литическое решение войны несет все-таки он,  президент,
а не генералы. Он напомнил, что вторжение в Вену даст лавры только армии, но
в будущем отнимет у Пруссии союзника, ибо занятие столицы долго не забудется
в народе, как глубоко нанесенное оскорбление. Ему отвечали, что  Пруссия  не
нуждается в таком слабом союзнике, как Австрия, если у нее  имеется  сильная
Россия. Бисмарк вполне логично растолковал, что союз  Пруссии  со  слабейшей
Австрией усилит Пруссию, которая подчинит себе Австрию,  а  союз  с  сильной
Россией ослабит Пруссию, попадающую под пресс политики  Петербурга...  Совет
проходил в комнате Бисмарка,  лежавшего  в  простуде;  переломить  упрямство
генералов он не мог. Тогда канцлер сполз с постели и стал кататься между ног
короля и военных, стуча кулаками по полу; Бисмарк  грыз  зубами  ковры  и  -
рыдал, рыдал, рыдал...
   Это были слезы, выжатые из железа.
   - Не входите в Вену! Я.., мы.., что угодно... Франция.., оставьте Вену..,
мир... Наполеон.., я вам сказал...
   Сцена была ошеломляющей. Встал король, поднялись  и  генералы.  Президент
страны в исподнем валялся на полу, тихо воя. Вильгельм I с  тяжелым  вздохом
произнес:
   - Уступая вам, я должен заключить постыдный мир.  Но  я  все  опишу,  как
было, и сдам  бумагу  в  архивы  Берлина,  чтобы  мои  потомки  ведали:  мой
президент не дал мне войти в Вену!
   Бисмарк встал. Его  пошатывало.  Влез  в  постель.  Мольтке  закинул  его
одеялом. Всхлипнув,  Бисмарк  отвернулся  к  стене.  Кайзер  и  генералы  на
цыпочках удалились.
   ...Под  подушкой  Бисмарка  лежала  телеграмма  из  Петербурга:   русский
император, поздравляя с победой,  взывал  к  великодушию  над  побежденными.
Между любезных строк Бисмарк прочитал скрытую  угрозу...  Слева  -  Франция,
справа - Россия, а Пруссия посередке, словно орех в клещах!
   Никольсбургское перемирие было подписано.

***

   Если бы в эти дни  Бисмарк  оказался  в  Петербурге,  он  был  бы  крайне
удивлен: русские стали симпатизировать разбитой австрийской армии.  В  рядах
Гостиного двора, где полно самой разной публики, можно  было  слышать  такие
речи:
   - Жаль австрияков. Чай,  тоже  люди,  а  за  што  страдали?  Мне  куманек
(башка!) сказывал, что в цесарских войсках много наших служит  -  сербов  да
еще разных там чехов...
   Если подняться "этажом" выше, там шли иные разговоры. В светском обществе
Петербурга ошибочно полагали, что Бисмарк -  послушная  марионетка  в  руках
ловкого чародея Горчакова, а война Пруссии с Австрией - тонкий  ход  русской
дипломатии. Салонные "пифии" восклицали:
   - Наш вице-канцлер - великий  человек!  Не  пролив  ни  капли  крови,  он
отплатил Австрии за ее коварство в Крымской войне. Но еще не  отмщены  руины
Севастополя...
   Горчаков мстительные рефлексы  выносил  за  пределы  политики  в  область
психологии. Теперь перекраивалось то соотношение сил в  Германии,  какое  со
времен Венского  конгресса  казалось  устоявшимся.  Одна  и  та  же  тревога
охватывала министерства  дел  иностранных  и  дел  военных:  возросшая  сила
Пруссии заставляла дипломатию и генштаб России реагировать без промедления.
   Русские по газетам знакомились с новой бисмарковской Пруссией. Австрия из
немецкого мира удалена! Германский сейм во Франкфурте уничтожен, вместо него
Бисмарк   образовал   Северогерманский   союз.   К   черно-белому    знамени
Гогенцоллернов снизу пришили красную полосу - союзную.  Сохранив  Австрию  в
целости, Бисмарк зато жестоко ограбил ее сателлитов. Пруссия вобрала в  себя
Ганноверское королевство, курфюршество Гессен-Кассельское, герцогство Нассау
и город Франкфурт; над Германией весело  кружился  пух  -  Бисмарк  ощипывал
князей,  будто  цыплят.  Теперь  он   стал   президентом   Северогерманского
бундесрата,  пределы  которого  раскинулись  от  Кильской  бухты  до  Майна,
огибавшего Баварию!
   Горчаков   выдвинул   идею   европейского   конгресса,   чтобы   обсудить
переустройство германской карты. Это встревожило Бисмарка; он срочно  послал
в Петербург генерала Эдвина фон Мантейфеля. В краткой  беседе  с  Горчаковым
тот  намекнул,  что  новая  Пруссия  предлагает  России  уничтожить   статьи
Парижского трактата о нейтрализации Черного моря...
   Горчаков подачек от Берлина не принял:
   - Погребение  неудобных  для  нас  статей  состоится  без  участия  ваших
факельщиков и траурмейстеров... Александр II встретил Мантейфеля очень сухо.
   - Мое сердце переполнено ужасом! - так начал он. - Еще недавно мы с дядей
совместно выступали против нарушения династических прав в  Италии,  и  вдруг
мой дядя, свято верящий в то, что он царствует "милостью божией", сам ступил
на путь Гарибальди... Я даже отсюда слышу печальный звон, с которым  Пруссия
разбивает законные короны германских государей.
   Мантейфель намекнул, что тут поработал другой "дядя".
   - Я так и думал, - ответил царь. - Мой дядя Вилли по старости лет  подпал
под вредное влияние Бисмарка, который увлек благочестивую  Пруссию  на  путь
революций... Поймите боль моего сердца! Вюртемберг, Баден Гессен-Дармштадт -
там царствовали мои бабки, мои тетки, мои сестры - и  вдруг  врывается,  как
разбойник, Бисмарк и залезает прямо в  сундук...  Впрочем,  -  сказал  царь,
глянув на часы, - вы, Мантейфель, должны  извинить  меня.  Завтра  продолжим
беседу, а сейчас у меня свидание с парижским послом Флери...
   Это прозвучало намеком на сближение с Францией;
   Бисмарк телеграфировал Мантейфелю, чтобы тот успокоил царя: прусская кара
романовским сородичам будет смягчена...
   Горчаков, смеясь, сказал Жомини:
   - Кажется, сейчас наши отношения с  Пруссией  зиждутся  исключительно  на
любви племянника к дяде. Но вот герцога Морни не стало, и Наполеон  сделался
вялым, - момент для нападения на Пруссию им упущен...
   Одна война, издыхая, порождала из своего ужасного  лона  другую.  Вечером
Тютчев гулял с Горчаковым по набережной.
   - Мы присутствуем в антракте между двумя драмами. Сыграна прелюдия к  той
великой битве, что произойдет обязательно, и мы услышим ее  шум  даже  через
гробовые доски...
   Что ж, поэты умеют предвидеть будущее.

***

   Итальянцам  было  суждено  испытать  на  чужом  пиру  похмелье:  их   еще
продолжали бить! В сражении у Лиссы эскадра  Франца-Иосифа  не  оставила  от
флота Италии даже щепок. Итальянцы кинулись в Берлин, взывая  о  помощи,  но
Бисмарк сказал:
   - Я обещал вам Венецию - вы ее  получили.  Если  вам  захотелось  Триест,
идите и воюйте за Триест сами... Кто  вам  мешает?  Я  ведь  знаю,  что  все
итальянцы большие охотники до военных приключений... Бьют?  Ну  а  я-то  при
чем? Терпите...
   Осталось  разобраться  с  Францией.  Наполеон  III  выжидал  от  Бисмарка
расплаты натурой за "нейтралитет". Но Бисмарк делал вид, будто забыл, о  чем
шла речь в Биаррице. Когда же  французский  посол  сам  заговорил  с  ним  о
Люксембурге, Бисмарк не стал  возражать:  берите!  Наполеон  III  зондировал
почву относительно аннексии Бельгии. Бисмарк и тут  не  спорил:  пожалуйста,
Бельгии ему тоже не жалко...
   - Между прочим, - сказал он Шарлю Талейрану, - у меня  столько  дел,  что
трудно  упомнить  все  детали  пожеланий  вашего  императора.  Изложите   их
письменно, дабы мне было удобнее передать их для ознакомления моему королю.
   Получив  письменное  заверение  от  Франции,  что   она   алчет   захвата
Люксембурга и Бельгии,  Бисмарк  спрятал  документ  в  железный  сейф.  Ключ
щелкнул, как взводимый курок.
   - Благодарю вас, - сказал Бисмарк послу...  Затем  (последовательно!)  он
вызвал к себе на поклон делегации Баварии, Вюртемберга,  Бадена  и  Гессена,
сохранивших  самостоятельность.  Бисмарк  любезно  ознакомил  их  с  планами
Наполеона III; в результате вся Южная Германия заключила с  Берлином  тайный
военный союз против Франции.
   Бисмарк выиграл - Наполеон III  проиграл...  Уф!  Пришло  время  пощадить
нервы  и  успокоиться.  Бисмарк  наполнил  кувшины  пивом,  взял  тарелку  с
чибисовыми яйцами и удалился в садовую беседку, где  его  поджидал  деловой,
собранный Мольтке с неизменным румянцем на щеках.
   - За армию! - сдвинули они кружки...
   Борьба за  гегемонию  в  немецком  мире  завершилась.  Теперь  не  мешает
подумать о немецкой гегемонии в Европе. В  грохоте  крупповских  "бруммеров"
Бисмарк  навсегда  похоронил  либеральные  притязания  буржуазии,  зато   ее
национальные требования он готов исполнять и дальше!

***

   Когда кайзер Вильгельм I был молод, он в рядах русской  армии  вступал  в
Париж. Однажды к столу Александра  I  подали  омара,  и  царь  заметил,  что
прусский принц к нему даже не прикоснулся. "Вы разве не любите омаров?" - "Я
их никогда не видел, - отвечал Вильгельм, - и не умею их есть..."
   Сейчас он истреблял омара за  омаром  -  с  выпивкой.  А  в  пьяном  виде
проболтался парижским журналистам:
   - Как это  бог  выбрал  такую  свинью  вроде  меня,  чтобы  моими  руками
сосвинячить такую громкую славу для Пруссии...
   Потеряв 4450 человек убитыми  и  6427  умершими  от  дизентерии,  Пруссия
увеличилась на 1300 квадратных миль, ее население  возросло  на  4  300  000
человек,  и  теперь  в  королевстве  жили  24  миллиона  немцев.  Наконец  в
Бабельсберге  было  объявлено,  что  чистый  валовой  доход  от  контрибуций
составил 300 000 000  франков,  а  такие  деньжата  на  земле  не  валяются.
Полковник Борбштейн выхватил из ножен палаш.
   - Ура! - провозгласил он (и все его поддержали).  -  Вот  и  пусть  после
этого профессора политической экономии болтают с кафедр  университетов,  что
содержание армии непроизводительно... Какой дурак теперь им поверит?
   Немцы стали привыкать к мысли, что война - дело прибыльное, а победителям
живется  куда  веселее  и  приятнее,  нежели  повесившим  носы  побежденным.
Факелцуги двигались по Вильгельмштрассе, Бисмарк выходил на балкон, и  толпа
встречала его восторженным ревом. Из самого ненавистного он становился самым
популярным. Но главным торжеством был  "акт  раскаяния"  парламента.  Четыре
года безбюджетного правления кончились.  С  него  сняли  ответственность  за
расходы на войну, не утвержденные ландтагом. Конфликт  между  парламентом  и
высшей властью завершился его триумфом... Под окнами,  опьяненная  победами,
стонала толпа:
   - Веди нас!  Веди  нас,  канцлер,  дальше...  В  письме  к  Горчакову  он
жаловался - невозможно стало выйти на  улицу:  раньше  плевались,  а  теперь
носят на руках. С  курорта  Вильдбада  он  вернулся  раздраженным:  там  его
преследовали молодые женщины... В общем ликовании совсем затерялась скромная
фигура Вилли Штибера!

ПАРИЖ - ЭКСПО-67

   В  паузе  между  войнами  разыгралась   баснословная   феерия   Всемирной
промышленной  выставки...  Париж  1867  года  -  вавилонское  столпотворение
приезжих,  битком  набитые  отели;  лошади  с  трудом  влекли  переполненные
омнибусы,  извозчики  стали  королями  положения;  удушливая  теснотища   на
бульварах; по Сене жужжали специально построенные пароходы-мухи (Mouches), -
все двигалось и спешило на Марсово поле,  где  раскинулась  шумная  "ярмарка
тщеславия" человеческого.  Безмерно  обогатилась  почта  Парижа,  которая  с
блеском обслуживала переписку  со  всем  миром,  и  для  этих  целей  где-то
раздобыли нового Меццофанти , говорившего чуть ли не на всех языках планеты. Гонкуры отметили в
своем дневнике: "Всемирная  выставка  -  последний  удар  по  существующему:
американизация  Франции,  промышленность,  заслоняющая  искусство,   паровая
молотилка, оттесняющая картину, ночные горшки в крытых помещениях и  статуи,
выставленные  наружу,  -  словом,  Федерация  Материализма!"  Выставка  была
устроена в форме большого  кольцеобразного  базара,  окруженного  садами.  В
первой галерее были собраны самые наглые красавицы Парижа, о нарядах которых
высказывались в такой форме: "Ах, как они очаровательно  раздеты!"  Очевидец
писал,  что  эти  красотки  "сферою  сладострастия   заграждали   доступ   к
произведениям науки, труда и промышленности. Но кто храбро перешагивал черту
разврата, тот  достигал  подлинных  шедевров..."  Дети  влекли  родителей  в
павильон шоколадной промышленности,  где  умная  машина  не  только  шоколад
делала, но и даром его раздавала. Вспотевшие  женщины  ломились  в  павильон
парфюмерии, где под аркою русской фирмы Броккар били из земли фонтаны  духов
и одеколонов, женщины бесплатно душились и пудрились,  а  желающие  помыться
имели к услугам любой кусок мыла...
   Россия впервые столь широко участвовала во Всемирной выставке и, не  имея
опыта в этом деле, решила поразить Европу в область желудка. Русской науке и
русским умельцам было чем похвастать на мировом рынке (у  себя  в  Нижнем  и
хвастались!), но русский павильон в Париже  по  чиновной  воле  обратился  в
"обжорный  ряд".  Правда,  дело  было  налажено  превосходно.   Прислуживали
расфранченные боярышни  в  жемчужных  кокошниках,  выступавшие  будто  павы,
соколами  порхали  с  палехскими  подносами  бедовые  ребята-половые.   Сюда
ломилась толпа, дабы вкусить от русской кухни  щей  с  кашей,  расстегаев  с
кулебяками, окрошки и ботвиньи. Черную икру  французы  прозвали  неприлично:
cochonnerie russe, и, единожды попробовав паюсной, они тишком выплевывали ее
под стол, говоря  с  возмущением:  "Как  русские  могут  переваривать  такую
мерзость?.."
   Хватит о выставке, - роман все-таки политический!

***

   Вот вам новость: Александра II на  выставку  не  пригласили.  С  большими
капризами и обидами он чересчур бурно настоял на своем приглашении в  Париж;
жена была против этой поездки, но царь спровадил ее в  воронежские  степи  -
хлебать кумыс! Наполеон III никак не  хотел  видеть  в  Париже  одновременно
русского царя и прусского кайзера. Через посольство в Берлине  он  намекнул,
что все  помещения  в  Тюильри  уже  заранее  заняты.  Вильгельм  I  ответил
согласием жить в гостинице, - странная навязчивость, за которой  угадывается
влияние Бисмарка! Тогда Наполеон III велел передать, что на всех  гостей  не
хватит посуды (это в Париже-то?). Я не знаю, что ответил кайзер относительно
посуды, но он стал собираться в дорогу.
   В ночь на 17 мая царь с Горчаковым и свитой  выехали  из  Царского  Села,
ночь провели в Потсдаме, а 20 мая  уже  были  встречены  Наполеоном  III  на
вокзале Северной дороги;  вслед  за  ними  в  Париж  прибыл  Вильгельм  I  с
Бисмарком и Мольтке (Штибер тоже не был  забыт  и  ехал  с  ними  под  видом
лакея).
   Потсдамский поезд был  еще  в  пути,  когда  Штибер  получил  из  Франции
зашифрованную  телеграмму  о  тайном  свидании  в  кабачке  "Клошар"   возле
центрального рынка. Бисмарк  разместился  в  прусском  посольстве  на  улице
Лилль, где снискал себе приют и Штибер...  К  появлению  в  Париже  кайзера,
Бисмарка и Мольтке французы  отнеслись  с  юмором.  Парившиеся  под  касками
господа напомнили парижанам "генерала Бум" из  веселой  оперетты  "Герцогиня
Герольштейна". Интерес к немцам был недобрым, но  повышенным:  под  аркадами
улицы Риволи постоянно теснились люди, чтобы взглянуть на прусскую троицу  с
трескучей пороховой славой. При этом из толпы  раздавались  жиденькие  крики
"ура",  авторам  которых  Штибер  выплачивал  сдельно,  словно   за   товар,
продаваемый навынос и поштучно. Скоро  газетчики  пронюхали,  что  король  с
Бисмарком, переодевшись  под  гулящих  буржуа,  посетили  одно  сомнительное
заведение с  целью  весьма  далекой  от  политики  нагнетания  международной
напряженности. Эта новость вызвала в  Париже  злорадное  ликование  и  массу
бульварных острот...
   Не в пример России с ее наивным уклоном в гастрономию, Пруссо-Германия  в
лице господина Круппа выкатила  на  Марсово  поле  свое  новое  изделие  для
европейского "ширпотреба". Это была не просто пушка, а - пушка-монстр  в  50
тонн весом, и ее мрачное жерло сурово и надменно  озирало  парижскую  суету.
Никто из французов не понимал, что пруссаки силились этим доказать:
   - Пушка, но большая.., что тут интересного? Интересно, что  Наполеон  III
за этот экспонат произвел Круппа в кавалеры  ордена  Почетного  легиона.  Но
Бисмарк приехал в Париж не ради  того,  чтобы  проветриться.  Его  тревожило
пребывание  в  Париже  императора  с  Горчаковым.  Не  исключено,  что   они
попытаются вовлечь Францию в тайный сговор  против  Пруссии,  и  этому  надо
помешать! Штибер, имевший давние связи с русским III отделением,  охранял  в
Париже не только кайзера, но и русского царя. Бисмарк намекнул ему, чтобы он
в этом  деле  не  разбивался  в  лепешку!  Напротив,  небольшой  инцидент  с
пистолетом или бомбой нисколько политике не повредит.  Штибер  понял  его  с
полуслова...
   Берлинская тайная агентура, давно пронизавшая внутреннюю  жизнь  Франции,
заранее обследовала в Париже кварталы Батиньоля,  где  селились  польские  и
венгерские эмигранты. В кабачке "Клошар" Штибер от подручного узнал,  что  в
саду  на  улице  Клиши  собираются  поляки-заговорщики,  у  которых  большие
разногласия: стоит или не стоит затевать покушение на царя в Париже?  Штибер
сказал агенту, что стоит:
   - И вы эту мысль полякам внушайте!..
   В один из  дней  он  срочно  приехал  на  улицу  Лилль,  когда  из  ворот
посольства  Бисмарк  выезжал  на  прогулку.  Граф  был  в   тусклом   пальто
старомодного фасона, при цилиндре, и внешне напоминал  сельского  нотариуса,
собравшегося с визитом к своим милым клиентам. Штибер, вскочив  на  подножку
коляски, шепнул, что имеет очень важное сообщение.
   - Надеюсь,  не  очень  длинное?  Я  собрался  прокатиться  по  Елисейским
полям... Садитесь рядом.
   В коляске и состоялся серьезный разговор.
   - Завтра шлепнут русского императора.
   - Это не сплетня? - спросил Бисмарк.
   - Нет. Поляки уже бросили жребий.
   - Кто знает об этом кроме нас?
   - Еще два моих агента.
   Минута молчания. Бисмарк думал.
   - Положимся на волю случая. В конце концов для нас всего важнее сейчас  -
отбить у царя и  Горчакова  охоту  к  сближению  с  Францией.  Надеюсь,  все
обойдется...
   За Триумфальной аркой вечерняя мгла была  пронизана  массою  разноцветных
светляков, которые двигались в одном направлении, - это кучеры зажгли фонари
экипажей, и тысячи их укатывали в  прохладу  благоуханного  вечера.  Бисмарк
решительно выплюнул изо рта зажеванный кончик сигары.
   - Только бы ваш поляк не струсил, - сказал он... В этот прелестный  вечер
Крупп преподнес Наполеону III каталог  изделий  своей  фирмы;  в  письме  он
просил  императора  обратить  благосклонное  внимание  на  четыре  последние
страницы каталога, где приводился ассортимент его  пушек,  изготовленных  на
заводах в Эссене для нужд всего мира.

***

   Сам воздух Европы был наэлектризован угрозой взрыва, и  не  замечать  это
могли только глупцы. Положение Горчакова было архисложное. Предчуя опасность
для Франции, он не оставлял надежд на то, что Париж - через голову  Бисмарка
- вот-вот протянет руку Петербургу. Но, сделав три  попытки  переговорить  с
Наполеоном III, вице-канцлер убедился, что император от политической  беседы
уклоняется. Оставалось надеяться, что он соизволит выслушать Александра  II,
который при всем его пруссофильстве все-таки умел иногда трезво смотреть  на
вещи...
   Царю были отведены в Елисейском дворце личные покои Наполеона I  из  пяти
комнат с библиотекой, включая и  "Salon  d'argent",  в  котором  все  стены,
мебель и камины были из чистого серебра (выше этажом разместился Горчаков со
свитою). Александр II посетил выставку, но рано утром, дабы избежать общения
с публикой.  Выставка  вообще  оставила  царя  равнодушным,  все  его  время
поглощали балы, скачки и церемонии приемов. Но настроение у него в  эти  дни
было ровное, без кризисов. Он подчеркнуто носил русский национальный кафтан;
неисправимый бабник, царь сознательно не  посещал  злачных  мест,  чтобы  не
давать пищи газетным пересудам. Однако все его попытки вовлечь Наполеона III
в бес