л Тимур, но не взял доллары. -  Дело  в
том, что у этого Кота еще куча дел в Нью-Йорке. И он просто хотел попро-
щаться с капитаном. Но если этот капитан еще раз приплывет в Нью-Йорк...
   - Моряки говорят - "придет", а  не  "приплывет"!  -  поправил  я  его
по-Шслдрейсовски.
   - То есть - придет в Нью-Йорк, - повторил Тимур, и я видел,  как  все
вокруг улыбнулись, а начальник насторожился.
   Неужели он просек нашу незримую связь?
   - ...то, пожалуйста, передайте ему наш номер телефона.
   Тимур продиктовал номер своего телефона и добавил:
   - Но если вас что-то не устраивает, сэр, вы можете позвонить в Квинс,
в сто двенадцатый полицейский участок и попросить сержанта Рут  Истлейк.
Это моя мама. Она вам подтвердит мои слова. Кстати,  и  телефон  участка
тоже можете передать капитану. Вдруг он еще раз приплы... придет в  Шта-
ты, а нас не окажется дома.
   - Разумно. Диктуй, сынок, - сказал начальник,
   Тимур продиктовал телефон участка. Начальник записал.
   - На всякий случай, как тебя зовут?
   - Тим Истлейк, сэр.
   Начальник опять протянул десять долларов Тимуру:
   - Твоя десятка. Ты ее честно заработал.
   - Спасибо, сэр, - не ломаясь и без малейшего стеснения Тимур спокойно
взял десять долларов и спросил: - Мы можем идти?
   - Конечно, Тим. - Начальник пожал руку Тиму и погладил меня по  голо-
ве, чего я, не скрою, ужасно не люблю.
   - Ты что, сдурел?!.. - прошептал я на ухо Тимуру. - А Израиль?!..
   - Ох, сэр! - спохватился Тимур. - Совсем из головы выскочило...  Ска-
жите, пожалуйста, нет ли у вас в порту сейчас какого-нибудь парохода  из
Израиля?
   - Нет, тынок. И в ближайшее время не предвидится. А тебе очень нужно?
   - Да, сэр.
   Начальник достал из бумажника свою визитную карточку (у Шуры тоже бы-
ли такие. Он ими ужасно хвастал!..) и протянул ее Тимуру:
   - Позвони мне через месяц. Может быть, я сумею  тебе  чем-нибудь  по-
мочь.
   И тут мне в голову неожиданно пришла здравая мыслишка!
   - Спроси, нельзя ли поговорить с русским капитаном по радио или теле-
фону? - прошипел я по-Шелдрейсовски в ухо Тимуру.
   - Простите, сэр, - сказал Тимур. - А нельзя ли  связаться  с  русским
капитаном каким-нибудь способом? Мы заплатим.
   - Не надо платить, - коротко сказал начальник. - Пошли ко мне.
   В кабинете начальника у окна в углу стоял американский флаг. На столе
в красивой рамочке - фотография женщины и трех девочек. Кроме компьютера
и обычного телефона стоял пульт с кнопками, размером  с  Шурину  пишущую
машинку.
   Начальник нажал на пульте одну кнопку и сказал в  какую-то  решеточку
на пульте:
   - Бостон. Порт. "Академик Иоффе". Каюту капитана или мостик. Если от-
сутствует - Старшего помощника.
   Внутри пульта что-то щелкнуло, нежно взвыло, и послышалась  негромкая
ритмическая трескотня. Затем - пауза, короткий слабый гудочек,  и  сразу
же хрипловатый голос моего Мастера по-английски:
   - Хелло! "Академик Иоффе". Слушаю.
   - Мастер! "Элизабет" приветствует тебя, - сказал начальник в решеточ-
ку и поманил нас с Тимуром к столу. - Тут с тобой хотят поговорить...
   Я моментально выпрыгнул из рюкзака и дрожащим  от  волнения  Шелдрей-
совским голосом сказал в решеточку на пульте:
   - Мастер... Это я - Мартын... Кыся.
   - Кыся!!! Друг ты мой бесценный!.. Да где же ты, мать твою? Я уже  не
знал, что подумать!.. - закричал Мастер по-русски.
   Краем глаза я видел, что хозяин кабинета был слегка охреневшим  -  он
думал, что с Мастером будет говорить Тимур. Тем более  что  меня  он  НЕ
СЛЫШАЛ, но чувствовал, что я что-то говорю. А тут капитан "Академика..."
еще и кричит что-то по-русски!
   Начальник растерянно посмотрел на Тимура, а тот в ответ только руками
развел - дескать, и такое бывает, сэр...
   - Мастер, пожалуйста, говорите со мной по-английски, а то здесь,  ка-
жется, небольшой перепуг, - сказал я. - И вообще, не волнуйтесь. У  меня
все в порядке...
   - О'кей, о'кей!.. - Мастер перешел на  английский.  -  Стив!  Я  тебе
очень признателен за эту связь!.. Мне это было чрезвычайно важно...
   - Я это вчера видел, - сказал начальник. - Говорите друг с другом. Не
теряйте времени.
   - Кыся! Как ты там? Что ты там? Встретил своего Шуру?
   - Нет, Мастер. Но в это дело мы уже подключили полицию Квинса. -  Мне
показалось, что так мой ответ будет звучать весомее.
   Тимур не выдержал и добавил в решетчатый микрофон пульта:
   - А они, наверное, свяжутся потом с Бруклином. С их полицией.  Потому
что...
   - Это еще кто? - удивился Мастер.
   - Это мой новый друг, Мастер. Бывший москвич. Я пока у  него  поживу.
Пока не найдем Шуру.
   Тимур снова влез в разговор:
   - Мы вам здесь все наши телефоны оставили! Так что, если в  следующий
раз...
   - Понял, - уже спокойным голосом прервал его Мастер. -  Мартын!  Кыся
ты мой дорогой. Тебе тут все передают привет. И "маслопупы", и "рогачи",
и все мои помощники. Обнимают тебя, скучают, а вот Люся тебя даже  целу-
ет...
   Тут же раздался голос Люси. Наверное, она была в каюте капитана.
   - Кысичка! Лапочка моя...
   - Ну, все, все! - строго оборвал ее Мастер. - Я тебе жму  лапу,  Мар-
тын. Эй, парень! Москвич! Ты смотри там... Помоги Мартыну.
   - Не волнуйтесь, сэр. Все будет о'кей.
   - Мартын! Спасибо тебе за все! Ты меня понимаешь?
   - Да. И вам спасибо, Мастер. До свидания...
   - Стив! - крикнул Мастер из решеточки пульта. - У меня нет слов! Но я
сегодня же пришлю тебе пару бутылок "Джека Дэниельса"!.. Конец связи.
   Я никогда в жизни не был в полиции.
   Те столкновения с полицией, которые происходили у  меня  в  Германии,
совершались на свежем воздухе у таможни в Кильском порту, или под откры-
тым ночным небом на автобане Гамбург - Мюнхен, или в миллионерском райо-
не Мюнхена - Грюнвальде, под крышей нашего с  Фридрихом  фон  Тифенбахом
дома...
   Вот в милиции я бывал!
   Правда, всего один раз. Которого мне вполне хватило для исчерпывающей
полноты впечатлений.
   Года четыре тому назад Шура Плоткин решил всерьез заняться моим обра-
зованием. Мы с ним уже постигли Конрада Лоренца,  -  собственно  говоря,
Лоренца постигал Шура. Он тщательно изучал схемы выражений морды  Котов,
соответствующие их сиюсекундному настроению. А  я  специально  для  него
корчил рожи, чтобы он мог отгадать - что я думаю в  этот  момент  и  что
произойдет в следующее мгновение.
   Но уже доктора Ричарда Шелдрейса мы штудировали вдвоем, тренируя друг
друга, помогая друг другу и зачастую поначалу не понимая друг друга. Од-
нако потом все наладилось. Не сразу, но наладилось.
   Следующим этапом моего образования было - постижение прекрасного. Так
сказать, прикосновение к искусству во всех формах.
   Начали мы с живописи. Шура сначала показывал мне репродукцию, а потом
разругивал ее, говоря, что это, дескать, образец препошлейшего социалис-
тического реализма.
   Я тупо разглядывал картинку и ловил себя на предательской мысли,  что
в этой картинке мне почти все очень нравится! Я на ней все-все  понимал.
А для Котов, оказывается, это самое главное.
   Когда же Шура, захлебываясь от восторга, совал  мне  под  нос  другую
репродукцию и говорил, что это блистательный шедевр французского импрес-
сионизма, вершина мирового искусства, но смотреть ее нужно издалека, ибо
она написана в модной тогда манере и технике "пуантилизма", то  есть  из
сочетания разноцветных точек, которые сливаются в  единый  зримый  образ
лишь при взгляде с достаточного расстояния, - я покорно отходил к проти-
воположной стенке комнаты и искренне скорбел о том, что еще не дорос  до
понимания подлинного искусства...
   Мое тяготение к фотографии, реализму и телевидению Шура считал прояв-
лением полного жлобства, унаследованного мною от какого-то своего  дале-
кого Кошачьего предка-хама.
   Подтверждением своей теории о некотором количестве  хамских  генов  в
моей крови Шура посчитал я то, что я умудрился заснуть в своем кресле во
время исполнения Первого концерта Чайковского. Тем более что  эту  плас-
тинку Шура поставил на проигрыватель специально для меня!..
   На этом с музыкой было покончено.
   Но и это не остановило Шуру в своем  просветительском  стремлении,  в
желании привить мне некий внешний интеллектуализм.  Когда  Шура  говорил
"внешний", он имел в виду мою ВНУТРЕННЮЮ  духовную  наполненность.  Ибо,
как утверждал Шура, действительно ВНЕШНИЕ  интеллектуальные  черты  моей
роже можно было придать только лишь при помощи полутора десятков пласти-
ческих операций. И то за результат никто не поручится.
   Венцом Шуриных попыток сыграть в "Пигмалиона и Галатею" - когда-то он
перессказал мне этот незамысловатый сюжетец - был, конечно, наш культпо-
ход в Эрмитаж.
   Накануне в Ленинград прилетел из  Варшавы  старый  Шурин  приятель  -
польский журналист Сташек. И остановился у нас, заявив,  что  они  лучше
пропьют с Шурой деньги, выданные ему редакцией на гостиницу, чем  бросят
их в "ненасытную глотку Социализма" !
   Наверное, денег было не так уж много, потому что хватило их всего  на
трое суток беспробудной пьянки у нас на кухне, во время  которой  я,  на
всякий случай, взял себе три отгульных дня. И дома практически не  появ-
лялся.
   Мне было вполне достаточно того, что, прогуливаясь по своему  родному
пустырю, я слышал из раскрытых окон нашей  квартиры  нестройное  хоровое
пение в два мужских пьяных голоса, густой русский мат с польским  акцен-
том и дамские взвизги обид и восторгов...
   На третий день наступило затишье. Я уселся в траве напротив парадного
входа нашего дома и стал ждать дальнейшего развития событий. То, что они
последуют незамедлительно, я уже чувствовал и чисто Шелдрейсовским обра-
зом, и собственной интуицией, заложенной в меня моими хамскими предками.
   И действительно, вскоре раскрылась дверь и на волю выполз очень акку-
ратненько одетый, но опухший Шура Плоткин с прозрачными и бессмысленными
глазками. В руках он держал сверток с запахом жратвы.
   - Мартышка-а-а-а... - попытался он меня позвать, но засипел и  закаш-
лялся. - Мартынчи-и-и-к!..
   Я вышел из травы. Шура увидел меня, глаза его приняли некое осмыслен-
ное выражение. Он облегченно вздохнул, сел передо  мной  на  корточки  и
развернул пакет с остатками моего хека и ихней колбасы.
   - Все, все, Мартышка... - виновато забормотал Шура. - Денег - ни хуя,
пьянству - бой, начинаем культурную программу...  Все  идем  в  Эрмитаж!
Этот польский мудак семь раз был в Париже и ни разу в Лувре... Пятый раз
прилетает в Ленинград - и до сих пор не знает, где находится  Эрмитаж!..
Хотя - жутко талантливый парень! Но алкаш, сволочь, - пробы ставить нег-
де!..
   - Ты на себя посмотри, - в упор сказал я ему.
   - Да ты что?!.. Мартын, окстись!.. О чем ты говоришь?.. Я по  сравне-
нию с ним - новорожденный Котенок...
   Потом Сташек с Шурой долго гадали - как  протащить  меня  в  Эрмитаж.
Сумки и портфели там запрещены, а я в свои тогдашние два  года  был  уже
достаточно крупным Котярой, и за пазуху меня тоже не спрячешь.
   Однако еще не совсем трезвому Сташеку, от которого за  версту  разило
перегаром, пришла в голову идея пронести меня в Эрмитаж в  кофре  из-под
видеокамеры. Камера у Сташека была профессиональная - большая, и кофр  -
соответственно, тоже серьезных размеров.
   Было решено не жалеть редакционное имущество и  прорезать  в  боковой
стене кофра круглую дыру для моей головы. Чтобы через  эту  дыру  я  мог
легко и свободно наслаждаться наследием гениев, которому Лувр, где  Ста-
шек не был уже семь раз, и в подметки не годится!
   Так с гордостью заявил Шура, и они со  Сташеком  проделали  уродливую
дыру в прекрасном кожаном японском кофре, принадлежавшем Польскому союзу
журналистов.
   За их почти непосильные труды они были вознаграждены тем, что обнару-
жили в кофре полбутылки польской водки "Выборовой"!
   - О, пся крев! - счастливо воскликнул Сташек. - То та ж вудечка, кту-
ру не допилем в самолете! Хвала пану Бугу!..
   Они тут же разлили водку по стаканам, немедленно выпили и  стали  за-
метно лучше соображать и координированно двигаться.
   Сташек закинул видеокамеру на плечо - там был такой  специальный  ре-
мень. Шура, якобы его ассистент, нес кофр с дыркой, из которой я  созер-
цал окружающий мир. И мы втроем направились в Эрмитаж...
   ...Перед входом в Эрмитаж стояла туча народу! Иностранцев заводили  в
боковую дверь, минуя озлобленную километровую очередь русских  провинци-
альных туристов.
   Сташек тут же нацепил на куртку картоночку в прозрачной пластмассе  с
одним большим словом - "Пресса", и тремя маленькими - "Польское радио  и
телевидение". А Шура привесил на свой пиджачишко чудом  сохранившуюся  с
моих Котеночных времен старую табличку со словом "Жюри". Он действитель-
но был когда-то в составе  жюри  на  конкурсе  детского  самодеятельного
творчества Ленинградского Дворца пионеров.
   Для понта Сташек подсуетился с камерой у входа, чтобы все видели, как
он "снимает", а потом нагло раздвинул плечом группу робких китайцев и  с
криками:
   - Пресса!!! Польское телевидение!.. - прошел сам в Эрмитаж и протащил
нас с Шурой, отрекомендовав Шуру как своего ассистента.
   И все шло прекрасно. Шура обнаружил глубокие  и  серьезные  познания,
которыми щедро делился со мной и Сташеком, а у  меня  хватило  сообрази-
тельности, при переходах из зала в зал, убирать  свою  голову  из  дырки
кофра, чтобы меня не заметили старенькие и сонные служители в эрмитажной
униформе.
   Все произошло в "Рыцарском зале". И, каюсь, по моей вине...
   Правда, надо сказать, что к этому времени счастливо найденная бутылка
"Выборовой" сделала свое черное дело.
   Как помнится, она была распита перед выездом из  дому,  без  малейшей
закуски, как сказал Шура - "на посошок", и  взбодрила  союз  польских  и
русских журналистов всего лишь до определенного момента.
   Уже на подходе к "Рыцарскому залу" запас бодрости иссяк,  "Выборовая"
всколыхнула в Шуре и Сташеке всю предыдущую трехсуточную поддачу и,  по-
вествуя нам заплетающимся языком о достоинствах рыцарских лат  четырнад-
цатого века Инсбрукского периода, Шура был  вынужден  придерживаться  за
фигуру этого рыцаря, кстати, очень небольшого роста...
   А так как он изрядно устал таскать меня, то  поставил  кофр  на  пол.
Сташек в это время делал вид, что снимает, и, чтобы не упасть,  старался
на кого-нибудь облокотиться.
   - Пардон... - говорил Сташек. - Еще пардон!.. Куррррва мать!.. Екскю-
зе муа!.. Айм сори... Сори, блядь, говорю!..
   Но и это прошло бы, наверное, незамеченным в густой толпе  с  гидами,
щебечущими на разных языках. Если бы...
   Если бы я НЕ УВИДЕЛ МЫШЬ!
   Она вылезала из стального башмака этого рыцаря-недомерка, и тут я  не
выдержал!..
   Сейчас понимаю - был молод, несдержан, глуп и крайне импульсивен. Се-
годня мне эта мышь - тьфу! Я бы на нее и внимания не обратил.  Подумаешь
- дерьма палата, как говорил Шурик.
   А тогда... Ну, что возьмешь с двухлетнего дурачка?
   Я пулей вылетел из своего кофра и как идиот бросился за  этой  мышью!
Раздался многоголосый женский визг,  началась  дикая  паника,  суетня!..
Мышь - от меня, я - за мышью, дурак необученный...
   От неожиданности и с похмелюги Шура покачнулся, еще крепче  ухватился
за этого железного мудака четырнадцатого века, а тот не выдержал  повис-
шего на нем Шуру Плоткина и рухнул, рассыпаясь на все  свои  инсбрукские
составные части! Естественно, вместе с членом "Жюри"  конкурса  детского
творчества двухлетней давности Александром Плоткиным!!!
   Я жутко перепугался грохота и лязга железа и, не помня себя от ужаса,
взлетел на свисающую с потолка длиннющую занавеску, впоследствии оказав-
шейся уникальным рыцарским штандартом-гобеленом, сотканным шестьсот  лет
тому назад.
   Древний гобелен затрещал, гнилье, на котором он был привязан к потол-
ку, лопнуло, и я вместе с этой рухлядью, как потом нам объяснили,  стои-
мостью в миллионы долларов, сверзился на пол...
   Что было?!! Зазвенели какие-то звонки!..  Замигали  лампочки!  Завыла
сирена!!! Откуда-то набежал крепенький народ - все в штатском!  Повязали
Шуру и Сташека, а когда я увидел, что Шуре заламывают руки за  спину,  и
бросился на его защиту, то и меня скрутили в одно мгновение. Очень  были
тренированные ребята!
   - Вот теперь - полный пиздец, - на весь "Рыцарский зал" очень  отчет-
ливо произнес представитель польской прессы Сташек. - На хер  нам  нужен
был этот Эрмитаж?..
   Милиция мне сразу не понравилась. Еще с того момента, когда нас выве-
ли из Эрмитажа и посадили в желто-голубой УАЗик.
   Там внутри, прямо на ходу, три здоровенных милиционера сразу же отлу-
пили и Шуру, и Сташека, да так здорово, что Шуру даже вырвало с  кровью.
За что его отлупили еще раз.
   В отделении милиции было грязно: на полу коридора окурки, следы плев-
ков, мусор... И пахло как в общественном туалете, куда мы однажды  захо-
дили с Шурой. Хлоркой и паршивыми Человеческими запахами немытых и  пот-
ных тел. И повсюду пахло оружием.
   Под потолком коридора висели тусклые, грязные лампочки без  абажуров.
Все было выкрашено в омерзительный грязно-серый цвет, а двери  кабинетов
- в коричневый.
   Через час за Сташеком приехали из польского консульства и увезли  его
вместе с продырявленным кофром и видеокамерой.
   Какой-то тип в рукавицах, чтобы я его не оцарапал,  подтащил  меня  к
двери и вышвырнул на улицу - во двор какого-то  дома,  -  предварительно
сообщив мне начальную скорость сильным пинком сапога под  хвост.  Больно
было и обидно - до чертиков!
   А Шуру Плоткина оставили.
   Я оказался в старопетербургском дворе-колодце, куда выходили "черные"
лестницы отделения милиции  и  продуктового  магазина.  Пахло  бензином,
стухшим мясом и гнилыми овощами.
   Я решил дождаться Шуру во что бы то ни стало!
   Ждал я его довольно долго - до следующего утра.
   За это время познакомился с несколькими Крысами и двумя  вполне  при-
личными Котами, которые, как и Крысы, кормились в продуктовом магазине и
поэтому были равнодушны друг к другу. Наоборот, между ними была  заметна
даже некая общность и, я бы не побоялся сказать, подобие дружелюбия...
   Уже под вечер один Кот куда-то смотался и привел с собой парочку  до-
машних Кошек. У одной даже бантик был на шее. Можете  себе  представить,
что ночь мы все пятеро провели совсем недурно.  К  тому  же  второй  Кот
слямзил на складе магазина огромный кусок свежей трески. Как он его  до-
волок - ума не приложу!..
   Короче, мы и перетрахались в доску, и треской этой обожрались, еще  и
Крысам оставили хороший шмат! И если бы так не болела задница  от  мили-
цейского пинка и не мучала бы совесть, что, пока я здесь жру и  справляю
всякие удовольствия, тут же рядом, за толстой кирпичной стеной, в  гряз-
ной милиции томится мой дорогой и любимый друг Шура Плоткин, - все  было
бы вообще в кайф!..
   Утром Шуру выпустили. Он вышел небритый, помятый, отлупленный и  уни-
женный. Увидел меня, вздохнул глубоко, посадил меня к себе на  плечо,  и
мы поехали трамваем домой.
   Так что в русской милиции я побывал.
   Участок же американской полиции в Квинсе произвел на меня  совершенно
иное впечатление. Это отнюдь не означает, что Тимур привел меня в  некое
подобие полицейского рая, где летают ангелы в форме и штатском -  с  ду-
бинками, наручниками и пистолетами, пахнущими одеколоном "Арамис".
   Я назвал "Арамис" только лишь потому, что это  был  любимый  одеколон
Шуры Плоткина. Мне нравилось, что очень сильно небогатый, прямо скажем -
нищеватый, Шура покупал себе всегда такой дорогой  одеколон!  Я  считаю,
что настоящий Кот... То есть Мужчина, обязан хорошо выглядеть, даже если
у него, как у Мастера или у меня, физиономия располосована шрамами  или,
к примеру, разорвано ухо. Это я утверждаю при полном врожденном  неприя-
тии каких-либо одеколонных запахов...
   Нет, в полицейском участке Квииса работали нормальные Люди. И в  фор-
ме, и в штатском, и пахли они нормальными Человеческими и оружейными за-
па