- "Суровые законы Древнего Египта без пощады карали всех, кто  причи-
нил вред Кошке. За ее убийство назначалась смертная казнь. При пожаре из
горящего дома первым делом спасали Кошек, а только потом - имущество..."
   - Разумно, - заметил я. - Разумно и справедливо. А  то  одному  моему
петербургскому приятелю Коту какой-то подонок отрубил хвост!..  Не  было
на эту сволочь законов древнего Египта! Вы  знаете,  Мастер,  мне  очень
нравится эта книга. Но у меня есть одна претензия к Автору...
   - Какая? - поинтересовался Мастер.
   - Он все время пишет - "Кошки", "Кошки". В то время как Кошка...  Как
бы это поделикатнее?.. В то время как Кошка - существо хотя и  Воспроиз-
водящего, но все-таки Вспомогательного типа. КОТ же при этом - Особа Ос-
новополагающая. И не заметить этого...
   - Ах, Мартын, гордыня тебя погубит!.. - рассмеялся Мастер, но тут  же
серьезно сказал: - Мне тоже это поначалу не очень понравилось. Но  потом
я понял, что словом "Кошка" Автор объединяет  весь,  так  сказать,  Вид.
Смотри, что пишет он дальше...
   Мастер нашел нужную строку и с удовольствием прочитал:
   - "В конце четвертого века римский писатель Палладиус впервые ввел  в
употребление слово "Каттуе" вместо старого латинского наименования Кошки
"фелис". Полагают, что от "Каттуса" ведут начало и английское  "Кэт",  и
немецкий "Катер", и русское "Кот". Как видишь, Автор  вовремя  вспомнил,
что Кот есть Кот, как ты справедливо заметил, - Особа Основополагающая!
   И, клянусь всем для меня святым, Мастер с нескрываемым Котовым досто-
инством легко и аккуратно разгладил свои франтовые усики!..
   Он отложил книгу в сторону и, глядя сквозь меня, словно  всматриваясь
в тысячелетние дали древности, негромко продолжил:
   - И знаешь, Мартын, ведь в Вавилоне домашние Коты появились  лишь  во
втором тысячелетии до нашей эры. Отсюда они попали в Индию, позднее -  в
Китай, на Крит, в Грецию... Мы там, кстати, в прошлом году неделю на ре-
монте стояли. Цены там на Котов были безумные!.. Не в прошлом году, а до
нашей эры. Иметь Кота тогда считалось там роскошью. Человек, в доме  ко-
торого жил Кот, заведомо оценивался, как личность незаурядная!..
   Я вдруг понял, почему Мастер перестал мне читать книгу этого  Акимуш-
кина, а взялся пересказывать ее своими словами. У Акимушкина,  наверное,
было повсюду написано это безликое объединяющее слово -  "Кошка",  и  ни
разу не было упомянуто слово "Кот". Мастер решил, что в вольном переска-
зе он имеет право на вольную редактуру.  Называя  Акимушкинских  "Кошек"
"Котами", он таким образом щадил мое слегка уязвленное самолюбие и  при-
мирял меня с Автором.
   Это было очень трогательно с его стороны и ничуть не  нарушало  моего
интереса ко всему, о чем он рассказывал.
   А рассказывал он поразительные вещи! Я узнал, что с  началом  Христи-
анства Коты и Кошки из "Божественных созданий"  превратились  в  "темные
силы", в "исчадье ада", в "пособников" колдунов и ведьм  и  подвергались
жесточайшему и идиотскому истреблению.
   По всей католической Европе, во  все  христианские  праздники  живьем
сжигали и закапывали Котов в землю, жарили их на железных  прутьях!..  А
во Фландрии, в городе Иперн, Котов сбрасывали с  высокой  башни!..  Этот
дикий обычай был введен жестоким кретином графом Болдуином Фландрским  и
просуществовал, благодаря этому идиоту, этому подонку и мерзавцу,  начи-
ная с десятого века еще сотни лет.. До  самого  Ренессанса  продолжалось
массовое истребление Котов, нелепые  судилища  над  ними  и  жесточайшие
расправы.
   Мне чуть дурно не  стало  от  всех  этих  подробностей.  Я  припомнил
кое-какие не очень трезвые рассказы Шуры и прервал Мастера:
   - Мне мой Плоткин как-то не раз говорил, что с Людьми было тоже нечто
подобное...
   - В сравнении с недавним российским прошлым,  средневековая  трагедия
Котов и Кошек была, как говорят твои друзья-немцы, - Киндершпиль - детс-
кие игры, - жестко усмехнулся Мастер. - Если в средние века Коты погиба-
ли сотнями тысяч, то только за последние восемьдесят лет Россия  сожрала
более пятидесяти миллионов своих собственных Человеков, перемалывая их в
бездарных войнах, лагерях и тюрьмах...
   Я не знал, что такое "сотни тысяч" Котов. Понятия не имел, что  такое
"пятьдесят миллионов" Человеков. Но лишь по интонации Мастера, по  внут-
реннему нервному напряжению, с которым он произнес эти слова,  я  понял,
что "сотни тысяч" умерщвленных Котов - это капля  в  океане  "пятидесяти
миллионов" загубленных Человеческих жизней...
   - Господи!.. Что же делать? - прошептал я, впадая в глубочайшее  уны-
ние. - И вам, и нам?..
   - Наверное, ждать Возрождения. Почему бы ему не возникнуть еще раз? -
тут же ответил Мастер. - Или попытаться создать  Ренессанс  собственными
руками и лапами. Кстати, пара забавных примеров  из  эпохи  Возрождения:
Кольбер, французский политик Людовика Четырнадцатого, садясь за  работу,
окружал себя Котами. И тогда Кольбер обретал душевное равновесие  и  по-
кой... Кардинал Ришелье - просто обожал Кошек. И Котов, разумеется...  А
прошлый век? Скульпторы, художники, поэты, пораженные грацией,  красотой
и пластичностью Кетового племени, чуть с ума не сошли! Швейцарец Готфрид
Минд - "Кошачий Рафаэль" - всю жизнь рисовал только Котов. Француз  Тео-
фил Штайнлайн выпустил роскошный альбом рисунков под названием  "Кот"...
Последователи нового "кошачьего" культа собирались в Париже на  Монмарт-
ре, в кафе "Черный кот"... Ну, и так далее.
   - Потрясающе... - пробормотал я.
   И подумал, как мы любим счастливые финалы!..
   - А в странах, где господствовал ислам,  Коты  и  Кошки  пользовались
буквально королевским почетом, - сказал Мастер. - В  отличие  от  Собак,
которых ислам считал "презренными".
   Мне показалось, что "Ислам" - это имя Человека, руководителя каких-то
нескольких стран. И мне понравилась его мысль о "презренных" Собаках.  Я
и брякнул:
   - И этот Ислам совершенно прав!
   Но тут же вдруг неожиданно вспомнил  свою  подружку  собачку  Дженни,
своего корешка мюнхенского полицейского Рэкса, парочку русских  Псов,  с
которыми у меня в свое время сложились приятельские отношения,  и  поду-
мал, что от мыслишки этого Ислама очень даже потягивает расистским  душ-
ком...
   Мастер тут же просек, о чем я думал, закурил свой "Данхилл" и  брезг-
ливо произнес:
   - Проявление нетерпимости к другому Виду - это очень неинтеллигентно,
Мартын. Где-то на уровне антисемитизма. Так что подумай над  этим.  А  я
пойду осмотрю судно. Ты со мной?
   - Нет, - сгорая от стыда и проклиная себя за поспешную похвалу  Исла-
му, сказал я. - Я полежу, подумаю...
   - Это иногда полезно, - саркастически ухмыльнулся Мастер и  вышел  из
каюты.

                                  ---

   "Недолго мучилась старушка в бандита опытных руках", - часто  говорил
Шура, когда хотел подчеркнуть быстротечность той или иной ситуации.
   Через пару часов в каюту вернулся Мастер, проглядел какие-то  записи,
сделал в них ряд пометок и поманил меня пальцем к себе.  Я  вспрыгнул  к
нему на рабочий стол и сел рядом со стопкой судовых документов,  тихо  и
скромно поджав хвост.
   Вообще-то, на рабочий стол Мастера вспрыгивать было  нежелательно.  Я
получал на это разрешение только лишь в минусы особого к себе расположе-
ния. Вот и сейчас Мастер, словно этот... Как его?!.. Людовик (забыл  но-
мер!)... Или нет! Кольбер, что ли? Кто там при ком был? Совсем из головы
вылетело! Кольбер, кажется... Вот Мастер, будто Кольбер, и окружил  себя
мною. Но не стал, как тот французский тип, немедленно работать, а протя-
нул мне руку (мне почемуто тут же подумалось: как кардинал  Ришелье!)  и
спросил, глядя мне прямо в глаза:
   - Осознал?
   - Да... - тихо ответил я.
   - Тогда - лапу!
   Я подал ему свою правую лапу. Он уважительно и осторожно ее пожал,  а
я, в благодарность за прощение, потерся своим рваным ухом  о  его  синий
якорек, наколотый, как он рассказывал, давным-давно,  -  еще  на  первом
курсе мореходного училища.

   По сравнению с подходами к канадскому острову Ньюфаундленд, проход по
английскому проливу Пентленд-Ферт с его опасными "приливными  течениями"
смахивал на воскресную прогулку по Летнему саду.
   Шура как-то пару лет тому назад возил меня туда осенним теплым  днем,
тыкал носом в скопище грязно-серых скульптур, которых  там  до  хрена  и
больше, и очень обижался, когда я не проявлял к ним  никакого  интереса,
чего бы Шура там про них ни рассказывал.
   Мне, вообще, Летний сад совсем не понравился. Куча детей  -  все  они
обязательно хотят тебя схватить, потискать, дернуть за хвост. Защититься
практически невозможно. Не будешь же ты отбиваться от  них  когтями  или
клыками - дети же! А постоянно смыливаться от них - унизительно.
   Уйма маленьких Собачонок (больших в Летний сад, слава Богу, не пуска-
ют...), которые, увидев обычного, нормального Кота вроде меня, прямо-та-
ки обсираются от злости и страха! И их визгливые тявканья заполняют  все
аллеи этого Летнего сада до такой степени,  что  хочется  заткнуть  уши,
броситься в воду, переплыть Неву и сразу оказаться на Петроградской сто-
роне - только бы не слышать их визг!..
   В небольшом пруду, давно не чищенном и заросшем зеленой ряской,  пла-
вают преисполненные спесивой важностью Лебеди. Один взгляд на них - и ты
понимаешь, что перед тобой скопище длинношеих идиотов, которые только по
недоразумению могут считаться "Царственной птицей". Так назвал их  Шура.
Странно, что Шура - существо ироничное и наблюдательное - не  увидел,  с
какой тупой и холуйской поспешностью  эта  так  называемая  "Царственная
птица" подгребает к берегу, когда какой-нибудь тип протянет ей крохотный
кусочек засохшей хлебной корочки!.. "Царственная птица" с абсолютно  ла-
кейской сущностью, да еще с постоянно  изогнутой  вопросительным  знаком
длиннющей шеей - ничего более нелепого, по-моему,  природа  не  создава-
ла...
   Единственное, что меня в какой-то степени примирило с Летним садом, -
это памятник одному толстому Старику в окружении кучи Животных! Причем в
большинстве своем таких Животных, которых я никогда в своей жизни не ви-
дел.
   Шура жутко обрадовался, что хоть что-то меня заинтересовало в  Летнем
саду, и стал водить меня вокруг памятника и рассказывать про этого  Ста-
рика всякие истории. Как он писал про Животных, а Люди все принимали  на
свой счет. Какой он был неряха, обжора, и какой он был все равно гранди-
озный Старик, хотя и служил всего лишь библиотекарем!..
   Шура даже почитал мне стихи этого Старика - про Кота  и  Повара,  где
Повар выглядит абсолютным дебилом, а Кот - откровенным наглецом. А потом
Шура рассказал мне, что одновременно с этим российским Стариком во Фран-
ции жил точно такой же чудак. Тоже писал про Животных, имея в  виду  Лю-
дей. И вот, дескать, по сей день никто не может точно сказать, кто у ко-
го чего слямзил! Наш русский Старик у Француза - или Француз "кинул" на-
шего Старика...
   Тем не менее и тому и другому поставили по памятнику: нашему - в Лет-
нем саду,а Французу - где-то во Франции. Потому что  они  оба  считаются
"классиками".

   Тьфу, черт меня подери! Прошу прощения. Разболтался не по делу...
   Казалось, нашел вроде бы удачное сравнение про Летний  сад,  и  валяй
дальше - про подходы к водам Ньюфаундленда...
   Ан нет! Вспомнил Летний сад - вспомнил Шуру. В голову полезли  аллеи,
скульптуры, кретины Лебеди, памятник толстому Старику с Животными, дети,
Собачки, Нева...
   И потянуло на НОСТАЛЬГИЮ. Причем ведь отчетливо понимаю, что это НОС-
ТАЛЬГИЯ уже не по Летнему саду, не по  его  аллеям,  наполненным  визгом
карманных Собачек и криками бабушек и дедушек: "Деточка, оставь  Кысю  в
покое!.." Даже не по тому памятнику толстому Старику с Животными.
   Еще тогда, когда мне все это грезилось наяву или возникало в  тревож-
ных снах в Германии: в Мюнхене ли, в Оттобруне, в Грюнвальде, - и я все-
ми силами, данными мне Господом, рвался обратно, к Шуре Плоткину, к  нам
домой, в наш Ленинград-Петербург (да назовите вы этот город как угодно -
он все равно останется Моим Городом!..), куда я стремился всей своей Ко-
товой душой, - вот тогда это была настоящая НОСТАЛЬГИЯ.
   Сейчас же, когда в Этом Городе нет моего Шуры, нету Нашего Дома, а  в
памяти остались только пустырь и щемящие воспоминания  о  былом,  это  и
НОСТАЛЬГИЕЙ не назовешь. Просто самая обычная и очень болезненная  ТОСКА
ПО ПРОШЛОЙ ЖИЗНИ, которая уже, наверное, никогда не повторится.
   А вот в какую ЖИЗНЬ я теперь плыву - понятия не имею.
   Наверное, в ЖИЗНЬ моего Шуры Плоткина. Потому что иной ЖИЗНИ  я  себе
совершенно не представляю...

   Итак, начнем все с начала.
   А именно с обстановки на нашем "Академике Абраме...",  в  которой  мы
подходили к Канадскому порту Сент-Джонс, и вообще, с условий плавания  в
районе острова с чисто Собачьим названием - Ньюфаундленд.
   Шура говорил, что есть такая порода огромных Собак. Я, правда, ни од-
ной Собаки больше Дога не видел, но Шура сказал, что Дог рядом с  Ньюфа-
ундлендом - просто Шавка.
   Я представил себе Собаку величиной с "Запорожец" и подумал: не встре-
чал я Ньюфаундлендов - и не надо! Еще неизвестно, смог бы я с ним  спра-
виться, если бы дело, предположим, дошло до драки? А смыливаться от него
куда-нибудь в подвал или отсиживаться на дереве, чтобы он стоял внизу и,
задрав морду, тупо гавкал бы на меня, - унизительно, отвратительно и не-
достойно такого Кота, как я. Так что, Бог миловал от разных  там  Ньюфа-
ундлендов, и ладушки. Как сказал бы Водила.
   И вот теперь, по словам Мастера, часов через двенадцать, четырнадцать
- остров с таким удивительным Собачьим названием.
   А еще Мастер сказал мне (остальные, наверное, про это уже знали), что
плавание в районе острова Ньюфаундленд считается  опасным  и  у  моряков
пользуется дурной славой из-за частых туманов и айсбергов - таких плава-
ющих ледяных гор. И эти айсберги могут быть в сто раз больше любого  са-
мого большого парохода. Причем на поверхности воды  плавает  всего  одна
десятая часть айсберга. Остальная громадина скрыта под водой.
   Пока Мастер называл мне всякие цифры и числа, я ни хрена не мог сооб-
разить, чего на поверхности, чего  под  водой,  что  такое  "в  сто  раз
больше" или "в десять раз меньше"... А как только Мастер все это нарисо-
вал мне на бумаге, - я в одно мгновение  врубился.  Врубился  и  чего-то
ужасно разнервничался!..
   К тому же Мастер рассказал мне, что много-много лет тому назад  здесь
затонул "Титаник", гигантский пассажирский пароход. Самый большой в мире
- по тем временам. Напоролся на подводную часть айсберга... Столько  Лю-
дей погибло!.. А спустя пятнадцать лет здесь же в тумане  столкнулись  и
тоже погибли два пассажирских судна - "Андреа Дориа" и "Стокгольм".  Лю-
дей потонуло - чудовищное количество...
   Но разнервничался я не из-за этого. Хотя сами по себе события,  пове-
данные мне Мастером, - более чем печальные.
   Трясет меня всего, будто перед бедой какой, а объяснить сам  себе  ни
черта не могу. Вот так, возникла вдруг внутри меня напряженка, и все! Ни
жрать не могу, ни общаться ни с кем, кроме Мастера, и вообще - места се-
бе не нахожу.
   Даже Люсе не дал себя погладить. Увернулся и побежал на корму, где  у
меня был мой песочный гальюн принайтовлен.
   Как у меня с морской терминологией?!  Блеск,  да?..  "Гальюн"  -  это
уборная, а "принайтовлен" - закреплен. Я специально, еще в  первый  день
знакомства, попросил Мастера, чтобы туалет мне на свежем воздухе  соору-
дили. Дескать, привык все эти ДЕЛА совершать на природе - извините, если
что не так...
   А природа поливает нашего "Академика  Абрама..."  ледяным  дождем  со
снегом!.. Вернулся с кормы на капитанский мостик мокрый, промерзший, все
никак места себе не могу найти. Мастер сразу просек, что со мной творит-
ся что-то неладное. Ну, Кот есть Кот! Против очевидности не попрешь. Это
я про Мастера...
   Стоит, на меня не смотрит, следит за показаниями радара, а сам, неза-
метно для других, спрашивает меня на чистейшем Шелдрейсовском:
   - Ты чего дергаешься, Мартын? Не ешь, мечешься  туда-сюда,  нервнича-
ешь... Тебя укачало, что ли?
   Надо сказать, что последние сутки нас даже очень валяло. Еще и  туман
к тому же. Это только сейчас дождик со снегом пошел, видимость хоть нем-
ного, но улучшилась.
   - Нет, - отвечаю я ему. - Со мной все в порядке, Мастер. Вы  на  меня
не отвлекайтесь, пожалуйста. Можно мне посидеть на Главном Компьютере?
   С тех пор как мы с Мастером еще в Абердине  выяснили,  что  излучение
Главного Компьютера только усиливает потенцию у Котов, а отнюдь  не  по-
давляет ее, я последнее время на всякий случай как можно  чаще  старался
посиживать на нем. Неизвестно, какие Кошки тебя ждут в Америке...
   А так как я уже научился на все спрашивать разрешения у  Мастера,  то
без его согласия позволял себе только лишь на корму бегать, в  собствен-
ный гальюн. Но каждый раз докладывал, где был.
   - Садись, садись, Мартын! Погрей задницу, просуши хвост, - вслух ска-
зал мне Мастер.
   На мостике уже привыкли к тому, что Мастер частенько со мною разгова-
ривает вслух и я почти всегда как-то странно верно реагирую на его  сло-
ва.
   Сами понимаете, "странно верно" - для непосвященных. Для Мастера  мои
реакции совершенно нормальны и ожидаемы. У нас с ним - диалог на равных.
Только я - младше, а он - старше.
   Я тут же вспрыгнул на Главный Компьютер, сразу же  ощутил  тепло  под
хвостом и промерзшими лапами и постарался устроится  на  нем  как  можно
уютнее и спокойней. Как всегда.
   Ни хрена из этой затеи не получилось! Нервный  колошмат  неизвестного
происхождения бил меня изнутри, кончик хвоста  непроизвольно  выстукивал
бешеную дробь, и сама собой топорщилась шерсть на загривке. От  ощущения
надвигающейся неотвратимой беды уши мои сами прижались к  затылку,  и  я
мгновенно слетел с Главного Компьютера в невероятном психическом  вздры-
че, граничащем с потерей сознания...
   - Что происходит, Мартын?!.. - в полный голос нервно крикнул  Мастер,
наверное, тоже почуяв чтото неладное.
   И тогда я в ответ, изо всех своих Шелдрейсовских сил,  заорал  благим
матом:
   - Стоп!!! Стоп!.. Лево руля!!!
   Боясь в истерике разорвать нить Контакта с Мастером, я сиганул к нему
на правое плечо и вцепился в его куртку когтями всех своих четырех  лап.
Это было последнее, что я запомнил...

   ...А ПОТОМ Я ВДРУГ УВИДЕЛ СЕБЯ ПОДВОДНЫМ КОТОМ!..
   Я плыл в серо-зеленой мерзлой воде с ледяным крошевом,  чуть  впереди
нашего "Академика Абрама...", и видел, как на нас  надвигается  чудовищ-
ная, гигантская, необъятная ледяная глыба айсберга! Она заполняла  собою
все пространство впереди, и только над самой поверхностью океана  видне-
лась узенькая полоска просвета...
   Этот ледяной кошмар, величиной с три наших ленинградских  девятиэтаж-
ных дома, не высовывался наружу "ОДНОЙ ДЕСЯТОЙ ЧАСТЬЮ  НАД  ПОВЕРХНОСТЬЮ
ВОДЫ", как рисовал мне айсберги Мастер, а был подло и коварно притоплен,
оставляя перед взором  нашего,  ничего  не  подозревающего,  несчастного
"Академика Абрама..." чистую, холодную гладь Атлантического океана!..
   Я вижу, что через несколько минут наш "Академик Абрам Ф. Иоффе"  вре-
жется в эту синюю, безжалостную ледяную стену и погибнет вместе со свои-
ми контейнерами, бедными "маслопупами" и "рогочами", совсем молоденькими
Дедом и Чифом, Маркони и Драконом... Не станет на этом свете Колобахи  и
Точилы... Утонут Шеф и Люся... Уйдет из жизни такой потрясающий  образец
КотоЧеловека, как Капитан этого судна - МАСТЕР!..
   - Остановите машину!!! - кричу я из-под воды. - Тормозите, мать  вашу
в душу!!! Сворачивайте, сворачивайте скорее, иначе...  Мастер!  Вы  меня
слышите?!.. - отчаянно кричу я и пытаюсь упереться  передними  лапами  в
подводную носовую часть нашего судна, пытаюсь  хоть  как-то  затормозить
его гибельный ход...
   Но мои задние лапы не находят твердой опоры, и я ничего, ничего,  ни-