. Шнеерсона

ЭПИГРАММА  НА  ОРФЕЯ

                         Когда  Орфей  за Эвридикой
                         В Аид  спустился, бог Плутон
                         Был  беспредельно возмущен
                         Такою  дерзостью великой.
                         Запел пленительный Орфей,
                         Как никогда не пел. Однако,
                         Хотя Плутону  в царстве мрака
                         Вдруг стало на душе светлей,
                         Багровый от негодованья,
                         Вернул Орфею  он жену,
                         Что было даже в старину
                         Тягчайшей  мерой наказанья.
                         Засим смягчился грозный бог
                         И смертному в вознагражденье
                         За удивительное пенье
                         Вновь потерять ее помог.

     Перевод В. Васильева

ЭПИТАФИЯ  ПОЭТУ

                "Здесь спит, кто ближнему не сделал в жизни
                                                        блага".
                "Наверное, какой-нибудь сутяга?"           f
                "Нет, не было ни в чем ему удачи".
                "Идальго был он, не иначе".
                "Нет, был он богачом, к тому же прохиндеем".
                "Коль так, наверняка был иудеем".
                "Нет, был разбойником, погряз в разврате мерзком".
                "Так был вдовцом? Банкиром генуэзским?"
                "Нет, слишком уж был глуп да и болтлив не в
                                                        меру".
                "Все ясно мне: покойник - кабальеро".
                "Секрет открою вам: он был поэт, и вместе
                 Все эти доблести в одном собрались месте".

     Перевод В. Михайлова


ЭПИТАФИЯ   СЕЛЕСТИНЕ

                         Покоится в земле холодной
                         Та, чей талант незаурядный
                         Воспет у нас, что подвиг ратный, -
                         Она была прекрасной сводней.

                         Блаженство среди звезд вкушать
                         Не пожелала, понимая,
                         Что там, где святость всеблагая,
                         Дев даже ей не замарать.

     Перевод В. Андреева


ЭПИТАФИЯ ГРЕШНИКУ

                        Прожорливым червям наверняка
                        И зад его по вкусу, и бока,
                        Но, право же, не чают в нем души
                        Отведавшие гноища души.

     Перевод Д. Шнеерсона


ЭПИТАФИЯ САМОМУ СЕБЕ

                           ПРОТИВ ЖЕНЩИН ИСПАНИИ

                         Я под тяжелою лежу плитой.
                         Будь милосерд, прохожий, и пятой
                         Не наступи на камень сей плиты, -
                         Ведь лишней тяжестью меня придавишь ты.
                         И только жены родины моей
                         Плиту не смогут сделать тяжелей, -
                         О, наконец, за благо я сочту
                              Их пустоту.


КОММЕНТАРИИ

     Русский читатель давно  знаком  с  произведениями  испанских  писателей
Золотого века - Сервантеса, Лопе де Веги,  Тирсо  де  Молины,  Кальдерона  и
других. Между тем Кеведо, их современника, начали переводить у  нас  лишь  в
последние десятилетия.
     Первый серьезный успех в этом  отношении  связан  с  именем  одного  из
основателей советской испанистской школы К. Н. Державина (1903-1956). В 1955
году в его переводе и с его предисловием вышел роман Кеведо  "История  жизни
пройдохи по имени дон Паблос". Перевод К. Н. Державина переиздавался  с  тех
пор четыре раза. В 1971 году вышло "Избранное" испанского писателя.  Большую
роль в подготовке этого издания сыграл переводчик И. А. Лихачев (1902-1973).
который не только великолепно перевел четыре "Сновидения", но и взял на себя
нелегкий труд  редактора  остальных  переводов.  В  издание  вошла  подборка
стихотворений  Кеведо,  ранние  памфлеты,  "Кавалер   ордена   бережливцев",
"Сновидения" и "Час воздаяния".
     В нынешнее издание "Избранного" включены все переводы, опубликованные в
1971 году (за исключением нескольких стихотворений и трех  небольших  ранних
памфлетов), "Книга обо всем и еще о многом другом" (перевод А. Э.  Сиповича;
большой фрагмент был напечатан впервые в 1940 году;  сейчас  перевод  заново
отредактирован и восполнен А. М. Косе), а также переведенные специально  для
этого издания стихотворения и памфлет "Сон о Смерти".

ИСПАНСКИЙ ПАРНАС, ДВУГЛАВАЯ ГОРА, ОБИТЕЛЬ ДЕВЯТИ КАСТИЛЬСКИХ МУЗ

     Под таким названием  вышло  в  1648  году  первое,  посмертное  издание
поэтических сочинений Франсиско де Кеведо. Однако стихотворения Кеведо  были
известны  испанским  читателям  задолго  до  того.  Уже  в  книгу   "Цветник
знаменитых   кастильских   поэтов",   опубликованную   в   1605   году,   но
подготовленную к изданию еще в  1603  году,  вошло  18  стихотворений  юного
Кеведо,  в  их  числе  знаменитая  летрилья  "Золотой  мой!   Драгоценный!".
Поэтические  произведения  Кеведо  печатались   и   анонимно   в   различных
антологиях. Еще большее число стихотворений распространялось при его жизни в
рукописных копиях. Многие стихотворения Кеведо, как и  двух  других  великих
испанских поэтов XVII века - Лопе де Веги и Луиса  де  Гонгоры,  -  еще  при
жизни стали народными песнями и  исполнялись  на  улицах  Мадрида  и  других
испанских городов уличными певцами-слепцами. Некоторые из этих  произведений
бытовали в народной среде и несколько столетий спустя, а  один  из  романсов
Кеведо был записан испанскими фольклористами в 1916 году в Галисии, где  его
распевали народные певцы в переводе на галисийский язык.
     Поэтическим творчеством Франсиско де Кеведо занимался с юношеских лет и
до последних дней жизни. И все же только после выхода из монастырской тюрьмы
в 1643 году уже тяжело больной поэт начал  подготавливать  издание  сборника
своих поэтических произведений. Эту работу ему не удалось довести до  конца.
Есть свидетельства, что незадолго до смерти Кеведо обязали  представить  его
сочинения в инквизиционный трибунал, чтобы  исключить  из  них  "все  места,
противные приличию и скромности". Не потому ли  после  смерти  писателя  его
друзья  не  обнаружили,  как  писал  один  из  них  и  двадцатой  доли   тех
стихотворений, которые до того не раз держали в руках?
     Племянник и наследник Кеведо Педро Альдрете Вильегас продал  все  права
на издание стихотворений своего дяди мадридскому книгоиздателю Педро Коэльо,
который привлек к подготовке этой книги друга Кеведо, ученого-гуманиста Хосе
Гонсалеса де Саласа, тщательно отобравшего стихотворения  для  первой  части
сборника  и  прокомментировавшего  их.  В  этой  первой  части   "Испанского
Парнаса..." (1648) появилось  около  550  стихотворений,  распределенных  по
шести  разделам,  обозначенным  именами   шести   муз:   Клио,   Полигимнии,
Мельпомены, Эрато, Терпсихоры и Талии. Гонсалес де Салас умер в  1651  году,
не успев подготовить вторую часть книги. Она появилась лишь в 1670 году  под
названием "Три последние кастильские музы. Вторая часть испанского Парнаса".
Ее опубликовал Педро Альдрете Вильегас. В  трех  разделах,  также  названных
именами муз - Евтерпы, Урании и Каллиопы,  было  напечатано  еще  около  300
стихотворений.
     По-видимому, и до сих пор многие  поэтические  произведения  Кеведо  не
разысканы и не увидели  свет.  Но  и  известные  нам  ныне  примерно  тысяча
стихотворений еще ждут серьезного исследования и оценки. В отличии от прозы,
получившей единодушное признание любителей и  знатоков  словесности,  поэзия
Кеведо оценивалась весьма противоречиво. Характерно в этом отношении  мнение
испанского  поэта  и  составителя  одной  из  первых   антологий   испанской
классической поэзии Мануэля Хосе Кинтаны, писавшего:  "Его  стиль...  всегда
отрывист, лишен плавности, движения вперед и почти всегда приносит в  жертву
крайностям и гиперболам естественность и  правду.  Он  обладал  воображением
живым и ярким, но поверхностным и небрежным; вдохновлявший  его  поэтический
дух искрится, но не воспламеняет, поражает, но не волнует; ему присущи порыв
и мощь, но отнюдь не полет и благородство".  Эти  слова  написаны  в  начале
прошлого столетия, однако и в нашем веке нередко высказывались  примерно  те
же  мысли.  Можно  без  преувеличения  сказать,  что  Кеведо  как  поэт,   в
особенности как автор любовных и философских  стихов,  открыт  по-настоящему
лишь в последние десятилетия. Для перевода на  русский  язык  были  отобраны
наиболее  характерные  для  поэта  любовные,  философские   и   сатирические
стихотворения, эпитафии и эпиграммы.

                                                                 З. Плавскин


НАСЛАЖДАЯСЬ УЕДИНЕНИЕМ И УЧЕНЫМИ ЗАНЯТИЯМИ, АВТОР СОЧИНИЛ СЕЙ СОНЕТ

     Дон Хосеф - Хосе Антонио Гонсалес де Салас (1558?  -  1651),  испанский
гуманист, издатель и друг Кеведо; поэт послал ему этот  сонет  незадолго  до
своего ареста. (Подробнее о нем см. выше)


НА СМЕРТЬ ГРАФА ВИЛЬЯМЕДЬЯНЫ

     Граф Вильямедьяна  -  Хуан  де  Т(?)арсис-и-Перальта  I  (1582-1622)  -
испанский поэт, автор многих лирических стихов  и  политических  сатир;  был
убит в Мадриде неизвестными лицами, как полагали, по приказу короля.

     Aстрея - в греческой мифологии  прозвище  богини  справедливости  Дике,
дочери Зевса и Фемиды, богини правосудия, означавшее Звезда-дева.


ПРОДАЖНОМУ СУДЬЕ

     ...удавись мошною, как Иуда. - По испанскому поверью Иуда повесился  на
своем длинном кошеле (то есть мошне).


ЕГО ВЕЛИЧЕСТВУ КОРОЛЮ ФИЛИППУ IV

                              МЕМОРИАЛ

     Арроба - мера веса в Кастилии, равная 11,5 кг.

     Оливарес - Гаспар Кончильос де Гусман, герцог де Оливарес  (1587-1645),
фаворит и министр Филиппа IV.

     Хулиан - граф Хулиан, наместник Сеуты и  Танжера.  По  преданию,  желая
отомстить королю Родриго за бесчестье своей дочери доньи  Кавы,  призвал  на
испанскую землю мавров. Имя Хулиана стало символом предателя,


ЛЕТРИЛЬЯ

     ...0 Генуе найдет он вечный упокой и угомон. - Крупнейшими банкирами  в
Европе того  времени  были  генуэзцы.  Полагали,  что  из-за  их  плутней  и
хитростей испанское золото, награбленное в Америке (тогда  Америку  называли
Индией), оседает в Генуе.


НАСТАВЛЕНИЯ ЮНОШЕ, ОТПРАВЛЯЮЩЕМУСЯ НА ПОИСКИ СЧАСТЬЯ В СТОЛИЦУ

     Тисба. - О трагической истории любви юноши Пирама к Тисбе  рассказывает
крупнейший римский поэт Овидий (43 г. до н. э. - 17 г. н. э.).


ЭПИТАФИЯ СЕЛЕСТИНЕ

     Селестина - главное действующее лицо "Трагикомедии о Калисто и Мелибее"
Фернандо де Рохаса (1492), более известной под  названием  "Селестина".  Имя
Селестина стало нарицательным для сводни.
                                                                В. Григорьев



    Франциско де Кеведо.
    Кавалер ордена бережливцев

         Преполезные советы как беречь деньги и расточать речи


     Перевод В. Андреева
     OCR Кудрявцев Г.Г.
     ББК 84. 34 Ис КЗЗ
     Л.: Худож. лит., 1980. - 544 с.
     Составление, вступительная статья и критико-библиографические справки З. Плавскина



КАВАЛЕР ОРДЕНА БЕРЕЖЛИВЦЕВ


БЛЮСТИТЕЛЯМ СОБСТВЕННЫХ КАРМАНОВ

     С тайным сожалением наглядясь, какое ныне пошло обирательство, почел  я
за благо остеречь небрежителей кошелька своего, дабы, читая  сочинения  мои,
попридержали карманы и пеклись бы о том,  чтобы  удостоиться  скорее  звания
хранителей, нежели подателей, и чтобы податливы были дамы, а  не  мы,  и  на
таковой манер удостоились бы мы звания  членов  ордена  бережливцев  святого
Никому-не-дадима, или Недадима, который и доныне почитается за  Никодима  по
причине малого разумения в сей материи. И да будет отныне любому влюбленному
имя Хуан-Береги-Карман, будь он именем хоть тот, хоть не тот, и  да  бережет
его  ангел-хранитель,  ибо  воистину  именуются   дни   бережливости   днями
праздничными, кои должно соблюдать, и соблюдать так, чтобы не было праздно.


      ВСЕДНЕВНОЕ УПРАЖНЕНИЕ, ДОЛЖЕНСТВУЮЩЕЕ ЗАСТАВИТЬ ЛЮБОГО ЧЛЕНА
  ОРДЕНА СПАСАТЬ СВОИ ДЕНЬГИ В ЧАС РАСПЛАТЫ, КАКОВОЙ ГОРШЕ ЧАСА СМЕРТНОГО

     Встав поутру, да осенит сперва крестным знамением  деньги  свои,  и  да
открестится от тех, кто их станет просить у него, и да возблагодарит господа
нашего за пробуждение ото сна, говоря: "Воздаю - хоть  я  и  кавалер  ордена
бережливцев - благодарение тебе, господи Иисусе Христе, ибо не  попустил  ты
попрошаек и вымогателей потревожить сон мой, и обещаюсь твердо не грешить ни
даром, ни ссудою, ни посулами, ни словом, делом или помышлением".
     А после пусть скажет таковые слова:

     Один лишь дар моя отрада:
     Дар не дарить, когда б и надо,

     Садясь обедать, пусть оглядит стол свой и,  удостоверясь,  что  нет  ни
гостя незваного, ни блюдолиза, ни прихлебателя, прочитает  молитву,  говоря:
"Благословен бог наш, посылая мне трапезу без  сотрапезников!",  справедливо
полагая, что за столом незваный гость - хозяину нож острый и вилка в бок.
     А ложась опочивать, да возмыслит перед сном о пустой мошне, каковую  да
подвесит у изголовья  ложа  своего,  подобно  черепу  грешному,  с  надписью
стихотворною, гласящей:

     Что смотришь на меня, мошна,
     Как смерть, и скорбно, и уныло?
     Такой же ты и мне видна:
     Ты будешь пустотой полна,
     Как то уже со мною было.

     И, отходя ко сну, да произнесет: "Слава  тебе,  господи,  что  дал  мне
раздеться самому, не дав другому раздеть  меня  догола!"  И  пусть  не  спит
слишком сладко, дабы потом не было горько.
     Ведомо, что бороды выклянчивают не менее,  нежели  мантильи,  а  посему
почел я за благо найти загодя противу того средство.  О  бережливец!  Узнав,
что ищут тебя или пришли повидаться, будь то любой, скажи ты ему, ради бога,
на всякий случай, не успев поздороваться: "Ох, сударь!  И  какая  же  легкая
жизнь пошла - ни гроша в кармане!" И немедля напотчуй его щедрыми  советами,
чтобы ему  и  рта  не  раскрыть  было.  А  когда  на  тебя  покусится  некто
нежданно-негаданно на улице, то должно тебе с тою же  поспешностию  сказать:
"А я как раз надумал просить вашу милость об одолжении мне таковой же суммы,
дабы выполнить долг чести". Это называется подкосить на корню. А  когда  при
тебе, как то в обычае, станут расхваливать вещь дорогой цены  или  самоцвет,
скажи, что отныне будешь почитать ее украшением чужой  казны.  Позволительно
делать подарки на пасху, но отнюдь не к рождеству, в иные  же  праздники  мы
дозволяем захаживать на Большую к золотых дел мастерам в лавки, где истинный
кавалер нашего ордена торгуется, да не  берет,  замахивается,  да  не  бьет.
Короче  говоря,  он  должен  перенять  обычай  у  солнечных  часов,  которые
показывают, да не бьют, отмеривают, да не дают.  А  уж  если  показывать  да
отмеривать, так только тень наводить, и не более того. И да мыслят помянутые
кавалеры единственно об имении, а не о даче, да не  чтут  Платона,  дабы  не
поплатиться, ни Данта, дабы не стать данниками, да угощают людей фигами и да
не ведают иного присловия, кроме как "подальше положишь, поближе  возьмешь".
И пусть тщательнейше приглядывают  за  своими  башмаками,  а  то  они,  чего
доброго, каши запросят. Да памятуют,  что  у  заемщиков  очи  сокольи,  а  у
плательщиков вороньих нет. Да хранят они крепко кошельки, ключи и карманы! А
просящему да не отверзнется, и да будет ему от  ворот  поворот!  За  свое  -
грудью, а к чужому - спиной. И  повторяй  себе  неустанно:  "Долговую  держи
подолгу". Тяни поручительство обеими руками.  И  памятуй,  сколько  померло,
греша беспамятством и нетребовательностью. Не позволяй себе  размякать,  ибо
это влетит тебе в копеечку. Знай повторяй себе: "Стой на своем,  ибо  стоишь
не меньше, нежели они". Пусть расщедряется рука короля дона Альфонса,  а  ты
помни, сколько  народу  погибло  по  недостатку  способности  удержательной.
Нарваться же на просьбу - сие все едино, что  тебя  саданули  под  гусачину:
сразу язык отнимется. А паче всего, не клади им, беседуя, пальца в рот,  ибо
так или этак, а повадятся они, буде ты и не дал бы им ничего, ходить к  тебе
и угощаться, и тут уже такое пойдет, что не приведи господи!


ПИСЬМА КАВАЛЕРА ОРДЕНА БЕРЕЖЛИВЦЕВ

                                   I

     Милостыня есть благодеяние  богоугодное,  если  подавать  ее  из  своей
мошны, ну а когда - боже упаси! - ее из чужой подают, будет она  злодеянием.
Я, сударыня, желал бы выказать свое  сочувствие  словами,  а  не  кошельком.
Нынче  пост,  просьба  справедливая,  но  я  грешник  -  мудрено  нам  будет
столковаться. Видит бог, подать мне нечего,  ступайте  же  себе  с  богом  и
уверьтесь, что у меня ровно ничего нет. (Вот  некоторые  способы  отваживать
бессовестных попрошаек.)
     "Мадрид, любого месяца, дня и часа,  в  который  вы  могли  бы  ко  мне
обратиться.

                                   II

     Ваша милость говорит мне, что любит меня весьма сильно, что желает  мне
не знавать горестей. Уж позвольте-ка мне, сударыня, знаться  с  тем,  что  у
меня есть, и пусть оно будет,  как  было,  лишь  бы  мне  не  лишаться  моих
горестей. И, наконец, уверьтесь, сударыня, что и мне, и королю  господь  дал
по ангелу-хранителю: ему - дабы преуспевал, а мне - чтобы не  тратился.  Дай
боже вашей милости здравия и долголетия взамен того, чего я вам не даю.

                                  III

     Чем больше просит у меня ваша милость, тем больше я в вас  влюбляюсь  и
тем меньше даю. И подумать только, как это  вы  умудряетесь  вывораживать  у
меня пирожные! Но хотя  мне  столь  же  просто  посылать  их  вам,  как  вам
вывораживать, я все-таки воздержусь покамест  от  этого.  Закусывайте,  ваша
милость, другим поклонником:  ведь  мне  горше  видеть,  как  меня  объедают
женщины, нежели как пожирали бы черви, ибо они питаются покойниками, а  ваша
милость изволит кушать живых.  Прощайте,  дочь  моя!  День  постный.  Писано
ниоткуда, ведь тех, кто ничего не посылает, как бы и нет, ибо пребывают  они
только в своем уме и рассудке.

                                   IV

     Два окошечка на бой быков достать, душа моя? Да уж какого боя тебе  еще
надо, когда ты просишь, а я отнекиваюсь? Что за радость ты  нашла  в  бычьем
бое? Скучища да зевота, да и денег нет рассиживаться на  балконах.  Пошли-ка
ты его к чертям, сей праздник языческий, где только  и  видишь,  как  гибнут
люди, подобные скотам, и скоты, подобные мужьям. Я-то, разумеется, купил  бы
тебе  два  местечка  где-нибудь  повыше,  да  только  денег  у  меня   нету.
Пробавляйся-ка слухами про сей бой и считай, что видела, вот и увидишь какой
мы проведем вечерок, ты - без окошка, а я - при деньгах.

                                   V

     Сказывали мне, сударыня, что намедни; ваша  милость  вкупе  с  тетушкою
вашей изволили  потешаться  над  моей  скупостью,  каковая  моя  скаредность
сделала де из вас посмешище, а следовательно, мы с вами в долгу друг у друга
не остались. К тому же говорят, что у меня отыскались сотни  пороков  и  что
все кончилось тем, что по-измывались и понасмехались надо  мною  всласть,  и
говорили про меня, что я и на того похож, и на этого смахиваю.  Ладно!  Хоть
на черта смахивать, лишь бы с деньгами не промахнуться. В  радость  повергло
меня то, что прошамкала полуторазубым ртом сеньора  Энсина:  "Ну  и  рожа  у
твоего дубины-школяра! А губы-то! Да от него так и смердит псиной. Да  сожги
его живьем, так из него и реала не выпадет".
     Тоже мне дама! Да тут дамой и не пахнет. Какие  уж  тут  тебе  амбра  и
фимиамы! А когда по ее выходит, что не давать - все равно что смердеть,  так
пусть озаботится насморком или нос затыкает, иначе дурные гуморы ей и  вовсе
голову задурят.
     А то, что вы, государыни мои, именуете любовью, есть не что  иное,  как
свары да раздоры, выманивание да прикарманива