     Рим,  загадочный  Рим,  о  могуществе которого  все говорят,  и по чьим
окраинным землям сейчас идут франки.  Пусть не по  самому Риму, но все же по
римской империи, что охватывает  полмира. А если куда-то еще не ступала нога
римского легионера, то лишь потому, что  там не только люди,  но даже  звери
жить не желают.
     И не только воинская мощь, но и  сама римская  система, как он видел из
рассказов старой колдуньи, была просто идеальной. Он сам не находил в ней ни
единого изъяна. Голова трещала от попыток понять, почему же Рим  терпит одно
поражение за другим. Даже  не сражается, а  просто  одни германские  племена
защищают его от других германских племен. Даже не римская армия, тоже вся из
варваров,  а  германские  рексы  становятся на  защиту  Рима,  помня  о  его
величии... О недавнем величии. О прошлом величии.
     Но долго ли они будут благоговеть перед прошлым?
     Повозка покачивалась на ухабах, Фарамунд сидел  напротив  старухи. Окна
она  велела прикрыть,  дует, в  полумраке  звучал  ее размеренный  скрипучий
голос:
     -  А  здесь нет системы... У франков правая рука  не знает, что  делает
левая... Хотя нет, здесь тысячи рук, и все сами по себе... Здесь нет закона,
нет общей власти. Императорской власти!.. Но все же... все же нечто странное
складывается!..
     - В чем?
     -  Понимаешь, молодой варвар...  Я  получила хорошее образование,  знаю
историю всех древних государств. Первая империя  образовалась за много тысяч
лет до нашего Рима в далеком Египте...  Ты даже не можешь себе  представить,
что такое -  тысячи лет!.. Так вот, та империя существовала не тысячу лет, а
много  тысяч лет. Ее сумел покорить только наш могучий Рим  с его  железными
легионерами... Да,  о чем это я? Ага, в том Египте был рекс...  его называли
фараоном. Фараон был  единственным свободным человеком. Он считался богом, а
все остальные жители  огромной страны - его рабами. И  сами рабы, и воины, и
полководцы,  и  бродячие  торговцы...  Вся  страна. А свою  власть, понятно,
передавал по наследству своим сыновьям, те - внукам, правнукам...
     Он недоверчиво качал головой:
     - И что же остальные? Соглашались?
     - Считалось, - сказала  она, - что только так и правильно. Мир  устроен
так... Честно говоря, я все еще считаю, что только так единственно верно. Но
я  - человек того  мира. Я жила  в нем, я  пропитана его духом. Но сейчас на
моих  глазах  возникает  новый  мир...  Рабов   нет,  даже  в   самом  низу!
Простолюдины, что пашут землю и не  хотят брать в  руки оружие, отдаются под
власть человека,  который  лучше всех умеет драться и убивать...  но они  не
рабы, а он не  их хозяин! С ним  заключают эти... коммендации, где  перечень
условий... условий  и  обязательств с обеих  сторон! Если  кто  нарушит,  то
стороны  свободны  от  обязательств.  И  так  везде!  Мелкие  вожаки  племен
принимают защиту более крупных, но крупный берет на себя обязательства перед
этими мелкими, и уж точно не превращает их в рабов...  Такого еще не было ни
в Египте, ни в Риме, ни в Персии...  Персия? Это тоже  была великая держава,
где свободен был только один царь, а остальные - рабы...
     - Странный мир!
     - Это тебе странный. А для рожденных там -  единственно правильный. Для
раба и вольного, для жреца и фараона... Там просто не видели, как можно жить
иначе.
     Издали  донесся окрик. В ответ по  ту сторону повозки  весело  заорали.
Колдунья кивнула:
     - Иди, тебе нельзя много думать об устройстве мира.
     - Почему?
     - Мудрецы редко берутся за  меч, -  сказала она  печально. - Потому мир
совсем не такой...
     - Как если бы творили его мудрецы?
     - Да.
     - Хуже или лучше?
     - Не знаю. Но - другой.
     На воротных башнях явно удивились, видя, как рекс выпрыгнул из повозки,
хотя коня вели с пустым седлом рядом.
     А когда узнают, с кем я ехал и вел беседы, подумал он с неловкостью, то
и вовсе пойдут  шуточки...  Сердце стиснуло болью, ибо точно  так же однажды
ехал в одной  повозке с божественной Лютецией, Она ухаживала  за ним! Своими
нежными пальчиками перевязывала ему раны, поила его, придерживая одной рукой
голову... он и сейчас иногда чувствует прикосновение ее ладони...
     А в полутьме ее глаза сияли над ним как две путеводные звезды.

     Не медля, он дал двое суток на сборы, после чего выступил всем войском,
что  разрасталось  на глазах. Уже Громыхало и Вехульд командовали отдельными
отрядами,  даже  отважный Унгардлик получил в свое распоряжение отряд легких
конников.
     Некоторые из его разбойников по старой привычке  тут  же рассеялись  по
окрестным деревням,  принялись грабить  и  насиловать. Одну  деревню  сожгли
начисто,  мужчин перебили просто для  потехи,  а  женщин  раздели  донага  и
погнали вслед за войском.
     Едва до Фарамунда дошла весть,  он окружил  одну из деревень,  захватил
грабителей  и  согнал  на  площадь посреди  села. Даже  Громыхало  и Вехульд
вздрогнули,  когда  он   свистящим  от  ярости  голосом   велел  захваченным
перевешать друг друга.
     И был  он  так страшен,  что перепуганные разбойники торопились, вязали
петли дрожащими  руками и  все оглядывались на хозяина,  страшась прогневать
еще больше, ведь может посадить на колья.
     Последний  набросил  себе  на шею волосяную петлю,  соступил  с  лавки.
Длинная ветвь старого  дуба  прогнулась, там уже  двое таких плодов, кончики
ног коснулись земли, заскребли, глаза  выпучились,  с  синеющих губ сорвался
хрип, полетели слюни.
     Фарамунд поморщился:
     -  Кто опаздывает, тому приходится хуже всех... Все видели? Это  теперь
моя деревня. И все люди под моей защитой. Кто хочет потягаться со мной, тому
достаточно обидеть любого из этих поселян!.. Никто их не смеет  грабить  или
насиловать, кроме меня! Все поняли? Трубач, сигнал! Мы и так задержались.
     Двое  суток   почти  непрерывной  скачки,   и  вдали,  посреди  долины,
окруженной  лесом, появился  огромный город. Широкая  дорога проходила через
него насквозь  с  севера на  юг, еще одна -  с востока на запад, и потому  в
городе  были  четыре  полноценные  улицы,  а  в  высокой  деревянной  стене,
окружавшей его почти правильным кругом, четверо ворот.
     В груди растекалось щемящее волнение. Он привстал на стременах, пытаясь
представить себя властелином этого огромного города. На миг кольнул страх: а
что  же  с ним делать,  тут же нахлынула волна  гордости -  он справится, он
захватит, ограбит, получит богатейшую добычу!
     - Мы возьмем  этот богатейший  город, - сказал  он вслух, чтобы придать
самому себе  твердости. - Он будет наш! А мы  станем хозяевами. И  если  кто
посмеет назвать нас отныне разбойниками...
     Громыхало подъехал,  новенькое седло немилосердно скрипело под  грузным
телом, вкусно пахло свежевыделанной кожей.
     - Город? - переспросил он. - Да еще богатейший?
     В  его  голосе было  настолько  непередаваемое презрение,  что Фарамунд
спросил невольно:
     - А что не так?
     - Хозяин...
     - Что не так? - спросил Фарамунд раздраженно.
     - Хозяин, не обижайся... Когда ты так ловко захватил первую крепость, я
уж решил,  что  ты с детства  их  берешь голыми руками,  настолько  все было
умело. Но сейчас ты смотришь на это... это...
     - Город, - подсказал Фарамунд.
     Громыхало повернулся  в  седле.  В глазах  был  смех, толстая рука  как
выстрелила в сторону городских стен:
     - Да ты посмотри! В этом  городе... ха-ха!.. городе, коров  пасут прямо
на городской  площади!  А огороды возле домов? А  что это за горожане, что у
всех поля за городской стеной?
     Фарамунд не понял, почему такая насмешка, что плохого  или недостойного
в полях и пастбищах за городом, поинтересовался:
     - А как в других?
     Громыхало сказал со вкусом:
     - Вон в Константинополе, скажем... идешь-идешь  из середины города... в
любую  сторону,  уморишься,  язык высунешь, уже и солнце полнеба  пройдет, а
вокруг  все так  же тянутся эти каменные  громадины! Там  все дома из камня,
представляешь? Даже у самой, что ни есть голытьбы.
     Фарамунд спросил недоверчиво:
     - А сколько же там народу?
     -  Ну, тысяч  пятьсот, - ответил Громыхало  хладнокровно.  - Не знаешь,
сколько это? Ладно, вот в этом городе не больше тысячи. Одной тысячи!
     Фарамунд покачнулся в седле. Город возвышался за городской  стеной - из
толстых просмоленных стволов с заостренными концами,  жутковатый частокол, -
красочный, живой,  бурлящий жизнью. Если  этот  город  кажется  огромным, то
какой  же трепет  охватит при  виде тех городов, размеры  которых не может и
представить?
     И в то  же время он  чувствовал  себя униженным, оплеванным.  Громыхало
рассуждает о городах, сравнивает, он все видел, знает...
     - Ты знаешь, - звучал за спиной ненавистный голос человека, побывавшего
и повидавшего, - многие горожане... ха-ха!.. рождаются и  умирают среди этих
каменных громад,  так и  не повидав  даже городских  стен!.. А уж  выйти  за
ворота... ха-ха!..  половина жителей Константинополя даже  не знают, в какой
стороне ворота,  настолько  сам  город  велик и огромен... В нем  сто  тысяч
храмов, семь тысяч дворцов... ах,  ты  не  знаешь, что это!.. двадцать тысяч
базаров...
     Фарамунд  хлестнул коня.  Оскорбленный  зверь сорвался с места,  копыта
простучали сухо и раздраженно.

     Войско должно  было подойти только  завтра, а сам  он со своим отборным
отрядом в  разгар ночи подошел к стенам. Трубачей послал к северной части, с
ними  десяток человек  с  лестницами,  больше  не отыскалось,  велел трубить
погромче  сигнал  к нападению. Все защитники ринулись  к  северным  воротам,
прочитав звуки рога как сигнал к штурму ворот.
     Этих придурков хватило бы на  защиту всех  укреплений,  народу в городе
оказалось на диво  много, но все ринулись  к северным  воротам, а он лично с
группой самых ловких взобрался  на стену с юга, перерезал стражу  на стене и
перебил  стражей ворот,  а когда створки  заскрипели и поднялись, изумленные
горожане увидели в страхе, как из рассветного тумана в  город врываются орды
полуголых варваров!
     Фарамунд сам ошалел от  такой легкой победы. В его руки как спелый плод
упал достаточно обширный и небедный город, И настолько легко попал в ладони,
что  он  некоторое  время  не  знал  вовсе,  что  с  ним  делать,  но  потом
благоразумно  решил оставить все,  как есть. Единственное  - город переменил
защитника, а  значит -  платить  за охрану и  защиту будет  ему, а не тевкру
Теоридриху,
     Неизрасходованная  сила, напор -  требовали выхода. Если не  излиться в
яростной  схватке,  в многодневном  сражении,  если не будет крови,  трупов,
гибели  друзей и массовых казней пленников, то заблестит оружие среди своих,
начнутся мятежи, поединки, и сам рекс не заставит вложить мечи в ножны!
     На  третий   день  он,  все  еще  в  некоторое  растерянности,  оставил
захваченный  город, медленно двинул войско  дальше на  юг.  По  слухам,  там
располагался  Аунхен,  новый,  быстро  растущий  вокруг  бурга  городок.  Он
расположился  на  перекрестье  дорог,  в  нем  останавливаются  караваны,  а
ремесленники туда свозят свои изделия.
     Его войско увеличилось на девяносто легионеров прежнего гарнизона. Хоть
и  присягнули ему  на  верность, но на  всякий  случай решил не оставлять  в
городе  -  взял с  собой.  А  в  освободившуюся схолу  поселил часть  беглых
легионеров из  своего войска,  доказавших  ему верность.  Понятно,  еще  раз
строго напомнив,  что  теперь этот город принадлежит ему. Если  будут  вести
себя как захватчики, то не только вздернет, а кое-кого и на кол посадит.
     Ворота  Аунхена оказались  заперты.  Со  стен  выкрикивали оскорбления,
падение соседей их не смутило.  Здесь город крупнее, стены  выше, защитников
впятеро больше.  Фарамунд расположил  свое войско лагерем  напротив ворот  в
трех полетах стрелы, велел окопать рвом, как делают римляне.
     Со стен с интересом наблюдали за строительством лагеря. Фарамунд слышал
выкрики, со стен что-то показывали, корчили рожи.
     На второй  день протрубили  трубы. Из  воротной башни вышел  человек  с
белым платком в руке. Небрежно помахал над головой, а  когда  его  заметили,
направился к лагерю.
     Громыхало сказал возбужденно:
     - Идут договариваться!
     - Возможно.
     -  Может  быть, -  предположил Громыхало, -  возьмем  откуп побольше  и
пойдем дальше? Только торгуйся получше!
     Вестник с белым флагом приблизился к вожаку осадившего город сброда. На
Фарамунда взглянули глаза  воина, много  повидавшего,  битого жизнью.  Через
щеку прошел шрам до нижней челюсти, белые шрамы на оголенных по локти руках,
а на металлических латах заметны зазубрины от ударов острым железом.
     - Вам не удастся нас взять ни осадой, ни приступом, - сказал он угрюмо.
     - Почему? - поинтересовался Фарамунд.
     - У  нас подвалы  забиты  окороками, солониной, а зерна  и муки на пять
лет!
     - Значит, возьму на шестой, - согласился Фарамунд.
     Посланец переступил с ноги на ногу:
     -  А вся наша молодежь сейчас вышла на площадь, учится метать  дротики.
Мастера-лучники учат их метко бить в цель!
     За  спиной  Фарамунда  грозно  засопел  Громыхало. Фарамунд  обрадовано
хлопнул себя по колену:
     - Хорошо! В  арабских  странах большой  спрос  на  таких  рабов.  Пусть
упражняются лучше. Продам их дороже.
     Посланец ушел ни  с чем, но  Фарамунд чувствовал, что решимость горожан
сопротивляться поколеблена.
     Ночью  Фарамунд  обходил  караулы.  Темный свод неба  выгнулся звездным
шатром, пронеслась хвостатая звезда. Вокруг полной луны тихо мерцает слабое,
словно  сотканное из плотного  лунного  света,  широкое кольцо,  похожее  на
медный обруч.
     Часовые приподнимались от земли, приветствовали тихими голосами. Так он
переходил  от  одного поста к другому, шагах  в пяти  сзади двигались сонные
Громыхало,  Вехульд,  еще трое  бывших  разбойников,  которых он произвел  в
военачальники.
     Возле самого костра лежал, закутавшись в длинный плащ, красивый молодой
воин. Меч  и латы тускло поблескивали рядом. Свет  от багровых углей освещал
румяное лицо  с  припухшими  губами.  Он причмокивал  во  сне, словно щенок,
хлебающий  теплое  молоко. Длинные  ресницы бросали красивую  густую тень на
щеки.
     За  спиной  Фарамунда  ахнул  и вполголоса выругался  Вехульд.  Это  он
расставлял  часовых  с  этой стороны.  Фарамунд, не говоря ни слова, вытащил
меч. Военачальники застыли в тревожном ожидании.
     Фарамунд сделал шаг, лезвие блеснуло в лунном свете как короткая слабая
молния. Голова  отделилась от тела,  темная кровь  полилась широкой  струей.
Фарамунд вытер лезвие и аккуратно вложил меч в ножны.
     Громыхало  засопел.  Остальные  молчали, смотрели  ошале