ов
(чаще всего с Сирилло де аль-Аламейдо, автором книги "Золотой  ключ").  Если
же, перепутав расписание, к ее  услугам  являлись  сразу  двое  монахов,  то
одного из них забирала для горячих молитв  наперсница  королевы  -  монахиня
Патрочиньо. А в дальнем углу Эскуриала, словно жалкий  паук,  гнездился  муж
королевы - храбрый и благородный идальго дон Франсиско, живший  доходами  от
продажи апельсинов из собственных садов в Севилье.
   Подарить любовнику восемь миллионов реалов сразу для Изабеллы  ничего  не
стоило, лишь бы он показал себя стойким мужчиной, а не тряпкой.  При  ней  в
Испании была основана "Академия моральных наук".  Но  самый  блестящий  жест
королевы - открытие Лосойского водопровода в  Мадриде,  а  то  ведь,  стыдно
сказать, помыться гранду - целая проблема!
   Никто не ощущал грозы, и папа римский переслал Изабелле II розу,  которая
не пахла, - розу из тонких золотых лепестков. Прицепив ее к  поясу  ажурного
платья, Изабелла поехала на морской курорт Лаквейсио; она купалась в  волнах
Бискайи, когда из Мадрида пришли слухи о народной революции.
   - Это замечательно! - сказала Изабелла II, нагишом  проследовав  на  ложе
любви. - Пусть же случится что-либо ужасное, чтобы встряхнуть  мою  скуку...
Вот тогда я выхвачу из кружев наваху  и  покажу  всем  оборванцам,  какая  я
испанка!
   Инсургенты захватили Мадрид, восстал и  флот  Испании,  к  власти  пришла
революционная хунта, раздавшая ружья народу. Изабелла Н скрылась в Биаррице,
где искал покоя от суеты ее давний приятель - Наполеон  III;  он  сразу  все
понял.
   - Мадам, в вашем распоряжении замок По... Из замка  По  она  переслала  в
Мадрид свое отречение от  престола.  Но  революции  бывают  разные.  Иногда,
свергнув одного монарха, они сразу  же  начинают  подыскивать  себе  на  шею
другого. Европейская печать охотно подсказывала Мадриду  новых  претендентов
на испанскую корону...
   В переписке Бисмарка появилось слово  Испания.  "Вот  что  может  вызвать
взрыв!" - заключил он.

***

   Жернова истории мелют медленно, но верно...
   Бисмарк, словно усердный ревизор, вел строгий учет всем ошибкам Наполеона
III, мало того, исподтишка подталкивал  императора  на  свершение  новых.  В
преддверий  грозных  событий  он  ошеломил  кайзера  просьбою  об  отставке:
"Министру, - писал бундесканцлер, - следует быть более хладнокровным,  менее
раздражительным и прежде всего обладать хорошим здоровьем..."
   Бисмарк нервничал. Томился.  Он  издергался  в  выжидании  той  блаженной
ситуации, когда можно скомандовать: пли!
   Бабельсбергские старые супруги о чем-то шушукались  и  часто  вздрагивали
при его появлении. Вильгельм I отставки ему не дал. А между  тем  Бисмарк  и
правда был болен. Его доконал ревматизм, его украсила желтуха  от  крысиного
укуса. Он уехал в померанское  имение  Варцин,  где  и  прозябал  в  угрюмом
затворничестве. Не будем думать, что канцлер устранился от дел. Варцин - это
его боевая засада, сидя в которой он зорко следил за действиями противников.
Отсюда-то он и подталкивал тяжкие жернова истории, чтобы  война  из  розовых
мечтаний о ней стала суровой и непреложной явью.

ДЕЛА И ДНИ ГОРЧАКОВА

   Возвращались из Гатчины поездом; царь  да  Горчаков  -  больше  в  вагоне
никого не было. Александр II всю дорогу много курил. Поезд  уже  катился  по
окраинам столицы, когда он сказал:
   - Не знаю, что со мною, но таким, как  теперь,  я  еще  никогда  не  был.
Раньше хоть радовала охота. А теперь лишь  вино  да  женщины  -  это  как-то
отвлекает. Кончится для меня все катастрофой... Не спорьте, князь! Я  был  в
Париже у одной гадалки вместе с дядей Вилли, она ему накаркала долгую  жизнь
и множество успехов. Потом взяла дату  моего  рождения  -  тысяча  восемьсот
восемнадцатый  год  -  и  молча  переставила  только  две  последние  цифры:
получилось тысяча восемьсот восемьдесят первый, - вот это и  есть  год  моей
гибели.
   - Как вы можете верить в такую мистику?
   - А почему и не верить?...
   Машинист с искусным щегольством  затормозил  поезд  так,  чтобы  подножка
царского вагона застыла как  раз  над  ковриком,  разостланным  на  перроне.
Александр II надел каску и шагнул мимо  коврика.  Неожиданно  грубо  сказал,
обращаясь к канцлеру на "ты":
   - Князь, на  днях  ко  мне  в  Летнем  саду  подошла  твоя  племянница  и
похвасталась, что вопрос о браке ее с тобою  уже  решен.  Если  женишься,  я
сердиться не буду. Но прежде подумай: Надин за твоей спиной развела шашни  с
конногвардейцем Николаем  Лейхтенбергским.  Когда  мы  ездили  на  Парижскую
выставку, я, чтобы тебя не  огорчать,  указал  шефу  жандармов  Шувалову  не
давать ей заграничного паспорта. Разберись сам...
   В окружении свиты и охраны царь удалился, а Горчаков испытал  слабость  в
коленях. Но  распускаться  нельзя,  прямо  с  вокзала  надо  ехать  в  совет
министров. Там он сказал, что  экономику  империи  можно  выправить  добычею
нефти на Кавказе и угля в Донецком бассейне, - ему не  поверили.  Вечером  у
него был  в  гостях  мудрый  армянский  католикос,  недавно  вернувшийся  из
турецкого Вана; в беседе за бутылкой вина они  провели  время  до  полуночи,
разговаривая по-гречески, по-итальянски и на древней латыни. Проводив гостя,
канцлер с помощью Якова устроился  в  постели,  в  стакан  с  водою  опустил
искусственную челюсть (работы славного парижского дантиста Дезирабода).
   - Шыновья вернулиш? - спросил, беззубо шамкая.
   - Да где уж там.., гуляют.
   Утром в министерстве его поджидал Нэпир.
   - Да, - говорил Горчаков, - мы обещали Англии не ходить в Бухару и  Хиву,
но жители Бухары и Хивы не обещали, что перестанут ходить к нам  с  жалобами
на своих ханов.
   - Ваш ответ, - иронизировал Нэпир, - напомнил мне ответ дамы,  нарушившей
любовную клятву: "Да, я клялась любить его до гроба, но я  ведь  не  клялась
сдержать свою клятву!"
   - Однако депутации угнетенных племен из ханств среднеазиатских сатрапий -
это не мой сладкий вымысел! Они идут к нам, взывая о восприятии  российского
подданства...
   При этом, дабы излишне  не  раздражать  Англию,  Горча  ков  благоразумно
умолчал о тайной миссии из  далекой  Индии,  которая  просила  народ  России
избавить их от  колониального  гнета.  Если  бы  англичане  были  уверены  в
прочности своего положения в Дели, они бы не тряслись над барханами  Средней
Азии,  как  нищий  над  писаной  торбой.  Теперь  Лондон  выдвигал  идею   о
разграничении сфер влияния в Средней Азии.
   - На сегодня, пожалуй, закончим, - сказал Горчаков Нэпиру. - Мы  согласны
считать Афганистан буфером между нами при условии, что вы  гарантируете  нам
его независимость и не станете расширять владений афганского эмира  за  счет
Бухары и Коканда во вред чисто российским интересам.
   С докладом канцлер отбыл во дворец, где император оставил его  обедать  в
кругу семьи. За столом царь неожиданно спросил - что он думает об Игнатьеве?
"Ага, стало быть, подыскивают мне замену".
   - Игнатьев очень умен, но поздравляю того, кто ему доверится,  -  ответил
Горчаков с хитростью старого дипломата.
   Императрица Мария вдруг вставила шпильку:
   - Иметь Бисмарка - какое счастье  для  немцев!  За  этим  стояло:  у  нас
Бисмарка нет. Острый кончик тугого воротничка врезался князю в щеку,  но  он
не замечал боли.
   - Ваше величество, я  не  поручусь  за  немцев,  но  смею  полагать,  что
русскому народу Бисмарки пока не требуются.
   - Дайте поесть спокойно, -  вмешался  царь.  Первая  атака  отбита.  Надо
ожидать второй.

***

   Великосветский Петербург наполняли слухи au sujet de la blonde (по поводу
блондинки). Блондинка - это Надин, которую с "белой ручки не стряхнешь да за
пояс не заткнешь".
   Горчаков вступил в кризис - старческий:

   Чему бы жизнь нас ни учила,
   Но сердце верит в чудеса:
   Есть нескудеющая сила,
   Есть и нетленная краса...

   В осеннем парке Павловска канцлер встретил Тютчева; два дипломата бродили
среди прудов, засыпающих в умиротворенном покое. Разговор как-то не вязался.
   - Неужели нет новостей? - спросил Тютчев.
   - Последняя из них такова... Я не сразу сообразил,  что  к  моей  увядшей
мужской оболочке Надин хотела бы стать красочным приложением, вроде  цветной
картинки дамских мод, вклеенной в скушнейший нумер еженедельника по вопросам
земской статистики. Но я еще не выжил из ума и сознаю весь тяжкий грех перед
покойницей Машей... Пора сказать себе, чтобы не мучаться более:  ты  старик,
Горчаков!
   Последняя женщина была у каждого, и она отлетала почти безболезненно, как
облако... Тютчев замедлил шаги:

   Вот бреду я вдоль большой дороги
   В тихом свете гаснущего дня...
   Тяжело мне.., замирают ноги...
   Друг мой милый, видишь ли меня?
   Все темней, темнее над землею -
   Улетел последний отблеск дня...
   Вот тот мир, где жили мы с тобою,
   Ангел мой, ты видишь ли меня?

   - Жестоко, но справедливо, -  отозвался  Горчаков...  Помолчали.  Канцлер
потом сказал:
   - Нехороший признак: государь груб со мною.
   - Он и со всеми таков!
   - Со всеми - да, но со мною бывал на равной ноге.
   - Вы догадываетесь о причине?
   - Косвенно виноват я сам, ибо дал повод к слухам о Надин... А иногда, - с
надрывом признался Горчаков, - я с ужасом ловлю себя на том, что теряю мысль
в разговоре;
   Мне страшно! Неужели конец? Это в мои-то семьдесят  три  года,  когда  бы
только жить да радоваться...
   Вечером в Михайловском театре давали "Орфея" Глюка; Горчаков сидел  подле
Надин, искоса наблюдая  за  партером,  где  в  окружении  ослепительных  дам
беззастенчиво жуировали его статные  красавцы  сыновья.  По  выражению  глаз
племянницы старик догадался, что она с большим бы удовольствием перешла из ,
ложи  в  партер.  Дежурный  флигель-адъютант   попросил   князя   пройти   в
императорскую ложу. Надин с  хрустом  разгрызла  карамельку,  и  этот  хруст
показался канцлеру треском рушащейся карьеры... Александр II сидел со  своей
сестрой  великой  княгиней  Марией  Николаевной,  когда-то  очень   красивой
Мессалиной, а теперь эта женщина не расставалась с костылями. Она и начала:
   - Вы женитесь или только волокнтничаете? Судя по всему, перед  нашествием
Пруссии на Париж  от  Горчакова  решили  избавиться.  Кандидатуры  известны:
константинопольский посол граф Игнатьев  или  шеф  жандармов  граф  Шувалов.
Горчаков ответил, что  каждый  человек  вправе  оставить  за  собой  решение
сердечных проблем.
   - Дипломатический корпус, - заговорил царь, - поставлен тобою в  неловкое
положение. Ты говоришь - племянница. Но каждую сплетницу я не стану отсылать
в Департамент герольдии за генеалогической справкой... Не будь смешным!
   Всем было смешно,  только  не  ему.  Внутри  дома  тоже  разлад.  Сыновья
заявили, что у них нет больше сил выносить  присутствие  этой..,  блондинки.
Старик понимал, что Надин вторгалась в их меркантильные интересы: женись  он
на молоденькой, и тогда из наследства им  останется  один  пшик  на  постном
масле. Но рядом с Горчаковым (чего он не замечал) страдала  и  мучилась  еще
одна добрая душа... В один из  дней  канцлер  подъехал  к  дому,  и  швейцар
ошарашил его известием:
   - Яков-то умер.
   - Яков? Как умер?
   - А так. Погоревал. И преставился...
   Это было  словно  предупреждение  для  него.  Горчакову  вспомнился  Яков
молодым хватом-парнем, его бурный роман во Флоренции  с  красивой  торговкой
рыбой, и теперь все исчезло, будто провалилось в бездонный колодец.  А  ведь
они были ровесники... В лютый  мороз  канцлер  великой  империи,  следуя  за
скорбными дрогами, проводил своего лакея до Волкова  кладбища.  Оглушительно
громко скрипнул снег в могиле, когда на него поставили гроб. С похорон князь
вернулся продрогший до костей, едва жив, его бил озноб. Но все же он  поехал
во дворец...
   - Из амплуа влюбленного юноши я должен переключиться на роль благородного
старца,  озабоченного  будущим  счастием  племянницы.  Прошу  -  выдайте  ей
заграничный паспорт.
   Царь точно определил "будущее счастье" Надин:
   - Я скажу Шувалову, чтобы не чинил препятствий для выезда им обоим..,  ей
и герцогу Лейхтенбергскому! Ну, вот и все. Горчакову стало легче.
   В начале  лета  он  отбыл  на  немецкий  курорт  Вильдбад,  где  в  горах
Шварцвальда его и застала кровавая интермедия к  войне.  Здесь  его  повидал
французский журналист Шарль Муи:
   - Бисмарк недавно проговорился, что если бы в Зимнем дворце  считались  с
мнением русского народа, то в предстоящей войне Россия бы выступила заодно с
Францией против Пруссии. Скажите, канцлер, есть ли в этом смысл?
   - Пожалуй, да, - кивнул Горчаков.
   - Какое же положение займет ваша империя?
   - Россия сохранит нейтралитет до тех пор, пока обстоятельства не  заденут
ее национальной чести. Вы, французы, можете искать союзников среди обиженных
Пруссией:  в  Италии,  обязанной  вам  за  войну  в  Ломбардии,   в   Дании,
оскорбленной узурпацией Шлезвиг-Голштинии, наконец, в Австрии,  где  еще  не
скоро забудут Садовую... Практически я не вижу со  стороны  Франции  никаких
услуг, за которые Россия должна бы сейчас платить своей  кровью.  Вот  разве
что за Севастополь, где ваша артиллерия не оставила камня на камне.
   - Не будьте так жестоки к нам, канцлер!
   - Зачем же? Я просто реально смотрю на вещи.
   - И каков ваш нейтралитет? Вооруженный?
   - Не знаю. Но мы будем тщательно  повторять  каждый  военный  жест  вашей
союзницы Австрии: оседлала она лошадей - наши выведены из конюшен,  зарядила
Вена пушки - наши тут же будут выкачены из  арсеналов...  Я  не  скрываю,  -
сказал Горчаков, - стоит Австрии выступить против Пруссии, как  наша  лучшая
армия из Варшавы сразу же переместится в Галицию.
   - Вы очень откровенны, - заметил Шарль Муи.
   - А я не Талейран, который утверждал, что язык  дан  человеку  для  того,
чтобы скрывать свои мысли...
   Шарль  Муи  тогда  же  схватил  на  карандаш  фигуру  русского  канцлера:
сгорбленный, но еще осанистый, хитрое, очень подвижное лицо с тонкими губами
сатира, изящные, старомодные манеры, полученные в наследство от XVIII  века,
и - "предрассудки старины, хотя никто в Европе лучше Горчакова не знал,  что
от них взять, а что оставить без употребления".

ЗАГАДКА ЭМСКОЙ ДЕПЕШИ

   Костлявый палец Мольтке прилип к карте Франции.
   - На что вы мне указываете? - спросил Бисмарк.
   - Это "Вогезская дыра"  -  равнина  между  Вогезами  и  Арденнами,  через
которую легче всего выйти к Парижу...  Скажите  мне,  сколько  вы,  политик,
разрешаете нам, генералам, взять от Франции для нашей Пруссии?
   Бисмарк, причмокивая, рассосал затухшую сигару.
   - Берите больше, - отвечал, окутываясь дымом, - чтобы мне было что  потом
отдавать. А то ведь знаете как бывает? Если не вернешь все отнятое,  обвинят
в скупости...
   Зная, как  лучше  дразнить  галльского  петуха,  Бисмарк  инспирировал  в
германской прессе выдвижение на испанский престол прусского принца Леопольда
Гогенцоллерна-Зигмаринена. Расчет был точен: если  справа  от  себя  Франция
имеет соседом прусских Гогенцоллернов, для  нее  будет  самоубийством  иметь
Гогенцоллернов еще и на южных границах - за  Пиренеями.  Галльский  петушок,
почуяв нутром, что его готовят для немецкой духовки, должен сразу взъерошить
перышки!
   Леопольд Гогенцоллерн  -  добрый  католик  и  лейтенант  прусской  армии;
женатый на португальской инфанте, он увлекался спортивным альпинизмом,  едва
начинавшим входить в моду. Молодой человек отнесся к  идее  Бисмарка  весьма
сдержанно: ему замечательно жилось, а в Испании полно разных анархистов, для
которых подстрелить короля - раз плюнуть!
   - Франция, - разумно говорил он, -  никогда  не  позволит  Гогенцоллернам
утвердиться по ту сторону Пиренеев.
   - Твое ли это дело? - возмущался его отец. - Поезжай в Мадрид и  старайся
не вылезать на улицы, а уж Бисмарк,  будь  уверен,  утвердит  тебя  с  обеих
сторон Пиренеев... Или  ты  думаешь,  что  быть  лейтенантом  лучше,  нежели
королем?
   Из Мадрида прибыл к Бисмарку посол Салазар, вдвоем они  уговорили  принца
не отказываться от короны. Секретная  агентура  Штибера  уже  просочилась  в
Испанию, чтобы проведать на месте - не забыли ли  испанцы  прежних  обид  от
Наполеона I и нет ли у них желания заодно с  Пруссией  потрепать  галльского
петуха  за  гребень?  Все  это  творилось  за  спиной  кайзера,  и   Бисмарк
информировал его об испанских делах лишь весною  1870  года,  когда  интрига
была на полном ходу... Неожиданно  для  канцлера  Вильгельм  I  заупрямился.
Бисмарк призвал на подмогу Мольтке с  Рооном;  три  верных  паладина  горячо
доказывали королю, что в случае отказа Леопольда от короны в  Испании  может
возникнуть народная республика, анархия и  прочие  чудеса:  из  Мадрида  эта
зараза, как лишай, переползет в Италию и во Францию, а потом, чего  доброго,
зачешутся и берлинцы...
   Короля проняло! Но он предупредил Бисмарка:
   - Только очень прошу вас, чтобы эти испанские дрязги не рассорили меня  с
Францией...
   Неожиданно где-то на проводе между Берлином и Мадридом произошла  "утечка
информации". Вечером 2 июля парижские газеты оповестили Францию о  переменах
в  Испании...  Накануне  этих  событий  Франц-Иосиф,  еще  не  смирившись  с
разгромом при Садовой - Кенигсгретце, готов был  рвать  Пруссию  со  стороны
хвоста, если Франция вцепится ей в загривок. Он послал  в  Париж  эрцгерцога
Альберта, который и прибыл - со словами:
   - Мы согласны  поддержать  вас  в  войне  с  Пруссией  при  условии,  что
австрийцы вступят в сражение не  раньше  сорока  двух  дней  со  дня  начала
военных действий.
   Естественно, Наполеон III полюбопытствовал  -  а  что  собирается  делать
Австрия все эти 42 дня?
   - Мы будем готовиться, -  отвечал  венский  посланец.  Наполеона  III  не
так-то легко провести! Он понял, что за 42 дня побежденный уже  определится,
и тогда Вена попросту примкнет к  победителю.  Ему  следовало  помнить  и  о
России: Горчаков потрясет в колокольчик - и русские армии распалят до  небес
бивуачные костры на рубежах  Галиции,  после  чего  "боевая"  Австрия  мигом
свернется в калачик. Наполеон III  не  забывал,  что  в  сейфах  Бисмарка  -
Альвенслебенская  конвенция  1863  года,  за  которую  русский  царь  должен
расплачиваться нейтралитетом, благоприятным для Пруссии.
   - Об изоляции Франции говорить еще рано, - сказал он премьеру Оливье. - Я
верю, что в одном строю с нами окажутся южно-германские  княжества,  которые
не могут выносить деспотизма Пруссии...

***

   Два дня подряд, 6 и 7 июля, в Законодательном собрании шли бурные дебаты.
Военный министр Лебеф доложил, что последняя пуговка  на  гетрах  последнего
солдата давно пришита, митральезы заряжены,  мобильный  пехотинец  -  мастер
штыкового боя, способный выкрутиться из  любого  гиблого  положения.  Оливье
заикнулся, что Франции без России несдобровать, но его дружно ошикали.  Один
сенатор впал в транс:
   - Последний парад доставил мне невыразимую радость, и  я  вас  спрашиваю:
почему прямо с Лоншанского поля  войска,  митральезы  и  кавалерия  не  были
двинуты прямо на Берлин?..
   Газеты сообщили, что Бисмарк, обескураженный воинственным пылом  Франции,
прячется в Варцине, а  вывод  таков:  "La  Prusse  cane"  (Пруссия  трусит).
Бисмарк не очень-то огорчился  оттого,  что  его  планы  разоблачены  раньше
времени: скандал уже разразился.., только бы не подвел король!
   Вильгельм  I  находился  в  Эмсе,  где  его  навестил  французский  посол
Бенедетти. Совсем не расположенный влезать в испанские дела, кайзер  радушно
сказал ему:
   - Мне этот бой быков совсем не по душе. Кто его только выдумал? Я не вижу
никакой  надобности  для  Гогенцоллерна  вступать  на  престол  Испании.  Не
волнуйтесь: я все улажу...
   Отдадим кайзеру должное: обещал - сделал! Леопольда Гогенцоллерна дома не
оказалось. С альпенштоком в руках он забрался на снежные кручи Швейцарии,  и
никакой телеграф не мог до