кивались
заслуги Кубанцев и наряду с этим, совершенно замалчивались роль и значение
Донского казачества. Не было сомнений, что нас умышленно игнорировали. Видно
было, что французских офицеров основательно обработали в Екатеринодаре и внушили
им неприязнь к Донскому казачеству, к тому казачеству, которое, стоя на главном
операционном направлении, поголовно боролось с большевиками, где не было семьи,
которая не потеряла бы главу, или одного из членов семьи. Даже глава
Добровольческой армии -- ген. Деникин, не счел нужным сгладить неприятное
впечатление и в своей речи упомянуть о Доне и оттенить заслуги Донского
казачества вообще в борьбе с Советской властью и, в частности, его значение для
Добровольческой армии 242). Такая явная и неуместная демонстрация против Дона,
побудила меня воздержаться от какого-либо официального приветствия, как
представителей союзников, так и наших хозяев -- добровольцев и Кубанцев. Но дабы
смягчить впечатление, я попросил ген. Смагина, как старшего в чине, совершенно
кратко приветствовать от Дона французских офицеров и командование
Добровольческой армии.
На следующий день состоялось наше совещание. От Добровольческой армии, кроме
председательствовавшего -- ген. А Драгомирова, на нем присутствовали генералы:
Романовский, Лукомский, Санников и полк. Энгельке, а к нам прибавился ген.
Смагин.
Вопрос единого представительства на мирном конгрессе прошел гладко и быстро.
Горячие дебаты, как мы и предвидели вызвал вопрос единого командования.
Теоретически представители Добровольческого командования были правы, настаивая
на безотлагательном осуществлении единого командования на юге России под
главенством ген. Деникина. Нам было ясно, что в едином командовании они, прежде
241) Газета "Донские Ведомости", 2 февраля 1919 года, No 28.
242) Газета "Приазовский Край" от 14 ноября 1918 года.
318



всего, видели возможность усиления Кавказского фронта Донской кавалерией. В их
воображении она почему-то рисовалась в огромном количестве без дела болтающейся
на Донском фронте. Развивая эту мысль, ген. Лукомский доказывал, что при едином
командовании возможно будет временно ослабить Донской фронт, пожертвовать даже
частью территории Донской области, с тем, чтобы усилив донцами войска
Добровольческой армии, покончить с противником на Кавказе, а затем перебросить
части на Донской театр и восстановить там положение. Такое положение, конечно,
можно было оспаривать даже с точки зрения военной науки, требующей добиваться
решительного успеха на главном театре борьбы, значит, на Донском фронте, а не
ослаблять его во имя второстепенного, т. е. Кавказского 243). Но главное было не
в этом, оно заключалось в том, что представители Добровольческого командования
предвзято и с известным предубеждением относились к нашему мнению. Выказывая
полное неведение в донских вопросах, они вместе с тем, не желали учитывать
реальных условий обстановки на Донском фронте и упрямо не верили нашим горячим
доводам об истинном положении дел на Дону.
Прежде, чем окончательно приступить к рассмотрению этого больного вопроса,
Донская делегация настаивала на предварительном ознакомлении присутствующих с
действительным положением на Донском фронте и состоянием Донской армии.
Представители Добровольческой армии согласились с этим. Тогда я обрисовал им
обстановку на Донском фронте фактически такой, каковая не допускала и мысли о
каком-либо его ослаблении. Наоборот, все говорило за необходимость немедленного
усиления наших войск на главном операционном направлении. Но все эти наши доводы
на представителей Добровольческого командования не действовали. Они и слышать не
хотели об опасных последствиях, в случае попытки увода казачьих полков с
Донского фронта или уступки части Донской территории противнику, что по нашему
мнению, могло вызвать крайне нежелательные последствия и даже привести к
катастрофе. Представители Добровольческого командования упорно защищали свою
точку зрения, обещая уменьшение сил на Дону компенсировать присылкой нам орудий,
пулеметов, автомобилей и винтовок, каковые они рассчитывали получить от
союзников 244).
-- "Да поймите же," --сказал я, -- "что трофейные винтовки и пулеметы, и пушки
мы сейчас имеем в достаточном количестве. Но у нас нет людей, которые управляли
бы этими машинами и стреляли из них. Мы мобилизовали все, что могли. Весь
людской запас исчерпан, все способные носить оружие, находятся на позициях без
отдыха и смены.
243) Ген. Лукомский в гражданскую войну боевыми операциями непосредственно не
ведал, близко к войскам не стоял, находясь все время в тылу, и ведая вопросами
порядка административного. В силу этого, его рассуждения зачастую носили
характер чисто кабинетный, вне зависимости от условий и обстановки. Военное
положение было тогда таково: против Дона развернулось пять Советских армий,
против Добровольческой армии и Кубанцев -- одна, причем изолированная от центра
и уже довольно потрепанная и дезорганизованная.
244) Ген. Лукомский сулил нам выгоды и говорил, что ими от союзников уже
получено 13 тыс. винтовок и, если будет единое командование, то часть этого
оружия пойдет и для Донской армии.
319



Успех покупается только маневром. Огромное протяжение фронта -- около 1 200
верст, и необходимость прикрывать все казачьи станицы от вторжения противника,
заставляет непрерывно перебрасывать полки с одного места на другое, не давая
минимального отдыха. В итоге этого и люди и конский состав совершенно
измотались. Ежедневные потери в боях не пополняются и полки тают. Наступившие
внезапно жестокие морозы и недостаток теплого обмундирования, каждый день
выводят с фронта сотни отмороженных. Офицерского состава не хватает и полками
командуют сотники. Здесь меня упрекают, что я умышленно сгущаю краски. Указывают
на непрерывные успехи Донского оружия, но, скажу откровенно, победы меня мало
радуют. Будучи в курсе переживаний, настроений и нужд Донского фронта, я, на
основании совокупности донесений, докладов и личных наблюдений, считаю себя
обязанным заявить, что в своем напряжении Донское казачество дошло до
кульминационного предела. Такое состояние, мне думается, продлится еще один-два
месяца, а затем все может неожиданно и неудержимо покатиться назад. Дону нужна
немедленная помощь. Единое командование в отвлеченном понятии, неоспоримо
выгодно, но чтобы его провести в жизнь, надо считаться с реальной обстановкой и
психологией казачества. Выдвиньтесь на главное направление, станьте плечом к
плечу с Донцами, образуйте единый фронт, тогда у казаков исчезнет чувство
гнетущего одиночества и они отлично поймут пользу единого командования. При
движении за пределы Донской земли мы сможем вам дать корпус молодых казаков
(Постоянную армию) и корпус казаков-добровольцев. Эти войска послушны и пойдут
всюду, куда им прикажет "единое командование", а на остальное не посягайте.
Установление единого командования и попытка использовать сейчас донские части на
Кавказском фронте, без предварительного выдвижения Добровольческой армии на
Донской фронт, пользы не даст, а вред несомненно будет. Большевики используют
это, как козырь и разовьют сильнейшую агитацию на фронте, в чем мы имели уже
случай убедиться, когда пробовали двинуть Донскую армию за границу Области.
Наконец, закончил я, нельзя забывать, что мечта двинуть всю Донскую армию, т. е.
все мужское население способное носить оружие -- освобождать Россию, есть мечта
и мечта неисполнимая, а для дела весьма опасная. Всякое муссирование подобной
мысли грозит чреватыми последствиями и может привести к военным бунтам.
Поголовно казаки могут защищать только свои родные курени и земли, но не
освобождать Россию. Для последней цели Дон даст несколько десятков тысяч отлично
организованных, великолепно снабженных прекрасно обученных и строго
дисциплинированных бойцов, послушных единой воле начальника 245)".
245) Это все целиком приведено в моем рапорте Управляющему Военным и Морским
отделами от 14 ноября 1918 года за No 2511, написанном мною по возвращении в
Новочеркасск. Между тем, ген. Деникин почему-то в своей статье "История",
помещенной в "Донской Летописи" (том III, стр. 361-371), приписывает мне наивные
по форме и искаженные по смыслу, речи. Сам он на этом совещании не
присутствовал, а стенографического отчета не велось. Впрочем, это -- дело его
совести. Большего внимания заслуживает то, что тогдашнее состояние Донской армии
тот же автор характеризует так: "Уже в ноябре месяце, -- говорит он, -- не
взирая на успех, в армии чувствовалась некоторая моральная неустойчивость".
(Очерки Русской Смуты, том IV, стр. 62).



В ответ на это на голову Донской делегации посыпались резкие и неуместные
упреки. Пользуясь старшинством, отчасти играя на нашей сдержанности, генералы
Лукомский и Драгомиров, не считаясь с элементарными понятиями необходимого в
таких случаях такта, забросали нас обидными фразами, обвиняя и в "военной
безграмотности" и в "грубой насмешке над идеей единого командования" и т. д. В
общем, ряд хлестких, но неуместных замечаний и ненужных поучений. Донская
делегация считала своим патриотическим долгом проявить максимум терпения и не
обращать должного внимания на все бестактные выпады представителей
Добровольческого командования Наше искреннее желание было мирно сговориться с
командованием Добровольческой армии. Самое, конечно, легкое было ответить в
унисон на выпады и тем самым сделать невозможным какие-либо дальнейшие
переговоры.
Единство командования, безусловно, военная аксиома при нормальных условиях и
нормальной организации вооруженной силы. Но ведь условия были необычны, а ген.
Деникин упорно не хотел считаться с этим и мерил все на аршин Добровольческой
армии, совершенно не связанной ни народом, ни территорией.
В Екатеринодаре и слышать не желали, что казаки поголовно могут защищать только
свои хаты и свою родную землю. Принудить же их поголовно пойти освобождать
Россию не представлялось возможным и не было тогда той силы, которая бы
заставила их выполнить это. Зная настроение казачьей массы, Донское командование
все время лавировало между разными течениями, постепенно и осторожно устраняя
вредные явления и исподволь подводя все в нормальное русло. И Атаман и его
ближайшие помощники были глубоко убеждены что первый приказ "единого
командования" об уводе Донских частей на Кавказский фронт, вызвал бы тогда
волнение, неповиновение, военный бунт или даже переход к красным. Имело ли
право, спрошу я, при таких условиях Донское командование согласиться с
требованиями представителей Добровольческой армии? Совершенно иное, если
установлению единого командования, прошествовало бы появление частей
Добровольческой армии на Донском фронте. Тогда бы не потребовалось
Чувство -- скажу я -- качество чисто субъективное и, если ген. Деникин, сидя за
сотни верст от Донского фронта, чувствовал моральную неустойчивость Донской
армии, то честь ему и хвала, ибо это -- дар от Бога. Но мне думается. что в этом
кроется что-то и другое, быть может, не одно только чувство. Надо полагать, что
ген. Деникину был известен доклад начальника штаба Донских армии о положении на
фронте не только с внешней стороны, но, главным образом, с внутренней,
невидимой, так сказать, для обычного наблюдателя, но зато хорошо известный
начальнику штаба армий, отдававшему тогда все время фронту. И было бы с его
стороны справедливее сказать, что в то время, как Донская армия в ноябре месяце
1918 года одерживала победу за победой, ее начальник штаба на совещании 13
ноября в Екатеринодаре, открыто заявил, что победы его не радуют, что за ними
кроется мрачное будущее и что если через месяц-полтора Донская армия не получит
помощи, то она надорвет последние силы и неудержимо покатится назад. Там же он
горячо убеждал присутствующих бросить всякую мысль о возможности снятия с
Донского фронта хотя бы одного бойца. Не было бы лишним здесь добавить, что
такое утверждение Начальника штаба Донских армий представители Добровольческого
командования встретили, по установившейся у них традиции, не только с
недоверием, но и с явным негодованием и осыпали его упреками и градом эпитетов,
каковым, во всяком случае, на деловом совещании не могло быть места.
321



убеждать казаков в пользе единого командования. Самый факт появления
добровольцев рядом с казаками, сразу расположил бы последних к ним. Следовало
применяться к обстановке, а не витать в области бредовых идей и мечтании о
чем-то нереальном и неисполнимом.
Совещание кончилось, не дав почти никаких положительных результатов. Только у
нас, у донцов накопилось еще больше горечи. Выходило, что добровольцы сулили нам
журавля в небе, а мы хотели иметь, хотя бы, синицу, но в руках.
Вернувшись в Новочеркасск, мы подробно доложили Атаману и командующему армиями
ход совещания, а я наше устное изложение, подкрепил еще письменным докладом за
No 2511.
Сделанный мною на совещании в Екатеринодаре диагноз Донской армии, к сожалению,
оказался совершенно правильным и через полтора месяца, как увидит читатель ниже,
на почве переутомления с одной стороны, с другой -- вследствие невыполнения
союзниками своих обещаний, в казачьих частях произошел надлом, на фронте
начались прискорбные явления: самовольное оставление позиций, переход к красным
и Донская армия почти без боя, местами стала катиться назад. Произошло то, что я
предсказывал, искренно убеждая Добровольческое командование прислушаться к моим
словам и верить моим заявлениям. Однако, излишняя самоуверенность и необъяснимая
предубежденность к нам Добровольческих верхов, явились непреодолимым
препятствием к взаимному пониманию.
Французские офицеры, прибывшие в Екатеринодар, продолжали оставаться при штабе
генерала Деникина и будучи, видимо, под влиянием враждебных Дону кругов
Добровольческой армии, не собирались посетить Дон для установления
непосредственных сношений с Донской властью. Это обстоятельство имело двоякое
значение: во-первых -- морально понижало авторитет и влияние Атамана в Войске, а
во-вторых -- создавало благоприятную почву для агитации против Краснова на
внутреннем и внешнем фронтах. На всех перекрестках оппозиция злобно шипела:
"Краснов -- ставленник немцев, пока он -- Атаман, союзники не будут сноситься с
Доном, не приедут в Новочеркасск, не помогут войску, а без их помощи Дон
погибнет". А на фронте и в тылу большевики также интенсивно вели пропаганду и
прививали казакам мысль о том, что ни французские, ни английские солдаты воевать
с Советской властью не будут, что они жаждут только вернуться домой и, по
примеру России, свергнуть свои капиталистические Правительства, что уже
проделано в Германии. -- "Краснов и белопогонники нагло вас обманывают трудовых
казаков" -- дословно говорилось в большевистских прокламациях, -- обещая помощь
союзников, Солдаты и пролетариат всего мира теперь поняли, кому война выгодна и
кому она несет разорение. Война нужна только богачам, буржуям да помещикам,
Пролетариат же всех стран за мир и за советы ... и т. д." Несмотря на принятые
Донским командованием меры противодействия, червь сомнения все же мало-помалу,
подтачивал казачье сознание.
В эти дни, в Севастовополь прибыла англо-французская эскадра. Атаману Зимовой
станицы Донского войска при Крымском правительстве полк. Власову, удалось в
порядке частном, познакомиться с англий-
322



ским адмиралом. Он заинтересовал его рассказом о положении на Дону, рассеял
неправдоподобные слухи о Войске и уговорил его послать союзную делегацию в
Новочеркасск. Адмирал согласился. 21 ноября под видом промеров Азовского моря из
Севастополя в г. Таганрог вышло два миноносца -- французский "Бристоль" и
английский "Свен" под командой французского капитана Ошэна и английского
капитана Бонда. Их цель была -- посетить Донское Войско и на месте ознакомиться
с положением дел.
Телеграмма о предстоящем прибытии в Новочеркасск представителей союзных армий
молниеносно разнеслась по Войску. Всюду стали спешно готовиться к встрече.
Новочеркасск сразу преобразился и принял праздничный вид. Вокзал, все казенные
учреждения, а также и частные дома, были красиво декорированы, Российскими,
донским и иностранными флагами союзных Держав. Особенно тщательно была украшена
Соборная площадь.
Ген. Краснов, умевший всегда необычайно торжественно обставить парады, на этот
раз с особой тщательностью разработал церемониал 246) встречи союзников, придав
ему чрезвычайно большую помпу.
-- "Для достойной встречи представителей тех государств -- говорилось в приказе
No 1582, -- с которыми вместе в продолжении трех с половиной лет мы сражались за
свободу и счастье Российского государства, которые помогли нам оружием и
снаряжением в тяжелый 1915 год и отвлекли от нас несметные силы противника,
которые и теперь с открытой душой идут к нам, чтобы помочь стереть с лица России
гнойную язву большевизма и дать нам возможность победоносно закончить ужасную
гражданскую войну, предписываю ..." Далее шли детальные указания о церемонии
встречи союзников.
Уже в Мариуполе, ко времени их прибытия, на вокзале был выставлен, в блестящем
виде, почетный караул в составе одной сотни Лейб гв. Атаманского полка. То же
было сделано в Таганроге 2-м пластунским казачьим полком, а в г. Ростове Лейб
гв. Казачьим полком. Кроме того, на этих станциях гостей приветствовали и
подносили хлеб-соль городские, общественные и торгово-промышленные депутации,
делегация! от учащихся и представители администрации и военных властей.
Для переезда по железной дороге на ст. Мариуполь им был предоставлен роскошный
атаманский поезд.
Непосредственный визит на Дон представителей союзников, видимо, не на шутку
встревожил Екатеринодар. Ведь приезд их в Новочеркасск, можно было
рассматривать, как торжество политики ген. Краснова, что значительно путало
карты Добровольческой ставки.
С целью уменьшить силу впечатления от этого посещения недоброжелатели Краснова
приняли разнообразные меры и настойчиво стремились установить непосредственный
контакт с приехавшими союзными офицерами, чтобы настроить их против Атамана и
Дона.
Меня глубоко возмутило, когда мне принесли телеграмму министра торговли и
промышленности Добровольческой армии, В. Лебеде-
246) Приказ Всевеликому Войску Донскому от 22 ноября No 1582.
323



ва 247) из Екатеринодара на имя председателя Войскового Круга В. Харламова. В
ней говорилось, что едущие на Дон представители союзников никем не уполномочены,
по существу -- подставные лица, нанятые Атаманом с целью инсценировать его
дружбу с союзниками. Далее автор предлагал эти сведения в спешном порядке
распространить в обществе.
Эту провокационную телеграмму я задержал у себя на 2--3 дня, предупредил о ней
Атамана и командующего армиями и приказал установить самое тщательное наблюдение
за телеграфом Новочеркасск-- Екатеринодар.
У меня достаточно оснований утверждать, что посылка такой возмутительной
телеграммы была сделана с ведома высшего командования Добровольческой армии.
Посредничество третьих лиц -- было излюбленным приемом ставки Добровольческой
армии. Даже миссию получения от нас патронов и снарядов ген. Деникин признавал
возможным возлагать иногда на частных лиц, совершенно непричастных к военному
делу. Я помню, как с этой целью приезжал инженер Кригер-Войновский и другие
"общественные деятели". Они излагали нам тяжелое положение Добровольческой армии
и просили помочь ей, указывая при этом и точное количество снарядов и патронов.
Видимо, временами, Добровольческое командование хотело остаться в стороне, иначе
говоря -- желало и невинность соблюсти и капитал приобрести. Ну, чем иным, как
не этим можно было объяснить подобное посредничество, совершенно ненужное, когда
при штабах армий, как знает читатель, находились представители командований, а
еще проще было ген. Романовскому переговорить со мной по прямому проводу, что
обычно он и делал.
Торжественную и величественную картину в день приезда гостей представлял г.
Новочеркасск. От вокзала до собора на дл