ел  конец независимой  Грузии. Старые
знакомцы Кобы Чхеидзе и Церетели отправились в эмиграцию.
     В последние дни мая едва вставший с одра болезни Коба выехал на лечение
в Нальчик. Почти месяц  приходил в себя -  дышал горным  воздухом.  Только в
начале июля по просьбе  Орджоникидзе он отправился в Тифлис, где  шел бурный
пленум Кавказского бюро большевистской партии. Там Коба поддержал преданного
ему Серго.
     В Тифлисе через много лет он увидел мать. И сына.
     Заботливый Ленин  4  июля  высылает сердитую  телеграмму  Орджоникидзе,
спрашивает:  по  какому  праву  Кобу  оторвали от  отдыха,  просит  прислать
заключение врачей о его здоровье.
     8 августа окончательно выздоровевший Коба выехал в Москву.
     Весь 1921 год Ленин не устает заботиться о  Кобе.  Когда у него родился
сын, Коба, не объясняя  ситуации, просит более спокойную квартиру,  и  Ленин
сам подыскивает  ему жилище:  "Товарищу Беленькому (начальнику охраны. -  Э.
Р.). У  Сталина  такая квартира  в Кремле, что не дают  спать... Говорят, вы
взялись   перевести  его  в  спокойную   квартиру.  Прошу  вас  сделать  это
поскорее..."
     Но Кремль перенаселен новыми владыками, и тогда Ленин решает переселить
Кобу в Большой Кремлевский дворец - в исторические парадные комнаты! Все для
Кобы!
     Тут  не  выдержал Троцкий -  его  жена,  заведовавшая  музеями,  тотчас
запротестовала. Ленин умоляет  ее в письмах,  предлагает  вынести  из комнат
ценную мебель...  Наконец Кобу пускает  в свою квартиру член ЦК Серебряков -
сговорчивый друг Ленина.
     В порыве  трогательной заботы Ленин принимает специальное постановление
Политбюро:  "Товарища Сталина обязать проводить три  дня в неделю на  даче".
Именно в это время нежной любви к Кобе он,  полушутя-полусерьезно предлагает
ему  жениться  на своей  сестре Марии  и  очень  удивляется, узнав, что Коба
женат.
     Ленин  не  был  сентиментален, и причиной  его  любви  и  заботы  было,
конечно, дело. Ибо тогда он задумал очередной  величайший  переворот, и Кобе
была отведена в нем особая роль.
     ФИНАЛ УТОПИИ
     Окончание гражданской войны не принесло покоя в Россию.
     Во время войны  Ленин укрепил ненавистное  революционерам  государство,
хороня  Великую  утопию, но в экономике все обстояло наоборот. Он осуществил
целый ряд мечтаний Маркса, назвав их "военным коммунизмом"... Промышленность
была  национализирована, запрещена частная  торговля.  На  крестьянина  была
наложена  продовольственная  разверстка.  Это  значило:  весь  хлеб,   кроме
необходимого для питания, изымался. Мужик не имел права торговать хлебом.
     Теперь  война кончилась. Крестьяне  ждали перемен, а  рядовые  партийцы
верили:  войну  выиграли,  чтобы  идти  дальше,  от  военного  -  к  мирному
коммунизму. Вперед по пути Великой утопии! Но мужик не хотел больше отдавать
хлеб.
     Радетели  крестьян,  левые эсеры,  после  "мятежа" 1918 года  сидели  в
Бутырке - в  "социалистическом  корпусе", как  насмешливо называли эту часть
тюрьмы. Но и туда дошли известия: по стране заполыхали крестьянские бунты. И
их  вчерашний союзник  Ленин  подавлял эти восстания так жестоко,  как  и не
снилось свергнутому царю.
     "Восстание   пяти  волостей  кулачья  должно   повести  к  беспощадному
подавлению... Образец  надо  дать: 1. Повесить  (непременно  повесить,  дабы
народ видел)  по меньшей  мере  100  заведомых  кулаков. 2.  Опубликовать их
имена.  3. Отнять  у них  весь хлеб.  4. Назначить заложников, сделать  так,
чтобы на сотни верст кругом народ видел, трепетал..." (Ленин)
     Старик  Молотов  с  удовлетворением  вспоминал:  "Тамбов-ское восстание
Ленин приказал подавить: сжигать все".
     В мае  1921 года командующим Тамбовской армией по  борьбе с бандитизмом
назначен Тухачевский. Вот его приказ  от  12 июня: "Остатки разбитых банд...
собираются в лесах.  Для немедленной  очистки этих лесов приказываю: леса...
очистить ядовитыми газами,  чтобы облако  газов  распространилось, уничтожив
все, что прячется".
     Полководцу  было  выслано  250  баков с  боевым хлором.  К тому времени
тысячи  восставших  крестьян  уже содержались  в  концентрационных  лагерях,
спешно построенных в области. Армия Тухачевского насчитывала  45 000 бойцов,
706  пулеметов,  5  бронепоездов,  18  самолетов. Он уничтожил  отравляющими
газами и огнем большую часть Тамбовщины...
     Это  было  "вечно  контрреволюционное  крестьянство"  -  привычное  для
революционного уха  слово "Вандея" все объясняло. Но вскоре восстали матросы
- "краса и гордость русской революции". В последний день февраля  1921 года,
ровно  через   четыре  года  после  Февральской  революции,   опять  восстал
Кронштадт.
     Подавлял мятеж сам Троцкий при участии  знаменитого  Тухачевского. Коба
не проявил активности. Он  понимал:  партия со смутным  чувством следит, как
бывший царский  офицер  Тухачевский и большевистский  вождь расправляются  с
моряками.
     Газета  восставших  моряков писала:  "Стоя  по  колено в крови,  маршал
Троцкий  открыл  огонь  по  революционному  Кронштадту,  восставшему  против
самодержавия коммунистов, чтобы восстановить настоящую власть Советов".
     Ленин заставил партию участвовать  в пролитии крови неверных.  В  марте
открылся  X партийный съезд. Прямо  на съезде  провели мобилизацию -  и  300
депутатов  направились  по льду залива на  штурм Кронштадта. Восстание  было
подавлено, но часть кронштадтцев по льду бежала в Финляндию.
     Коба никогда ничего не забывал. После поражения Гитлера НКВД вывезет из
Финляндии несчастных кронштадтцев - уже стариков - в сталинские лагеря.
     "Кукушка прокуковала" - так расценил Троцкий мятеж моряков.
     Страна устала от лишений. Взбунтовалась  опора  власти. И Ленин  делает
фантастическое сальто-мортале: он хоронит  Утопию и объявляет потрясенному X
съезду о переходе к новой экономической политике (нэпу).
     ТАЙНА НЭПА
     Октябрьский переворот породил великое разделение русской интеллигенции.
Ее блестящие представители эмигрировали или были высланы на Запад, а из тех,
кто  оставался  в  России, очень многие ненавидели большевиков. Мой отец был
журналистом и  писал  под псевдонимом Уэйтинг ("ожидание" по-английски).  Он
ждал,  когда  падет эта власть. Но он, как и многие интеллигенты,  поверил в
нэп. Они решили: большевики одумались.
     Валентинов писал о том,  как в то время несколько блестящих экономистов
составили  тайный  отчет под  названием "Судьба основных  идей  Октябрьского
переворота". Они пришли к выводу, что в результате объявленного Лениным нэпа
не  осталось ни одной идеи из тех, с  которыми четыре  года  назад пришли  к
власти большевики. Вместо  отмирания  государства  - строится новая  могучая
держава.  Вместо  исчезновения денег -  нэп  провозгласил  укрепление рубля.
Ленин   отменяет  насильственное   изъятие  хлеба,  заменяет   его   обычным
продовольственным  налогом   и  позволяет   крестьянину  (страшно  сказать!)
продавать излишки хлеба.  Появляется рынок  - этот  ненавистный прежде оплот
капитализма.   Вместо   коллективных  хозяйств,  куда   собирались   загнать
крестьянина, ему предоставлена относительная свобода. Правда, остается мечта
о  мировой  революции,  но   она  уже  всего  лишь  обязательная  присказка.
Большевики  торгуют  с капиталистическими странами  и  думают  не  о мировом
пожаре, но о процветании своей страны.
     На  Западе эмигрант  профессор  Устрялов приветствовал эту "новую волну
здравого   смысла,  гонимую  дыханием  необъятной  крестьянской  страны",  и
счастливо восклицал: "Ленин, наш Ленин  - подлинный сын России, национальный
герой".
     Множество  людей поверили словам Ленина: "Нэп - всерьез и  надолго". Но
если  моему  отцу и прочим беспартийным интеллигентам это было простительно,
то  как  мог Валентинов  забыть  традиции партии,  у истоков которой  он сам
когда-то стоял,  забыть главное  правило: высказывания вождей  - всего  лишь
тактика. Истинные  же долгосрочные  планы - стратегия - должны  быть скрыты,
чтобы обнаружиться лишь в дальнейшем. Пример: некто заверял в 1924 году, что
классовая борьба затухает, издевался  над теми, кто преувеличивает  кулацкую
опасность,  требовал величайшей  терпимости  партии  к заблуждавшимся.  Этот
некто  был Сталин,  который всего  через несколько  лет  загонит  крестьян в
колхозы,  поголовно истребит кулаков  и лозунг обострения  классовой  борьбы
сделает смыслом жизни страны.
     Вот - стратегия! А та ложь была тактикой!
     Когда Ленин  объявил нэп  "всерьез  и надолго",  это лишь  означало: он
хочет,  чтобы так думали.  В  это  же  время  Ленин  писал  наркому  внешней
торговли, экс-террористу Красину: "Величайшая ошибка думать, что нэп положил
конец  террору.  Мы  еще  вернемся к  террору, и  к террору  экономическому.
Иностранцы уже теперь взятками скупают наших чиновников... Милые мои, придет
момент, и я вас буду за это вешать..."
     В  секретной  записке он  предлагал  наркому юстиции Курскому  набросок
дополнительных статей Уголовного кодекса, где  было  бы изложено "положение,
мотивирующее  суть и оправдание  террора". Ибо, вводя нэп, Ленин уже думал о
будущей расправе,  когда они  откажутся от  нэпа  и  возвратятся  к  Великой
утопии. Вот почему  во  время нэпа  земля,  крупная  промышленность, внешняя
торговля, банки  и транспорт оставались в руках большевистского государства.
И символ веры Ленина остается  прежний: диктатура пролетариата, что означает
"ничем  не  ограниченную,  никакими  законами   не  стесненную,  на  насилие
опирающуюся власть".  Могли ли сосуществовать такая власть и нэп  "всерьез и
надолго"?
     Нэп  для Ленина  лишь  передышка, как  Брестский мир... И когда Троцкий
называл нэп "маневром" - это  была правда. Но такую правду  нельзя  объявить
партии, ибо Ленин захотел получить средства от Запада. Капитализм должен был
помочь большевикам, чтобы они потом его же уничтожили. Для этого необходимо,
чтобы Запад  поверил: с якобинством  в России надолго и всерьез  покончено -
ведь пришел нэп!
     Наступала трагедия: Ленину предстояло сразиться с  негодованием партии,
не знавшей этой  правды, поверившей в смерть Великой утопии. Он понимал, что
на  этой  ситуации будет играть оппозиция: "Политика  нэпа  вызвала в партии
панику, жалобы, уныние и негодование".
     Нэп... На  улицах  появились извозчики и авто, в которых  сидели  новые
"недорезанные  буржуи",  как  называла  их  партия.  Появились  красавицы  в
норковых  шубах  и  рулетка.  Города  погружались  в  лихорадочное  веселье.
Оживилась  торговля,   открылись  рестораны...  "Волны  духов,   бриллианты,
блудливые  глаза в темных кругах, играющие  женские  бедра,  серая  замша  в
черном лаке туфель и валютно-биржевая речь".
     Все  это  напоминало  ненавистный большевикам  Термидор,  когда  умерла
Французская революция.
     И еще - будущую Москву 1992 года.
     Роптали рядовые члены партии. Роптали, почувствовав возможность фронды,
вожди. "Мы вызвали на свет рыночного дьявола", - писал Троцкий.



        "ГЛАВА 9"
     Рождение Сталина

        "НОВАЯ РОЛЬ ДЛЯ КОБЫ"
     Но  Ленин подготовился  и к  нэпу, и  к будущему взрыву  негодования  в
партии. По его инициативе X  съезд принимает грозную  резолюцию, запрещавшую
внутри партии  всякие фракции  и  группы. Фракционная  деятельность каралась
исключением. Ленин  душит даже возможность оппозиции. Резолюция,  немыслимая
для демократической партии, резала ухо и оттого была секретной.
     Весной  следующего,  1922 года Ленин вводит новый пост  -  Генерального
секретаря партии. В апреле на этот пост по его предложению избирается Коба.
     Считается, что это был чисто  административный пост и  лишь  злой гений
Кобы сделал его столь влиятельным в партии. Думать  так - значит не понимать
ни ситуацию, ни  Ленина. Пост Генсека был продолжением все  тех  же  его мер
против фронды в партии. Ильич понимал: с развитием нэпа будет расти ропот и,
конечно  же,  выступит  вечномятежный  Троцкий... Опытный  Ленин  не  мог не
опасаться старой  гвардии,  ее  открытого  мятежа,  несмотря  на  запрещение
фракций.
     К  1922  году  Ленин очень  устал - от постоянной борьбы  на  съездах с
"рабочими",  "военными" и  прочими  оппозициями. К тому  же  его  мучают все
усиливающиеся  необъяснимые головные боли.  И  он  решает  создать  аппарат,
который  сможет сделать  съезды  более  деловыми, мирными.  Ленин организует
Секретариат  во  главе  с  верным  Кобой,  который  должен  это  обеспечить,
научиться  контролировать партию,  а точнее -  усмирить ее. В этом был смысл
нового  поста.  Недаром  функции  Секретариата   определены  Лениным  хитро,
расплывчато.  Политбюро  создано  для  решения   самых  важных  политических
вопросов, Оргбюро - организационных. Подразумевалось, что Секретариат решает
менее   важные  вопросы.  Но   было  опасное  разъяснение:  всякое   решение
Секретариата,  не  опротестованное  членами  Оргбюро,  становится   решением
Оргбюро. Не опротестованное членами Политбюро - решением Политбюро. С самого
начала у Секретариата появляется возможность принимать важнейшие решения.
     Вторым секретарем по предложению Кобы становится  его старый знакомец -
Молотов. За усидчивость  и умение работать по 24 часа в  сутки Ленин ласково
прозвал его "каменной жопой". Секретариат и  захваченное Кобой  Оргбюро (где
правит верный Молотов) начинают контролировать все назначения внутри партии.
     СКРЫТЫЙ ПЕРЕВОРОТ В РУКОВОДСТВЕ
     В том же 1922 году  на заседании Политбюро Ленин сказал: "Мы - товарищи
50-летние  (он  имеет в виду себя и  Троцкого.  -  Э.  Р.),  вы  -  товарищи
40-летние  (все  остальные.  - Э. Р.), нам  надо готовить  смену 30-летних и
20-летних: выбирать и готовить их к руководящей работе".
     Так что не  Коба, а Ленин задумал смену руководящих кадров. Вождь устал
от  старой  гвардии, от этих вечно  критикующих  "блестящих сподвижников", и
поручает Генсеку Кобе готовить смену - вместо людей блестящих находить людей
исполнительных.
     Коба  оценил перспективу  и с  энтузиазмом  провел работу.  Так  в  его
окружении  появился  30-летний  Лазарь  Каганович,  родившийся  в  еврейском
местечке, сапожник по профессии, как и отец  Кобы.  Он был  малограмотен, но
чрезвычайно  работоспособен. Коба назначает его заведующим  орготделом ЦК. В
руках у Кагановича - аппарат инструкторов  ЦК. Направленные в провинцию, они
должны проверять работу низовых организаций,  от их  отчетов зависит будущее
местных  руководителей.  Вскоре отдел Кагановича  получает  право  назначать
партийных руководителей на местах.
     Итак,  партийная провинция - целиком в руках Кобы.  Каганович  начинает
гигантскую  работу   -  вводит  нужных  людей,   проверяет  их   лояльность,
перетряхивает аппарат. Меньше  чем за год проверены  и утверждены сорок  три
секретаря  губерн-ских организаций  - полновластных  правителей в провинции.
Партийные   бонзы   наделены   властью,   которая  и   не   снилась  царским
генерал-губернаторам.
     Я  листаю  книжки  из библиотеки Генсека. В много раз читанной им книге
Троцкого "Терроризм и коммунизм" рядом с фразой автора о  руководстве партии
в государственном аппарате комментарий Генсека - "безраздельное".
     Контроль  и  "назначенство"  провинциальных  партийных  лидеров  -  вот
простой рычаг,  при помощи  которого Коба в короткий  срок подчинил  партию.
Троцкий все  понял,  возмущается,  но...  поздно. Всюду  сидят угодные  Кобе
местные  вожди,  зависимые  от  Секретариата.  Они  готовы  составить  новое
управляемое большинство на съездах,  и,  если кто-то  из  "кремлевских бояр"
посмеет не подчиниться  этому большинству, он будет  изгоняться из партии на
основании ленинского запрета фракций.
     Коба задание  выполнил: послушная партия создана в кратчайший срок.  Но
Ленину не придется ею воспользоваться.
     "КРАСА И ГОРДОСТЬ ПАРТИИ"
     Задумав  пост Генсека, в феврале  того же 1922 года Ленин  реформировал
ЧК. Она  стала  именоваться  Государственным  политическим  управлением  при
наркомате внутренних дел (ГПУ), но уже  в  1923  году переименовано в ОГПУ -
Объединенное  государственное политическое  управление.  (В просторечии  оно
по-прежнему именуется ГПУ,  а  его работники гэпэушниками.  Так оно  и будет
именоваться в  нашем  повествовании.) ГПУ  выведено  из  НКВД  и  официально
подчинено  Сов-наркому,  но на  самом деле  - Ленину и Политбюро... Все  это
рекламировалось  как конец  "кровавой  ЧК".  Объявлено:  на  ГПУ возлагается
теперь  лишь  борьба  с  особо  опасными государственными  преступлениями  и
разведка.
     На самом деле все безграничные функции  ЧК  остались неприкосновенными.
Коллегия  ГПУ сохраняет право бесконтрольного расстрела  всех без исключения
граждан  России.  Такое  же  право  расстрела  без суда  имеет  и  "тройка",
состоящая из  председателя ГПУ, его помощника и следователя, ведущего данное
дело. Решение "тройки" принимается без участия  подсудимого и его защитника,
о нем осужденный узнает прямо перед расстрелом.
     ГПУ тут же  включается Кобой в  наступление на  оппозицию, ибо на самом
деле реорганизация ЧК - часть того  же ленин-ского плана  усмирения  партии.
Сначала ГПУ  используют для  борьбы  с конкурентами - другими революционными
партиями. Туда разрешают брать на работу бывших сотрудников царской охранки,
как   имеющих  большой  опыт   охоты  за  революционерами.  Принялись  и  за
собственных инакомыслящих:  новое  постановление  ЦК  предписывает партийцам
информировать  ГПУ  о  всех  "непартийных"  разговорах,   о  всех  партийных
оппозициях.  Так Ленин  и  Коба  включают  ГПУ  во  внутрипартийную  борьбу.
Партийцев обязывают доносить на своих товарищей по партии.
     Члены  коллегии ГПУ  включены в  номенклатуру  ЦК. Таким образом,  Коба
контролирует и их  назначение.  И вскоре  полуграмотные матросы с бомбами  и
партийные фанатики исчезают из ГПУ...
     Все  больше  вовлекает  Коба  ГПУ  в  жизнь  партии.  Высшие  партийные
функционеры   после  лишений  дореволюционного  времени  жадно  наслаждаются
жизнью. ГПУ  регулярно докладывает  Генсеку о "шалостях" владык.  Похождения
высоких партийных функционеров Калинина и Енукидзе  с  балеринами; приезды в
актерский клуб наркома просвещения Луначарского: под утро после многократных
тушений света,  сопровождаемых женскими визгами,  главу культуры  выносят на
руках в автомобиль; скандальные похождения юного сына Каменева  Лютика... да
и то, что  сам Каменев завел любовницу, - все знают ГПУ и Коба. На партийных
деятелей заводятся досье.
     В  это  время  в  бывшем  особняке  князя  Балашова с  зимним  садом  и
позолоченной мебелью появилась американка Айседора Дункан.
     "Весной  1921  года  я  получила   телеграмму:  "Одно   только  русское
правительство сможет вас  понять. Приезжайте к нам, мы  создадим школу"... Я
думала, что  навсегда расстаюсь  с европейским укладом жизни... я не взяла с
собой  туалетов, так как в своем воображении я должна  была провести остаток
жизни  одетая  в  красную  фланелевую блузу, среди товарищей, преисполненных
братской  любовью...  я   верила,  что   идеальное  государство,  каким  оно
представлялось Платону, Марксу и Ленину, чудом осуществилось на  земле.  Вот
он - мир равенства... мечта Будды... мечта Христа".
     "Я была прикреплена к ней ГПУ, - рассказывала мне в 70-х  годах старуха
в доме отдыха "Актер" в Сочи. - Дунканшу звали в Москве  Дунька-коммунистка.
Мы отходили  тогда от  всех  ужасов  военного коммунизма, а она была  по тем
временам  сильно  старомодна: танцевала "идею  красного  знамени"  или "гимн
Третьего интернационала"... Потом она встретилась с поэтом.  Есенин был  как
видение  - златокудрый  ангел.  А она уже  в возрасте. Он не  знал ни  слова
по-английски... зачем знать,  они легко объяснились на  языке  любви.  После
любви  началась наша русская  пьяная  жизнь  - он  скандалил, бросал  в  нее
сапогами,  материл, называл  стару