.  Мне
прикоснуться к женщине али к чурбану, все равно. Хо­чешь знать, как  я этого
достиг? Вот как! Я хотение на­правляю отсюда, из чрева, в голову, в мозги; и
тогда  я  неуязвим. И баба,  прикоснувшись меня,  освобождается  от  блудных
страстей. Поэтому-то бабы и лезут ко мне: им хочется с мужиком побаловаться,
но  нельзя; оне боятся лишиться девства или  вообще греха, вот и обра­щаются
ко мне с просьбой снять с них страсти, чтобы они были такие же бесстрастные,
как и я".
     Кто из ругателей отца сможет повторить это о себе?

     В хлыстовском корабле
     Теперь легко  перейти к рассказу о том, как отец в странствиях  попал к
хлыстам.
     История   этой  секты  необычна.  Пожалуй,  ни  одна  дру­гая  духовная
организация не  окружена таким количеством легенд и прямой лжи, как  эта. Ее
основал   в   семнадцатом   веке  Данила   Филиппов,   человек,  безусловно,
выдающий­ся. Куда бы он ни шел, к нему льнули новые ученики и последователи,
еще  более  рьяные, чем  он  сам.  Фанатизм  часто  оборачивался  приступами
истерии.
     Хлысты  соблюдали   жесткую  дисциплину.   Их   обряды   отличались  от
канонических  церковных,  поэтому  они  подвергались   гонениям  со  стороны
правительства.   Спа­сал  секту   обет  молчания.   Никто  не   мог   ничего
расска­зывать посторонним о том, что делается в корабле (так называли хлысты
свою общину). Но как бы они ни таи­лись, тайное становилось явным.
     Надо  заметить, что хлысты не сумели  сохранить  чи­стоту  веры.  После
смерти Филиппова  кормщиком  (гла­вой  общины) стал  некий Радаев,  который,
будучи по  натуре  развратником, изменил все направление разви­тия секты. Он
заявил,  что им правит  Божья воля, что через него говорит Святой Дух и  что
поэтому его учение  истинно и безусловно. Он  ввел новые обряды,  не мно­гим
отличающиеся от оргий, и сам был непременным их участником.
     Собрания  обычно проходили  в особом молельном доме, в большой комнате.
Это -- непременное условие. Потому что главный  обряд хлыстов -- радения  --
напо­минает общий танец вокруг главного лица.  Считается, что во время этого
танца  на  таким  образом  молящихся снисходит  благодать и они  прозревают.
Радеющие, и  даже  мужчины, доходят  до исступления.  Многие  полагают,  что
заканчивается  эта  своеобразная  служба   свальным  грехом.   Подстрекаемые
кормщиком, хлысты совершен­но не  помнят  себя  и не пытаются  справиться  с
чув­ственным напором.
     Новые  бдения,   к  разочарованию  слишком   хорошо   думающих  о  роде
человеческом,  стали приманкой  для многих  нетвердых в  канонической  вере.
Царящая в секте хлыстов распущенность оказалась приманкой.
     Многие   из   последователей   хлыстовства   в   изображе­нии   Радаева
обосновались  в Сибири. Некоторые из них были высланы туда правительством, с
усердием пре­следовавшим секту, другие добровольно перебрались в  эти места,
чтобы избежать гонений.
     Отец  и  раньше слышал о хлыстах. Сначала  в  Покров­ском,  недалеко от
которого в глубине леса скрывались приверженцы этой секты, попавшие в Сибирь
откуда-то из Центральной России.
     В Верхотурском монастыре он имел возможность на­блюдать за  причудливым
соединением православных обрядов  и  хлыстовских  радений,  практиковавшимся
монахами, изнемогавшими от тяжести воздержания.
     Теперь ему предстояло столкнуться с ними близко.
     Однажды отец после дня, проведенного  в дороге,  попросил в одной  избе
ночлега  и хлеба.  Хозяйка, чем-то удрученная,  впустила его. Тут  же  стала
понятна при­чина  озабоченности  женщины. На лавке под  кучей  оде­ял лежала
девочка. Похоже было, что она умирает.
     Отец подошел к ней. Ребенок был без  сознания, един­ственным  признаком
жизни оставалось еле слышное дыхание и иногда -- стон.
     Отец попросил оставить его наедине с больной.
     Родители девочки вышли.
     Отец упал на колени возле лавки,  положил ладонь на  пышущий жаром  лоб
ребенка, закрыл глаза и начал молиться.
     Он рассказывал, что совершенно не ощущал тече­ния времени.
     Обеспокоенные родители  то  и  дело приоткрывали дверь  и с  изумлением
смотрели на застывшего в молит­ве человека.
     Наконец девочка шевельнулась, открыла глаза и спросила:
     -- Я жива?
     Через минуту она ничем не напоминала умирающую.
     В  мыслях простившиеся  со  своим ребенком  родите­ли,  обезумевшие  от
неожиданного счастья, без конца благодарили отца и усадили ужинать.
     Мать  девочки, которую еще не вполне покинуло бес­покойство, извиняясь,
спрашивала отца, что он такое сделал.
     Отец отвечал:
     -- Молился. Господь помог.
     Выпили, как полагается, за здоровье. Разговор по­шел живее.
     Хозяйка раскраснелась. Ее очень интересовал  вопрос, какую жизнь  ведет
отец -- за что ему дан такой дар:
     -- Ты, должно быть, ведешь очень чистую, целомуд­
     ренную жизнь?
     Отец ответил, что не верит в необходимость цело­мудрия.
     Женщина оживилась. Спросила, не из хлыстов ли он.
     Отец сказал,  что он не из  хлыстов, что слышал о них и что они  ему не
интересны. Без всякого перехода добавил:
     -- А вот вы-то -- из хлыстов.
     Хозяйка ойкнула, зажала ладонью рот, осознав, что чем-то выдала тайну.
     Так отец познакомился с хлыстами.
     Весть об исцелении девочки быстро облетела хутор. Кормщик  упросил отца
познакомиться.
     Рассуждения кормщика сводились к тому,  что без радений по хлыстовскому
обряду нет никакой возмож­ности приблизиться к  истине. И что  поэтому члены
сек­ты  удовлетворены  и  счастливы,  и,  безусловно,  ближе  к  Богу,   чем
православные.
     Был ли Распутин хлыстом
     Отец никогда не скрывал, что бывал на радениях хлыстов, но точно так же
он никогда не говорил, что разделяет их взгляды.
     Английский  посланник  Бьюкенен  утверждал,  что  отец  "большую  часть
времени  вел  двойную   жизнь.  Он  руководствовался  правилом,  что  только
раскаяние прино­сит спасение, и всем его проповедовал, причем добав­лял, что
без греха нет спасения. Поэтому первый шаг по пути спасения -- это поддаться
искушению. Секта,  ко­торую он основал, была сколком  с  секты хлыстов,  или
бичевалыциков. Члены  ее  стремились к непосредствен­ному сношению с  Богом,
хотя несколько  странным об­разом.  Их служба,  которую они совершали ночью,
была более похожа  на  вакханалии древнего Рима,  чем на об­ряд христианской
церкви.  С пением и криками  они вели хоровод, ускоряя шаг при каждом круге,
до тех пор, пока, завертевшись в безумной пляске, не падали обес­силенные на
землю. Далее следовала сцена, которую  мы из скромности  не будем описывать.
Распутин был впол­не подходящим первосвященником для такой секты, потому что
он  пользовался  необыкновенным внимани­ем  женщин. Несмотря на  его ужасное
обращение  с ними, они готовы были терпеть от него всякие  унижения, лишь бы
не покидать его".
     Правда здесь  в том, что отец, как  и любой  другой христианин, полагал
раскаяние  и  искупление  грехов  важ­ной  частью  духовной  жизни,  что  он
действительно осо­бенно  сильно воздействовал на  женщин,  благодаря  чему и
исцелял  их   успешнее   мужчин.  Но  причина   кроется  не  в  особенностях
хлыстовства,  а  в  особенностях  энергии  отца.  Что  же  до  того,  что он
организовал секту, то по этому вопросу даже была учреждена целая комиссия.
     У  Гурко находим: "По вопросу  о принадлежности Распутина  к какой-либо
определенной  секте можно  прийти к определенному  выводу. Дело  в  том, что
воп­рос этот  весьма интересовал группу членов Государ­ственной  Думы  еще в
1912  году  в  связи с распростра­нившимися  тогда сведениями о возраставшем
влиянии  Распутина  при  дворе,  а  в особенности  об  его  система­тическом
вмешательстве  в дела  православной  церкви.  А.И.Гучков решил  этот  вопрос
вынести на трибуну Го­сударственной Думы. Надо было, однако, найти для этого
какой-нибудь законный повод. Таким поводом явилась наложенная администрацией
кара на газету
     "Голос  Москвы" за напечатание ею открытого письма некоего  Новоселова,
образовавшего  в  Москве  особый духовно-религиозный кружок.  В письме  этом
говори­лось о той  опасности,  которой подвергается православ­ная церковь от
вмешательства в ее действия и распоря­жения  отдельных  лиц, с  православием
имеющих  мало  общего.  Таким  образом,   дабы  связать  запрос  по   поводу
административной  кары, наложенной на "Голос  Мос­квы",  с Распутиным,  надо
было  выяснить,  поскольку  он  в  православном  смысле  является  еретиком,
принад­лежит ли он  к недозволенной законом  религиозной секте. Подозревался
же Распутин в принадлежности к хлыстовству.
     Обратились  с этой  целью  к  известному знатоку  рус­ского сектантства
Бонч-Бруевичу,  тому  самому,  кото­рый  впоследствии  объявился  убежденным
большевиком и стал управляющим делами Совета народных комиссаров.
     Бонч-Бруевич,   через   посредство   баронессы   В.И.Ик-скуль,   охотно
познакомился  с  Распутиным, вел с  ним продолжительные беседы на  различные
темы, причем выказал к нему некоторую симпатию. Результат своего  знакомства
с Распутиным и его религиозными воззре­ниями Бонч-Бруевич доложил в собрании
членов ок­тябристской партии.
     Пришел он к тому выводу, что  ни к какой секте Рас­путин не принадлежит
и в состав ее не входит.
     Доклад Бонч-Бруевича был в общем для Распутина благоприятным.
     К такому  же  выводу пришла в  1917  году и  Чрезвы­чайная следственная
комиссия".
     Некоторые же в  ненависти  к отцу заходили так  дале­ко, что причисляли
его  к  хлыстам на том  основании,  что  отец  часто  называл  себя  "Божьим
человеком".  Ряд  выст­раивали при  этом  такой  -- хлысты не называют  себя
хлы­стами, считая это обидным прозвищем, а обозначают себя как "Божьи люди".
Так, стало быть и отец -- хлыст.
     Но  только ли отец называл себя Божьим человеком, и  только ли  его так
называли? И можно ли про них даже подумать, что они хлысты?
     Другие  уличали отца  в хлыстовстве, видя сходное с хлыстовством в том,
какие  коленца  он  выделывал  во время плясок.  При этом  они  ссылались на
описание  хлы­стовских  радений: "В 1812 году был в  этой секте...  меща­нин
Евграфов. Этот Евграфов впоследствии  попался в руки правительства и сообщил
на  формальных допросах о секте "московской  хлыстовщины" весьма любопыт­ные
подробности.  По  его  словам,  по  окончании  пения  хлыстовских   песен...
пророчествующий  становился  сре­ди  моленной  и  начинал  радеть,  то  есть
кружиться, при­седая, сильно ударял в пол ногами и т. п.".
     Но посмотрите, как пляшут вошедшие в раж мужики на праздниках, разве не
так? Что ж, и они все хлысты?
     Вот именно -- сходное выдается за сущее.
     Они говорят: "По  учению  хлыстов, тому, в ком жи­вет "дух  Божий", как
праведнику,  закон  не  лежит;  он  может  творить  чудеса  и  предсказывать
будущее".
     И на этом не успокаиваются, идут все дальше и го­ворят все больше.
     Лишенные благодати рады корить тех, на ком она есть, чем угодно.
     Только ведь "правда поругаема не бывает".
     Отец не  отказался присутствовать на радениях хлыс­тов. Интерес  всегда
брал в нем верх. Он смотрел, запо­минал, говоря его словами, "вешал".
     И это поставят потом ему в вину ревнители благо­честия.
     Он хотел всего лишь понять, какие есть пути  к Богу, убедиться,  что то
знание,  которое находилось  у  него внутри, --  правильное.  Начетничеством
этого не дос­тигнешь.
     Прочтите "Житие опытного  странника": "Посмот­рю по поводу  примеров на
священников -- нет, все что-то не то; поет и читает резко, громко, как мужик
дрова  рубит  топором.  Вот мне  и пришлось подумать  много:  хоть  худой да
батюшка. Вот я и пошел паломни­чать, а так был быстрый вглядываться в жизнь;
все  меня  интересовало,  хорошее и худое, я и вешал, а  спро­сить не у кого
было что значит? Много путешествовал
     и  вешал, то  есть  проверял  все в жизни. Ходил  берега­ми,  в природе
находил  утешение  и нередко  помыш­лял  о  Самом  Спасителе,  как  Он ходил
берегами.  При­рода научила меня любить Бога и беседовать с Ним. Я воображал
в очах своих картину Самого Спасителя, ходившего с учениками своими".
     Там  же отец написал: "Нужно  всегда  себя проверять, только в середину
точки зрения, а не до крайностей".
     Он прекрасно понимал, что истина находится между двух  крайних точек, о
чем бы речь ни шла. И в вопросах следования духовному уставу.
     Не доводите сами до полного конца того,  кто не может и не собирался до
него доходить...
     Лестно додумать  за другого, полагая, что "проник вглубь". Но, поступая
так, вы неизбежно ставите себя на его место. И он уже -- не он, а -- вы. Что
ж, вам и отвечать.

     Глава 4
     ОПЯТЬ ДОМА
     Запретная любовь -- Соломенная вдова --
     -- О чем граф Витте просил Распутина --
     -- Дом ходит ходуном -- За кого бес? --
     -- Отец Петр против Распутина --
     -- Как добраться до царей
     Запретная любовь
     В "Житии...":  "Странничать,  нужно только по  време­ни а чтобы  многие
годы, то  я много обошел странно-приимен -- тут я нашел  странников, которые
не только  года, а целые века  все  ходят, ходят и  до того  они, бед­няжки,
доходили, что враг  в  них  посеял ересь -- самое главное осуждение, и такие
стали ленивые, нерадивые, из них мало я находил,  только из сотни одного, по
сто­пам Самого Христа. Мы  -- странники, все плохо  можем бороться с врагом.
От усталости  является  зло.  Вот по  этому  поводу  и не нужно  странничать
годами, а  если странни­чать, то нужно иметь крепость и силу на  волю и быть
глухим,  а иногда и  немым,  то есть смиренным, наипаче простячком. Если все
это сохранить,  то неисчерпаемый тебе колодезь --  источник живой воды.  А в
настоящее  время сохранить  источник  этот.трудненько.  Все же-таки  Бог  не
старее  и не  моложе, только время другое. Но  на  это время Он  имеет  Свою
благодать и  время восторже­ствует. Страннику нужно причащаться тем более во
вся­ком  монастыре, потому что у  него большие скорби и всякие нужды. Святые
тайны обрадуют странника, как май месяц свою землю".
     Все  годы  скитаний  (так  сказали бы, а  для отца  они  были  временем
опытного странствования) мать ждала весточки. Но не дождалась.
     Она оказалась хорошей хозяйкой. Хозяйство процве­тало, дети, порученные
заботам работниц, которых она наняла, были здоровы.
     Первой  из  двух  работниц  в доме появилась Катя  Ива­нова,  сухощавая
краснолицая женщина, смешливая и скорая на руку. А второй была та самая Дуня
Бекешова, о которой я уже немного рассказала.
     Само собой разумеется -- в  то время ни  мать, ни тем более я ничего не
знали о  событиях рокового для  отца  дня в  имении  Кубасовых (а  мать  так
никогда и не узнала).
     Дуня родилась в Тюмени, то есть была  городская. В некотором смысле это
весомая характеристика в глазах деревенского жителя. Но в ней не было ничего
такого.  Она несколько лет  была в  услужении  у Кубасовых, вер­нее, у Ирины
Даниловны Кубасовой. Следовала за ней  по всем местам, где та путешествовала
с мужем.
     Случай с отцом,  невольной  участницей которого  она стала,  изменил ее
судьбу. Она влюбилась в моего отца. Дуня рассказывала, что первым порывом ее
была не любовь (в плотском смысле), а стыд и жалость.
     Оставаться в  доме Кубасовых Дуня  больше  не могла.  Ее  словно тянуло
прочь. Как-то выспросила у торговцев на базаре, откуда был отец (имя его она
знала). Но уйти все не решалась.
     Время шло, а желание увидеть отца не становилось глуше.
     Так она бросила хлебное место и отправилась  в По-кровское. Но отца там
уже не было.
     Нанялась  в  работницы  (Дуня,  рассказывая  об этом,  качала  головой:
"Наплела невесть что..."). И ждала появ­ления отца. Именно ждала, потому что
была убеждена -- он вернется.
     Предупрежу  тех,  кто приготовился к  новой любов­ной  интриге.  Ничего
похожего. Такой человек, как Дуня, не мог бы обманывать хозяйку,  ставшую ей
подругой.
     Я  сразу  и навсегда полюбила  Дуню. В  ней  было что-то  теплое, очень
домашнее, родное.
     Мать, оставшись одна, не могла уделять нам столько времени, сколько ей,
наверное,  хотелось бы. Да в де­ревнях, где на счету каждая минута и хозяйка
должна выбирать, посидеть с  детьми или присмотреть за ско­том -- выбор чаще
всего  делался  в пользу  последних.  Дети  были предоставлены сами  себе. У
стариков  (в этот разряд родители моих родителей перешли, по  обычаю, тотчас
же  после  рождения  первенца  у молодых)  дел тоже хватало. Достаточным был
присмотр.
     К  тому же появление в нашей семье работниц вовсе не означало, что мать
решила  уделить  внимание  детям.  Просто работы  по  хозяйству  становилось
больше. Мама работала наравне с Катей  и  Дуней. Хватало работы и нам. Сложа
руки сидеть считалось зазорным, да никому и в голову не приходило.
     Соломенная вдова
     Мама была нежна с нами. Часто плакала вечерами. Тогда  я ловила на себе
ее тоскливый взгляд. Так смотрят на сирот.
     Целый день мама буквально не  присаживалась. Не помню,  чтобы она  и за
столом  сидела дольше  несколь­ких минут. Все боялась чего-нибудь не успеть.
Тем более, что после  ухода  отца свекр и свекровь начали косо  смот­реть на
нее.  Думали, что в поступке сына (а,  они, разу­меется, видели в нем только
внешнюю  сторону, так  же,  правда, как и  мама)  виновата жена. Так  что ей
при­шлось очень нелегко.
     Добавьте к этому косые взгляды соседей. Не каждый день хозяин уходил из
дому так надолго, не давая о себе знать.
     Мама  действительно  не  получала никаких известий  непосредственно  от
отца,  но  до Покровского  доходило что-то о  каком-то страннике, исцеляющем
больных и проповедующем Слово Божье.
     Мама никогда не говорила с нами об этом, но, хо­рошо зная ее и образ ее
мыслей, могу  предположить,  что  она не  прикладывала появлявшиеся вести  к
мужу.
     Как  и  любая крестьянка,  она была человеком  практи­ческим  в  первую
очередь.
     Соломенная вдова, она хотела, чтобы в дом вернул­ся муж, отец ее детей,
хозяин в доме, наконец.
     О чем граф Витте просил Распутина
     В   конце  девятнадцатого  века   в  Сибири  новости  рас­пространялись
медленно.  "Железка" -- железная  дорога, Транссибирская магистраль -- в тех
краях только строи­лась. Дорога была проложена в 1905 году.
     Инициатором  строительства  стал  граф Сергей  Юлье-вич Витте, один  из
самых способных людей из служивших Николаю  Второму. Позже Витте стал добрым
другом отца.
     Отношения   Витте  и  отца   представляют   собой  при­мер   того,  как
образованнейший~человек,   сановник  мо­жет  точно   понять   душу  простого
крестьянина.   Граф  Витте   писал:  "Нет  ничего  более  талантливого,  чем
талантли­вый русский мужик. Распутин  абсолютно  честный и  доб­рый человек,
всегда желающий творить добро".
     Ковыль-Бобыль  пишет:  "Покойный  граф  С.Ю.Витте  нередко  пользовался
советами Распутина.  Граф  Витте  считал старца  умным  человеком и  нередко
совещался  с ним.  В  начале войны,  когда  поднят был вопрос о вос­прещении
продажи  спирта и водочных изделий, Распу­тин принимал деятельное участие  в
частных  совещани­ях, происходящих  в  квартире покойного графа.  Гр.  Витте
считал, что Распутиным  нужно уметь пользоваться и тогда он принесет большую
пользу".
     Симанович  описывает  только один,  по  понятным  причинам  близкий ему
эпизод встреч  графа  Витте и отца:  "Однажды позвонил  ко  мне граф Витте и
просил при­ехать к нему по одному доверительному делу.
     В осторожной форме граф спросил меня, может ли он мне довериться и быть
спокойным, что разговор ос­танется  в секрете. У него имеется план,  который
может оказаться весьма интересным для еврейского народа, а ему известно, что
еврейский вопрос очень близок мне.
     -- Я считаю необходимым, -- сказал Витте, -- чтобы
     вы свели меня с Распутиным.
     Я  уже привык, чт