мость перегруппировки частей, вынудили ген.
Мамантова, сделать перерыв в активных действиях и, главное, выждать прибытия
обещанных Добровольческой армией пластунских батальонов, с тем, чтобы общими
усилиями произвести штурм, сильно укрепленного Царицынского района. Этим
перерывом воспользовались красные. С 12-го января они сами повели бешенные
атаки, стремясь разжать полукольцо наших войск. Все атаки противника с
громадными для него потерями были нами отбиты и донцы ни шагу не уступили
красным.
Время шло, а пластуны к нам не прибывали. Бесконечно долгие мои разговоры по
аппарату с ген. Романовским по этому вопросу, не давали нужных результатов.
Сначала меня заверяли, что пластуны уже приступили к погрузке, но затем вскоре я
получил уведомление, что они еще не прибыли к месту посадки, что пластуны не
могут начать погрузку, ибо крайне утомлены длинным переходом. А через день или
два на мой новый запрос, мне заявили, что для пластунов не хватает подвижного
состава, хотя это я предусмотрел заранее и своевременно предложил подать на
станцию наши составы. Мне было ясно, что вопрос о переброске пластунов на
Донской фронт затягивается и откладывается на неопределенное время. Истинные
мотивы этой задержки всячески замалчивались, но каждый раз ставка
Добровольческой армии пыталась задержку объяснить какими-либо новыми причинами.
Между тем, официальное обещание прислать пластунские части, побудило
командующего восточным Донским фронтом ген. Мамантова ввести известный корректив
в свои оперативные соображения и сверх того, для поднятия духа войск, объявить
об этом в приказе.
12-го января я поехал в Екатеринодар для доклада Главнокомандующему обстановки
на Донском фронте. Предстояло разрешить несколько довольно важных вопросов.
Во-первых, надо было во что бы то ни стало, настоять на усилении дивизии ген.
Май-Маевского Добровольческой армии. Эта дивизия, выдвинутая на Мариупольское
направление, была крайне слабого состава, продвигалась на север весьма медленно
и, в общем, пока что, вся ее для нас польза выразилась в том, что мы могли снять
в этом районе всего лишь две наши сотни. Во-вторых, нужно было добиться присылки
на Царицынское направление уже давно обещанных батальонов, а попутно решить и
несколько других вопросов.
По прибытии в Екатеринодар, ген. Смагин 277) встретил меня на вокзале и
предупредил, что ген. Романовский меня ожидает, желая присутствовать при моем
докладе Главнокомандующему. В виду этого, я прямо с вокзала, поехал к нему.
Начальник штаба принял меня, внешне, весьма любезно. Я вкратце ознакомил его с
обстановкой у
277) Представитель Донского командования при Ставке.
364



нас и нашими нуждами. После этого, ген. Романовский по телефону предупредил ген.
Деникина о моем приезде, причем, кладя телефонную трубку, он улыбаясь и с
заметной иронией в голосе, промолвил:
"А у Главнокомандующего сейчас члены вашего Круга В. А. Харламов, П. М. Агеев
278) и кто-то еще, делают доклад о положении на Донском фронте". Должен
признаться, что если до этого времени я не придавал никакого значения и не
верил, доходившим до меня слухам о том. что будто бы Главнокомандующий свои
заключения о военном положении на Донском фронте и ходе боевых действий,
основывает не столько на официальных донесениях и докладах Донского
командования, -- сколько на рассказах и нашептывании безответственных лиц к тому
же полных профанов в военном деле, то теперь, конечно, в этом уже нельзя было
сомневаться. То что раньше я считал сплетней или клеветой, ронявших ген.
Деникина, как Главнокомандующего, теперь это оказывалось сущей правдой, которую
подтверждал сам начальник штаба Добровольческой армии и таким тоном, в котором
звучала ирония и нотка осуждения им подобного порядка. Когда мы прибыли к
Главнокомандующему, то там никого не застали. Доморощенные стратеги поспешили
удалится, чтобы не попасть передо мной в неловкое и даже смешное положение.
Кроме ген. Романовского при моем докладе присутствовал ген. Лукомский.
Главнокомандующий сидел, а мы все стояли. Касаясь каждого фронта в отдельности,
я последовательно рисовал донскую обстановку.
В ряду других вопросов был поднят и вопрос о перевозке одного или двух полков
Добровольческой армии с Кубани в район Дебальцево на усиление дивизии ген.
Май-Маевского, оперировавшей там и, как я говорил, ввиду своей малочисленности,
едва удерживавшей занятое ею положение. На Донском фронте наиболее слабое место
был -- север. Для подкрепления его и поднятия духа казаков, там уже выставлялись
заслоны из новых, стойких войск, примерно в расстоянии 250--300 верст от
Новочеркасска. Кроме того, одновременно с этим, сосредоточивалась ударная группа
из частей Молодой армии для нанесения противнику решительного поражения. На
востоке донцы были под Царицыном, от столицы Дона более 300 верст. На западной
границе, самой близкой к Новочеркасску (60--80 верст), все атаки противника
успешно отбивались нами уже в течение почти трех месяцев. И только в районе
Дебальцево, занятом частями Добровольческой армии, т. е. дивизией ген.
Май-Маевского, красные временами имели успех, почему туда и предназначалась
помощь. Казалось бы, такая обстановка и здравый рассудок подсказывали направить
эти подкрепления к угрожаемому пункту, кратчайшим направлением, т. е. через
Ростов, Таганрог. Но безответственные стратеги, только что бывшие у
Главнокомандующего, убедили его, вести эти полки кружным путем через
Новочеркасск. Они уверили Главнокомандующего, что в Новочеркасске паника и что
появление Добровольцев на вокзале, по их мнению, успокоит население. Несмотря на
лживость самого факта и наивность доводов "донские стратеги", однако, имели
успех. Только мои категорические доводы о вздорности и нелепости этих слухов, в
чем легко
278) В "Очерках Русской Смуты", том III, стр. 61, ген. Деникин этого депутата
уже именует "донским демагогом, социалистом, ныне большевиком".
365



можно было убедиться, а также заявление, что в случае действительного
возникновения паники в Новочеркасске, -- к чему сейчас нет никаких оснований,
--- у нас имеется значительный (около 5 тыс. человек), отлично
дисциплинированный гарнизон, преимущественно из частей Постоянной армии, каковой
для успокоения жителей достаточно будет провести по городу с музыкой, -- в конце
концов разубедили Главнокомандующего. В самом деле, направление эшелонов
добровольцев через станцию Новочеркасск, даже при наличии в городе паники,
прошло бы, конечно, незаметно, успокоения не внесло, а время было бы потеряно.
В дальнейшем, оттеняя в своем докладе весьма тяжелую обстановку на северном
Донском фронте, я указал на настоятельную необходимость немедленной присылки
туда подкреплений добровольцев или Кубанцев. Я сказал, что с помощью их нам
удастся быстро ликвидировать продвижение противника, а успех, кроме того, весьма
благотворно отразится на состоянии духа казаков этого фронта. Совместная боевая
работа, добавил я, сблизит казаков с добровольцами и донцы воочию убедятся, что
они не одиноки. Главнокомандующий перебил меня и резко сказал: "Вы просите
помощи, а сами 279) злейшие враги Добровольческой армии" 280). Наступила длинная
неловкая пауза. Быть может, ген. Деникин и сам понял неуместность своей фразы,
но упорствуя, не счел нужным, как-нибудь сгладить тягостное впечатление. Обойдя
молчанием незаслуженный упрек, я скомкал конец доклада, и поспешил уехать в
Новочеркасск. В душе у меня невольно наростало сознание бесполезности, при таком
отношении к нам Главнокомандующего, надеяться на какие-либо положительные
результаты моего доклада. Несомненно было, что личные счеты и побуждения того же
порядка у ген. Деникине доминировали над интересами общего дела. Стали яснее
обрисовываться невидимые ранее причины и таинственные силы, оттягивавшие
перевозку пластунских батальонов, тормозившие вывоз со ст. Караванная
материалов, нужных для Таганрогского завода 281), задерживавшие отправку на Дон
тяжелых орудий, купленных нами в Севастополе 282). В общем зрела мысль, что в
разыгравшихся страстях злобы и ненависти, тонули общие интересы дела и на верх
всплывала ненасытная жажда личной мести. В тяжелый момент для Войска, ген.
Деникин признавал возможным сводить личные счета. Невероятной и, может быть,
кошмарно-чудовищной, покажется читателю эта мысль, но, к сожалению,
беспристрастный анализ его отношения тогда к Донской власти, неуклонно приводит
к такому заключению. Донское командование было бельмом в глазах ставки До-
279) Надо понимать -- Донское командование.
280)Эта фраза в тот же день сделалась известной многим. Вечером ген. Смагин, наш
представитель при Главнокомандующем, передал мне (возможно, по просьбе
Деникина), что ген. Деникин как будто бы раскаивается, что дал волю своему
чувству, забыв, что он -- Главнокомандующий, выслушивающий доклад начальника
штаба той армии, подчинить которую себе он так упорно добивался.
281) Ген. Май-Маевский запретил вывоз с порохового завода, находившегося на ст.
Караванная, тринитроула и аммонала, необходимых для снаряжения снарядов на нашем
Таганрогском заводе, работавшем для всего юга.
282) Посланный за этими орудиями на специальном пароходе офицер телеграфировал в
Новочеркасск: "Адмирал Конин получил приказание ген. Деникина никому покамест
ничего не давать".
366



бровольческой армии. В то время, как Кубань, с помощью Добровольцев,
освободилась от красных и ген. Деникину, в силу этих условий, удалось сломить и
подчинить себе Кубанское казачество, Дон оставался самостоятельным и гордился
своей независимостью. Донское Войско не только само освободилось от большевиков,
но и сумело создать образцовую армию и широко помогать Добровольческой армии.
Правы те, кто утверждает: не будь Дона, не было бы и Добровольческой армии. Он
щеголял своим порядком, как на фронте, так и в тылу, чем не могла похвастаться
Добровольческая армия. Под давлением союзников, Донская власть признала над
собой, и то вынужденно, главенство ген. Деникина, но перед тем устами своего
Атамана она заявила, что в ген. Деникине не видит то лицо, которое могло бы
успешно справиться с предстоящей огромной задачей водительства всеми
вооруженными силами юга России. Было подчеркнуто, что до сего времени ген.
Деникин не проявил себя ни политическим деятелем государственного масштаба, ни
талантливым организатором, ни дальновидным дипломатом. Одного же военного
таланта и солдатской прямолинейности при той чрезвычайно сложной и запутанной
внешней и внутренней обстановке и при нахождении еще Добровольческой армии на
казачьей территории, бесспорно было недостаточно.
Я не берусь судить насколько были основательны такие предположения. Главное то,
что они были высказаны открыто и даже, я бы сказал, официально, что, конечно,
задело ген. Деникина.
Предсказания ген. Краснова в отношении ген. Деникина сбылись: "Деникинский
период" кончился крушением, а сам ген. Деникин нашел себе спасение на английском
миноносце. Возможно, что современникам еще не по силам разобраться насколько в
этом повинен ген. Деникин, как Главнокомандующий. Только будущий историк сумеет
беспристрастно разобраться в действительных причинах краха "Белого движения" на
юге и скажет свое последнее правдивое слово. Сейчас же, мне кажется, важно
зафиксировать те и другие положения, имевшие тогда место, так или иначе влиявшие
на общий ход событий.
Аттестация, данная Донским Атаманом ген. Деникину, во всяком случае, не могла
быть приятной последнему и он считал себя обиженным, если не оскорбленным.
Анализ отношений ставки к Донским событиям, дает мне основание утверждать, что
тяжелое тогда положение Дона не волновало Главнокомандующего в той мере, как это
должно было быть. Даже больше: ухудшение обстановки на нашем фронте в
Екатеринодаре считали тем козырем, которым на предстоящей сессии Большого
Войскового Круга, готовили бить и гордого Атамана Краснова и его ближайших
помощников. В то же время, для ставки Добровольческой армии представлялся
благоприятный случай явиться в роли, якобы, спасителей Дона. В перспективе
рисовалась двоякая выгода: можно было используя тяжелый момент устранить
Краснова и его окружение, затем оказать Войску помощь, чем значительно
облегчалась возможность скрутить и подчинить себе, по примеру Кубани и Дон.
Нельзя было подыскать никаких других причин, которыми руководился ген. Деникин,
оттягивая помощь Войску 283). Эти мотивы
283) После отставки Краснова на Донском фронте немедленно появились
Добровольческие и Кубанские части.
367



не укрылись от Донского Атамана. Между ним и Добровольческим командованием в
январе месяце завязалась чрезвычайно интересная переписка. В ней Атаман,
откровенно указывал, что для него не тайна, что он неугоден Екатеринодару и,
быть может, для дела будет лучше, если он на ближайшей февральской сессии Круга
откажется и уйдет с поста 284). Ген. Деникин ответил Краснову, что это -- личное
дело Атамана с Кругом и вмешиваться в него он не будет. Таким ответом Ген.
Деникин хотел показать, что он стоит в стороне от внутренней жизни Дона и не
желает принимать в ней никакого участия. На самом деле, это была, так сказать,
внешняя, показная сторона, скрывавшая собою интенсивную работу кругов
Добровольческой армии, стремившихся во что бы то ни стало, свалить ген.
Краснова.
В эти полные тревог и забот дни, в Новочеркасск прибыл представитель Франции
кап. Фукэ. Он долго совещался с Атаманом, интересовался положением на фронте,
состоянием Донской армии и настроением войск. Результатом этого было то, что в
тот же день 27-го января, он отправил телеграмму своему командованию, требуя
немедленного направления союзной пехотной бригады в гор. Луганск для обеспечения
нашего левого фланга. Вне сомнения, что появление на Донском фронте в этот
момент союзных войск имело бы огромное моральное значение и решающим образом
отразилось бы на конечном исходе борьбы. Участие капитана Фукэ в судьбе Дона и
решительность, проявленная при истребовании срочно помощи Войску, рассеяли
немного мои сомнения и заставили думать, что судьба России союзникам, как будто
бы, не безразлична. Но уже в полдень следующего дня, я был горько разочарован,
когда увидел Атамана. Оказалось, что поведение "благородного" 285) представителя
или представителя "благородной" Франции, неожиданно приняло совершенно иной
оборот, весьма далекий от какого-либо благородства. Прежде всего, этот капитан
попросил к себе в гостиницу Атамана и там потребовал, чтобы войсковой штаб
детально осведомлял его и ген. Франшэ д'Эсперэ о событиях на фронте и всех
распоряжениях, а затем предложил Атаману подписать следующие условия:
"Мы, представитель французского главного командования на Черном море, кап. Фукэ
с одной стороны и Донской Атаман, председатель совета министров Донского войска,
представители Донского правительства и Круга с другой, сим удостоверяем, что с
сего числа и впредь:
1) Мы вполне признаем полное и единое командование над собой генерала Деникина и
его совета министров. 2) Как высшую над собой власть в военном, политическом,
административном и внутреннем отношении, признаем власть французского
Главнокомандующего ген. Франшэ д'Эсперэ. 3) Согласно с переговорами 9 февраля
(28 января) с кап. Фукэ все эти вопросы выяснены с ним вместе и что с сего
времени все распоряжения, отдаваемые Войску, будут делаться с ведома капитана
Фукэ. 4) Мы обязываемся всем достоянием Войска Донского заплатить все убытки
французских граждан, проживающих в угольном районе "Донец" и где бы они ни
находились и происшедших
284) "Архив Русской Революции", том V, стр. 300-306.
285) Кап. Фукэ выдавал себя за офицера генерального штаба, но как выяснилось, он
кончил лишь ускоренные курсы военного времени и, в сущности, был лишь суррогат
офицера генерального штаба.
368



вследствие отсутствия порядка в стране, в чем бы они ни выражались, в порче
машин и приспособлений, в отсутствии рабочей силы, мы обязаны возместить
потерявшим трудоспособность, а также семьям убитых вследствие беспорядков и
заплатить полностью среднюю доходность предприятий с причислением к ней
5-типроцентной надбавки за все то время, когда предприятия эти почему-либо не
работали, начиная с 1914 года, для чего составить особую комиссию из
представителей угольных промышленников (французских) и французского консула".
Когда Атаман прочитал этот возмутительнейший документ, между ним и кап. Фукэ
произошел следующий разговор:
-- "Это все?" --возмущенным тоном спросил Атаман.
-- "Все", --ответил Фукэ. --"Без этого вы не получите ни одного солдата. --
"Mais, mon ami", вы понимаете, что в вашем положении -- "il n'y a pas
d'issu!...".
-- "Замолчите" -- крикнул Атаман. -- "Эти ваши условия я доложу совету
управляющих, я сообщу всему Кругу... Пусть знают, как помогает нам благородная
Франция" 286).
Едва ли нужно пояснять, что приведенный документ сразу же разсеял иллюзии в
какое-то благородство победоносной Франции к своему бывшему союзнику и вскрыл
голый и ничем не прикрытый цинизм. Даже наши враги -- немцы в своих аппетитах
были гораздо сдержаннее и скромнее и никогда не ставили Дону таких диких и
жестоких условий. Так вот кому молилось Добровольческое командование. Вот кому
оно пело гимны и дифирамбы, не допуская никаких компромиссов и всемерно сохраняя
кристальную чистоту своей верности союзникам. А ген. Деникин только во имя
этого, избегал контакта с немцами, предпочитая кровью русского офицерства и
юношества добывать снаряды и патроны у противника -- большевиков, нежели взять
их у немцев.
Перебирая недавнее прошлое, невольно вспоминается, как многие с пеной у рта
негодовали на немцев за их беспринципность и как наряду с этим идеализировали
союзников, возводя их на недосягаемую высоту. А затем, сама жизнь, обнажила их
голое бесстыдство. Краснова часто обвиняли, что он отдал Дон в немецкую кабалу.
Но в сущности, это была пустая фраза, слова, необоснованные упреки, тупая злоба
близоруких политиков и стремление их, как-нибудь очернить и унизить Атамана.
Здесь же, в этом документе, черным по белому, требовали подчинения и Дона и
Добровольческой армии и в политическом, и в военном, и в административном, и во
внутреннем отношениях, французскому генералу Франшэ д'Эсперэ, да еще через его
представителя кап. Фукэ, человека, скажу я, недалекого, весьма ограниченного
кругозора, пустого и хвастливого француза. Требуя полного подчинения, Франция,
однако, ничего не обещала и ничем не обязывалась. Идти в такую кабалу Атаман не
мог. Несмотря на критическое положение северного фронта, он имел мужество с
негодованием отвергнуть ультиматум кап. Фукэ, В тот же день ген. Краснов
отправил генералу Франшэ д'Эсперэ письмо с новой просьбой немедленно помочь
Дону. В этом письме Атаман ясно подчеркнул, что эта
286) "Архив Русской Революции", том V, стр. 309.
369



помощь -- долг Франции. Одновременно, о поведении кап. Фукэ, его требовании и о
своем категорическом отказе, ген. Краснов уведомил ген. Деникина. Злополучный
представитель Франции, уехавший накануне в Екатеринодар, однако, не унимался. Он
оттуда телеграфировал Атаману, заявляя, что союзные войска не будут посланы в
Луганск до тех пор, пока Донской Атаман, не подпишет предложенных ему условий.
Атаман назначил экстренное совещание управляющих отделами и членов Круга, бывших
в Новочеркасске. Он доложил им требование кап. Фукэ и свой категорический отказ.
Весьма характерно то, что интеллигентная часть совещания одобрила действия
Атамана, а простые казаки -- депутаты Круга, угрюмо молчали, видимо готовые
лезть в какую угодно кабалу, лишь бы избавиться от большевиков.
С действиями Атамана вполне согласился Главнокомандующий и в тот же день
Атаманом была получена следующая телеграмма: "Главнокомандующий получил Ваше
письмо и приложенные документы, возмущен сделанными Вам предложениями, которые
произведены без ведома Главнокомандующего и вполне одобряет Ваше отношение к
предложениям. Подробная телеграмма следует вслед за этим. Екатер