ннее:
   - У немцев есть  причины  поторопиться.  Чувство  обиды,  нанесенной  вам
Германией, это чувство не иссякнет даже в следующем поколении, а  сейчас  вы
еще не имеете союзников по оружию... Зачем  же  нам  жить  в  вечном  страхе
неизбежного отмщения? Лучше уж мы сами нападем на вас!
   При этом  госпожа  Надежда  Ивановна  фон  Радовиц  (урожденная  Озерова)
выразительно наступила под столом туфелькой на штиблет посла  Франции,  и  в
этом жесте он усмотрел поддержку великой  и  могучей  России...  Гонто-Бирон
осмелился возразить.
   - Исходя из вашей аргументации, - сказал виконт, - мир  в  Европе  вообще
никогда не возможен. У всех стран  есть  исторические  обиды  на  соседей  и
всегда кто-то сильнее другого. Оставим Францию и посмотрим на Россию. -  Оба
невольно посмотрели на Надежду Ивановну, а женщина рассмеялась. - Эта страна
намного сильнее Германии, и она тоже соседствует с вами,  только  с  другого
боку. Согласно вашему мировоззрению, Германии завтра же следует начать атаку
на Россию.
   - Это логично, виконт, - ответил  фон  Радовиц.  -  Но  я  тут,  кажется,
наговорил чего-то лишнего...  Давайте  условимся,  что  наша  беседа  носила
частный характер двух приятелей.
   Надежда Ивановна со значением глянула на посла:
   - Безусловно! Иначе ведь и быть не может... Париж уже через  полчаса  был
извещен об этой беседе по  телеграфу;  заодно  Гонто-Бирон  переслал  Деказу
немецкие  газеты,  в  которых  по-деловому  было  сказано:  "Высшие  военные
авторитеты вполне убеждены, что новая война неотвратима, и чем  раньше,  тем
лучше... Только наш великий канцлер с помощью великого Мольтке  может  точно
решить,  когда  придет  время  поставить   Францию   перед   выбором   между
разоружением и войною"! Деказ подчеркнул  в  статье  новое  для  него  слово
разоружение и с льстивой поспешностью привстал, когда ему объявили:
   - Посол империи  Германии,  князь  Хлодвиг  Гогенлоецу-Шиллингсфюрст,  на
вашем пороге...
   Гогенлоэ словно подцепил тему прямо из газеты.
   - Сейчас, -  сказал  он,  -  назрел  вопрос  о  разоружении  Франции,  и,
разоружившись, Франция может этим актом заверить Германскую империю в  своем
искреннем стремлении к миру.
   - А ваш рейх разоружится вместе с нами?
   - Увы, - отвечал Гогенлоэ, - Франции предстоит смириться с  односторонним
разоружением. Германия же, как всеми признанный оплот мира в Европе,  должна
остаться вооруженной...
   Все это было сказано тихим и ровным голосом. Вечером Деказ  встретился  в
ресторане с князем Орловым; одноглазый меланхолик, абсолютно трезвый, сказал
герцогу в утешение:
   - О-о, за Гогенлоэ не волнуйтесь! У него жена русская, и  любовница  тоже
русская. Наконец, он  богатейший  помещик  нашей  планеты,  а  поместья  его
расположены в русской Литве. Если он станет наседать на вас с этим идиотским
разоружением,  я  намекну  ему  в  приватной  беседе,  что  Петербург  решил
секвестировать его имения в русскую казну... Тогда он станет чесать за  ухом
уже не вам, а Бисмарку!
   Все эти  дни  герцог  Деказ  о  каждом  пустяке  информировал  Горчакова,
умалчивая лишь о том, что они с президентом Мак-Магоном частенько бывали  на
приемах в германском  посольстве,  где  провозглашали  тосты  за  дальнейшее
развитие  франко-германской  дружбы  и..,  взаимопонимание.  Пока  они   там
угодливо любезничали, Бисмарк дал интервью журналистам Будапешта.
   - Французы для Европы, - сказал он, - это то же  самое,  что  краснокожие
для Америки: их надо истреблять!

***

   Горчаков, расслабленный, лежал на кушетке под овальным портретом покойной
жены. Лефло читал ему обращение Деказа, умышленно делая  пропуски  в  тексте
резких выражений, могущих задеть самолюбие российского  канцлера.  Горчаков,
казалось, дремлет. Вдруг он вздрогнул, глаза его оживились:
   - Вы не все читаете мне! Это нехорошо... Опытный стилист, он даже на слух
заметил разрывы в тексте. Лефло высыпал из  портфеля  на  стол  груду  своих
бумаг.
   - Франция в руках России, - сказал он. - Вы можете знать все, что  думают
в Париже.., я ничего не скрываю! Деказ спрашивает - согласны ли вы  обнажить
меч за Францию?
   - Это слишком сильно  сказано,  -  засмеялся  канцлер,  скидывая  ноги  с
лежанки. - Иногда лучше поработать языком, чтобы поберечь кровь...  Оставьте
мне письмо Деказа, я приобщу его к докладу императору. Заодно он вас примет.
   Лефло  еще  никогда  не  видел  царя  таким  раздраженным.  Инициатива  в
европейской политике  принадлежала  сейчас  Германии  -  самолюбие  русского
монарха было ущемлено. Мало того, немцы выставляли  себя  защитниками  мира,
царь хотел бы им верить, но в письме Деказа скрупулезно перечислялись  факты
подготовки Германией большой  войны,  -  и  все  это  творилось  без  ведома
Петербурга... Царь говорил сквозь зубы:
   - Бисмарку доставляет удовольствие приумножать зловещие признаки.  Сейчас
он сделал в Вене заказ на сорок миллионов патронов  к  винтовкам  Маузера  -
такую цифру не оправдать даже ссылкой  на  большие  маневры.  Я  не  осуждаю
желание Франции усилиться. Если Германия развяжет войну,  это  ей  предстоит
делать на свой риск, а наши страны отныне имеют  общие  интересы.  В  случае
возникновения опасности для своей страны вы сразу узнаете об этом  лично  от
меня! Врасплох мы застигнуты не будем.
   Лефло спросил царя о поездке в Берлин.
   - Нет, я не еду в Берлин, - ответил Александр II. - Мы с Горчаковым  лишь
на два дня задержимся в Берлине проездом на Эмс. Я хочу честно поговорить  с
дядей.  Задачи  Горчакова  гораздо  сложнее  -  он  берет  на  себя   самого
Бисмарка...

***

   Сатанея от препятствий, Бисмарк мрачнел. Военный атташе Вердер сообщал из
Петербурга, что Россию совсем не радуют успехи фирмы  Круппа,  царь  устроил
ему головомойку, и теперь в русской столице почти не осталось людей, которые
бы хорошо относились к немцам, а генерал  Лефло  сделался  в  Зимнем  дворце
своим человеком... Завтракая  с  Бюловым,  канцлер  сказал,  что  его  котлы
вот-вот взорвутся от перенасыщения  паром.  Он  подцепил  на  вилку  жирного
балтийского угря и перебазировал его на тарелку любимого статс-секретаря.
   - Приоткройте немножко клапан...
   Бюлов встретил Гонто-Бирона милой улыбкой.
   - У вас хорошее настроение? - спросил посол.
   - Превосходное! Меня огорчаете только вы, виконт. Разве можно быть  таким
обидчивым? Мир с Францией на сто лет вперед - вот единственное, о чем  мы  с
канцлером мечтаем в тихие лунные ночи... К чему ваши опасения?
   Вечером на балу в доме графини Гацфельд германский кайзер дружески  обнял
французского посла.
   - Виконт, - сказал он ему,  -  какая  собака  хотела  нас  поссорить?  Но
теперь, кажется, все миновало...
   Нет, не миновало! Известие о приезде царя с Горчаковым обжигало  Бисмарка
новой  тревогой.  На  всякий  случай,  чтобы  избежать  ответственности   за
разжигание войны, железный канцлер подал прошение об отставке,  ссылаясь  на
нервное состояние. Вильгельм I сразу же отверг его просьбу:
   - Бисмарк, неужели я отпущу вас  сейчас,  когда  в  мире  такое  страшное
напряжение? Почитайте, что пишут в газетах...
   Это было глупо: Бисмарк  сам  писал  в  газеты!  Вдруг  оживилась  партия
берлинских русофилов, воспитанных  на  давних  традициях  дружбы  Берлина  с
Петербургом, и стала обвинять Бисмарка в том, что он свернул с  укатанной  и
привычной колеи, переставив Германию на кривые рельсы  союза  с  Веною;  эти
люди не забывали, что в 1813 году Пруссия была  спасена  русской  армией,  а
Германия  не  может  существовать  без  исконной  дружбы  с  Россией...   На
берлинской бирже курс марки падал, словно ртуть  в  столбе  барометра  перед
штормом; все немцы,  будто  сговорившись,  кинулись  в  банки  -  обменивать
бумажные деньги  на  золото.  Весенние  ярмарки  в  Германии  обанкротились:
торговцы, в чаянии войны, заключили сделки  сроком  на  шесть  недель  -  не
больше. Злобный тевтонский джинн, выпущенный Бисмарком из  древнего  сосуда,
обратился против него самого. По слухам канцлер знал, что Горчаков, при всей
его осторожности, вдруг резко сдвинул демаркационную линию русской политики:
теперь он заговорил о своем согласии на возвращение французам богатой рудами
Лотарингии...
   Разговор канцлера с Мольтке ничего не дал.
   - Спорные вопросы разрубит меч, - твердил Мольтке.
   Бисмарк бросил на стол связку ключей от сейфов.
   - Хорошо бы мне.., спятить! Горчаков приедет, а с меня  нечего  взять.  Я
только посмеиваюсь...

***

   Русский  посол  из  Берлина  отстукивал  на  берега  Невы,  прямо  в  уши
Горчакова:  "Более  чем  когда-либо  я  убежден,  что  обстановка   является
серьезной и вмешательство императора  и  его  правительства  необходимо  для
предотвращения  печальных  последствий".  Пушки  на  Рейне  уже  заряжены  и
нацелены на Францию; в кругах дипломатов шепотом  говорили,  что  существует
план германского  генштаба  о  полном  уничтожении  Парижа  артиллерией.  Из
Бельгии тоже телеграфировали на  Певческий  мост:  "Страх  перед  германским
вторжением подавил все иные наши заботы..."
   Был первый день мая. Утром лакеи одевали старого русского  канцлера.  Его
забинтовали в корсет, и грудь выпрямилась. Щелкнула челюсть, поставленная на
место. После мытья огуречным рассолом лицо разрумянилось. Был подан  мундир.
Муар  андреевской  ленты  отливал   нежной   голубизной;   звезды   сверкали
бриллиантами чистой воды; на  шее  Горчакова  болтался  драгоценный  "телец"
Золотого Рука... Что еще надо дипломату?
   Треуголка. Перчатки. Трость. Платок. Табакерка.
   - Карету! - крикнул Горчаков, свежо и молодо.  Завтра  об  этой  эскападе
будут  писать  все  газеты  мира.  Карета  российского   канцлера   эффектно
остановилась возле французского посольства; по Неве плыли  глыбы  ладожского
льда.
   Горчаков взмахнул шляпою перед Лефло:
   - Вполне официально заверяю  правительство  Французской  республики,  что
Россия имеет основной политической задачей сохранение  мира  в  Европе  ради
блага народов, ее населяющих,  и  будьте  уверены,  дорогой  посол,  мир  мы
обеспечим!
   Начинался демарш - битва железных канцлеров...

БИТВА ЖЕЛЕЗНЫХ КАНЦЛЕРОВ

   Царский вагон уже стоял на запасных путях  Варшавского  вокзала,  путейцы
простукивали его оси, лакеи из дворца свозили  посуду,  метрдотель  загружал
буфеты вином и закусками, когда вдруг встрепенулась Англия,  боясь,  что  на
чужом огне она не успеет погреть свои руки... За счет России, за счет усилий
русской политики милорды  решили  сколотить  капитал  "миротворцев":  Англия
примкнула  к  демаршу  Горчакова.  При  этом  Дизраэли  не  выступал  против
Германии, - нет, он лишь видоизменил форму борьбы против России,  отнимая  у
нее  славу  защитницы  мира,  чтобы  ослабить  ее  международный  авторитет.
Дизраэли предупредил Викторию: "Возможен союз  между  Россией  и  нами  ради
данной конкретной цели", - ради того, чтобы не допустить немецкие  армии  на
берега Па-де-Кале...
   8 мая царский поезд тронулся в путь. Май выдался теплый, леса уже  шумели
листвой,  ярко  зеленела  трава  на  березовых  полянах.   Миновали   дачные
пригороды. Горчаков открыл  окно...  Перед  ним,  понукая  белого  арабского
скакуна, мчалась в высоком седле стройная амазонка. Ветер сорвал  с  женщины
шляпу, разметал длинные волосы. Какие-то две-три минуты она неслась  вровень
с поездом, Горчаков даже  разглядел  ее  молодое  возбужденное  лицо.  Потом
дорогу всаднице преградила река, и она растаяла вдалеке, как дивное  видение
юности.
   Горчаков подумал, что эта женщина,  видевшая  в  окне  вагона  обрюзглого
старика, конечно же, не догадалась - кто он таков и куда он едет? Впервые  в
жизни канцлер смутно осознал себя исторической личностью: ныне от  его  слов
зависело будущее Европы, будущее всего мира и,  может  быть,  даже  детей  и
внуков этой беззаботной всадницы...
   Остерегаясь простуды, он закрыл окно. Локомотив истошным криком  покрывал
великие русские пространства.

***

   Берлин! Вдоль идеально  чистого  перрона  выстроились  оркестры,  гремели
могучие  литавры,  гулко   ухали   медные   тарелки,   воинственные   флейты
повизгивали, как поросята. Ветер раздувал серые пелерины богов  и  полубогов
прусского генштаба. В окружении статс-секретарей рейхс-канцелярии  истуканом
высился железный канцлер, совиным взором озирая - поверх касок с шишаками  -
сутолоку встречающих.
   В  дверях  вагона  показался  и  Горчаков,  широко  улыбаясь,  размахивая
цилиндром и тростью.
   - Он как всегда, - сказал Бисмарк, - с улыбкой примадонны на  устах  и  с
ледяным компрессом на сердце... Два канцлера протянули друг другу руки.
   - Вы, - напомнил Бисмарк, - получили в соседи сильную Германскую империю,
с которой предстоит отныне считаться.
   Улыбка не сходила с уст князя Горчакова:
   - Говорят, что  вы  мой  ученик,  но,  кажется,  превзошли  меня  подобно
Рафаэлю, который превзошел своего учителя Перуджино. На правах старого метра
я все-таки поправлю ваш неудачный мазок  на  роскошном  полотне  германского
величия... Желаю вам получить в  соседи  сильную  Францию,  с  которой  вам,
немцам, отныне тоже предстоит считаться.
   Александр II обошел строй почетного караула, составленный из  померанских
гренадеров.  В  церемонии  представления  дипломатическому  корпусу  канцлер
отвечал невнятно,  слабо  пожимая  руки  послов.  За  его  спиною  голенасто
вышагивал Бисмарк в ботфортах... Музыка гремела не умолкая.
   За обедом  в  королевском  замке  кайзеру,  чтобы  он  не  разболтался  с
племянником о своем миролюбии, подавали одно блюдо за другим  с  невероятною
быстротой. Вильгельм I едва успевал отведать  одно,  как  сбоку  подставляли
другое. Кажется, в этом случае руками лакеев управлял сам Бисмарк.  Но  царь
за столом все же провозгласил, что заботы Франции о  своей  безопасности  не
дают Германии юридического повода для  нападения  на  нее.  Кайзер  поспешно
заверил племянника, что в Берлине никто и не помышляет о войне.
   - Но если война случится, - ляпнул он, - я снова встану во  главе  пру...
Тьфу, дьявол, не могу отвыкнуть!  Я  хотел  сказать:  во  главе  непобедимой
германской армии.
   При этом старец чихнул так, что оросил ордена на груди своего племянника,
а мельчайшие брызги, словно из пульверизатора, обдали и железного  канцлера,
хотя он сидел на почтительном расстоянии. В конце пиршества  подали  печеные
каштаны, которые было трудно есть, не снимая белых перчаток, обязательных по
этикету Потсдама.
   Горчаков участливо спросил Бисмарка:
   - Говорят, вы стали большим домоседом? Ответ Бисмарка имел "двойное дно":
   - Хорошо прожил тот,  кто  хорошо  спрятался.  Все  несчастья  происходят
оттого, что мы не умеем сидеть дома...
   Оставив царя с кайзером, канцлеры покатили в  Радзивилловский  дворец,  о
котором Бисмарк сказал, что хочет купить его для  своей  резиденции.  Старые
вязы, растущие перед окнами, рассеивали блеск солнца, создавая внутри комнат
приятные зеленоватые потемки... Бисмарк хмуро предложил:
   - Может, для начала выпьем?
   - Э, Бисмарк! - ответил Горчаков. - Это только в России сначала выпьют, а
потом подерутся. Давайте видоизменим  этот  порядок:  сначала  подеремся,  а
потом и выпьем...
   Бисмарк сосредоточенно раскурил трубку:
   - Я добр с друзьями и жесток с врагами. Если вы на потеху  Европе  решили
вскочить мне на шею, чтобы прокатиться верхом, то я, ваш доверчивый  ученик,
не стану сносить оскорбления. Я сброшу вас! А это вызовет общий смех...
   - Молодой человек, - произнес Горчаков (Бисмарку в этом году  исполнилось
ровно 60 лет), -  не  забывайте,  что  войны  возникают  от  слов,  тихонько
сказанных дипломатами. А вы кричите даже  слишком  громко...  Но  любой  ваш
конфликт с Парижем сразу же отзовется  в  Петербурге!  Вы  не  думайте,  что
монархические принципы нас удержат:
   Россия-монархия  через  голову  Германии-рейха   протянет   руку   дружбы
Франции-республике.
   Бисмарк отвесил ему издевательский поклон:
   - Слава богу, Roma locuta est .  Но  еще  на
вокзале я заметил, с каким апломбом  вы  размахивали  своей  палкой,  словно
хотели этим сказать: "Вот я вас всех!"
   - Пусть плотнее закроют двери, - велел Горчаков. - Кажется,  Бисмарк,  мы
будем слишком откровенны...

***

   До этой весны, весны 1875 года, Бисмарк  катил  Германию,  как  вагон  по
рельсам. Только сейчас, впервые в жизни, он столкнулся с  коалицией  России,
Франции и Англии...
   Накануне приезда  Горчакова  газеты  Европы  стали  открыто  писать,  что
Германия  готовит  европейскую  катастрофу,  и  это   произвело   на   людей
ошеломляющее впечатление. Народы вдруг узнали, что  над  их  жизнью  занесен
топор. Потому-то визит Горчакова в Берлин казался  тогда  спуском  в  кратер
бушующего  вулкана,  -  для  европейцев  он  стал   событием   международной
важности...
   Бисмарк  на  все  время  переговоров  запретил  журналистам  соваться   в
министерство. Никто  не  должен  знать,  что  железный  канцлер  растерян  и
разоблачен...
   О военной угрозе сначала он рассуждал так:
   - Это придумали лейтенанты, которым нечего делать в казармах, они шляются
в казино и там начинают хвастать. Газеты  раздули  болтовню  лейтенантов,  а
Европа встала на дыбы. Но я при всем желании не могу редактировать и газеты!
Обеспечить мир совсем  не  трудно,  -  сказал  Бисмарк,  -  для  этого  надо
перевешать редакторов всех газет.
   - Ваше мнение, - отвечал Горчаков, - лучше присыпать щепоткой перца. Ведь
не газеты же задели честь Франции!
   - Честь - понятие весьма отвлеченное.
   - А знамя, - напомнил  Горчаков,  -  тоже  отвлеченное  понятие.  Красиво
раскрашенную тряпку приколачивают к палке гвоздями.  Однако  за  эту  тряпку
люди идут на смерть...
   Бисмарк с трудом отыскивал аргументы защиты:
   - У вас две головы - азиатская и  европейская,  но  вы  по  старости  лет
путаете их: европейская уткнулась в Азию,  азиатская  же  косит  на  Европу.
Определите свое значение точно - кто вы? В прошлый раз,  когда  я  гостил  в
Петербурге,  я,  как  друг,  убеждал  вас,  что  для  России   важнее   дела
восточные... Если вам так уж хочется драки, так  забирайтесь  на  Балканы  и
деритесь там с турками! Ради  чего,  Горчаков,  вы  приехали  сюда,  шокируя
берлинское общество старомодным галстуком?
   В словах они не стеснялись. Разговоры велись на ножах.  Английский  посол
Одо Россель застал канцлеров на  второй  день  спора;  он  рассказывал,  что
Бисмарк был похож на раздавленную  жабу,  угодившую  под  колесо  телеги,  а
Горчаков приятельски (но сильно) хлопал его по спине ладонью, говоря:
   - Вы мне противны с вашими нервами! Кого решили обмануть?  Неужели  меня?
Но для этого, дорогой друг, вам  следует  целый  год  просыпаться  на  часок
раньше моей светлости. А я привык  вставать  при  первых  лучах  зари...  Не
сваливайте, Бисмарк, свою личную вину на биржевую панику!
   Бисмарк озлобленно огрызался:
   - Вы не знаете этой публики! Наконец, еврей Ротшильд.., это, я вам скажу,
бесподобная скотина. Ради  спекуляций  на  бирже  он  готов  похоронить  всю
Европу, а виноват.., я?
   Бисмарк угрожал. Он отстреливался. Иногда сам бросался в штыки.  Но  было
видно, как из железного канцлер превращается в ватного... Горчаков напомнил,
что вчера император Германии уже дал русскому царю "определенные заверения в
том, что не имеется в виду  никаких  агрессивных  действий  по  отношению  к
Франции".
   - Наконец, - добавил Горчаков, - ваш кронпринц Фридрих сознался,  что  вы
убедили его в неизбежности войны  с  Францией,  а  теперь  он  огорчен,  что
послушался вас...
   Горчаков,  как  тонкий  психолог,  с  интересом  наблюдал  за  поведением
Бисмарка. Газетчики,  лейтенанты,  банкиры  были  уже  свалены  Бисмарком  в
выгребную яму - теперь он отправил на помойку и кронпринца  Фридриха  с  его
женою, дочерью английской королевы Виктории, а потом, спасая о