е улики, а поддельный паспорт и виза. И в  том  и  в
другом случае я  в  проигрыше.  Допустим,  вы  приносите  неопровержимые
доказательства   на   людей,   которых   мы   не   можем   привлечь    к
ответственности... Вас затаскают, а толку никакого.  А  если  вы  просто
сбежите, да что тут объяснять!
   - Послушайте... Я должен вам сказать, мне  недавно  один  надзиратель
сболтнул, так, по-дружески: ты, говорит, нервный стал и  дерганый,  срок
тебе светит большой, я тебя понимаю. А вчера  опять:  "Что-то  мне  лицо
твое не нравится, ты хочешь кончить с собой?" Ничего вопросики,  а?  Как
вы не понимаете, он же это специально, ему так  приказано...  Он  сейчас
меня сюда приводил, вы только посмотрите на него! Меня  хотят  убить,  а
сделать так, что это я сам.
   Ева посмотрела на  часы.  В  комнате  повисла  тишина,  легкий  шорох
пальцев Курина по своей одежде напоминал мышиную возню в грязном белье.
   - Ладно, - сказала она, собирая бумаги в папку. - Я скажу вам честно,
ваше дело очень трудное и бесперспективное.  Оно  из  тех  дел,  которые
расследуются годами, понимаете? Я приду к вам на днях еще раз, посмотрю,
что можно сделать. - Ева нажала кнопку вызова.
   - Зачем вы приходили? - закричал Курин, как только вошел охранник.  -
Вы же ничего не спросили по  делу,  что  происходит,  кто  вас  послал?!
Почему вы женщина? - кричал Антон Фомич, вырываясь и брызгая  слюной.  -
Зачем вы здесь? Кто из них вам нужен? Я все скажу, все!
   На пропускном пункте Ева попросила прислать к  ней  надзирателя  того
этажа, где сидел Курин. Она  вышла  во  внутренний  двор  и  оглядывала,
закинув голову, решетки на маленьких окнах.
   - Звали? - Перед ней  стоял  довольно  старый  человек,  лицо  серое,
маленькие глазки,  пронзительно  черные  и  любопытные,  нос  картошкой,
большая лысина.
   - Я хотела поговорить с вами о Курине.
   - Это мальчик из спорткомитета, что ли?
   - Вы знаете дела всех своих подопечных? - Ева отметила, что маленькие
глазки перестали ее сверлить и забегали по сторонам.
   "Еще один со шкурными интересами", - подумала она.
   - Ну, как сказать, уж больно он нервный, я уже  докладывал...  А  что
надо-то?
   - Я сейчас с ним говорила.  -  Ева  говорила  чуть  приглушенно,  она
подбирала слова с  трудом.  Как  можно  было  сказать  быстро  и  внятно
незнакомому  человеку,  что  он  загонит  своими   шкурными   интересами
подследственного действительно в петлю!
   -  Да  что  я,  не  понимаю?  -  вдруг  горячо  и  тревожно  зашептал
надзиратель ей в лицо. - Мне до пенсии год, я своим местом дорожу,  я  и
так  докладную  написал  бы,  вот  те  крест!  -  Он  неуловимо   быстро
перекрестился. - Я его отговаривал, ну куда отсюда сбежишь!
   - А он? - сказала Ева, понимая, что  своей  медлительностью  напугала
надзирателя: он подумал, что на допросе Курин ей что-то сообщил.
   - А он - достань и достань! Я все насмехался над ним: ну будет у тебя
этот план, - за такие деньги, что он обещал,  можно  дом  купить,  а  не
план! План - это же не побег, что с ним делать, только  что  рассмотреть
хорошенько и понять, что дело - труба. Нет, правда, была  у  меня  такая
мысль даже, написать докладную про этот план и попросить ему этот  самый
план и дать, чтобы он  понял,  отсюда  нельзя  сбежать!  Так  ведь  тоже
опасно, отчается - кончит с собой!
   - Вы достали этот план? - спросила Ева осторожно.
   - Мне год до пенсии. Была такая мысль, была... Купил бы домик у моря,
маленький, мне много не надо. Да на плане не улетишь,  а  кабы  нашли  у
него - мне хана.
   - Почему вообще зашел разговор на эту тему?
   - А кто  его  знает.  После  суда,  когда,  значит,  на  доследование
отправили, очень он заволновался. Я ему говорю, не нервничай  так,  тебе
еще сидеть и сидеть, да и то не беда, когда-нибудь же будет приговор,  а
ты уже, считай, и отсидишь все в предвариловке. Ну, он и  говорит,  нет,
мол, мне надо спешить, достань мне план тюрьмы, я тебе заплачу. Много.
   Ева с облегчением вздохнула. Она не могла в разговоре спросить, какой
план. Это мог быть план чего угодно.
   - А допустим... Допустим, что вы бы решились на это. Где  бы  вы  его
взяли?
   Надзиратель молчал. Он смотрел мимо Евы, глаза его уже не бегали, они
застыли, словно выжидая.
   - Я человек в этом деле посторонний. - Ева чуть  тронула  надзирателя
за рукав. - Я могу вести его дело, но за порядки в тюрьме я не  отвечаю,
как и  за  побеги  заключенных,  мне  просто  по-человечески  интересно.
Давайте подружимся на пять минут, вы мне  скажете,  где  бы  взяли  этот
план, а я потом забуду наш разговор, мне чужих проблем не надо.
   - Я работаю здесь  двадцать  лет,  -  сказал  наконец  после  долгого
молчания надзиратель, - много чего видел. Эту часть тюрьмы - во-он,  где
следственный изолятор и хозяйственный двор  -  два  раза  перестраивали,
второй раз все меняли, и сантехнику, и отопление. Народ был  в  основном
посторонний, но сработали плохо, что в первый раз, что во  второй.  Есть
недоработки, то тут потечет, то  там.  Вызываем  их,  охламонов,  а  что
толку? Прачечная вообще теперь не работает, сломалась, а на ремонт денег
нет, в городскую при больнице возим.
   - Спасибо, - сказала  Ева  неожиданно  для  надзирателя.  Она  словно
потеряла всякий интерес.
   В машине Ева посмотрела на часы. Пока доедет до  управления,  рабочий
день кончится и Волкова, конечно, там не будет.
   "Этот лишнего не пересидит", - подумала она и поехала к нему домой.
   Дверь  ей  открыла  небольшого  роста  пожилая  женщина.  Ева  путано
объясняла, зачем  ей  нужен  Волков,  женщина  смотрела  на  нее  снизу,
приоткрыв рот. Потом словно очнулась, распахнула  дверь  и  засуетилась.
Еву пригласили войти, забрали у нее куртку, сказали, что  разуваться  не
надо, подтолкнули в ванную, дали полотенце и  сказали,  что  через  пять
минут будут оладьи с вареньем.
   Ева ошарашенно смотрела на себя в зеркало в маленькой и  захламленной
ванной. Потом помыла руки и тихо вышла. Из коридора  была  видна  кухня,
маленькая женщина стояла спиной к Еве и хлопотала у  плиты.  Ева  пошла,
стараясь ступать неслышно, в комнату. Комната была  вся  в  салфеточках,
маленьких декоративных вазочках с  искусственными  цветами,  в  плетеных
кашпо,  отовсюду  свешивались  разнообразные  зеленые   растения,   весь
подоконник был уставлен кактусами в горшочках. Из комнаты вела еще  одна
дверь,  там,  вероятно,  была  смежная  комната.  И  оттуда  раздавались
странные звуки, как будто кто-то  через  одинаковые  промежутки  времени
спускал  большой  и  хорошо  надутый  резиновый  матрац.   Ева   подошла
посмотреть.
   Волков сидел на небольшом коврике на полу, голый  по  пояс,  подогнув
под себя ноги и положив руки на колени. Лицо его  было  поднято  кверху,
глаза закрыты. Он равномерно вдыхал и выдыхал воздух, шумно  и  глубоко.
Потом он закрыл лицо ладонями, провел ими, словно смывая что-то с  лица,
и открыл глаза. Несколько секунд он смотрел на Еву неподвижным взглядом.
Потом  взгляд  его  стал  осмысленным  и  вдруг  испугал  Еву  мгновенно
появившейся ненавистью.
   - Привет, - сказала Ева. - Я так подумала, что ты не  задержишься  на
работе, а у меня важное дело и времени мало...
   Волков сидел не шевелясь и не моргая. Потом  мышцы  на  его  груди  и
животе пришли в движение, равномерной рябью сверху вниз.
   - Это действительно ты? - спросил Волков. - Или мне мерещится?
   - Я только что из СИЗО. Слушай, а  можно  мне  разуться,  а  то  твоя
мама...
   Волков, не выпрямляясь, подполз по полу к  Еве  и  взял  ее  ногу  за
щиколотку. Ева подняла ногу, он расстегнул застежку  и  очень  осторожно
снял ее ботинок на небольшом каблуке. Потом посмотрел  на  нее  снизу  с
таким собачьим страданием во  взгляде,  что  Ева  быстро  наклонилась  и
стащила второй ботинок сама. Волков встал, взял ее ботинки  и  вышел  из
комнаты. Ева оглянулась. Комната была небольшой  и  почти  пустой.  Спал
Волков на узком и тощем матрасе на полу,  несколько  ковриков  заменяли,
вероятно, стулья. В углу на тумбочке стоял дорогой  телевизор,  а  рядом
отменная музыкальная техника. На стене  висел  плакат  в  полпростыни  с
огромными красными иероглифами на белом фоне.
   Эта комната испугала Еву. У нее еще была надежда,  что  меркантильная
дурь Волкова со временем пройдет. Но комната  говорила,  что  перед  ней
человек цельный, хорошо понимающий, что ему надо в жизни. Ева поздравила
сама себя с  затеянной  игрой  в  дело  Курина:  перед  Волковым  нельзя
раскрываться, а если судьба его пропустит по  профессиональной  лестнице
вверх, таким, как Ева, придется просто уйти из органов.
   Ева вышла в большую комнату и с  удовольствием  уселась  на  диван  у
круглого стола с вышитой скатертью под большим круглым абажуром.  Тикали
неспешно и уютно старинные ходики. Волков принес чай.
   - Я говорила только что с Куриным, дело у него,  конечно,  гиблое.  Я
думаю, надо помочь человеку.
   - А я что говорил! - Волков стал есть жадно, у рта краснело варенье.
   - Понимаешь, Волков... - Ева все еще не была уверена,  что  поступает
правильно, поэтому медлила. - Дело такое...
   - Ладно, ты у нас принципиальная и ответственная, давай я скажу,  что
надо с этим Куриным делать, а ты головой кивай, на  всякий  случай.  Ну,
например, можно раскопать  много  интересного  частным  образом  на  его
руководителей  и  подоить  их  немного.  Но  это  под  вопросом,   вдруг
разнервничаются. Еще, например, можно помочь Курину выйти на  волю,  тут
финансовая выгода сразу и наверняка, а его потом пришьют свои, и все.
   - Считай, что я киваю, - сказала Ева,  глядя  внимательно  Волкову  в
лицо.
   - Не смотри на меня так, меня это  раздражает.  Значит,  что  делаем?
Будем вести его на освобождение под залог или на побег?
   - Побег, - сказала Ева чуть слышно.
   - Вот и ладушки. - Волков, довольный, прижмурился по-кошачьи. -  А  у
меня  к  тебе  пара  вопросиков  назрела,   так   сказать,   по-дружески
побеседуем. Мне тут Гнатюк показал результаты обследования у  психолога.
Плохие результаты, скажем прямо, никудышные... Получается, что я  -  тип
крайне неуравновешенный, с комплексами и вообще не на своем месте.
   - А.., это, - Ева слегка  улыбнулась,  -  психолог  сработала...  Она
ничего, профессионал, меня сразу раскусила.  Я  профессионально  опасна,
знаешь?
   - Да я ведь к чему веду. Она использовала в своей докладной некоторые
факты. Вроде как вы друзья с ней?
   - Да, она мне симпатична, и что с того? Волков, спроси прямо.
   - Она написала о несоответствии природы.., как же там.., природы моих
увлечений восточными единоборствами и  выбранной  профессии.  Вроде  как
получается, что, имея профессиональные  навыки  в  одном,  я  не  должен
работать в другом. Я должен быть абсолютно неагрессивен.
   - Ты не можешь сознательно применять  свои  навыки  для  нападения  и
вообще нападать первым, это имеется в виду?
   - Да, а  в  силу  профессиональной  необходимости  мне  нужно  иногда
применять  силу,  потом  она  намекнула  на  отклонения..,  короче,  она
написала, что у меня должны быть  в  этой  связи  некоторые  отклонения,
например трупобоязнь или неоправданная жестокость. Вот я и подумал.
   - Что я рассказала про морг? Нет, Волков, такие  темы  мы  с  ней  на
досуге не обсуждаем. У  нас  есть  о  чем  еще  поговорить.  Просто  она
профессионал, поверь в это, и все.
   Волков  смотрел  пристально,  не   мигая.   Верхняя   губа   у   него
приподнималась, когда он забывался. Ева чувствовала, что  он  не  верит,
ищет в ее лице малейший намек на насмешку или жалость. Она  вздохнула  и
посмотрела на него грустно-грустно.
   Однажды  утром,  разглядывая  сквозь  кружевную   занавеску   бледный
октябрьский день, Стас подумал, что умирает. У него отекли руки и  ноги,
дышать стало тяжело, живот раздуло.
   Наталья, стоя над Стасом и откинув толстое одеяло, смотрела  на  него
жалостливо, называла "лапушкой", обещала баньку.
   Стас выполз из кровати с трудом, натянул махровый халат, посмотрел  в
окно, как дымит небольшой бревенчатый домик неподалеку.
   - Мне плохо, - сказал он тоскливо.
   Наталья велела охраннику отнести Стаса в баньку, что  тот  и  сделал,
перекинув его через плечо. Стас охал и постанывал. В баньке его положили
на лавку. Закрывая глаза, Стас начинал плыть в пространстве - так у него
бывало от некоторых слабых наркотиков. Он услышал, как  кто-то  задирает
халат и проводит ласково по ягодицам.
   - Не надо, - сказал Стас неуверенно, - я все равно умираю.
   Большая белая лошадь пришла и  стала  рядом.  Его  продолжал  гладить
сзади кто-то мягкий и хороший, потом  чуть  подвинул  ногу  и  пробрался
рукой  к  интимным  местам.  Лошадь  приподнялась   над   полом,   Стасу
показалось, что она подвешена над ним, что из угла смотрит знакомый глаз
кинокамеры и кто-то входит в него, почти нечувствительно, но неудобно...
Кто-то холодный.
   Рыжий секретарь с  изумительным  голливудским  профилем  завтракал  с
Федей, перечисляя наскоро необходимые дела.
   - Около девяти встреча со служивыми людьми, последнее  обсуждение  по
поводу тюрьмы, у меня так записано, но подробностей не знаю.
   - Я знаю. Дальше.
   - После этого разговора мы должны найти турков, их четверо,  приехали
на днях, и обсудить все конкретно с ними. Они  хотят  в  день  побега  и
улететь. Если первая беседа пройдет плохо, мы должны бегать  от  турков,
пока не договоримся накрепко со служивыми.
   - Я договорюсь.
   - Гирю с  деньгами  поймали  в  аэропорту,  улетал  в  Германию,  был
Зигфридом Шенфелем. Очень натурально лепетал  по-немецки  и  возмущался.
Этот  парень,  которого  мы  наняли  на  Гирю,  даже  чуть  не  поверил,
извиняться начал.
   - Что за парень?
   - Частник, ловит за десять процентов от суммы.
   - Да.., кстати! Что там с Королем, который сидит?
   - Король. Слушание дела через пару дней. Ничего серьезного, я  думаю,
не будет. Макс уже подготовил ему встречу. Думаем, что его  освободят  с
суда, Макс нанял похоронный катафалк с венками, будет встречать.
   - Он мне нужен. Как только выйдет, чтоб сразу был у меня.
   - Еще несколько мелочей. Киношник, который трюк устроил, от обжорства
с непривычки распух. Его ваша  жена  потащила  в  баньку  и  делает  ему
клизму. Он, оказывается, ни  разу  за  эти  дни  не  был  в  нужнике  по
серьезному, кричал, что помирает.
   Федя закашлялся и вывалил изо рта все в тарелку.
   - Ее забавы меня  не  касаются!  -  заявил  Федя,  утеревшись,  потом
подумал и спросил:
   - Что, нравится ей киношник?
   Секретарь молчал, глядя на Федю спокойно и удивленно.
   - Это я так просто, для интересу!.. Мне надо, чтобы он тут повертелся
еще с недельку, есть некоторые мысли по поводу его  талантов  и  побега.
Ежели эти мысли у меня оформятся, я с ним поработаю, а не  нужен  будет,
наградить надо и выгнать. Что ему было надо?
   - Он искал своего работника, оператора. Зовут  его  Ангел,  болен  на
голову и в бегах. Я уже пустил информацию по нашим каналам, его ищут.
   - Ну?! - удивился Федя. - А за что в бегах?
   - Макс говорит, убивает кого ни попадя колом в грудь, спасает мир  от
вампиров.
   - И какой только погани на свете не водится! - сказал  Федя  и  вдруг
перекрестился на иконку.
   Стас шел по горе вверх, все вверх и вверх, он нес на  спине  огромный
крест, а все желающие истязали его розгами и проволокой.
   - Я сын человеческий! -  кричал  Стас,  пытаясь  объяснить,  что  его
спутали с кем-то.
   Горячими волнами накатывал нестерпимый дух травы и смерти.
   Наталья в мокрой, облепившей ее легкой  рубашке  парила  Стаса  сразу
двумя вениками. Сначала гнала горячий воздух над распластавшимся  телом,
потом стегала его нещадно и от души. Распустившаяся коса тяжелым золотом
лежала на ее спине, мокрые колечки взметались у потного лица.
   Наконец, уставшая, она стащила рубашку и села на лавку. Покрышкин  не
подавал признаков жизни. Наталья облилась холодной водой из таза. Другой
таз выплеснула на Стаса.
   Стас  взвизгнул  тонко  и  сел,  тараща  глаза.  В  клубах  пара   то
появлялось, то исчезало большое красивое лицо, лицо  насмешливо  кивало,
потом выплыли невиданная женская грудь и круглое плечо.
   "Это я снимаю? - в ужасе думал Стас. - Что это происходит, я умер или
снимаю все это?" Он чувствовал себя невесомым и счастливым. Он только не
понимал, где его угораздило найти такую натуру.
   В него выплеснулся еще один таз холодной воды. Захлебнувшись,  утирая
рукой лицо, Стас увидел всю Наталью, она пристально  смотрела  на  него,
стоя рядом.
   - Почему ты здесь.., голая?  -  спросил  он  шепотом,  потом  опустил
голову и увидел свое тело. Это  тело  очень  не  понравилось  Стасу,  он
прикрылся, как смог, руками. - Почему я голый?
   - Потому что ты наконец порадовал свою задницу и опорожнился от души,
а потом я тебя помыла  как  следует!  И  такой  ты  теперь  хорошенький,
чистенький, где хочешь тебя нюхай! А то все "умираю, умираю!", сказал бы
сразу, что страдаешь запором, я  бы  тебе  травки  заварила!  -  Наталья
подняла руки, закручивая косу на голове.
   - Сколько тебе лет, Наталья? - спросил Стас. Его  завораживало  такое
огромное, неестественно белое тело.
   - А сколько дашь? Я люблю после баньки босиком дойти до дома, хоть по
дождю, хоть по снегу, а ты? Вставай, вот так... Сейчас, как  полагается,
чайку с настойкой, у меня настойка крепкая,  сладкая!  И  в  перинку,  а
через часик я тебя попотчую, накормлю от души!
   Ева с утра приехала в ремонтно-строительное управление,  она  сказала
Волкову, что сама разберется  с  сантехниками.  При  слове  "сантехники"
сердце у нее стукнуло невпопад, тоска подкатила к горлу. Быстро, как при
прокрутке, мелькнули в памяти картинки  старой  дачи,  разбитые  стекла,
старик и старуха у синего моря, жирная жареная утка. Не было ни лица, ни
образа любимого, так, осенняя фантазия невпопад.
   Ева шла из метро, дул холодный неприятный  ветер.  Контора  РСУ  была
рядом  с  метро,  но  найти  ее  было  нелегко.  Проплутав  в  закоулках
несуразного старого дома, Ева остановила  старушку,  та  объяснила,  что
окна РСУ - вот они, - она  показала  вниз,  на  подвальные  окна,  около
которых они стояли, а дверь  найти  нелегко,  рука  старушки  неуверенно
пыталась очертить повороты дома. Ева нашла наконец вывеску  у  небольшой
двери и шагнула вниз и в темноту.
   - Есть кто-нибудь? - С улицы она заметила только тень рядом, в темном
длинном коридоре.
   Кто-то обхватил ее, сильно зажав опущенные вниз  руки  и  закрыл  рот
губами, влажно и больно засасывая губы.
   Ева напряглась, приготовила коленку, но вдруг вспомнила этот странный
запах сигарет и чего-то неуловимого, не  имеющего  названия,  но  такого
родного.
   - Эй! - сказала она, когда удалось увернуться от очередного  поцелуя.
- Так ты обращаешься с иллюзиями! А я только что тебя вспоминала.
   - Я видел тебя из окна, - говорил горячо Володя, расстегивая  на  ней
куртку и просовывая руки под свитер. - Я увидел твои ноги,  и  я  понял,
что ты не иллюзия. Я должен сейчас это сделать с тобой, а  то  взорвусь.
Как ты меня нашла?
   - Владимир Маркович! - Дребезжащий голос сзади, из открытой  двери  в
коридор. - Вы  унитаз  обещали  в  тридцать  первую  квартиру  до  обеда
сделать. Я вижу, у вас опять проблемы.
   Володя отпустил Еву. Он смотрел ошалевшими глазами.  Он  сказал,  что
найдет ее, и ушел, подхватив с пола чемоданчик, а  Ева  не  успела  даже
назвать адрес. Стукнула дверь  сзади  нее,  наступила  тишина,  странный
чопорный старик в костюме и с галстуком на белоснежной  рубашке  смотрел
на Еву снизу из открытой двери.
   - Мне, наверное, к вам, -  сказала  неуверенно  Ева,  оглядываясь  на
дверь.
   - Бывает и такое, - ответил старик со вздохом и пропустил ее с легким
поклоном в кабинет.
   На  подоконниках  буйно  жили  цветы  в  горшках,  презрев  абсолютно
пропыленные  окна  и  решетки  на  них.  Ева  объяснила,  что