елее при­ходилось Николаю, тем
шире становился круг врагов  императора и, значит, врагов отца. При этом они
с лег­костью преодолевали  сословные барьеры,  соединяя свои возможности  --
бюрократы и купцы, аристократы и про­мышленники. Чуть ли не впереди всех шла
великая кня­гиня Елизавета Федоровна, старшая сестра Александры Федоровны.
     Надо сказать,  что Елизавета Федоровна играла  при дворе видную роль не
только потому, что приходилась близкой родней царице. Смею предположить, что
бла­годаря   свойствам   своего   характера   --   властности,   само­любию,
переходящему в тщеславие, --  Елизавета Фе­доровна и как жена великого князя
Сергея Александро­вича смогла бы претендовать на первые  роли. Как раз это и
важно  в  понимании  натуры  Елизаветы  Федоров­ны  --  первые  роли,  но не
единственную первую роль.
     Элла, как  называли Елизавету  Федоровну  в семье, появилась  в  России
задолго до  своей  сестры. (В благодар­ность Елизавете Федоровне скажу,  что
именно она по­могла  замужеству  Алике.) Элла  стала  женой  великого  князя
Сергея Александровича. Говорили, что она его так
     и не  полюбила.  Возможно,  потому что выбрала его толь­ко  как  способ
начать самостоятельную жизнь и вырвать­ся из-под опеки бабушки -- английской
королевы  Вик­тории,  имевшей  свои  представления  о  воспитании  деву­шек.
Замечу,  что  никто  и никогда не ставил при  этом нравственность  Елизаветы
Федоровны  под  сомнение, на­оборот жизнь  дала  ей  повод  вполне  проявить
христианс­кие  добродетели. (Правда, не по отношению к  моему отцу.) Вот что
пишет  о  великом  князе  Сергее  Александрови­че  великий  князь  Александр
Михайлович: "Дядя  Сергей --  великий  князь Сергей Александрович  -- сыграл
роко­вую роль в падении империи и был отчасти ответственен за катастрофу  во
время празднования коронации Нико­лая Второго  на Ходынском поле в 1896. При
всем жела­нии отыскать хотя  бы  одну положительную черту в его характере, я
не могу ее найти. Будучи  очень посредствен­ным  офицером,  он  тем не менее
командовал лейб-гвар­дии  Преображенским полком --  самым блестящим  пол­ком
гвардейской  пехоты.   Совершенно  невежественный  в  вопросах   внутреннего
управления,   великий   князь   Сергей   был   тем   не   менее   московским
генерал-губернатором,    пост,   который   мог    бы    быть   вверен   лишь
государственно­му  деятелю   очень   большого   опыта.   Упрямый,   дерзкий,
неприятный, он бравировал своими  недостатками,  точ­но  бросая в  лицо всем
вызов и давая таким образом вра­гам богатую пищу для клеветы и злословия".
     Могущественная недоброжелательница
     Элла -- красавица, ученая женщина,  блестящая  во  всех  отношениях,  с
одной  стороны, и Сергей Алексан­дрович  --  высокородное ничтожество  --  с
другой. В из­вестном смысле то был неравный брак. Смириться было трудно,  но
необходимость соблюдения внешних прили­чий взяла верх.
     При этом  Елизавета  Федоровна все время искала  вы­хода  своей  бурной
энергии. Как только Алике стала же­ной Николая, Елизавета Федоровна захотела
ею руково­дить на правах старшей и лучше знающей страну и местные обычаи. Но
Александра Федоровна, любя сестру, все  же  дала ей  понять, что не потерпит
ничего подобного. Елизавета Федоровна уступила, но обиду затаила.
     Когда  же  при дворе  появился отец и  занял место, по мнению Елизаветы
Федоровны, по праву принадлежав­шее ей, она решила действовать.
     Не было  сплетни,  слуха, фальшивого  свидетельства относительно  жизни
отца,  которые  бы  Елизавета Федо­ровна не  учитывала.  Важно заметить, что
Елизавета  Фе­доровна не была  знакома с отцом и, значит, не  могла судить о
нем сама.
     После  трагической  смерти  мужа   Елизавета  Федоров­на   бросилась  в
благотворительность  и  на  религиозных  началах  создала   Марфо-Мариинскую
обитель.
     Именно  тогда  недовольство  Елизаветы  Федоровны отцом дошло до высшей
точки. Поводом  для этого  по­служили споры по  вопросу об  учреждении  чина
дьяко-нисс, что для продвижения идей Елизаветы  Федоровны  было необходимым.
Всем,  знакомым  с ситуацией и пы­тавшимся честно  о  ней судить, было ясно,
отец не  пы­тался преградить путь именно  Елизавете Федоровне или уязвить ее
самолюбие.  У  него  спросили,  считает ли он  правильным  такое решение, он
ответил, что  не  считает. Дело одной  фразы. Однако люди, в чьих  интересах
нахо­дилось  ухудшение  мнения  Елизаветы  Федоровны об отце, доложили  ей в
нужном  им  свете.  И  действитель­но,  в  их  изложении  слова   отца  были
оскорбительными для женщины и великой княгини.
     (Не  хочу, чтобы  кто-нибудь подумал,  будто я из  любви  к  отцу черню
других,  хоть и Елизавету Федоровну, дос­тавившую  ему столько  переживаний.
Елизавета Федо­ровна  была искренна в том, что делала. Таковы ее убеж­дения.
По ним ей выпал и крест.)
     Заговорщики
     Теперь скажу  коротко  о  Михаиле  Владимировиче Родзянко, новом  тогда
председателе Государственной Думы. Он доводился родственником Юсуповым и был
весьма близок им душевно.
     С  самого   начала  Родзянко  был  настроен  против  Рас­путина  именно
Юсуповыми,  главным  образом,   мате­рью   Феликса.  Она  близко  зналась  с
Елизаветой  Федо­ровной и получала сведения  от  нее. Дальше  выстраива­лась
закономерная цепочка.
     Замечу, что  сам Сумароков-Эльстон,  то бишь Юсу­пов-старший, отличался
предприимчивостью и  не  выби­рал  при  этом  способов. Чего  стоит хотя  бы
деятельность  так  называемой  безобразовской  компании, в  которую вхо­дили
первейшие  придворные  -- спекуляции  и  злоупот­ребления  в Маньчжурии!  --
великий князь  Александр Ми­хайлович,  князь Щербатов, граф Воронцов-Дашков,
ми­нистр внутренних дел  Плеве и, конечно, Сумароков-Эль­стон, без  которого
не  обходилось   ни  одно   скандальное  на­чинание   того  времени!  Феликс
унаследовал и это качество.
     Когда Феликс вернулся из Англии, сцена заговора  против моего отца была
уже  подготовлена.  И Феликс живо откликнулся.  Думаю, что он  быстро оценил
пре­лести возможной  игры  и  свое место в ней.  Скорее всего, не без помощи
родителей.
     Родзянко прямо сказал  Феликсу, что законным пу­тем с моим отцом ничего
нельзя поделать ("никаких выдающихся преступлений не совершал").
     Есть только один  выход, утверждал он,  -- убийство. Но  он сомневался,
чтобы  нашелся  человек,  способный  на такой подвиг.  Себя Родзянко  считал
слишком ста­рым для осуществления подобного замысла.
     Надо представлять  себе Феликса  Юсупова, чтобы  понять,  в какой азарт
привел его такой разговор. Фе­ликс оказался правильно подобранным орудием.
     Феликс  раньше  был вхож во  дворец  благодаря свое­му  положению и тем
чувствам,  которые  сумел  внушить Романовым вообще, а  не только Николаю  и
Александ­ре Федоровне. Но кроме душевной привязанности, ко­торую я, несмотря
ни на что, все же допускаю со сторо­ны Феликса по отношению к царю и царице,
было и другое. Феликс  был полностью поглощен пороком. Этот порок влек его к
великому князю Дмитрию Павловичу.  Поскольку Феликс никогда не считал нужным
скры­вать свои наклонности, об этой связи стало известно при дворе всякому.

     Любовник Феликса
     Великий князь Дмитрий был любимцем царя и ца­рицы; он даже жил у них во
дворце и считался членом семьи. Когда Николай и Александра Федоровна узнали,
что  происходит  между  ним  и   Феликсом,  Дмитрию  за­претили  видеться  с
совратителем. Специальным аген­там же поручили открыто следить за Феликсом и
тем самым сдерживать его. На какое-то время их усилия увен­чались успехом, и
молодые люди не встречались. Одна­ко вскоре Дмитрий снял дом в Петербурге, и
Феликс  поселился вместе с ним.  Скандал вышел за  пределы двора и  доставил
много огорчений Романовым.
     Но любовников это нисколько не стесняло. Дмитрий говорил, что счастлив.
Феликс же давал понять всем, что только делает одолжение великому князю. И в
этом,  похоже,  он  усматривал  особое  наслаждение.  Возможно,  он и  любил
какое-то время Дмитрия.  Но,  получив  же­лаемое,  Феликс  не  мог не мучить
любимого, превра­тившегося в жертву.
     И вот  однажды, доведенный до  отчаяния  ревностью,  Дмитрий  попытался
покончить жизнь самоубийством. Вернувшийся поздно вечером  Феликс  нашел его
на полу бездыханным.
     К счастью, Дмитрия спасли.
     Феликс затаился
     Как и следовало  ожидать, этот случай  не  отрезвил  Феликса.  Он  лишь
затаился.
     В то время Феликс  сблизился  с Елизаветой Федоров­ной,  относившейся к
нему как  к сыну. Она  решила,  что он образумился и старалась вовлечь его в
религиозную  жизнь.  В салонах много говорили  о новой дружбе  скан­дального
молодого человека.  Да  и  сам  он рассказывал о своих поездках к  Елизавете
Федоровне весьма охотно и подробно. Немудрено, что  многим показалось, будто
Феликс и впрямь вступает на путь истинный. В пользу
     этого свидетельствовало и намерение Феликса женить­ся на великой княжне
Ирине Александровне, дочери великого князя Александра Михайловича.
     Интересно, что многие хвалили Феликса  за то,  что, сделав  предложение
Ирине  Александровне, он  ничего не утаил от нее из  своей прошлой жизни. Но
такой по­ступок -- только вынужденный. Он поспешил упредить рассказы других.
Выступив первым, Феликс  предстал  перед  невестой  раскаявшимся  грешником,
молящим  о прощении. Великая княжна оказалась  в  роли отпускаю­щей грехи --
разве  это   могло  не  льстить  невинной  де­вушке?  Разумеется,  она  была
великодушна.  Ее  велико­душие простиралось  так далеко, что она делала вид,
будто не замечает настойчивого внимания Феликса к юношам, увивавшимся вокруг
него и после помолвки.
     С    удивительной   настойчивостью    он   преодолевал   со­противление
родственников невесты. Охотник по нату­ре, Феликс, может быть, и был сильнее
всего раззадо­рен именно сопротивлением.
     Наконец,  Юсупов обвенчался с великой  княжной Ириной Александровной --
внучкой  вдовствующей  им­ператрицы  Марии  Федоровны  --  и  вошел  в семью
Ро­мановых.  Кстати,  один  из любимых  рассказов  Феликса -- и  в эмиграции
особенно -- как его любит вдовствую­щая императрица,  и что именно благодаря
ее    благо­склонности    удалось   устроить   этот,    как    считала   вся
ари­стократическая Россия, невозможный брак.
     Рассказывали,  что  Дмитрий  не  пришел  в  церковь Аничкова дворца  на
венчание Феликса, но последним ушел с перрона, когда новобрачных провожали в
сва­дебное путешествие.

     Глава 24 УДАР НОЖОМ
     Черногорская игра -- Великий князь злится --
     -- Помешательство на крови -- Несимпатичный
     Николай Николаевич -- Сообщники -- Кокетки --
     -- Телеграмма -- Трагедия -- Лицо мертвеца --
     -- Между жизнью и смертью
     Черногорская игра
     Известно,  что  такое  1913  год.  К   сожалению,  300-ле­тие  династии
Романовых стало последним праздником империи.
     Приближалась  война, которой многие в  Петербурге хотели. Если бы можно
было как-то предупредить этих  неумных  людейНо если отступился Бог, человек
бес­силен.
     Когда Греция, Болгария  и Сербия  вместе с Черного­рией восстали против
турецкого  владычества,   черногор­ские   агенты   зачастили  в   Петербург.
Вспомнили,  что  при русском  дворе есть  две черногорки  -- великие княгини
Милица и Анастасия.  Они  всегда оставались патриотка­ми  больше Черногории,
чем своей новой родины -- России, поэтому их даже  не надо было  уговаривать
по­мочь.  Действуя через  своих мужей  великих  князей Петра  Николаевича  и
Николая Николаевича  (особенно!), они почти  уговорили царя вступить в войну
против Турции.
     Вряд ли  великий князь Николай  Николаевич  вполне  понимал, что  сулит
России  война против  Турции.  Зато ясно видел перед  собой  пост верховного
главнокоман­дующего. К тому же  на  продолжающихся в великокня жеском дворце
спиритических сеансах  к войне генера­лов склоняла сама Жанна Д'Арк. (Бедный
архимандрит Феофан так ничего и не смог поделать с черногорками!)
     У  Николая  было большое  искушение поддаться на уговоры и  вступить  в
войну.  Многие даже  умные  люди  полагали, что она  окажется  полезной  для
России: "Горь­кое, но лекарство".
     Из всех, кому в  то время разрешалось говорить с ца­рем о войне, только
двое были против нее -- граф Вит­те и отец.
     Если  у  Витте доводы были  политические и  экономи­ческие,  то  у отца
совсем другие,  но, как  ему казалось, не  менее  важные. Анна Александровна
передавала их так: "Отец верил, что Царство Божье  существует во всех людях,
поэтому считал войны насмешкой над Божьей волей, безумием, попыткой обратить
Господа против Самого Себя".
     Не знаю, что именно подействовало  на Николая,  но он издал манифест, в
котором заявил, что Россия не вступит в Балканскую войну.
     Сразу после этого царская семья отправилась  на охо­ту в  Польшу. Таким
образом  Николай, возможно, хотел N избежать объяснений с великими князьями,
боясь ока­заться нетвердым.
     Великий князь злится
     Великий  князь  Николай   Николаевич  и  его   сторон­ники  обвиняли  в
происшедшем отца,  крича во всех  до­мах, что  "мужик  остался  мужиком,  не
чувствующим благодарности".
     Действительно,  великий князь Николай Николаевич  и его жена  Анастасия
первыми из аристократов поддер­жали отца в Петербурге. А брат великого князя
--  Петр  --  проявил  исключительную  доброту и  щедрость  во время маминой
болезни.  Об этом  отец никогда не  забывал. Но он не мог переступить  через
совесть.
     Я   своими  ушами  слышала,  как  великий  князь  Нико­лай  Николаевич,
ворвавшись  в  нашу  квартиру и  не смущаясь моим  и  Варимым  присутствием,
поносил отца, называя его неблагодарной свиньей.
     По  словам Анны  Александровны, именно тогда  у ве­ликого князя Николая
Николаевича   родилась  идея   смес­тить  Николая,  а  Александру  Федоровну
отправить в ле­чебницу для душевнобольных. Он даже уже готовился к этому, не
без участия старого двора. (И  кроме  виднейших дворянских фамилий у Николая
Николаевича оказался  под рукой  весьма полезный и неразборчивый в средствах
Джунковский  --  товарищ  министра  внутренних  дел,  ко­мандующий отдельным
корпусом  жандармов.  Вот  почему   так   легко  было  стряпать  скандальные
провокации типа "фотографирования" и статеек в газетах.)
     Помешательство на крови
     Но у поведения великого князя Николая Николае­вича есть и объяснение, к
которому никто не прибегал, но которое находится на поверхности.
     Отклонения  разного рода  не  были редкостью  в  той среде,  к  которой
принадлежал великий князь. О  них предпочитали не говорить и уж тем более не
увязывать с ними происходившее при дворе.
     Но  случай с  Николаем  Николаевичем  был  особым.  Болезнь  его многие
воспринимали как часть его воен­ной профессии. Доктор сказал бы, что великий
князь  страдает  болезненной  жаждой  крови.  Всякий другой  за­метил бы  --
наслаждается.
     Впервые  это открылось во время русско-турецкой  войны.  Тогда  Николай
Николаевич  был  совсем   еще  мо­лодым  офицером.  Но  военные  предприятия
случались недостаточно  часто  для  получения  желаемого удовлет­ворения.  В
мирное время нашлась замена -- охота. В силу обычаев своего сословия сильное
пристрастие к охоте долго  ни у кого не вызывало вопросов. Но потом на­шлись
свидетели, видевшие, как  именно великий князь  утолял  свою жажду  крови на
животных.
     После  того,  как  отец  был  введен  в  дом великого  кня­зя,  Николай
Николаевич  нашел возможным  признаться ему в своем  пороке,  который все же
осознавал  как  порок.  Отец  пытался  его  лечить,  и  это  послужило  даже
некоторому их сближению.  Николай Николаевич  скоро отказался от лечения  и,
как уверял Симанович, не  мог  простить отцу,  что тот узнал о его постыдной
слабости. Однако он боялся  совершенно  напрасно,  отец никогда  не позволял
себе разговоров на темы, связанные с его целительскими делами.
     И вот перед великим  князем  возникла  почти реаль­ная картина войны, а
значит, крови.  Он  не мог устоять, стремясь к войне  как  к  изысканнейшему
наслаждению. При чем здесь были интересы России?
     Несимпатичный Николай Николаевич
     Я  не  сгущаю   краски.  Личность  Николая   Николаевича  вообще   была
несимпатичной.  Великий князь Александр  Михайлович  пишет: "Оглядываясь  на
двадцатилетнее правление императора Николая Второго, я  не вижу ло­гического
объяснения тому, почему  государь считался  с мнением  Николая Николаевича в
делах государствен­ного управления.  Как все военные, привыкшие иметь дело с
строго определенными заданиями, Николай  Ни­колаевич терялся во всех сложных
политических  поло­жениях,   где  его  манера  повышать  голос  и   угрожать
на­казанием не производила желаемого эффекта. Всеобщая забастовка в  октябре
1905  года поставила его  в  тупик,  так  как кодекс излюбленной им  военной
мудрости не знал никаких средств против коллективного неповино­вения. Нельзя
же  было  арестовать  несколько  миллионов  забастовщиков!  По  его  мнению,
единственное,   что  мож­но  было   сделать,  --  это   выяснить  требования
"команди­ров  восстания".  Попытка   объяснить   Николаю  Николае­вичу,  что
восстание   1905   года  носило  анархический   ха­рактер  и  что  не   было
"командиров",  с  которыми   можно  было  вести  переговоры,  оказалась   бы
безрезультатной. С тех пор, как  существует мир,  все  армии, в том числе  и
революционные, находились под предводительством
     командиров.  И  вот  17  октября  1905  года,  перед  угрозой  всеобщей
забастовки, руководимой штабом большеви­стской секции социал-демократической
партии, и  аг­рарных  беспорядков  крестьян, которые  требовали  зе­мельного
передела,  Николай   Николаевич   убедил  госу­даря   подписать  злополучный
Манифест,  который  мог бы  удовлетворить  только  болтливых  представителей
рус­ской интеллигенции.  Манифест этот не  имел отноше­ния ни к большевикам,
ни к крестьянам".
     Граф Витте:  "Николай  Второй  никогда  бы  не  подпи­сал  октябрьского
Манифеста, -- если бы на этом не настоял великий князь Николай Николаевич".
     Так кто же был больше, чем великий князь Николай Николаевич,  виноват в
том, что бунтовщики не встре­чали должного отпора?
     А еще  находились  такие,  кто говорил, будто подпи­сать Манифест  1905
года царя заставила Александра Фе­доровна, выполняя приказ своих заграничных
друзей.
     Сообщники
     В  это  время  Илиодор, теперь  расстрига  Сергей  Тру-фанов,  замыслил
страшное  преступление. Для его  со­вершения был назначен  день -- 6 октября
1913  года, день  царского тезоименитства. Должны  были погибнуть шестьдесят
высших правительственных чиновников и сорок епископов.
     Труфанов без  труда вовлек в  заговор многих врагов  трона. Разумеется,
действовать  решили чужими руками.  Подготовили бомбистов,  которые и должны
были мет­нуть снаряды в толпу.
     Заговорщики настолько были уверены в успехе свое­го предприятия, что не
позаботились   о   сохранении   тай­ны.   Полиции   удалось  сорвать   планы
преступников, а Труфанова отправить в тюрьму.
     Но  интрига  продолжилась.  В  нее  вступил   великий   князь   Николай
Николаевич. Ему приходилось соблюдать осторожность, чтобы не навлечь на себя
царский гнев. В лице Труфанова он получал человека, готового на все.
     К  тому  же  Труфанов  не  смог  бы  оправдаться, попадись он  снова --
расстриге никто не поверил бы.
     Великий князь устроил  побег  Труфанову, взяв с того  слово убить моего
отца.
     Выйдя  на свободу,  Труфанов  начал  подыскивать  по­мощника.  И  нашел
довольно быстро.
     Хиония  Гусева  никогда не встречалась с моим отцом и не  имела  личных
причин убивать его,  но  она  находи­лась в полной власти Труфанова и  этого
было достаточ­но. Ждали только удобного случая.
     Кокетки
     Мне исполнилось 15  лет. Я чувствовала  себя вполне взрослой -- молодые
л