тся? Не слишком много?
   - Детей много не бывает, - прижала его к себе Ева, укачивая.
   Она забыла про отключенный  телефон,  после  полуночи  ушла  спать  к
детям, и колокольчик электронной почты звенел и звенел в пустой  комнате
с половины шестого до  семи  часов.  Поэтому  Ева  Николаевна  узнала  о
напечатанных в газете  документах  только  в  полвосьмого  утра.  Статья
называлась: "Наука - в нокауте, оборонка - в ауте, а все мы - по  уши  в
Коупе" и содержала хорошо отпечатанные снимки. Военная разведка к десяти
часам  напряженных  переговоров  признала  их   теми   самыми,   ею   же
заготовленными на подложных  пленках,  которые  "были  утеряны  агентами
разведки  Службы  в  ходе  операции  по  задержанию  Коупа"  (цитата  из
докладной  записки  руководству  Службы).   Особенно   огорчил   военных
комментарий ученого, приведенный в статье, из  которого  следовало,  что
научные данные в этих документах "достаточно убоги,  чтобы  представлять
какую-нибудь ценность для иностранной разведки, хотя бы в силу того, что
это устаревшая информация, которую можно при желании получить в  научных
журналах и вестниках вооруженных сил" (цитата из газетного комментария).
Общая же направленность статьи носила, по мнению военных, провокационный
и антигосударственный характер, поскольку журналист, ее подготовивший, в
самых  въедливых  выражениях  намекал,  что   Россия   дошла   в   своей
государственной тайне до полного абсурда:  "...у  нас  в  стране  теперь
засекречиваются не достижения науки и техники, а ее отставание и провалы
в исследованиях" (цитата из статьи).
   - Я пытаюсь с тобой связаться с  пяти  утра,  -  укоризненно  заметил
полковник Кошмар. - Военные почти сдали нам своего человека в театре.
   Сдавали  военные  Марата  Устинова  так.  Сначала  начальник  военной
разведки провел за закрытыми дверями срочное совещание с представителями
Министерства  обороны,   на   которое   начальника   отдела   внутренних
расследований Кошмара не пустили. Потом он провел  в  запертом  кабинете
совещание один на один с  начальником  отдела  внутренних  расследований
Службы полковником Кошмаром, на которое  не  пустили  начальника  отдела
внешней  разведки  полковника  Кнура.  Потом  начальник  отдела  внешней
разведки  полковник  Кнур  был  вызван  на  ковер  к  директору   Службы
безопасности, а начальник  отдела  внутренних  расследований  Кошмар  на
партию в бильярд с замминистра. К вечеру этого напряженного дня все  так
перепуталось, что ни один адъютант не мог точно ответить, где  находится
его начальник, а секретарь замминистра по ошибке даже заказал на бильярд
шесть бутылок французского белого вместо грузинского  полусухого  урожая
восемьдесят седьмого года.
   Виновник этого переполоха благополучно "отсветил" в  театре  "Евгения
Онегина", в антракте спустился на сцену и с удивлением  увидел,  что  ее
после "дуэли" Онегина с Ленским подметают четверо уборщиц.  Три  из  них
сновали достаточно активно. Одна - это, конечно, была Надежда - сгребала
в совок дуэльный "снег" с такой медлительностью  и  вниманием  к  каждой
крошечной бумажке, как будто решила пересчитать "снежинки".
   Марат стоял в темноте за занавесом и смотрел на  полусонные  движения
костюмерши Наденьки с безразличием приговоренного. Он вспомнил -  минуту
за минутой вчерашнюю их поездку, и переобувание кедов  на  кроссовки,  и
стучащие друг о друга болтушки на заколках, и импровизированный обыск, и
даже тампоны "Оби". Девчонка  проделала  все  артистично.  До  последней
минуты он ничего не заподозрил, сам угнал ее от  слежки,  сам  подвез  к
редакции  газеты,  в  которой  сегодня  напечатали  выдержки  из   особо
секретного материала, утечку которого в театре  ему  так  и  не  удалось
отследить.
   Он спустился в костюмерный цех. Прошел вдоль стоек с  костюмами.  Его
услышал и окликнул Леон:
   - Кто это шастает в темноте? Выходи, шастают тут!..  Марат  вышел  на
свет у раскроечного стола.
   - Чего бродишь? Девчонке мозги пудришь, а с какого интереса?
   - Значит, есть интерес.
   - Знаю я твой интерес кобелиный, - покачал головой Леон.
   - Я больше не буду, - поник головой Марат. - Я вообще скоро уволюсь.
   - Что, работа не нравится?
   - Работа нравится. А может, и не уволюсь. Может,  наоборот,  останусь
здесь до пенсии. Ты сколько в театре?
   - Столько, сколько ты еще не надышал. Больше тридцати.
   - Столько я не выдержу, - покачал головой  Марат.  -  Это  же  я  все
спектакли выучу наизусть. Озверею. А где ее рабочий шкафчик?
   - Балерины? Вот там, за стойками справа. С птичкой. Тебе зачем?
   - Положу шоколадку, - вздохнул Марат. - Она заслужила.
   Шкафчик с полустертым желтым попугаем был заперт на маленький висячий
замок. Остальные четыре тоже. С Чебурашкой, кошкой, ромашкой и серпом  с
молотом.
   - Детский сад какой-то, - бормотал про себя Марат, ковыряясь в  замке
проволокой. Он спешил. Ощупывая рабочую спецовку  Надежды,  роясь  в  ее
косметичке, поглядывал  на  символ  единения  рабочего  и  крестьянки  в
каком-то заторможенном удивлении. Потом  решился  и  потрогал  замок  на
последнем шкафчике.
   К его удивлению замок тут же  открылся,  освободив  изогнутую  дужку.
Марат открыл дверцу. В глаза сразу бросилась  залапанная  фотография  на
внутренней стороне дверцы - улыбающаяся молодая женщина с  двумя  детьми
на фоне старинного замка. А с верхней полки свисал красным треугольником
небрежно закинутый туда галстук.
   Оглянувшись,  осветитель  потянул  галстук  на  себя,  тот  скользнул
дорогим шелком  вниз,  и  свечение  позолоты  на  серпе  и  молоте,  как
блеснувшая чешуя змеи, заставило Марата застыть и задержать дыхание.
   - Это ты, пацан, напутал со шкафчиком, - сказал ему в затылок мастер,
появившийся сзади совершенно бесшумно в своих стоптанных тапках. - Я  же
сказал - птичка!
   - А это чей шкафчик?
   - Истопника. Положи на место. Чужое. - Леон  вытащил  из  рук  Марата
галстук и повесил на перекладину. Между синим рабочим халатом  и  старым
пиджаком на плечиках.

22. Дочь мясника

Девочка Рита в тринадцать лет была восторженной голенастой тихоней.
   Любила мушкетеров Дюма, вареники с творогом, сливовый сок с  мякотью,
ей  нравилось  заниматься  на  скрипке,  вязать  крючком   под   скучный
производственный детектив по  телевизору,  забившись  с  ногами  в  угол
дивана, и приносить домой тайком бездомных кошек. Кошек было чем кормить
- папа работал в гастрономе мясником. Рита стеснялась  его  профессии  и
совершенно не могла себе представить, как  ему  удалось  пятнадцать  лет
назад очаровать маму - солистку филармонии, натуру утонченную,  читающую
Шекспира и Камю в подлинниках и падающую  в  обморок  от  неприятностей,
крика, протечки унитаза, порванных колготок и кошачьего дерьма в кресле.
"А она обожает пельмени!" - объяснял папа - огромный  здоровяк,  посадив
дочку на ладонь и поднимая к потолку, чтобы она могла протереть пыль  на
плафонах люстры. Девочка Рита еще  долго  ломала  бы  голову  над  такой
насмешкой судьбы - союзом нежной лилии  и  медведя,  если  бы,  как  это
случается во многих семьях, где родители физически обожают  друг  друга,
случайно  не  вернулась  домой  раньше  обычного.  За  пятнадцать  минут
безумных стонов родителей запрятавшаяся под висящую  одежду  в  коридоре
девочка Рита поняла, что главное в союзе мужчины и  женщины  -  влечение
полов. Влечение побеждает все семейные проблемы, разницу  в  возрасте  и
мировоззрениях. Ошарашенная Рита  смотрела,  как  голый  отец  пошел  на
кухню, а голая мама - в ванную. В кухне над сковородой взметнулось пламя
- отец готовил любимый мамин бифштекс, заливая в  раскаленную  сковороду
вино. Через минуту они, пожирая друг друга глазами, кусали непрожаренные
куски мяса, Рита  вышла  -  вытаращенные  глаза,  косички  вокруг  ушей,
прижатый  к  груди  портфель,  -  слабо  помахала   им,   застывшим   от
неожиданности, рукой. Голые родители попытались прикрыться  скатертью  и
кухонными полотенцами, но Рита  смотрела  на  розовую  сукровицу  у  рта
матери, на подтекающие кровью бифштексы на тарелке. Ее стошнило там, где
она стояла, и матери было чем заняться, когда она набросила халат.
   С неделю пришибленная увиденным Рита плохо понимала, что ей  говорят,
прогуливала школу и внимательно осматривала каждую особь мужского  пола,
попадающуюся ей на глаза. В субботу она пришла на работу к отцу.  Сидела
сначала за прилавком, разглядывая огромную разрубочную колоду, осыпанную
осколками костей. Потом ушла в подсобку, где отец легко  расправлялся  с
мертвыми тушами.
   Именно в подсобку и приходили те, которые покупали мясо  "по  блату".
Отец уважительным шепотом разъяснял - "это домработница Ковалева, это  -
артист Михайлов, это - жена  начальника  милиции...".  Четвертым  пришел
мужчина в кожаной куртке. Рита сразу почувствовала странное  напряжение,
как только увидела его обветренное лицо -  смуглая  кожа,  натянутая  на
череп, веселые  глаза  цвета  льда  на  солнце,  тонкие  губы  и  словно
нарисованная аккуратная полоска усов.
   "А что здесь делает хорошенькая нимфа? - спросил  мужчина.  Присел  к
застывшей Рите и приподнял ее голову за подбородок. - Ого, какие  глаза!
Да ты ведьма, крошка!"
   Рита глаз не отвела, как под наркозом,  она  смотрела,  не  мигая,  в
светло-голубой лед, и мужчина первый засмеялся и отвел взгляд.
   "Как тебя зовут?" - Он дернул ее на  себя  за  руку,  Рита  встала  и
теперь смотрела в лицо мужчины снизу.
   " Маргарита".
   "Пощади, Марго, - засмеялся мужчина, - не смотри на меня так, а то  я
сомлею. Ну и дочка у тебя растет, - это  он  отцу,  -  просто  чаровница
какая-то!"
   Мужчина  расстегнул  куртку  и  достал  с  шеи  медальон.   Рядом   с
металлической  полоской,  на  которой  были  написаны  буквы  и   цифры,
болталась смешная крошечная птичка из разноцветных перьев. Он  дернул  и
оторвал птичку.
   Протянул на ладони Рите.
   "Вот тебе в память о нашей встрече. Вернусь из полета  -  обязательно
приду свататься".
   "Ты  девчонке-то  голову  не  мути,  свататься  он  придет!  -   Отец
размахнулся и одним  ударом  топора  перерубил  тушу  посередине.  -  Ей
тринадцать только!"
   "А  мне  и  нужна  такая,  чтобы  вырастить  свою  судьбу.  Чтобы   с
малолетства меня ждала, - подмигнул  мужчина  уже  совсем  успокоившейся
Рите. - Возьмешь? Это не игрушка.  Это  была  настоящая  птичка,  только
маленькая очень".
   Рита протянула руку и взяла  чучело  колибри.  Она  медленно  закрыла
пальцы, сжимая птичку сильней и сильней, пока вдруг с нею  не  случилось
что-то странное. Перед глазами, как  после  долгого  давления  на  веки,
вдруг  поплыли  красно-синие  круги,  и  птичка  из  ладони   -   живая,
быстро-быстро мелькая крыльями, зависла у большого цветка, чуть  касаясь
его середины вытянутым клювом.
   "Она не может сесть на цветок, у нее нет  лап",  -  Рита  перевернула
птичку, рассматривая живот.
   "Не нравится? Я тебе могу альбатроса привезти. Размах крыльев  -  три
метра!"
   "Нравится. Не надо альбатроса".
   Отец шлепнул по металлическому  столу  пакетом  с  вырезкой.  Мужчина
уходил, оглядываясь.
   "Военный летчик. Брат нашего председателя исполкома. Ты  с  летчиками
поосторожней - летуны".
   На следующий день с Ритой случилось то, что, как поняла  она  намного
позже, все называют "оргазмом".
   Игры с птичкой к  вечеру  стали  грустными,  потому  что,  повисев  у
цветка, птичка оказывалась  в  тонких  силках.  Марго  выпускала  чучело
колибри из рук,  отвлекалась  на  несколько  минут,  потом  опять  брала
цветной комочек перьев, сжимала в кулаке, ожидая красивой картинки перед
глазами, но, повисев минуту у  цветка,  птичка  каждый  раз  оказывалась
пойманной в тонкую сетку. И смуглая детская рука невидимого  ей  ребенка
вынимала испуганную колибри и  зажимала  ей  шею  двумя  пальцами,  пока
крошечное сердце не останавливалось. С каждым видением добавлялись новые
детали. Царапины на смуглой  руке,  подробности  устройства  силков  для
ловли колибри,  внутренность  цветка,  подтекавшего  в  глубине  розовой
чашечки каплями тягучего сока, и смутные  очертания  незнакомого  города
вдали - невысокие здания в утреннем тумане и  бирюзовая  кромка  воды  у
белого песка.
   Когда  рука  умертвила  птичку  в  пятый  раз,  Рита  затосковала   и
попробовала перестать думать про птичку.  Она  понюхала  ее,  поднеся  к
лицу, уверенная, что перья, провисев на груди военного  летчика,  должны
сохранить в себе его запах.
   Закрыла глаза... И выпала из времени почти на полчаса.
   Она увидела  летное  поле,  странные  самолеты  с  острыми  загнутыми
носами,  оранжевую  заправочную   цистерну   и   совсем   испугалась   в
беспамятстве, когда за стеклом шлема летчика,  разворачивающего  самолет
на взлет, обозначилась тонкая полоска усов.
   Как Рита поняла из  переговоров  с  землей,  самолет  выполнял  самый
обычный  тренировочный  полет.  Тело  ее  постепенно  затекло  жаром  до
состояния неподвижности, заныл низ живота, потемнело перед  глазами.  На
двадцать четвертой минуте полета, плохо понимая, что  говорит  летчик  в
микрофон, Рита каким-то внутренним чутьем поняла, что сейчас  он  умрет.
Несмотря на приказы старшего  на  земле,  брат  председателя  исполкома,
пахнущий острым потом и  одеколоном  "Саша",  рискнул  перелететь  через
границу и сделать "заскок на чужую территорию для проверки  антирадарных
систем". Он летел на предельно низкой высоте.
   Противовоздушные силы  Голландии  обнаружили  самолет  только  тогда,
когда у него произошла какая-то поломка  и  самолет  взвыл  предсмертным
воем, катастрофически снижаясь над небольшим населенным пунктом.
   "Они не успеют, - сначала прошептала  Рита.  -  Они  даже  не  успеют
подняться в воздух, - прошептала она через тридцать  секунд.  -  Они  не
будут взрывать самолет над городом".
   Оцепенев в этом живом кино, Рита  краем  сознания  понимала,  что  на
самом деле она сидит на диване у себя дома, что на стене тикают ходики и
играет с шариками от заколки для волос котенок-подросток. Но она слышала
все, что пытался передать летчик, его сорванный криком  голос  звучал  в
ней сильно, до содрогания от страха и восторга.  Восторг  накатывал,  ей
казалось, что еще немного - и она умрет  вместе  с  летчиком,  вместе  с
любопытным мальчиком в ухоженном голландском дворе у длинного  каменного
дома с красной черепицей.
   Мальчик смотрел в воющее небо,  прикрыв  глаза  от  солнца  козырьком
ладони, и тоже не почувствовал ничего, кроме  удивления  и  восторга  от
вида огромной надвигающейся махины. Рита услышала и мальчика в себе,  он
затаил дыхание и был уверен, что на него опускается космический  корабль
пришельцев. До последнего мгновения он ждал,  что  эта  огромная  воющая
махина зависнет над ним, откроется  люк...  А  последнего  мгновения  не
было, его украла смерть,  совершенно  безболезненная,  потому  что  была
быстрей всех мгновений и мгновений мгновений...
   Раскрошенная черепица сыпалась и сыпалась  с  неба  еще  долго  после
падения самолета.
   Риту обнаружила мать. Девочка  лежала  на  диване,  тяжело  дыша,  не
откликалась и бессмысленно двигала закатившимися  зрачками  полузакрытых
глаз. Ее  ладони  были  зажаты  между  ног,  врачи  "Скорой",  с  трудом
освободив  руки  Риты,  сначала  испугались  странного  пятна,  а  ПОТОМ
рассмотрели, что это просто игрушка - сплющенная птичка из ярких перьев.
   В газетах, естественно, тишина, что и понятно для семьдесят  девятого
года, но отец вдруг сказал, что председатель  исполкома  закупает  много
мяса на поминки.
   "Не придет твой летчик свататься", - грустно кивнул он  за  завтраком
вдруг повзрослевшей и замкнувшейся в себе дочери.
   "Я знаю", - сказала Рита.
   Этот припадок кончился для Маргариты первым посещением психиатра.
   Пронаблюдав девочку две недели, психиатр - пожилая вздорная женщина -
попала в аварию на дороге, а у Риты случился  настоящий  шизофренический
сдвиг. И последующие  два  года  ее  лечили  сначала  в  клинике,  потом
амбулаторно. Врачи бывали  разные,  профессионалы  и  люди  случайные  в
психиатрии, но всем вместе им все же удалось убедить девочку, что она не
является "смертельно заразной". К этому времени  Рита  уже  поняла,  что
умирают не все, с которыми она в жизни встречается, а только  некоторые,
причем многие из этих людей ей  совершенно  не  знакомы.  Они  приходят,
маячат рядом несколько дней и пропадают. Она научилась не  разговаривать
с ними вслух, если рядом были люди, которые не видели кафаров.
   Она научилась отличать их  от  видений.  Сначала  кафары  были  очень
реальны, некоторые дрались с нею до глубоких царапин и  ссадин,  которые
врачи потом объясняли  членовредительством  больной  девочки.  Наступило
время, когда Рита поняла, что чучело колибри изменило ее жизнь,  и  если
она не справится с этими изменениями сама, то проведет остаток жизни  со
справкой об инвалидности или в психушке. Все надежды на  профессионализм
и опыт врачей иссякли.  Последний  -  доктор  наук,  милейший  старик  -
посоветовал ей записывать все, что говорят "эти невидимые люди", и  Рита
добросовестно   составила   целый   сборник   рассказов   из   особенно,
запомнившихся историй кафаров.
   "Очень пессимистично, - проговорил доктор наук. -  Для  вашего  юного
возраста слишком много ярких подробностей взрослой  жизни.  Вот  вы  тут
описываете, как мать постепенно травит своего ребенка. А  девочка  знает
об этом и  подкладывает  свою  еду  бабушке.  Почему  не  матери?"  -  с
интересом сверкал стеклышками очков доктор.
   "Потому что она любит мать".
   "Нелогично, - покачал головой доктор, - как может она ее любить, ведь
она знает, что мать собирается ее убить! Здесь у вас ходы  не  до  конца
просчитаны. И знаете, ребенку шесть лет, а  ее  манера  разговаривать  и
поведение  словно  у  взрослого.  Поработайте  над  образом   подробнее,
вспомните себя в шесть лет!"
   "Не могу поработать над образом подробнее, - замкнулась в себе  Рита.
- Не могу вспомнить себя в шесть лет".
   "Ну почему?" - недоумевал доктор.
   "Потому что девочка уже умерла. И бабушка умерла. А  я  в  шесть  лет
жила счастливо, запоминать было нечего".
   В  двадцать  два  года  Рита  уговорила  свою  единственную   подругу
поступить в медицинский. Шутя, за бутылкой вина в летний  теплый  вечер,
они подписали договор, по которому подруга обязалась закончить  институт
и стать практикующим психиатром, а Рита обязалась оплачивать обучение  и
проживание подруги в Москве.
   То, что это не шутка, подруга поняла уже на следующее утро. У  дверей
стояли чемоданы, у подъезда - такси, ошалевшую подругу Рита почти  силой
отвезла на вокзал. Так, не веря и слабо сопротивляясь, подруга через три
месяца обнаружила, что учится на дневном на факультете психиатрии, живет
с Ритой в комнате в коммуналке, что на столе всегда  есть  дорогая  еда,
что проректор института часто здоровается с нею  первый  и  интересуется
успехами в учебе.
   - Откуда у тебя такие деньги? - не поняла подруга.
   - Я же дочь мясника, помнишь?
   На пятом курсе  подруга  Юля,  осмотрев  купленную  ей  однокомнатную
квартиру в центре Москвы, наконец спросила, почему Рита все это делает.
   - У тебя появился молодой человек, нам вместе жить неудобно, - пожала
плечами Рита.
   - А вообще - почему?
   - Я хочу, чтобы ты поставила мне диагноз. Ты - психиатр,  которому  я
доверяю безоговорочно. Мы выросли рядом, вместе живем уже  пять  лет,  я
тебя люблю, ты все обо мне знаешь. Я хочу, чтобы меня  лечила  ты,  если
это необходимо. Я не доверяю другим людям.
   А через месяц зимней ветреной ночью Рита позвонила подруге.
   - Твой мальчик у меня, - сказала она, - сидит на  кровати  и  говорит
безостановочно.
   Ворвавшаяся в  комнату  в  коммуналке  Юля  одним  взглядом  охватила
полутемное   пространство,   очерченную   ночником   часть   кровати   и
скорчившуюся на ней уставшую