ной  жизнью  страны.  И  Ленин  назначает  Кобу  во  все  важнейшие
комиссии, как правило, отправляя туда  и  Троцкого. Коба воюет там с великим
Львом,  давая  Ленину  возможность быть  беспристрастным  арбитром.  В  свое
отсутствие Ленин часто поручает Кобе  вести заседание  правительства.  Таков
теперь Коба -  член Политбюро  и Оргбюро, дважды нарком,  представитель ЦК и
Реввоенсовета на Петроградском, Западном  и  Южном фронтах. И  если добавить
сюда еще все комиссии...
     Впоследствии на XI съезде  партии видный большевик  Е. Преображенский с
изумлением отметил  необъятную власть,  которую сосредоточил Ленин  в  руках
Кобы:  "Возьмем,  например,  Сталина, члена  Политбюро  и  Оргбюро,  который
является  в  то  же  время  наркомом двух наркоматов. Мыслимо ли, чтобы один
человек был в состоянии отвечать за работу двух комиссариатов и, кроме того,
работать в Политбюро, в Оргбюро и десятке комиссий?"
     Но  Ленин не  отдал  любимца: "Нам нужен человек, к  которому любой  из
представителей  нации мог  бы  подойти и подробно  все  рассказать.  Где его
разыскать? Я думаю,  Преображен-ский не мог  бы назвать  другой кандидатуры,
кроме товарища Сталина. То же относительно Рабкрина... Нужно, чтобы во главе
стоял человек с авторитетом, иначе потонем в мелких интригах".
     В мае 1919 года, уже  подходя к Самаре,  Колчак потерпел сокрушительное
поражение.  И  это была  не  временная  неудача.  Ленин  дает  телеграмму  в
Реввоенсовет  5-й армии, сражавшейся с Колчаком: "Ручаетесь ли вы, что слухи
о разложении колчаковцев и массовом переходе к нам не преувеличены?"
     Слухи  подтверждались.  Опять (в  который  раз!)  большевики  выстояли.
Ирония  судьбы: именно  в то время, когда начало  таять могущество  Колчака,
произошло  долгожданное  объединение:  Юденич  и  Деникин  признали  Колчака
Верховным правителем России.
     Воспользовавшись  тем, что главные  силы  большевиков были оттянуты  на
восток,  Юденич  внезапным  ударом  прорвал фронт на северо-западе  и  начал
наступление  на Петроград. Силы  его  были крайне  малочисленны (всего  один
корпус), но его агенты проникли в окружавшие Петроград  гарнизоны и готовили
восстание, которое должно было поддержать дерзкий прорыв.
     Юденич  стремительно  приближался к городу.  Глава Петрограда  Зиновьев
впал  в совершеннейшую  панику. "Средних  настроений Зиновьев  не знал. Либо
"седьмое небо", либо диван: он ложился на диван и вздыхал", - писал Троцкий.
     Рассчитывать на Зиновьева Ленин  не может. В Петроград он посылает Кобу
с грозным мандатом - "для принятия всех необходимых и экстренных мер".
     Петроград  ждал  прихода Юденича.  19  мая  Коба  прибыл  в  город.  Он
действовал  привычно.   Электричество  отключено  -  при  свечах  обыскивали
квартиры "бывших". Расстреливали заложников: аристократов, офицеров, царских
бюрократов, священнослужителей. Петроград  погрузился  в  безумие  -  кровь,
кровь.  Внутри  города сопротивление было  сломлено,  но  12  июня  восстали
гарнизоны двух фортов под Петроградом - Красная Горка и Серая Лошадь.
     Коба понимает: если немедленно не принять меры, вспыхнет пламя. Корабли
Балтийского  флота  были  подтянуты  к  мятежным  фортам,  и  уже   15  июня
одновременным ударом с моря и суши мятеж подавлен.
     "Быстрое взятие  Красной Горки  объясняется самым грубым вмешательством
со  стороны моей...  в  оперативные дела,  доходившим  до отмены  приказов и
навязывания своих собственных.  Считаю  своим долгом заявить, что я и впредь
буду действовать таким образом", - гордо телеграфирует Коба Ленину.
     Натиск белых захлебнулся. Но  в октябре  Юденич  начнет  новое  грозное
наступление на Петроград. Ленин  уже решит сдать бывшую столицу,  но Троцкий
отстоит  город. Коба  в это  время будет  на  Южном фронте,  но впоследствии
сталинские  историки исправят  ситуацию -  в своих сочинениях  объединят оба
наступления  Юденича,  и Коба станет  единственным спасителем революционного
Петрограда.
     Все это время Коба не забывал  периодически колоть Троцкого и требовать
отстранения его от армии. И Ленин мог заметить, как Лев, огрызаясь, все чаще
становился смешным и мелочным. Например,  он  пожаловался  Ленину: Коба пьет
"вино из кремлевских подвалов... и на фронт может дойти слух - в Кремле идет
пьянство..."
     Но Коба  с усмешкой объяснил: "Что  делать, мы,  грузины,  без  вина не
можем".
     "Вот видите, грузины не  могут без вина", - с  улыбкой передал Троцкому
Ленин.
     Во второй половине 1919 года последовал удар с  юга. Деникин повел свои
войска  на  Москву,  рассчитывая  соединиться  с  армией Колчака.  В  начале
сентября  Кобу,   как  признанного   "специалиста  по   катастрофам",  Ленин
отправляет на Южный фронт - сражаться с Деникиным.
     В конце сентября Деникин взял Курск, в октябре - Орел.
     Белые  приблизились  к  столице. Москва была  оклеена призывами "Все на
борьбу с Деникиным!". Но вскоре странно повторилась история Колчака: подходя
к Москве, Деникин был остановлен. Октябрь стал роковым для генерала.
     В конце октября Деникин потерял Орел. Началось отступление Белой армии.
     Коба выполнил  свою  роль. На  его Южном фронте  был  создан знаменитый
конный корпус  под водительством бывшего  царского вахмистра  Буденного. Его
конники  разгромили  отборные  казачьи части  генералов  Мамонтова и  Шкуро.
"Захвачена масса трофеев, все бронепоезда противника... Ореол непобедимости,
созданный  вокруг имен Мамонтова  и Шкуро, развеян",  -  телеграфировал Коба
Ленину.
     Корпус Буденного  беспощадно терзал деникинскую армию, откатывающуюся к
Черному морю.
     К началу 1920 года гражданская война была выиграна большевиками.
     Закончилась история Колчака: он  отступил в Сибирь, его  разбитая армия
растаяла. Милостью Чехословацкого легиона бывший  Верховный правитель России
получил железнодорожный вагон, в котором доехал до Иркутска. Но в городе уже
были  большевики.  И  в  обмен  на  право беспрепятственно  покинуть  Россию
чехословаки выдали им несчастного адмирала.
     Спокойно  выслушав  приговор о  расстреле,  Колчак  попросил  дать  ему
выкурить последнюю трубку.
     На рассвете взвод красноармейцев расстрелял адмирала. Его тело спустили
в прорубь Ангары.
     Между  тем  отступивший  в  Крым  Деникин  снял   с  себя   обязанности
главнокомандующего  Добровольческой армией. Его пост  занял  барон Врангель,
продолжавший удерживать полуостров. Крым  стал  последним  очагом исчезающей
России.
     Большевики заняли Украину.
     Невероятное свершилось:  полуголодные,  в  нищем обмундировании,  часто
попросту без сапог,  красные победили  лучших царских генералов, регулярную,
великолепно экипированную Белую армию, отборные казачьи части. Как произошло
это чудо? Почему на победоносном пути к Москве и Колчак, и  Деникин внезапно
останавливались и были разбиты?
     В своей книге "Ледяной поход" белогвардейский офицер Роман  Гуль писал:
"К белым народ не хотел идти - ведь мы были господа... Мужик нам не верил...
В этом была беда мужика  и  всей  России..."  Большевикам помогла все  та же
сословная  ненависть. Как только возвращались  господа, мужики забывали  обо
всех  притеснениях  большевиков.  Да  и господа  старались - восстанавливали
царские  законы, отбирали  у  крестьян землю. Мощь армий Деникина и  Колчака
была уничтожена беспощадной крестьянской войной, полыхавшей у них в тылу.
     К тому же  белых подвела древняя российская  беда: воровство. Деникин в
своих  воспоминаниях  жаловался,  что  "после  славных побед  под  Курском и
Харьковом...  тылы Белой армии были забиты составами поездов, которые  полки
нагрузили   всяким   скарбом".  Следует  добавить:   скарбом,  отобранным  у
населения.
     "Насилие и грабежи, - печально напишет  Деникин, - пронеслись по  всему
театру  гражданской  войны, не раз  стирая  черту,  отделяющую спасителя  от
врага".
     Монархист Шульгин,  один  из  инициаторов  Белого движения,  насмешливо
предлагал переиначить знаменитую воин-скую  песню царской  армии "Взвейтесь,
соколы, орлами" на "Взвейтесь, соколы, ворами".
     Другая вечная  беда  -  ревнивая  нелюбовь  соратников  друг  к  другу.
Врангель весьма  не  любил  Деникина,  и  тот платил  ему тем же; бесконечно
грызлись генералы и в стане Колчака, и в армии Юденича...
     И еще одно, губительное для белых, обстоятельство. У  них было чувство,
которое  они  не  могли в  себе  подавить:  они  убивают  соотечественников,
братьев,  "своих".  У  большевиков,  у  Кобы,  у  Ленина  этого  чувства  не
существовало:  их  народом  был   мировой  пролетариат,  воевали  они  не  с
соотечественниками, а с  "эксплуататорами"  и убивали  их ради  счастья всех
обездоленных людей на земле. Так учили красных солдат политкомиссары.
     "Я  хату  покинул,  пошел  воевать,  чтоб  землю в  Гренаде  крестьянам
отдать", - пелось в популярнейшей советской песне.
     Страна,  обескровленная  братоубийственной войной, лежала в развалинах.
Но  "чем хуже, тем лучше". Ибо  сбылась  мечта, о которой  пели большевики в
"Интернационале": в беспощадной войне  до основанья был разрушен мир прежней
России. Погибла царская семья,  были истреблены  или бежали за границу самые
знаменитые  фамилии...  И  был  совершенно  уничтожен  старый  уклад  жизни.
Остались полунищие люди, остался "голый человек на голой земле".
     Теперь можно было начинать строить новый большевист-ский мир.
     Победа  в  войне  заставила  Ленина  думать  об  отношениях  с  другими
странами. Прежде  всего надо  было выводить  страну  из  всемирного бойкота.
Красный террор уже компрометировал режим, не вызывал он радости и у западных
социалистов.
     В начале 1920 года была отменена  смертная  казнь по приговорам ВЧК. Но
это была акция для Запада. Ночь, когда вошло в силу это постановление, стала
самой ужасной. Власть не собиралась выпускать своих врагов - в  тюрьмах было
расстреляно множество "бывших". Милость обернулась кровью.
     Коба выучит и  это:  врага можно простить, но  предварительно его  надо
уничтожить.
     ПРОСЬБА ОБ ОТСТАВКЕ
     Уже с осени 1919 года Коба начинает писать язвительные заявления в ЦК и
Ленину. Он просит об отзыве  с фронта: "Во-первых, я немного переутомился...
да будет  мне позволено на известный период оторваться от бурной, не знающей
отдыха, фронтовой работы в  опаснейших  пунктах и немного сосредоточиться на
спокойной работе в тылу (я немного  прошу, я  не  хочу отдыха где-нибудь  на
даче, я добиваюсь только перемены работы - это будет отдых)".
     Телеграмма Ленину: "Еще раз напоминаю о моем требовании отозвать меня и
прислать  другого,  заслуживающего доверия  ЦК.  В случае упорства  с  вашей
стороны вынужден буду уйти сам..."
     Он  непреклонен, ворчит, показывает, как обижен отказами ЦК отправить в
отставку его врага Троцкого, и  потому не желает быть более "специалистом по
чистке  конюшен военного  ведомства".  На  самом  деле  он уже  понял: война
выиграна.  Все эти  красные конники с их наградами  завтра ничего  не  будут
стоить, как и сам Троцкий с его высшим военным постом. Теперь надо спешить в
тыл. Власть теперь там, в тылу!
     Коба  ошибся:  война не  кончилась.  В  конце  апреля 1920  года напала
Польша. Она не сделала этого раньше, когда большевики были на краю пропасти,
когда  подобный удар был бы  смертелен - тогда поляки боялись победы царских
генералов, возврата Российской империи, лишившей независимости их родину.
     Война началась  снова.  И  тотчас  была  восстановлена смертная  казнь.
"Всякий негодяй, который будет  уговаривать к отступлению, будет расстрелян.
Всякий солдат, покинувший боевой пост, будет расстрелян" (Троцкий).
     Поляки дошли до Киева и были отброшены.
     Весной 1920 года в Берлине произошел путч военных. Он был разгромлен, и
Ленин решил, что события  повторяются: в Германии повержен "немецкий генерал
Корнилов", и, следовательно, на повестке дня немецкий Октябрьский переворот.
Ленин объявляет IX съезду партии: "Недалеко время,  когда мы будем идти рука
об руку с  немецким советским правительством..." Вот  почему после того, как
Красная армия прогнала поляков  с Украины, Ленин выступил  за  поход  против
Польши, чтобы через нее идти на помощь будущей Германской революции.
     Коба,  жаждущий  вернуться   в  Москву,   выступает  против  "некоторых
товарищей, которые, не  довольствуясь обороной нашей республики... горделиво
заявляют,  что  они  могут  помириться лишь на красной  советской  Варшаве".
Против войны и Троцкий, знающий, как устала армия. Но Ленин неумолим.
     В    начале    июля   пятидесятитысячная   армия    под   командованием
двадцатисемилетнего Тухачевского двинулась со Смоленщины. "Даешь Варшаву!" -
любимый лозунг тех дней. Покрывая по двадцать километров в день, солдаты шли
в поход за мировой революцией.
     В   грязных   обмотках,   в   драных  сапогах   и   лаптях,  часто  без
обмундирования, они  дошли до Вислы. С  ближайшего холма уже  виднелись дома
Варшавы. Но крестьяне, у которых отбирали хлеб, почему-то не были в восторге
от их присутствия. Не подняли ожидаемое восстание и немцы.
     Между тем поляки пришли в себя и начали отчаянно обороняться.
     Коба сражался на  юге. Он был комиссаром - возглавлял южную группировку
вместе с командармом Егоровым. Первая Конная армия Буденного была их главной
силой. Троцкий,  пытаясь усилить  атаки  Тухачевского, приказал передать ему
конницу  Буденного.  Коба отказался -  он  уже  разучился таскать для других
каштаны из огня.  У него свои грандиозные планы. Он решает захватить  Львов,
оттуда ударить на  Варшаву, которую безуспешно пытается взять Тухачевский, и
далее  через  Австрию  стремительно  ворваться  в  Германию  -  поддерживать
революцию.  В  результате  и армия  Тухачевского,  и армия  Кобы  с Егоровым
отброшены в Россию. Но Ленин простил Кобе и это.
     Пока  воевали  с  Польшей,  Врангель  вышел  из  Крыма   и  оккупировал
прилегающие  районы. В  августе  1920  года  было решено  объединить  армии,
действующие против  Польши, в  составе Западного  фронта,  под командованием
Тухачевского  и  одновременно  создать Южный фронт для  борьбы с  Врангелем.
Ленин предложил Кобе срочно сформировать командование Южного фронта: "Только
что провели в Политбюро разделение фронтов,  чтобы вы исключительно занялись
Врангелем.  Опасность  Врангеля  становится громадной,  и  внутри ЦК  растет
стремление  заключить  мир  с буржуазной  Польшей.  Я вас  прошу внимательно
обсудить положение с Врангелем, дать ваше заключение".
     Но  Коба  рвется в  Москву. И  отвечает почти грубо:  "Вашу  записку  о
разделении фронтов  получил. Не следовало бы Политбюро заниматься пустяками.
Я  могу  работать  для  фронта максимум  две  недели, нужен  отдых,  поищите
заместителя..."   Знакомый  тон  храброго  служаки,  обиженного  постоянными
кознями врагов. И Ленин его жалеет. Отзвуки этой жалости - в письме к Иоффе:
"Например, Сталин... судьба не дала ему ни разу за три с половиной года быть
ни наркомом РКИ, ни наркомом национальностей".
     Ленин исправляет судьбу. В сентябре он отзывает верного Кобу в Москву.
     Но  Коба спешил в тыл не только  к  власти. Ему за сорок, пора устроить
очаг. Его  юная жена ждала  ребенка. И давно пора забрать  из Грузии другого
ребенка  -  полузабытого  сына,  рожденного  в  той,  навсегда  исчезнувшей,
жизни...
     Уже  в Москве он  узнает, как пал Крым. Его защищали линия неприступных
окопов  и топь "гнилого озера"  Сиваш. Ударом в лоб  лавина  красных солдат,
используя горы трупов как прикрытие, ворвалась на полуостров.
     И опять постигал Коба главные уроки: Троцкий  умеет не щадить людей - и
оттого добивается побед...
     Когда-нибудь  я  напишу подробно об исходе из  Крыма:  столпотворение в
порту,   посадка   на  корабли,   уходившие  в   Константинополь,   отчаяние
остающихся...  и  мой  отец - здесь,  на  пристани,  решивший не уезжать  из
России. И как удалось ему уцелеть потом... ибо потом в Крыму началась резня.
Бела Кун,  вождь Венгерской революции, спасавшийся в России, писал: "Крым  -
это бутылка, из которой ни один контрреволюционер не выскочит. Крым отстал в
революционном развитии на три года, но мы быстро подвинем его".
     И Коба увидел:  подвинули.  Месяцами  стрекотали  пулеметы, люди  гибли
тысячами.  Расстрелянных бросали  в старые  генуэзские  колодцы.  Заставляли
будущие   жертвы   самих  рыть  себе  могилы.   Трупный   смрад  стоял   над
полуостровом... Но Крым от белых очистили.
     "Учимся понемногу, учимся"...
     В  конце  года  Кобе  пришлось  пережить  еще  один триумф  Троцкого  -
празднование трехлетия Октября. Праздновали шумно,  ибо годовщина  совпала с
победой  в гражданской войне,  с окончательным завоеванием  страны. Устроили
грандиозное зрелище: "Ночь взятия  Зимнего дворца" с участием балета, цирка,
солдат.  Начали с выстрела  "Авроры".  Но  вместо того  чтобы повторить свой
единственный исторический выстрел, "Аврора"  начала палить  непрерывно -  не
было  сигнала  прекратить,  отказал  телефон.  Только  гонец  на  велосипеде
прекратил безобразие.
     А  пока  под  грохот "Авроры" красногвардейцы рванулись на  штурм через
баррикаду,  за которой прятались балерины, исполнявшие роли  бойцов женского
батальона,  и  циркачи,  игравшие  юнкеров.  Дворец  осветился.  За   белыми
занавесками  в  окнах возникли тени,  воспроизводившие бой. Бой  силуэтов! В
финале все прожекторы устремились на красное знамя, взвившееся над Зимним.
     На это представление были приглашены главные участники переворота. Кобу
не  позвали.  А  потом была череда  заседаний,  газеты печатали воспоминания
героев Октября. И нигде - имени Кобы.
     Но Коба был спокоен. Он знал: прошлое умерло вместе с  Великой утопией.
Осталось   только  балетно-цирковое  представление   с   обезумевшей  пушкой
"Авроры". И тени.
     ЛЮБОВЬ ВОЖДЯ
     Ленин знал, как все это несправедливо.  Он любил Кобу. Он знал,  что  и
Троцкий,  и все эти партинтеллигентики только  стараются быть жестокими,  но
жестокость у  них - ненатуральная,  истерическая. Как и любовь к  революции.
Недаром Зиновьев сказал: "Революция? Интернационал? Это  великие события, но
я разревусь,  если  они коснутся  Парижа".  Коба жесток  истинно,  как  сама
революция,   груб,   кровав,  коварен,  как   революция...   И  простодушен,
примитивен, как  революция. Ради нее он сожжет не только  Париж - весь  мир.
Таков  образ Кобы, созданный  для Ленина... самим Кобой.  Образ, который так
нравился  Ленину.  И еще была важная  причина:  истинный  революционер, Коба
никогда не забывал выказать презрение  к картинному революционеру Троцкому -
вечному брату-врагу Ленина.
     Едва вернувшись с фронта, любимец  Ленина опасно заболел. В майские дни
1921  года  Коба  умирал, его свалил  острый  приступ гнойного  аппендицита,
истощенный организм мог не выдержать. Что он знал в жизни - ссылки, побеги и
метания, сначала по тюрьмам, потом по фронтам... И работа, работа, работа.
     Из воспоминаний врача В. Розанова: "Операция была очень тяжелой, помимо
удаления аппендикса  пришлось сделать широкую резекцию  слепой кишки,  и  за
исход ручаться было трудно".
     Федор  Аллилуев:  "Решились  оперировать  под  местным  наркозом  из-за
слабости больного. Но боль заставила прекратить операцию, дали хлороформу...
Потом он лежал худой и бледный как смерть, прозрачный, с отпечатком страшной
слабо-сти".
     Розанов: "Владимир  Ильич  ежедневно два раза утром и вечером звонил ко
мне в  больницу. И  не только  справлялся  о  здоровье Сталина, но  требовал
самого тщательного доклада".
     После  операции,  когда  опасность  миновала,  Ленин  лично  обсудил  с
Розановым отдых Кобы - потребовал отправить его в родные горы, на Кавказ, "и
подальше, чтобы никто не приставал".
     К 1921  году его родной Кавказ был вновь завоеван большевиками. Сначала
пали Армения и  Азербайджан, потом приш