еду ни к чему не приводили. Горчаков, старчески брюзжа,  не  переставал
подзуживать самодержца на дальнейшее зондирование в Тюильри.
   25 мая на Лоншанском поле должен был  состояться  парад  и  показательная
атака 50 эскадронов отборной кавалерии. Инженеры заранее  укрепляли  трибуны
подпорами, чтобы они не рухнули; по подсчетам  полиции,  в  Лоншане  ожидали
скопления около полумиллиона зрителей. Горчаков не  поехал  на  празднество,
сославшись на то, что не терпит толчеи. Утром царю подали отдельный поезд, а
на опушке Булонского леса монархов ожидали кареты.  Александр  II  уселся  с
Наполеоном III в широкое открытое ландо. Парк был  пронизан  лучами  солнца,
всюду виднелись толпы гуляющих. По  сторонам  экипажа  скакали  шталмейстеры
Бургуан и Рэмбо. Множество парижан, словно  обезьяны,  сидели  на  деревьях.
Ландо огибало каменистый грот, из которого вытекал источник... Один  человек
соскочил с дерева на дорогу! Рэмбо круто развернул на  него  лошадь.  Грянул
выстрел. Револьвер разорвало в руке покусителя, лишив его пальцев,  а  пуля,
пробив ноздри лошади, наповал уложила одну из женщин...  Наполеон  III  живо
обернулся к царю:
   - Если стрелял итальянец -  значит,  в  меня.  Ну  а  если  поляк  -  это
предназначалось вам...
   Стрелял  поляк  по  имени  Болеслав  Березовский  .
   - Это в меня, - хмуро произнес царь.
   Французам было неприятно, что покушение произошло именно в Париже, и  они
говорили, что Березовский несомненно анархист из школы Михаила Бакунина.  Но
на суде Березовский отверг эту версию и признал, что он  участник  польского
восстания, желавший отомстить самодержцу за репрессии в Польше. Защищал  его
адвокат Жюль Фавр (защищавший и Орсини, бросавшего бомбы в  Наполеона  III).
Когда Александр II осматривал  Дворец  правосудия,  судья  Флоке  с  вызовом
воскликнул:
   - Да здравствует Польша, мсье!
   Александр II со сдержанной вежливостью ответил:
   - Я такого же мнения, мсье Флоке...
   Суд вынес Березовскому мягчайший  приговор,  который  царь  расценил  как
издевательство над ним - монархом. Само покушение, выкрик дерзкого  Флоке  и
бархатный приговор суда еще больше углубили политический ров между  Францией
и Россией, - именно этого Бисмарк и добивался!
   Но перед отъездом из Парижа  царь  случайно  оказался  с  Наполеоном  III
наедине, и ничто не мешало их беседе.
   Александр II, подавив в себе прежние обиды,  с  большой  ловкостью  завел
речь об угрозе Франции со стороны Пруссии. Но  тут  двери  распахнулись,  и,
нежно шелестя муслиновыми шелками, вошла (нечаянно?  или  нарочно?)  Евгения
Монтихо; при ней царь уже не стал развивать этой  темы...  Все  трое  начали
горячо обсуждать вернисаж импрессионистов, возмущаясь  последними  картинами
Эдуарда Манэ - "Завтрак на траве" и "Олимпия".
   Евгению Монтихо никак не устраивал сюжет первой картины, где  на  зеленой
лужайке в компании одетых мужчин сидит раздетая женщина и с вызовом  смотрит
в глаза зрителю.
   - А вы видели "Олимпию"? -  спрашивал  Наполеон  III  царя.  -  Добро  бы
разлеглась усталая после охоты Диана, а то ведь... Это не женщина,  а  самка
гориллы, сделанная из каучука, возле ног  которой  трется  черная  блудливая
кошка.
   - Уличная девка возомнила себя королевой, - добавила  Монтихо.  -  Как  и
раздетая для  "Завтрака"  ее  нахальная  подруга,  "Олимпия",  нисколько  не
стыдясь, глядит мне прямо в глаза...
   Нисколько не стыдясь, она смотрела прямо в глаза  царю,  и  Александр  II
невольно сравнил ее с тою же Олимпией, которую она так жестоко критиковала.
   Никто еще не знал, что эта женщина сама толкает мужа на войну с Пруссией,
а потому все хлопоты русской дипломатии были сейчас бесполезны.

***

   Вскоре  из  Парижа  вернулся  и  Тютчев;  при  встрече  с  Горчаковым  он
признался, что  ему  не  совсем-то  было  приятно  видеть  на  международной
выставке свой портрет работы фотографа Деньера, на котором он представлен  с
пледом через плечо, будто мерзнущая старуха. Все шедевры  истребления  людей
поэт обнаружил в павильоне Пруссии, и однажды утром Тютчеву привелось видеть
Бисмарка, в глубокой задумчивости стоявшего  возле  пушечного  "бруммера"...
Федор Иванович спросил князя:
   - А вы разве не заметили, где была поставлена  эта  дурацкая  гаубица,  в
которую можно пропихнуть целого теленка?
   - Не обращал внимания. А где же?
   - Как раз напротив статуи умирающего в ссылке Наполеона. Вы  не  находите
это сопоставление роковым?
   - Нахожу, - ответил Горчаков.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ ВТОРОЙ ЧАСТИ

   Летом 1867 года Горчаков, в ознаменование 50-летнего юбилея  службы,  был
возвышен до звания Российского  канцлера,  а  это  значило,  что  в  сложной
"Табели о рангах" он занимал первенствующее положение в стране, и равных ему
никого не было. Тютчев не преминул вспомнить его приход к власти:

   В те дни кроваво-роковые,
   Когда, прервав борьбу свою,
   В ножны вложила меч Россия -
   Свой меч иззубренный в бою...
   И вот двенадцать лет уж длится
   Упорный поединок тот...

   Почти  одновременно  с  Горчаковым  граф  Бисмарк  стал   бундесканцлером
Северогерманского бундесрата. Никто не сомневался, что в Европе возникли две
большие политические силы, от решения которых отныне зависело многое. Вопрос
был лишь в том, куда будет направлена эта  умственная  и  моральная  энергия
двух мощнейших политиков - к добру ли повернут они свои страны  или  обратят
свое влияние во зло человечеству?..
   Подобно гипнотизеру, внушающему больному: "Спать, спать, вы  уже  спите",
Бисмарк усыплял европейцев словами: "Мир, мир, мир.., мы хотим только мира".
С сердцем всегда холодным,  словно  собачий  нос,  Бисмарк  проявлял  сейчас
гигантскую силу воли и колоссальную выдержку, чтобы не начать  войну  раньше
времени.  Война,  как  и  мир,  всегда  требует   солидной   дипломатической
подготовки. Нет, это не летаргия - это  лишь  деловое,  разумное  выжидание.
Близкий ему человек, берлинский банкир Гирш  Блейхредер,  помогавший  ему  в
тайных финансовых аферах, советовал наброситься на Францию немедля.
   Бундесканцлер высмеял своего Шейлока:
   - Историю можно только подталкивать. Но если ее треснуть  по  спине,  она
может обернуться и хватить кулаком...
   В сейфах Большого генерального штаба уже затаился жутко дышащий эмбрион -
план  нападения  на  Францию,  и  генералы  видели  в  Бисмарке  тормоз   их
нетерпению. Войну можно спровоцировать, а превентивная  война  -  это  сущее
благо, - примерно так доказывал Мольтке канцлеру.  Бисмарк  в  ответ  развил
теорию политической  стратегии,  которая  обречена  противостоять  стратегии
генеральных штабов.
   Мольтке, выслушав его, сказал:
   - Ваша точка зрения, мой друг, безупречна. Но в свое время она будет  нам
стоить немалых жертв.
   - Чепуха! В войне с Австрией, - ответил Бисмарк,  -  мы  имели  жертв  от
поноса больше, нежели от пуль противника...
   В конце года он дал интервью английскому журналисту Битти-Кингстону; дымя
трубкой, канцлер горячо доказывал:
   - Северогерманский бундесрат твердо стоит на позициях сохранения  мира  в
Европе, и немцы первыми не нападут. Я не понимаю, зачем нам вообще война? Мы
сыты, мы одеты, у наших очагов всегда приятное тепло.  Что  мы  выиграем  от
войны? Разве нам нужны стоны, кровь, пожары и страдания? Вот вы  говорите  -
Эльзас и Лотарингия. Руда и еще что там.., не  знаю.  Но  это  разговор  для
котят, а не для меня. Я же лучше вас знаю, что в Эльзасе и Лотарингии жители
хотят остаться французами..,  это  вам  не  паршивый  Шлезвиг-Голштейн,  где
жители сами не ведают, кто они такие.  Ах,  вас  еще  беспокоят  речи  наших
генералов? Да, иногда они меня беспокоят тоже. Генералы во все времена любят
поболтать с таким важным видом, будто они что-то понимают... Между тем, смею
вас заверить, что в мирное время всех прусских генералов надобно, как  псов,
держать на железной цепи, а во время войны их надо вешать...
   ...Франция, оставшись в  трагическом  одиночестве,  танцевала  под  сенью
германских "бруммеров". Стальная империя  Круппов  родилась  намного  раньше
империи Гогенцоллернов.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ЖЕРНОВА ИСТОРИИ

   "Единство, - возвестил оракул наших дней, -  Быть  может  спаяно  железом
лишь и кровью" Но мы попробуем спаять его любовью. А  там  посмотрим  -  что
прочней?
   Ф. И. Тютчев (ответ Бисмарку)

ТРИ ДАМЫ И БИСМАРК

   Как и  все  владыки  капиталистического  мира,  королева  Виктория  ловко
утаивала цифру своего состояния. С  показной  скромностью  она  поднимала  с
земли уроненный пенс, а нищему, взывавшему о помощи, дарила букетик  полевых
цветов. Не дай бог, если у нее попросят на вдов и сирот, - тогда она  спешно
рисовала пошлый пейзажик: "Продайте его..." Лишь после смерти королевы стало
известно, что не только алмазные россыпи  в  африканской  Родезии,  но  даже
самые грязные кварталы  лондонского  Сохо  с  борделями  для  проституток  и
притонами для бандитов принадлежали именно ей, целомудренной ханже!
   Последний  отпрыск  гнусной  Ганноверской  династии,  которая  123   года
наполняла Англию скверной,  Виктория  чаще  других  политиков  обращалась  к
словам "на благо человечества", "ради свободы и  процветания  общества",  но
под ее скипетром  Англия  ни  на  один  день  не  прекращала  истребительных
колониальных войн... Вот же  она,  эта  богородица!  -  толстая  безобразная
женщина с распухшим зобом нездоровой сытости, давшая целой эпохе название от
своего  имени   -   викторианство.   При   жизни   мужа,   принца   Альберта
Саксен-Кобургского, она напилась только единожды, когда в  замке  Бальмораль
узнали о взятии Севастополя; на радостях муж велел пить всем сколько влезет,
и королева была пьянее лакеев. Виктория сама избрала себе мужа, сама  твердо
объяснилась ему в любви,  сама  отвела  его  под  венец,  а  он  играл  роль
искушаемой невесты. Видя его  покорность,  Виктория  сочла,  что  все  мужья
таковы. И потому казнь через повешение для женщин она  утверждала  всегда  с
большей  легкостью,  нежели  для  мужчин.  Ее  стол  постоянно  был  завален
бракоразводными делами: королева с пристрастием юриста  выискивала  причины,
чтобы оправдать мужчин и осудить женщин. Но зато она любила  читать  романы,
написанные женщинами; ей было  любопытно  знать,  что  могут  сочинить  "эти
потаскухи", от которых так много страдают их несчастные мужья...
   Всю долгую жизнь Виктория черпала силы из своего эгоизма, вредя не только
всему  миру,  но  даже  своим  детям.  В  королевской  мантии  из   бархата,
окаймленной горностаем, с золотым обручем на  голове,  с  бренчащим  на  шее
ожерельем из орденских цепей Подвязки, Бани, Шиповника  и  св.  Патрикия,  -
такой она  являлась  обществу,  тряся  жирными  брылями  щек,  поражая  всех
безвкусием  одежд,  брезгливой  апатией  к  делам,  непомерной  алчностью  к
огрызкам пирогов и огаркам свечей, и как-то  не  хотелось  верить,  что  эта
обрюзглая дама с повадками дурной тещи владеет половиною мира!  А  нехороший
блеск в ее глазах выдавал придворным, что она с утра  пораньше  уже  хватила
рюмочку-другую крепкого матросского бренди.
   Вся жизнь ее прошла под флагом любви к мужу!  Один  только  раз  Виктория
ослабила туго натянутые вожжи добродетели и покорилась другому мужчине.  Это
был император Наполеон III, в годы  скитаний  изучивший  женскую  породу  от
великосветских салонов до самых грязных прачечных. Опытный обольститель,  он
нашел отмычку к ее сердцу, - тогда-то Англия, вкупе с Францией,  и  устроила
России кровавую баню под Севастополем. Правда, при  свидании  с  императором
Виктория  допустила  грубую  политическую  бестактность:  она  угостила  его
хересом из погребов Наполеона I, который  разграбили  при  Ватерлоо  солдаты
герцога Веллингтона. Зато уж император (будьте спокойны!) таких промахов  не
делал. Принимая королеву в  Шербуре,  он  не  забыл,  что  на  берегу  стоит
памятник его дяде, грозным жестом указывающий на Англию. При королеве статую
поворачивали к Англии задом, королева отплывала домой - и Наполеон  I  снова
обращал пасмурный взор к туманам Ла-Манша... В  1857  году  Виктория  родила
восьмого ребенка, через два года, в возрасте 39  лет,  стала  бабушкой  -  в
Берлине от Вики и Фрица родился внук Вилли (будущий кайзер Вильгельм II),  а
вскоре муж, катаясь на коньках, провалился под лед и,  простудившись,  умер.
Виктория замкнулась в мрачном убежище Бальмораля, настолько  отрешившись  от
мира, что парламент решил  сбавить  ей  содержание.  Это  обожгло  королеву,
словно крапивой, она примчалась в Лондон с уже готовой тронной речью  -  вся
красная от гнева и виски, насыщенная плум-пудингами и кровавыми ростбифами.
   Фальшивая  насквозь,  королева  обожала  фальшь,  и  лицемеры   были   ее
любимцами. Сейчас ее доверием овладел "юркий Дизи", как  прозвали  англичане
Бена Дизраэли. Сын богатого капиталиста, будущий лорд Биконсфилд начал жизнь
с того, что выступал в защиту рабочих от угнетения  своего  папеньки.  Такое
разделение труда пошло на пользу обоим: папаша был под охраною сына, а сынок
обрел славу передового человека. Дизраэли лез из кожи вон, чтобы возвеличить
Викторию в глазах всего мира, он сознательно  разжигал  в  ней  ненависть  к
России, -  в  этом  секрет  его  карьеры...  Сегодня  "юркий  Дизи"  сообщил
Виктории:
   - Величайшая глупость нашего века совершилась - французы, как  мы  им  ни
мешали, все-таки докопали эту Суэцкую канаву. Мы поступили умно, не вложив в
песок Египта ни единого пенса. Теперь надо закрыть канал с обеих  сторон,  а
ключи от дверей пусть лежат у нас в кармане... Построенный  на  деньги  всей
Европы, в том числе и русские, - пророчил Дизраэли,  -  канал  должен  стать
британским, и Англия, только она, станет собирать  пошлину  с  кораблей  под
разными флагами...
   Англия (только она!) видела в  Суэце  опасную  перемычку  для  кратчайших
путей в Индию. А теперь, когда канал готов, маска  викторианского  лицемерия
сброшена. "Тайме" декларировала  с  цинизмом:  "Мы  ничего  не  сделали  для
прокладки  Суэцкого  канала,  но  мы  должны  иметь  всю  прибыль   от   его
эксплуатации. Это - компенсация, которую мы получим за все ошибки, возможно,
совершенные нами..."
   "Юркий Дизи" уже видел себя на берегах Нила!

***

   Да, Англия сделала все, чтобы канала не было:, пусть кому хочется плавает
вокруг Африки. Британский инженер Стефенсон заявил, что  зеркало  Индийского
океана на восемь метров выше зеркала Средиземного моря, и в случае  открытия
канала волны ринутся на Европу, затопляя все достижения  цивилизации.  Чтобы
обогнать французов, англичане вровень с трассой  канала  проложили  стальные
рельсы путей...
   Гений или авантюрист (скорее, то и другое),  Фердинанд  Лессепс  разрушил
барьер, отделявший Запад от Востока, - в  этом  его  великая  заслуга  перед
Человечеством, в  этом  же  и  залог  многих  бедствий  арабов.  Конвейер  и
экскаватор - эти два великих изобретения имеют родину: Суэцкий канал!
   Была весна 1869 года, когда в присутствии хедива Исмаила произошла бурная
встреча вод Красного моря и Средиземного, - вначале  слишком  встревоженная,
вода скоро успокоилась и породнила континенты.
   Осенью состоялось официальное торжество открытия

   Пушек гром и мусикия,
   Здесь Европы всей привал,
   Здесь все силы мировые
   Свой справляют карнавал,
   И при кликах исступленных
   Бойкий западный разгул
   И в гаремах потаенных
   Двери настежь распахнул

   Так писал об этом событии Тютчев. На  открытие  канала  прибыли  писатели
Эмиль Золя, Теофиль Готье и Генрик Ибсен,  император  Франц-Иосиф,  прусский
кронпринц Фридрих и прочие, но главной царицей праздника была, конечно,  она
-
   С пресловутого театра
   Всех изяществ и затей,
   Как вторая Клеопатра
   В сонме царственных гостей

   Выказывая женщине особое уважение, хедив обещал пересажать  на  кол  всех
инженеров, если яхта "Эгль", на которой  плыла  Евгения  Монтихо,  сядет  на
мель. За кормою яхты "Эгль" тронулись и остальные  суда  Замыкая  их  строй,
вслед за британским корветом "Рэпид", плыла русская "Арконтия", на которой в
окружении финансовых тузов Москвы и Одессы нежился под тентом тучный Николай
Павлович  Игнатьев  (посол  в  Константинополе)  Гремели  орудийные  салюты,
звенели бокалы, с берегов струился песок, на горизонте вровень  с  кораблями
проплывали верблюды... Хедива подвел композитор Джузеппе Верди, обещавший  к
открытию канала закончить оперу  "Аида"  на  тему,  предложенную  ему  самим
Исмаилом.
   - К сожалению, - пожаловался хедив императрице Франции, - Верди опоздал с
оперой, и я не могу доставить вам приятного удовольствия видеть  композитора
сидящим на колу Евгения, кокетничая, ударила его веером по руке:
   - Сознайтесь, зачем вам столько жен?
   Исмаил понял, что она напрашивается на комплимент.
   - Одну я люблю за ее глаза, другую за походку, третью за разум, четвертую
за фигуру, пятую за хороший характер.  Но  я  удовольствовался  бы  и  тобою
одной, потому что я сразу  заметил  -  ты  совместила  в  себе  все  женские
прелести..
   Хедив разместил гостей в новом сказочном дворце, который обошелся  ему  в
30 миллионов франков. Для императрицы Франции он устроил из комнат подлинный
восточный эдем стоимостью в полтора  миллиона.  Золото,  перламутр,  жемчуг,
парча, перья павлинов и шкуры барсов устилали путь этой женщины, и никто  из
гостей не  задумывался,  что  всю  эту  роскошь  (как  и  сам  канал)  будут
оплачивать  нищие  египетские  феллахи,  издали   взиравшие   на   небывалое
торжество. Международный  банкет  в  пустыне  был  устроен  на  3000  персон
(кстати,  в  Зимнем   дворце   одновременно   усаживались   за   стол   1900
приглашенных). После катания на верблюдах вместо "Аиды" давали "Риголетто" в
исполнении лучших певцов мира...
   Египетский хедив только успевал поплачивать!
   Во время банкета Игнатьев подошел к очень красивому и сдержанному  арабу,
на бурнусе которого среди прочих орденов сверкал и русский  -  Белого  Орла;
это был знаменитый "лев пустыни" Абд эль-Кадир, много лет  воевавший  против
Франции за честь и свободу Алжира. Тихим  голосом  он,  толкователь  Корана,
заговорил о губительной силе европейского прогресса:
   - Ваш материализм - плод тщеславного разума, он приводит к разнузданности
людей, всюду сея ненависть и разрушение. Вы заметили только праздник,  но  в
его шуме не разглядели, что первым прошел  через  канал  не  французский,  а
британский пароход... А внутри парохода сидели спрятанные солдаты!
   Здесь же Игнатьев слышал, как Эмиль Золя, чокаясь с виновником  торжества
- Лессепсом, напророчил ему:
   - Создав Суэцкий канал, вы точно определили  географию  того  места,  где
развернутся трагические сражения будущего...
   Евгения Монтихо, вернувшись в Париж, застала  мужа  в  нервно-подавленном
состоянии. Недавно он снова пережил  приступ  болезни,  его  душевные  силы,
казалось, были уже на исходе.
   - Ты  знаешь,  что  недавно  сказал  Тьер?  "Отныне,  -  заявил  он  моим
министрам, - нет уже ни одной ошибки  в  политике,  которой  бы  вы  еще  не
свершили..."
   Монтихо с бурной  материнской  радостью  подхватила  на  руки  маленького
принца Лулу; лаская ребенка, ответила:
   - Тьера не надо слушать! Война способна исправить все наши ошибки,  какие
были. Война нужна Франции хотя бы  ради  этого  очаровательного  дитя,  ради
сохранения для него короны.
   ...В эти дни Горчаков писал прозорливо: "Наполеон изолировал сам  себя  в
зияющей пустоте, и в поисках выхода из тупика, не исключено, он будет искать
удачной войны".

***

   - А я испанка, самая настоящая, каких можно встретить в кварталах Палома,
где под кружевами носят острые навахи.
   Так говорила о себе Изабелла II,  возродившая  при  дворе  Мадрида  нравы
времен упадка Римской империи. Нет, читатель, она никогда не забывала о боге
и одну из ночей в неделю справляла любовную мессу с кем-либо  из  клерикал