ла, ее  пальцы  все  еще сжимали ворот  возле  горла.  Голос
прозвучал совсем тихо:
     - Тебе было бы легче, рекс...
     - Уходи, - повторил он.
     Она отступила еще, сказала совсем тихо, словно прошелестел ветерок:
     - Мужскую постель должна согревать женщина...
     - Я не  меняю  любовь на просто женщин, -  донеслось до  нее горькое. -
Уходи, или я убью тебя!
     Она  отступила  в  полумрак,  он  повалился  навзничь.  Глаза  бездумно
уставились в потолок.  В душе кипела ядовитая горечь, словно грудь наполнили
кислотой.  В череп мощными волнами  стучала  ярость,  а мышцы по всему  телу
вздувались  горячими  волнами  гнева, требовали немедленно  ломать, убивать,
крушить, жечь в огне...
     Расплавленная волна железа поднялась к  голове. В глазах стало мутно, а
по щекам побежали горячие струйки. Он плакал молча, потом всхлипывания стали
сотрясать  все тело. Он разрыдался, повернулся вниз  лицом, вцепился  обеими
руками в подушку.
     - Лютеция... - шептали  его губы сквозь рыдания. - Лютеция... Почему?..
ну почему?
     Слезы катились горячие,  жгучие. Он глотал те,  что  попадали на  губы,
остальные промочили подушку насквозь, он  стискивал ее, горячую и влажную, а
рыдания  все сотрясали  тело. Он  плакал  мучительно,  неумело,  трудно, как
плачут сильные  мужчины, что  целые  народы заставляют  рыдать,  но  сами не
проронят и слезинки...

     Сквозь  шум  крови  в ушах  он  услышал присутствие  живого существа. В
полумраке маячила та же тонкая фигурка в длинной сорочке до пола. На миг ему
показалось,  что это  все  же  Брунгильда,  но женщина шевельнулась,  слабый
отблеск светильника упал на ее лицо.
     Черные, как  смоль,  волосы служанки  тонули в полумраке,  бледное лицо
расплывалось, но она храбро стояла возле ложа. Фарамунд  привстал  на локте,
Клотильда пугливо  запахивала ворот ночной  рубашки. Тонкие пальчики  смутно
белели на пушистом крае.
     - Я же сказал... уходи, - напомнил он чужим голосом.
     Клотильда пролепетала в страхе:
     -  Господин, пощадите!.. Но  госпожа прислала... И сказала...  сказала,
что если я  вернусь, меня накажут! На конюшне,  где наказывают слуг, Тенилур
меня ненавидит,  что  я  его  отвергла! Он  изобьет меня  так, что  поломает
кости!..
     В душе снова полыхнул гнев, как горящее масло прокатилась волна ярости.
Но чувство оскорбления уже гасло,  слишком  бурно  горело,  теперь там  один
пепел,  теперь даже  ощутил нечто вроде  странного  облегчения. На самом  же
деле,  сейчас  им  с  Брунгильдой  оказаться в одной  постели  -  это... это
слишком. Лучше уж с гремучей змеей или глыбой льда...
     - Не трясись, - выдавил он сквозь зубы. - Она так и  сказала?..  Насчет
замены?
     -  Да,  господин,  -  прошептала  Клотильда.  -  Да!..  Только  другими
словами...
     - Какими?
     - Господин...
     - Говори, - потребовал он.
     - Я не могу, - прошептала она в ужасе.
     - Говори, - сказал он грозно. - Или задушу.
     Она  побелела еще  больше, хотя казалось,  это  невозможно,  прошептала
умоляюще:
     - Господин,  что вы хотите  от служанки?..  Я не могу запомнить столько
умных и красивых слов!.. Но суть та же, клянусь!
     Он помолчал, грудь вздрагивала от толчков. Клотильда смотрела в грозное
лицо расширенными от  ужаса  глазами. Он, в самом деле,  может задушить,  ее
тонкая шейка хрустнет  под его сильными пальцами как цыплячья, затем швырнет
на пол и пойдет к госпоже...
     - Кто еще знает? - спросил он.
     - Никто, клянусь,  - сказала она торопливо. - Сперва  она отослала всех
служанок, заперла за ними дверь, только после этого... велела...
     Фарамунд рухнул навзничь, снова уставился в темноту  свода. Может быть,
Брунгильда поступила верно, что не явилась на ложе. Ведь это всего лишь союз
племен.  А это уже скреплено. Она захотела свободы для себя, личной свободы.
За  это  надо  уважать,  а  не яриться,  как  простолюдин.  Она  заслуживает
уважения. Да, она -  Брунгильда Белозубая, заслуживает с его стороны  больше
уважения, чем он ей выказывал.
     И все-таки одна мысль не исчезла, а только ушла глубже, затаилась. Если
бы Брунгильда не  застала его во дворе с  той девицей, то, возможно,  она не
додумалась бы заменить себя служанкой.

     Клотильда, осмелев,  придвинулась ближе. После паузы  осторожно присела
на  самый краешек ложа, готовая как испуганный воробей вспорхнуть при первом
же угрожающем движении большого и страшного человека.
     Фарамунд  лежал  на  спине,  руки  за   голову,   могучее  тело  смутно
вырисовывается в  слабо освещенной комнате.  Клотильда тихохонько приподняла
одеяло и робко скользнула на ложе.
     Они лежали некоторое время молча. Фарамунд рассматривал тьму под низким
сводом,  смутно  белеющие  потолочные балки. Когда  в  окно  врывался  порыв
свежего  воздуха,  пламя  светильников  колебалось,   балки  то  становились
мертвенно белыми, словно  кости  громадных допотопных животных, то пропадали
вовсе в черноте.
     И все же,  несмотря на успокаивающие мысли,  разумные и правильные, все
та  же странная  злость, смешанная с таким же странным облегчением, внезапно
снова  без  всякого предупреждения  начинала вздымать грудь,  жгла сердце, а
череп  раскалялся,  как  в  горне.  Он  начинал  часто  и   свирепо  дышать,
спохватывался, снова всматривался в балки, рассматривал и считал щели...
     Клотильда  лежала  тихая,  как забившаяся  в подполье  мышь.  Когда  он
замечал  ее блестящие  от  страха  глаза,  то  видел,  что  его  тело  снова
напряжено,  как  тетива на луке, спохватывался, поспешно  распускал мышцы. А
через  мгновение  замечал,  что  кулаки  снова  сжимаются  до  хруста,  ноги
напрягаются для прыжка, а мышцы рук готовы наносить и принимать удары...
     Тоненький молящий голосок Клотильды раздался неожиданно:
     -   Господин,   мне   страшно...  Пожалуйста,   вам  надо  успокоиться!
Перевернитесь на живот, я вам помну спину. Это поможет отдохнуть...
     Она стыдливо отводила глаза,  когда он, в самом деле, лег на живот. Над
собой  он  услышал  облегченный вздох. Служанка трусила,  страшилась, что он
вспомнит о ее присутствии и попросту убьет, все же сочтя себя оскорбленным.
     Ее  маленькие, но цепкие пальцы принялись старательно  разминать плечи,
спину. Он уткнулся лицом в подушку.
     - Так лучше? - прожурчал ее тихий голосок.
     - Хорошо, - буркнул он.
     - Я училась,  - похвасталась она, чуть  осмелев. - Все римские патриции
держали у себя массажистов. У женщин тоже были... слепые, правда.
     - Почему слепые? - удивился он.
     - Чтобы не видели, - пояснила она.
     Ее пальцы мяли, терли, встряхивали, он чувствовал, как усталость и даже
горечь выходят из тела,  вымываются, испаряются, он снова почти свеж, словно
не было этой нелепой изнуряющей церемонии свадьбы,
     Она  промяла  и  заставила  жить заснувшие мышцы плеч,  он сам  ощутил,
насколько они у  него широкие и  массивные, пробудила группы мускулов спины,
вдоль  хребта  пошла горячая  кровь, потерла и пощипала  ягодицы, что  почти
омертвели от постоянного подпрыгивания в седле, отыскала и встряхнула каждую
жилку в ногах и даже в пальцах.
     Потом  он слышал,  как  она  неслышно  встала, а когда его  нога  снова
оказалась в  ее  руках,  он слышал  легкие  щелчки,  пальцам  было  горячо и
щекотно.
     -  Ногти,  как у медведя, - сказала она со смешком. - По деревьям можно
лазить... Теперь сапоги можно шить на размер меньше!..
     Повинуясь  ее  руке,   он  расслабленно  перевалился   на  спину.  Злое
напряжение растворилось, сильное тело лежало спокойно, он чувствовал, что он
в любой момент может взметнуться в прыжке  прямо  с постели, но теперь мышцы
сами по  себе не сокращаются, не стягиваются в узлы, от которых болят и едва
не рвутся сухожилия.
     Она разминала ему плечи,  потом кончики ее пальцев пробежали по широким
пластинам  его  груди. Он сам знал, что они  похожи на римские медные  латы,
выпуклые  и  массивные, но  ее маленькие сильные  пальцы взялись встряхивать
умело, кровь из глубин поднялась наверх,
     Ее  небольшие груди с  острыми, как у  козы, сосками, черными  в слабом
свете,  двигались в  такт  ее  мерным неторопливым  движениям.  Она  сидела,
обхватив ногами его бедра, он  чувствовал ее нежное тепло. Пальцы разминали,
гоняли   кровь,   он   наконец-то   ощутил,  как  страшное  напряжение  ушло
окончательно,  вытянулся в  сладкой истоме, чувствуя себя  сильным, могучим,
отдохнувшим зверем...
     - Ой, - сказала она. В ее голосе послышался смешок пополам с испугом. -
Рекс, мне так трудно дотянуться...
     Ему  не  надо  было скашивать глаза вниз, чтобы понять, что она имеет в
виду.  Он чувствовал  ее мягкий  горячий живот, когда  она наклонялась  всем
телом,  и когда вся разбуженная  кровь освобожденно ринулась в гениталии, он
зарычал,  схватил ее  и,  быстро перекатившись,  навис  над  нею, огромный и
распаленный.
     - Ой, рекс...
     Она вскрикнула тонко и жалобно.  Он взял ее грубо, жадно, по-звериному.
И быстро.  После чего отвалился в сторону, застыл, раскинув  руки и глядя на
проступающие   в  слабом  рассвете   балки.  Клотильда  лежала   тихая,  как
затаившийся  зверек. Ему почудилось, что она не то тихонько плачет, страшась
его  разбудить неосторожным движением, не то вздрагивает от пережитого ужаса
и украдкой ощупывает себя: целы ли косточки.
     Потом краем  глаза он  видел смутное движение. Клотильда встала, ночную
рубашку прижимала  к  груди,  прикрывая наготу. Лицо ее похудело,  выглядело
изможденным. Глаза ее казались темными пещерами.
     -  Рекс, - прошелестел ее голосок. - Я была...  девственницей. Так  что
простыню... пусть видят.
     В ночной  тишине  ее босые ступни  прошлепали отчетливо, словно к двери
побежал утенок с мокрыми перепончатыми лапками.

Глава 28

     Через  час в  спальню ворвались  хохочущие гости. Фарамунд в это время,
обнаженный до пояса, умывался из кадки, а в другом конце зала трое служанок,
среди  которых  была и Клотильда, расчесывали необыкновенные  золотые волосы
Брунгильды Белозубой.
     Во  главе гостей шествовал  Тревор. Его  опередили Вехульд и Унгардлик,
разом ухватили простыню,  завопили ликующе, вскинули ее  как знамя. Фарамунд
видел, как Брунгильда вздрогнула, ее огромные глаза на миг повернулись в его
сторону, в следующее мгновение она словно отпрянула в отвращении.
     А что я  должен был делать,  спросил ее молча Фарамунд. Он сцепил зубы,
только плескал воду в лицо  и на грудь с такой силой, что  гости отпрянули с
веселыми воплями.
     - Эту  простыню можно  как знамя! - орал Вехульд ликующе. - Рекс, можно
мне  отодрать  кусочек?  Говорят,  это  как  амулет,  чтобы  всегда  быть...
всегда!.. ха-ха!!..
     - И мне!..
     - Ага, ему - да!..
     - Ты на что намекаешь?
     Фарамунд с гадливостью слушал пьяные  вопли и поздравления. Похоже, пир
продолжался всю ночь, и, судя по всему, они готовы пьянствовать и дальше.
     Как был мокрый до пояса, он направился к Брунгильде. Еще  издали видел,
как  она  напряглась,  подобралась.  Служанки  хихикали,  смотрели  на  него
влажными зовущими глазами, добрыми, как у коров. Только  Брунгильда смотрела
прямо  перед  собой, да  еще Клотильда отводила  взгляд, ее руки старательно
работали гребнем.
     - Дорогая  Брунгильда,  -  сказал  он ровным  голосом.  - Мне этот  пир
надоел. Мы сегодня же отправляемся в мои владения. Там  у меня  масса дел...
что требуют моего присутствия.
     Она напряглась, бледная и  с темными кругами под глазами. Она выглядела
изнуренной,  словно, в  самом деле,  он  всю  ночь  ее  терзал, насыщая свою
похоть. С обескровленных губ слетело едва слышное:
     - Мой супруг... но ты намеревался идти на войну, оставив меня здесь...
     - Я передумал, - сказал он грубо. - Моя супруга должна жить в Римбурге.
Это настоящая каменная крепость. Кстати, этот  маленький бург тоже  остается
твоим... хотя, думаю, лучше здесь оставить хозяевами Тревора и Редьярда.
     После  короткой  паузы  она  взглянула  в  его   суровое  лицо,  словно
вырезанное из серого гранита. Челюсть Фарамунда выдвинулась вперед, в глазах
блистали крохотные молнии, выдавая приближение грозы.
     - Да, мой супруг, - ответила она.
     - Я велю собираться в дорогу, - сообщил он.
     Она снова сказала безжизненно:
     - Да, мой супруг.
     Он видел, что она  по-прежнему брезгливо не называет его по имени, зато
теперь всячески подчеркивает для гостей и служанок свой статус.

     Они  выехали в тот  же  день, в полдень. Вечно затянутое темными тучами
небо  просветлело,  По светлому пятну, что медленно двигалось по ту  сторону
туч, можно было  угадать, где находится солнце. Когда отряд выехал из ворот,
в щель между тучами на землю упал прямой, как огненный меч, солнечный луч.
     Волосы Брунгильды вспыхнули так неистово, что Фарамунд  отшатнулся. Его
воины  забормотали, он  подумал, что творят  оберегающие  заклинания, но  их
глаза были  полны восторга. Стройная  и  прекрасная, она блистала  верхом на
белой лошади, как создание небес. Ослепительно  чистая, одухотворенная  - он
понял, что  уж ее  никогда не  коснутся  обвинения в  колдовстве  или черной
магии.
     Он поспешно отвел  взгляд, жеребец уловил немой наказ, понесся во главе
отряда. Сзади загрохотали копыта, судя по стуку, догонял на громадном  коне,
похожем больше на слона,  грузный Громыхало, еще не просохший от пьянства  и
обжорства.

     -  Рекс, - крикнул он, - мы сразу к передовым  отрядам или... продолжим
свадьбу?
     Фарамунд  вздрогнул.  Громыхало   прав,  ему  надо  думать  об  обороне
захваченных  рубежей, о подавлении мятежей, о налогах, о закупке  оружия,  о
выделке шкур для кожаных лат, но его череп распирает от мыслей о Брунгильде,
которая  сверкает  в середине отряда,  как редкая  драгоценность в  перстне.
Перед  глазами  вместо  крепостных  стен,  на  которые взбираются  его люди,
всплывает ее белое лицо  с негодующими глазами,  а  вместо  воинского  клича
слышит ее гневный голос.
     Опомнившись, он слышал теперь и конский топот, и перезвон удил, и скрип
седел.  Громыхало  все  еще  смотрел  в   ожидании  ответа.  Рот  его  начал
открываться, глаза стали крупные как у рака.
     -  Задумался,  - ответил Фарамунд  с неловкостью. - Конечно же, завезем
Брунгильду,  а  потом  к  войскам...  Как  только  зима  пройдет,  продолжим
двигаться на юг. А то и раньше...
     Громыхало некоторое время ехал  молча, посапывал.  Кони обнюхивались на
ходу, над головой проплывали покрученные узловатые ветки.
     -  С повозкой  бы тут намучались, -  сказал Громыхало неожиданно. - То,
что тебе Брунгильду удалось уговорить ехать верхом...
     - Уговорить? - буркнул Фарамунд. - Она настояла, что поедет верхом!
     -  Неужели? - изумился Громыхало. - Удивительная женщина! Ее  сестра...
пусть ей место будет по правую руку их бога, коней побаивалась. А эта скачет
так, что все рты разевают! Воины ее уже полюбили.
     Фарамунд отмахнулся, сердце заволокла печаль при одном упоминании имени
Лютеции. Но и стало приятно, что воины любят Брунгильду, что восхищаются  ею
не потому, что она его жена, даже не за божественную красоту, что понятно, а
вот за эту неприхотливость, за умение легко переносить тяготы пути.

     А то и не замечать их вовсе.

     Когда выехали из леса, открылось бескрайнее море клубящегося тумана. Из
этого моря  вдали поднималась  высокая каменная стена. Крыши  Римбурга плыли
через туман, разрезая белесые  клубы, как корабли разрезают волны. Земля, не
скрепленная  корнями  деревьев, расползалась  под  конскими  копытами.  Ноги
скользили, всадники вскрикивали, ругались.
     Странно  было  видеть  плывущих,  как  лебеди  по  озеру,  всадников  с
торчащими впереди конскими головами,  ниже туман съедал  все. Часто  тот или
другой  конь  оступался,  из белесого  месива  выплескивалась  бурая  грязь.
Фарамунд уже не отряхивался, город близок.
     В  крепостные ворота  они с  Брунгильдой въехали стремя в стремя. А  на
центральной площади перед дворцом  префекта их  встретила челядь, Брунгильду
встретили  ликующими  воплями.   Громыхало  ревниво  выругался,  на  хозяина
внимания почти не обращают!
     Фарамунд соскочил  с  коня,  протянул руки к Брунгильде. Он поймал  тот
миг, когда она попыталась сойти сама, подхватил, невольно замер, держа почти
на вытянутых руках, но все еще не опуская на  землю. Ноздрей коснулся нежный
запах,  чистый,  словно  ветер  донес  запах  горных  цветов.  Она  невольно
ухватилась за его плечи. Их глаза встретились, он с трудом оторвал взгляд от
ее  чистого  лица,  золотых локонов,  выбившихся из-под  капюшона,  медленно
опустил ее на землю.
     Брунгильда кивнула одному из слуг:
     - И ты здесь, Регулий?..  Рада  тебя видеть. Ты  и  здесь  смотришь  за
лошадьми?
     -  Точно,  -  ответил  слуга. Он расплылся  в  широкой улыбке,  показав
щербатые  зубы.  - Здесь хорошие кони...  Я  одну  лошадку  тут  для вас уже
присмотрел... Огонь, а не конь!

     Брунгильда  так  мило  улыбнулась этому  старому  пню,  как  никогда не
улыбалась Фарамунду.
     Подошел Громыхало, его  глаза проследили, как Брунгильда легко пошла по
мраморным ступенькам, ведомая слугой.
     -  Ее сразу приняли  как хозяйку, - сказал он с удивлением. - Что-то  в
ней есть!..
     - Наверное, - пробормотал Фарамунд. - Злая только слишком...
     -  Злая?  - удивился Громыхало. - Да она  -  ангел!  Все  в  нее  сразу
влюбились!.. Правда, это  ангел с зубками...  Ха-ха!  Недаром  и прозвище  -
Белозубая...
     -  Она свои зубки  пускает  в ход слишком часто,  - сказал Фарамунд.  -
Ладно, ветер с севера, вот-вот снег пойдет  так, что  завалит все дороги. Но
сейчас, пока земля подсохла, нам можно вернуться к передним войскам.
     Громыхало удивился:
     - Ты не собираешься перезимовать здесь? С молодой женой?
     - Как у нас с запасами? - спросил Фарамунд, игнорируя вопрос. -  Теперь
все не так  просто. Уже не пограбишь, вокруг  свои.  Если  мяса мало,  пошли
людей  в  лес.  Когда  подъезжали  к  бургу, спугнули стадо  свиней голов  в
полсотни! А вчера нам  дорогу перешло  стадо  оленей в двадцать голов.  Рыбу
можно ловить круглый год...
     Громыхало покачал головой:
     -  Всего  хватает. Потратиться, правда, пришлось... Не  понимаю,  зачем
было платить, если можно отнять? Но платили, как ты и приказал.
     - Голодные уйдут  от  нас, -  буркнул Фарамунд.  - А  я  хочу, чтобы от
других уходили ко мне.
     - Как скажешь. Будем укреплять город?
     - Зачем?
     Громыхало пожал плечами:
     - Теперь  Римбург становится  самым главным городом франков. Сюда будут
нацелены основные удары. Но если надстроить и укрепить городскую стену... мы
ее  малость порушили, то захватить нас будет не просто. Если же  с каменными
башнями, бойницами... Понадобится целая армия. А пока армию соберут, то и мы
успеем собрать не меньше.
     Фарамунд развел руками:
     - Ты прав, прав. Но кто сказал, что мы будем сидеть здесь?.. Как только
растает  снег, и земля  чуть подсохнет, мы двинемся вслед за  птицами.  Нет,
навстречу тем нашим птицам, что  улетали в теплые  края!  Посмотрим, что там
такое необыкновенное...
     В   голосе   его  прозвучала  боль.  Громыхало   отвел   глаза,   сопел
сочувствующе. Все знали, что в южные земли хотела попасть Лютеция, там у нее
родня, и Фарамунд неистово собирал войска, чтобы проложить для нее дорогу...
Но, наверное, тяга к дальним землям остается в человеке...
     - Хорошо,  -  сказал  Громыхало  деловито, - но  и  зимой  не  придется
дремать... Совсем рядом бург Теодидриха, который мы  обошли, а там собралось
много  отважных  воинов. Они нам  не  присягнули! Стоит нам удалить еще хоть
десяток воинов из Римбурга, они тут же опрокинут нас. Еще за рекой, примерно
в трех конных переходах  начинаются земли кимвра Фридриха. У него и крепость
надежная, и людей много. К тому же он в родстве с Менгесом  и