0-Т-И-М-И-Р-В. Что за чертовщина?

***

   Григорий чувствовал себя полным идиотом. Он вышел  на  атомную  бомбу  со
швейцарским армейским ножом. Мысли его лихорадочно метались. Он  смотрел  на
прыгающие цифры. Интересно, что он почувствует при взрыве бомбы?
   Своими толстыми, непослушными пальцами он с трудом оттянул лезвие.  Всего
несколько часов назад этим ножом он открыл окно  в  машине!  Ведь  это  было
совсем в другом мире! Григорий почувствовал слабость. Лезвие ножа  тюкнулось
в кнопку взрывателя, Григорий попытался поддеть  кнопку,  лезвие  во  что-то
уперлось, и он надавил на него.
   Раздался щелчок, и кнопка вылетела из гнезда. Ему удалось вытащить ее!
   Григорий наклонился ближе, но не увидел ничего, кроме провода, уходившего
через отверстие в бронированный футляр.
   Он тупо уставился на бомбу.
   Из легких вырвался хрип, словно  прозвучала  издали  последняя  протяжная
мелодия. Он чувствовал  себя  глупцом,  несмышленым  ребенком.  Разве  может
человек справиться с этим безумием?
   А цифры продолжали бежать, подталкивая мир в огонь, в никуда. Все  внутри
у него протестовало против этого безумия, злоба все усиливалась  и  перешла,
наконец, просто в животную ярость. И от всего этого  Григорий  закричал,  он
кричал снова и снова, словно крик мог остановить цифры.
   Цифры расплылись у него перед глазами.
   Григорий поморгал, и они снова встали на место.

   23:59.18
   23:59.19
   23:59.20

   Он снова закричал.
   Потом поднял свой пистолет и сунул его ствол в отверстие, где раньше была
кнопка.
   И выстрелил.
   Пистолет дернулся и вылетел из руки. В нос ударил запах пороха.
   Григорий засмеялся.
   То он пытался ударить, а теперь попробовал застрелить атомную бомбу!
   По крайней мере, чувство юмора не покинуло его перед концом света.
   А глупые цифры все скакали. В глазах поплыло, потом вообще  все  исчезло,
словно он ослеп. Боль внутри стала просто невыносимой,  как  будто  в  кишки
забралась собака и пожирала их.
   Водка! Водка!
   Он сунул руку в карман. Бутылка была там!  Григорий  вытащил  бутылку  и,
побоявшись, что не удержит, пока будет открывать, просто разбил горлышко  об
стол.
   Горячий огонь скользнул внутрь, сосредоточив в себе все милосердие веков.
   За водку, я пью за водку!
   Григорий поднял бутылку, словно провозглашал тост,  а  секунды  летели  к
последней черте, к финалу, к полночи, к Вечности.
   - Я пью за бомбу! - крикнул Григорий.
   - Я пью за Родину!
   - Я пью за товарища генерала Аркадия  Пашина!  Он  решил  угостить  бомбу
водкой. В отверстие, где была кнопка  и  куда  он  выстрелил  из  пистолета,
Григорий вылил остатки водки.
   - Пей, сволочь! - крикнул он. - Утопи своя печали, как это делали  лучшие
люди!
   Бомба проглотила водку.

   23:59.52
   23:59.53
   23:59.54

   Григорий покосился на цифры со все возрастающим  безразличием.  Они  были
похожи на кровавую  красную  реку,  стремящуюся  затопить  мир.  С  губ  его
сорвался смешок. Он смотрел, как цифры спешат к полуночи...

   23:59.55
   23:59.56
   23:59.57
   23:59.58 .58 .58

   Григорий уставился на цифры: на часах застыла цифра 58.
   У него потемнело в глазах.
   Упал он головой вперед, распластался на полу и тихонько  умер  от  потери
крови.

***

   Это была шутка!
   Какая-то дьявольская шутка!
   "А вот и МИРВ".
   - На чем это написано? На листке бумаги или на чем-нибудь еще?
   - На карточке, она приклеена лентой к...
   - Сорви ее! Сорви! - закричал Питер. Он подождал секунду.
   - Какая там буква?
   - Би.
   "В"! "Проверка режима начального отделения"!
   - Последняя предпусковая стадия, - раздался голос Меган.
   - Нажми кнопку!
   Это была та самая секунда, когда мир повис на волоске.
   - Нажимай! Нажимай! Нажимай! - кричал Питер.
   - Пуск остановлен, - объявила Меган. - Пуск остановлен.
   Коридор заполнили восторженные крики десантников из группы Дельта.
   - Ты сделал это, Уоллс! - закричал Питер, шатаясь от необычайной радости,
от необъяснимого удовольствия. Он посмотрел  на  часы,  чтобы  зафиксировать
этот момент, и увидел, что после  полуночи  прошло  десять  секунд.  Но  они
сделали это!
   Сделали!
   Я победил тебя, Меган.
   Питер разрыдался.
   Я люблю тебя, Меган, Боже, как я люб...

ПОСЛЕ ПОЛУНОЧИ

   Звонок раздался в половине второго ночи. Он разбудил Меган, которая спала
на кушетке в маленькой комнате, примыкающей к студии. Она помотала  головой,
стряхивая оцепенение сна, поморгала глазами, и на мгновение мелькнула мысль,
что это снова звонит Питер. В памяти всплыл его голос, искаженный телефоном,
но все равно такой знакомый. Сердце Меган забилось, она  увидела  его  лицо,
почувствовала его залах, ей показалось даже, что она дотронулась до него. Но
потом она услышала шум, крики, вопли. Агенты ФБР  вели  себя,  как  дети  во
время  празднования  Дня  Независимости,  как   молодежь,   собравшаяся   на
вечеринку, и Меган стало не  по  себе  оттого,  что  кто-то  веселится.  Она
испугалась.
   Меган встала и пошла в студию. Агенты продолжали хлопать  друг  друга  по
спинам, поздравляли друг друга, обнимались, а ее охватило  какое-то  ужасное
чувство непричастности ко всему этому. Тут она увидела, что самый пожилой из
агентов, которого называли Лео, не участвует в общем веселье.
   Он подошел к Меган. Черт побери,  я  обязан  выполнить  свой  долг,  было
написано на его осунувшемся лице. И хотя видно было, что у него  приподнятое
настроение, предстоящая  миссия  явно  не  доставляла  ему  удовольствия,  а
вызывала неподдельную боль.
   - Миссис Тиокол, около полуночи группе Дельта удалось захватить  ракетную
шахту Саут Маунтин и обезвредить ракету буквально перед самым пуском.
   - Значит, третьей мировой войны не будет?  -  отрешенно  поинтересовалась
Меган, словно ее действительно волновал этот вопрос.
   - Во всяком случае, не сегодня ночью, -  ответил  Лео.  Было  еще  что-то
такое в его лице, и Меган поняла, в чем дело.
   - Питер погиб, да?
   - Да, мадам, очень сожалею, но он погиб. Пуля попала ему в  голову  через
секунду после того, как группа Дельта остановила пуск.
   - Понимаю.
   Меган глубоко  вздохнула  и  подумала  о  сплющенных  консервных  банках,
разбросанных по полу.  Ему  разнесло  голову  пулей.  Питер  лежал  на  полу
секретного  государственного  объекта  среди  солдат,  сражающихся  за  свое
существование.
   Картина была настолько глупой, что Меган чуть не рассмеялась.
   - Если для вас это имеет какое-то значение, то они сообщили, что  он  вел
себя просто геройски. Настоящий герой.
   Ох как здорово. Герой. Ах, отвяжись  от  меня,  идиот.  Кого  теперь  это
волнует? Или вы  уже  считаете  меня  своей?  Может  быть,  мне  даже  дадут
маленькую, поганую медаль?
   - Нет, нет, для меня это не имеет значения, - ответила Меган и  вернулась
в свою комнату, чтобы они не видели ее горя.
   Уоллс молча сидел в кресле, глядя на омертвевшую панель с выключателями.
   Он чувствовал себя абсолютно без сил. Такое  ощущение,  что  он  снова  в
карцере, в маленькой  камере,  на  двери  которой  было  нацарапано  "Трахай
ниггеров".
   Он улыбнулся.
   Сегодня он прошел через несколько дверей.
   Так Уоллс ждал в центре запуска еще примерно час, просто  сидел,  пытаясь
понять, что он чувствует. Но единственным  реальным  чувством  было  чувство
голода. Он просто умирал с голоду. Заметив на столе сверток  в  промасленной
коричневой бумаге, Уоллс развернул его и обнаружил  бутерброд  с  арахисовым
маслом, пакетик  хрустящего  картофеля  и  яблоко.  Бутерброд  он  проглотил
мгновенно, голод это не утолило, а на то, чтобы открыть  пакет  с  хрустящим
картофелем, у него, похоже, просто не осталось сил.
   Снова зазвонил телефон. Уоллс взял трубку.
   - Да?
   - Уоллс, говорит Дельта-6. Мы добили русских, можешь выходить.
   - Понял, сэр. Вы бы прислали сюда врача, тут парень тяжело ранен.
   - Хорошо, врач будет.
   Уоллс взял свой обрез, подошел к двери, открутил тяжелый запор и шагнул в
коридор. Но вышел он не в коридор, а шагнул в историю.
   Как только он переступил порог комнаты, сверкнула  вспышка  фотоаппарата,
но Уоллс не обратил на это внимания. Кто-то из рейнджеров сообразил взять  с
собой в шахту "Никон", и  через  четыре  дня  эта  фотография  появилась  на
обложках  "Тайм"  и  "Ньюсуик"  вместе  со  статьей  "Задень  до  полуночи".
Журналисты называли эту статью сенсацией десятилетия, а может, и всей второй
половины века.  Фотография  запечатлела  симпатичного  темнокожего  парня  с
красным платком, повязанным вокруг  головы.  Лицо  у  него  было  грязным  и
осунувшимся, блестящим от пота и по-своему  даже  сексуальным.  Он  выглядел
крепким, красивым и довольно опасным парнем каким, собственно,  и  был  -  и
очень, очень храбрым. Глаза его были глазами солдата, уставшего  от  боя,  в
них таилась настороженность и что-то еще, что-то очень человеческое. В руках
он как-то небрежно держал обрез, камуфлированный комбинезон промок от  пота.
Узкие бедра, широкие плечи, на руках вздувшиеся жилы и мускулы.
   Он стал иконой для всех, кто сражался и умер  за  Саут  Маунтин.  Журналы
подробно расписали все его действия: как  он  пробирался  по  тоннелям,  как
убивал людей, как использовал любой ничтожный шанс,  как  ему  сопутствовала
удача, каким он был  сообразительным  и  хладнокровным.  Сообщили  и  о  его
неграмотности, и о том, что он осужден за уголовное преступление,  но  здесь
журналы заговорили об общем падении культуры и нравов в Америке  конца  80-х
годов,  что  сделало  героя  обычной  массовой  жертвой,   а   не   каким-то
исключительным  тупицей  и  злодеем.  Но  храбрость   его,   конечно,   была
неоспоримой. Один генерал заявил в интервью для "Тайм",  что  отдал  бы  все
свои награды, только бы совершить то, что сделал Уоллс,  ведь  это  один  из
величайших подвигов в истории войн. Естественно, Уоллс не провел ни  единого
дня в тюрьме, он покончил со старой жизнью и зажил новой.
   Но все это было потом. А пока Уоллс просто вышел  в  коридор,  щурясь  от
вспышек фотоаппарата, и пошел вперед, хотя и не знал точно, куда надо идти.
   Солдаты из батальона  рейнджеров,  спустившиеся  в  шахту  для  поддержки
группы Дельта, стояли и с некоторым благоговением смотрели на Уоллса.
   - Дорогу Дельте, - сказал кто-то.
   - Дельта сделала это, добавил второй.
   - Да, Дельте удалось.
   - Это же Дельта. Она лучше всех.
   - Черт возьми. Дельта всыпала им.
   Тут кто-то один захлопал в ладоши,  потом  другой,  потом  еще,  и  через
секунду коридор заполнили настоящие овации. Уоллс стоял, чуть смущенный,  не
зная, что делать, кому докладывать, и скромно улыбался.
   А затем человек, спасший мир, изрек сенсационную фразу:
   - Как там насчет завтрака?
   Грузовик с тремя гробами выехал из советского посольства  в  шесть  часов
утра, проехал по Конститьюшн-авеню до Рузвельт-бридж  и  свернул  на  Джордж
Вашингтон Паркуэй. Всю дорогу за ним следовал фургон с агентами ФБР.
   - Они направляются в аэропорт Даллеса, - заметил водитель фургона.
   - Знаю, - ответил Ник Махони.
   Грузовик свернул на дорогу, ведущую  к  громадному  зданию  аэропорта,  а
потом  на  другую  дорогу,  начинавшуюся  знаком   "Только   для   грузового
транспорта".  Агенты  ФБР  вели  слежку  в  открытую,  они  проследовали  за
грузовиком до мощного забора с надписью "Аэрофлот".  За  забором  фактически
была уже территория  не  штата  Виргиния,  а  России.  Не  снижая  скорости,
грузовик въехал в ворота и скрылся в ангаре.
   - Будем возвращаться? - спросил водитель фургона.
   - Нет, - ответил Махони, - будем стоять здесь на виду у всех.  Пусть  эти
ублюдки видят нас и знают, что мы наблюдаем за ними.
   Махони вылез  из  машины,  облокотился  на  нее,  закурил  и,  не  таясь,
уставился на ангар. Было еще довольно  прохладно,  солнце  только  вставало.
Махони посмотрел на него.
   Привет, солнышко, подумал он. Рад тебя видеть. Через некоторое  время  из
ангара появилась  одинокая  фигура,  пересекла  предангарную  бетонированную
площадку и подошла к воротам.
   - Что вам нужно, Махони? - устало спросил  человек.  -  Хотите,  чтобы  я
снова заявил официальный протест? У всех нас сегодня была трудная ночь.
   - Это точно. Так как же далеко все  зашло,  Макс,  прежде  чем  он  успел
остановить это?
   Макс  Стретов  был  старшим  офицером  КГБ,  отвечавшим  за  безопасность
посольства. Они с Махони были давними противниками.
   - Вам лучше знать, Махони.
   - Вы же в курсе, что от наших микрофонов мало пользы.  Но  могу  сказать,
что после полуночи в посольстве начался переполох. Там собрались все  врачи,
вся служба безопасности, резиденты КГБ и ГРУ, весь персонал  и  рабочие.  Вы
думали, мы не знаем, насколько все серьезно?
   Стретов спокойно посмотрел на него, потом сказал:
   - Должно быть, он всегда работал на вас. Бедняга Григорий, а мы  ведь  не
подозревали его в двойной игре.
   - Не шутите. Мы его давно раскрыли, но не пытались перевербовать.  Просто
использовали, чтобы подбрасывать вам низкопробную дезинформацию. На  большее
он не годился. Но думаю, сегодня ночью он показал, на что способен,  не  так
ли?
   - Этот Пашин...
   - Покойный Аркадий Пашин.
   - Да. Понимаете, он был сумасшедшим, из тех безумцев, что  называют  себя
обществом  "Память"  и  стремятся  вернуть  старые  времена.  Действовал  он
исключительно по собственной инициативе.
   - Да, конечно. Такова  официальная  версия,  да?  Наши  умные  парни  еще
поработают над этим. Кстати, Макс, у меня есть для вас кое-что.
   - Вы же знаете, что я ничего не могу принять от вас.
   - Давайте немного отойдем от правил, дружище. Махони сунул руку в  карман
пальто и вытащил маленькую голубую с белым орденскую ленточку.
   - Это мы нашли у одного из парней,  просто  безделушка.  Окажите  услугу,
передайте это вдове Григория, хорошо?
   Русский посмотрел на ленточку  и  узнал  ее,  это  была  ленточка  ордена
"Серебряная звезда", и Стретов  знал,  что  капитан  морской  пехоты  Махони
получил такой орден во Вьетнаме в 1966 году.
   - Я не могу это взять, Махони.  Но  мысль  хорошая.  Должен  сказать,  он
заслужил это. Сволочь Гошгарьян  дважды  ранила  его,  но  он  прожил  ровно
столько, сколько понадобилось для того, чтобы спасти мир  от  катастрофы.  К
счастью, Григорий был алкоголиком, он залил взрывной механизм водкой.  Какая
абсурдная победа! Но в  любом  случае  мне  хотелось  бы  взять  у  вас  эту
ленточку.
   - Да, и мне этого хотелось бы. Вот что я вам скажу, а ведь этот маленький
толстый бедолага, он ведь был князем.
   - Князем, - согласился русский, повернулся и зашагал к ангару.
   Рассветало, похоже, в  Мэриленде  наступал  новый,  прекрасный,  яркий  и
морозный день. Пуллер стоял один у командного пункта  и  думал  о  прошедшей
ночи.
   Теперь на первый план вышли врачи, было очень много  раненых,  и  медикам
предстояло  поломать  голову,  как  поднять   раненых   на   поверхность   и
эвакуировать их вертолетами.
   С того места, где он стоял, открывалась картина, похожая на  спасательные
действия во время какого-нибудь стихийного  бедствия.  Вертолеты  доставляли
раненых вниз в полевой госпиталь, там под большим тентом с  красным  крестом
расположились хирурги  и  травматологи.  Казалось,  внизу  собрались  машины
скорой помощи со всего света,  они  то  отъезжали,  то  подъезжали,  развозя
транспортабельных раненых по местным больницам. Яростно сверкали их  красные
мигалки, сливаясь в единое пятно, которое вроде бы застыло и не двигалось.
   Пуллер смотрел на это пятно, но у него уже не было сил различать что-то.
   Ему было горько, но не за себя, хотя он и предчувствовал,  что  предстоит
ответить за все. А как это обычно бывает, Пуллер уже знал. Разбираться особо
не будут, просто снова втопчут его в грязь. Придется ответить за роту  Браво
Национальной гвардии, за то, что  он  дважды  посылал  умирать  этих  ребят:
мясника, булочника, изготовителя подсвечников...
   Боже,  сколько  хороших  людей  ушло  из  жизни!  Вот  что   огорчало   и
расстраивало больше всего. Хотелось уйти куда-нибудь, лечь и уснуть, а в это
время души погибших пусть вернутся  в  тела,  и  люди  снова  будут  живы  и
здоровы. Но это невозможно. Сможет ли он когда-нибудь посмотреть на эту гору
и не увидеть  на  склонах  умирающих  парней,  зовущих  на  помощь  матерей,
спрашивающих, почему это случилось с ними, а не с кем-нибудь другим? Вопрос,
на который за всю свою жизнь и за все свои высоты он так и не нашел ответа.
   Пуллер присел на качели, и  они  начали  медленно  раскачиваться  взад  и
вперед. Часы показывали 07:00. Утро нового дня.  Ранний  свет  был  бледным,
словно раскаленным добела, отчего снег казался причудливым,  почти  голубым.
Небо над горой тоже обещало быть  голубым,  голубым  и  ясным,  без  единого
облачка. Пуллер поежился, запахнул  куртку:  все-таки  было  очень  холодно.
Болела голова, он чувствовал себя старым, старше этой голубой горы. Она была
рядом и в то же время так далеко. Если и следовало из  всего  этого  извлечь
урок, то он не знал, какой. В конце концов, это была не поучительная притча,
а бой.
   Полковник увидел, как из командного пункта  вышел  и  направился  к  нему
через заснеженное поле молодой офицер. Нет, это был не  Скейзи,  не  бедняга
Акли, не Дилл и - благослови его Господь! - не Питер Тиокол: они не  перешли
через эту ночь. Бедный Питер, пожалуй, он оказался  самым  храбрым,  храбрее
любого солдата.
   Или Акли, он пошел туда, куда не должен  был  идти,  и  стоял  до  конца,
прикрывая от огня Питера. А Фрэнк? Фрэнк был сложный  человек,  вспыльчивый,
может быть, даже психопат, но  нужен  был  командир,  который  возглавил  бы
штурм, первый шагнул в шахту, прекрасно понимая,  что  его  там  ожидает.  И
Фрэнк, не раздумывая, сделал этот шаг.
   К Пуллеру шел Маккензи, молодой офицер из  группы  Дельта,  командовавший
последним штурмом баррикады спецназовцев. И сейчас все заботы  свалились  на
него.
   - Сэр, я подумал, вам следует знать, что прибывает  президент.  Скоро  он
будет здесь.
   - Гм-м, - только и вымолвил Пуллер в ответ на эту новость.  Больше  всего
он ненавидел такие моменты: после окончания  боя  прибывали  крупные  шишки,
расспрашивали уцелевших солдат, откуда они родом, и говорили, что их  родные
будут гордиться ими. Ладно, может быть, для солдат приезд президента и будет
иметь какое-то значение.
   - У вас уже есть цифры потерь, капитан?
   - Потери громадные, сэр. В роте Браво семьдесят шесть убитых,  и  человек
сто, может, сто двадцать ранены. Дельта потеряла двенадцать человек во время
первой атаки, а из ста пяти человек, спустившихся в шахту,  шестьдесят  пять
убиты, остальные ранены. Только семь человек из группы Дельта не получили ни
одной царапины. Все двадцать два парня из первой штурмовой группы  убиты.  У
рейнджеров пятьдесят один человек убит во время штурма и примерно  семьдесят
пять ранены. Солдатам из церемониального пехотного батальона, можно сказать,
только прически попортило: двенадцать  убитых,  тридцать  один  раненый.  Мы
потеряли шесть человек экипажа двух сбитых вертолетов. Погиб агент ФБР Акли,
а из шестнадцати полицейских штата, участвовавших в  штурме,  семеро  убиты,
остальные почти все ранены. Храбрые ребята, эти полицейские, должен сказать,
их здесь хорошо готовят. Погибли трое из четверых тоннельных крыс, включая и
эту бедную вьетнамку. Боже, мы нашли ее в коридоре возле  люка,  ведущего  в
шахту, стреляла она до последнего патрона, вокруг нее  лежали  семь  мертвых
русских. Она очень много сделала, без нее Уоллс не  добрался  бы  до  центра
пуска. Четырнадцать человек мы отправили взорвать вход для тоннельных  крыс:
они все погибли. Еще мы потеряли  трех  летчиков  из  Национальной  гвардии,
шестнадцать человек из охраны шахты и двух дежурных офицеров. А  ведь  могло
быть и хуже. Черт, в Бейруте морские пехотинцы п