о часов.
   Я еще только придумывал упрощенную форму вопроса, как Водила  почесал
мне за ухом и сам сказал:
   - Ничего, Кыся, придем обратно в Питер, тебе не придется в машине ку-
шать. Квартира большая, места много. Жена у меня баба  добрая,  хорошая.
Малость на Боге тронулась, так оно и понятно. Как Настю родила, так  все
хворает и хворает, и никто ничего сделать не может... Чего-то у нее  там
с головой. Куда только мы не совались, кому только не башляли - и валют-
кой, и деревянными. И презентики всякие возил. Ни хрена! Поневоле в Бога
уйдешь. Зато Настя, - не смотри, что ей  всего  одиннадцать  лет,  такая
башковитая девка! Умрешь... На музыку ходит, по-английски чешет обалден-
но! Я ее счас в частную школу определил... Конечно, отслюнил кому  поло-
жено, а то - хрен прорвешься. Сам посуди, все учителя  не  ниже  доктора
наук! Русский язык этим малявкам  профессор  с  университета  преподает,
арифметику - член-корреспондент Академии наук... Каждый жить хочет. А то
им там в этом университете или Академии плотют - одни слезы. Я тебе, Кы-
ся, между нами, скажу... Я этого даже жене не говорю. Я в эту школу каж-
дый месяц столько баксов отстегиваю, что сказать страшно! Но девка  того
стоит. Вот познакомишься - поймешь меня...
   Потрясающе способный мужик этот Водила! Обязательно надо их  будет  с
Шурой Плоткиным свести. Я даже подумал - а не начать ли мне прямо сейчас
передачу серьезной информации? Но Водила погладил меня, запер  кабину  и
ушел, оставив стекла дверей приспущенными.
   После его ухода я сбегал в пожарный ящик с песком, и на обратном пути
снова заглянул к "мерседесу". Дженни не было. Я вернулся в  свой  грузо-
вик, впрыгнул в подвесную койку, предательски сохранявшую все запахи Су-
зи, Маньки-Дианы и Водилы, и задрых там самым пошлым образом  -  начисто
исключив из башки все тревожное ожидание наворота событий.
   Под вечер я продрал глаза, снова смотался к пожарному ящику -  сливок
перепил, что ли?.. Опять сделал круг к легковым машинам, убедился в том,
что Дженни так и не появлялась, и на всякий  случай,  прошвырнулся  мимо
грузовика Лысого.
   Какие-то люди уже таскали из кают в свои машины багаж, наверное, что-
бы завтра рано по утру не возиться с тяжестями; время от времени по трю-
му шлялась корабельная обслуга в грязно-голубых комбинезонах,  и  я,  от
греха подальше, никем не замеченный, вернулся в свою подвесную койку.  И
окунулся в воспоминания о прошлой жизни с Шурой Плоткиным.
   Водила пришел за мной лишь после одиннадцати. Я сам прыгнул в  сумку,
и на этот раз Водила не застегнул молнию у меня над головой.
   - Ты, Кыся, так аккуратненько поглядывай по сторонам... Тебе это  мо-
жет быть интересным. Последний вечер - они  нам  могут  только  соли  на
хвост насыпать, - усмехнулся Водила, неожиданно закончив  фразу  любимой
пословицей Шуры Плоткина!
   Сначала мы долго ждали лифта, который метался между этажами  и  никак
не хотел опускаться до нашего автомобильного уровня. Потом в лифт  наби-
лась туча народу, празднично и нарядно разодетых, и Водиле даже пришлось
приподнять мою сумку у себя над головой, чтобы меня не притиснули в дав-
ке.
   Затем мы поднялись этажа на четыре, а  может  быть,  даже  на  шесть,
прошли по широкому коридору и немного постояли в боковом проходе  огром-
ного роскошного салона (я такие только по телевизору  видел!),  где  шел
концерт. Уйма людей сидели за столиками, что-то  пили  и  смотрели,  как
один наш Тип, ростом с моего Водилу, но в белом костюме с белыми  шелко-
выми лацканами, в белых лакированных туфлях, с физиономией полного идио-
та, безумно довольного самим собой, - очень красиво пел басом.
   - Фарца - каких свет не видел! - тихо сказал мне про него  Водила.  -
Но голос... Отпад!
   После Типа в белом танцевали шесть девушек  в  сверкающих  платьицах.
Одной из шестерых была наша Манька-Диана!..
   - Видал? - шепнул мне Водила. - Многостаночница!.. И в судомойке вла-
мывает, и шоферню обслуживает, и пляшет - зашибись! Во молодец  девка...
Счас только так и надо. Иначе - пропадешь. Вон те, две крайние - настоя-
щие балетные, я их в прошлый рейс обеих поимел, так наша Дианочка -  ну,
ничуть не хуже... Скажи, Кыся?..
   И я почувствовал, что несмотря на Манькину коечную неумелость,  моему
Водиле она все-таки, как сказал бы  Шура  Плоткин,  "классово-социально"
ближе, чем эти профессиональные балерины. Хотя Водила их тоже  "поимел",
по его выражению.
   На этом концерт кончился, и мы с Водилой пошли в наш ночной бар.
   Народу в баре - масса! Как на антисемитском митинге у Казанского  со-
бора.
   Мы с Шурой случайно оказались там. Он возил меня к ветеринарному вра-
чу после одной драки, когда четыре посторонних Кота хотели  оккупировать
наш пустырь. Естественно, я их разметал и троим изрядо начистил рыло.  А
четвертого, самого гнусного, который располосовал мне всю морду и проку-
сил заднюю лапу, я честно говоря, придушил насовсем. Но Шура, слава  Бо-
гу, об этом так и не узнал. Он категорически против подобного радикализ-
ма!
   Как мы тогда с этого митинга живыми ушли - ума не приложу. Держа меня
на руках - еще не отошедшего от наркоза, с только что зашитой  мордой  и
перевязанной задней лапой - мой Шура тут же рванулся к микрофону,  чтобы
заявить свою ненависть и презрение ко всем фашиствующим  антисемитам,  к
любому национализму и ко всем собравшимся на этот митинг в частности.
   Что тут началось!... Почему нас там не прикончили - одному  Богу  из-
вестно. Даже меня раз сто "жидом" обозвали!
   Ладно, черт с ними. Не о них речь. Так вот, в этом баре  пьяных  было
не меньше, чем на том митинге.
   Все столики заняты, ни одной свободной высокой табуретки у стойки ба-
ра... Шум, гам, музыка, крики!
   В одном углу - разборки на разных языках с одинаковыми жлобскими  ин-
тонациями; в другом - баварцы поют хором, стучат  кружками  с  пивом  по
столам; в третьем - счастливо визжит наша черненькая Сузи,  как  говорит
Шура Плоткин, "в жопу пьяная"; из четвертого угла -  истерический  зали-
вистый собачий лай...
   Мамочка, родная! Да ведь это Дженни! Учуяла меня, лапочка, и надрыва-
ется.
   Я голову из сумки высунул, она как увидела меня, так  и  совсем  заш-
лась. Рвется с рук своей Хозяйки ко мне, та ей что-то тихо выговаривает,
а напротив них сидит Человек с удивительно несимпатичным лицом,  видимо,
ее Хозяин, и так злобно говорит, видимо, жене, по-немецки:
   - Отнеси немедленно эту тварь в машину. Сама можешь не возвращаться.
   Права была Дженни - Хам с большой буквы. Жена его встала, глаза  пол-
ные слез, поцеловала Дженни в головку и унесла ее из бара.
   Бармен как увидел нас, так сразу же мигнул двум здоровым молодым пар-
ням и глазами показал на крайний табурет у стойки. Там восседал уже  хо-
рошо поддавший финн с бутылкой "Московской" в одной руке и со стаканом -
в другой.
   Парни неторопливо подошли к финну, вежливо взяли его под  руки,  при-
подняли, сняли с табурета, и вынесли из бара вместе с бутылкой  водки  и
стаканом.
   - Садись! Будь гостем, - сказал моему Водиле Бармен и показал на  ос-
вободившийся табурет. - Сейчас я тебе хорошего  пивка  организую.  Давай
своего. Я его заодно к Рудольфу определю. Там для них всего навалом.
   Водила передал сумку Бармену, и тот занес меня в закулисную часть ба-
ра - небольшую комнатку за занавеской, служившую Бармену, как я понял, и
комнатой отдыха, и кладовкой. Два стула,  маленький  столик,  наполовину
занятый небольшим элегантным компьютером (несбыточная мечта Шуры Плотки-
на), самые разные коробки, коробки, коробки с самыми разными  бутылками,
бутылками, бутылками... Два больших холодильника, внутренний телефон без
диска и кнопок и неширокая кушетка с двумя чистенькими подушками -  одна
на другой. На верхней подушке - вмертвую дрыхнущий толстый пушистый  Ру-
дольф.
   Бармен поставил сумку со мной на кушетку и сказал мне:
   - Буди, буди этого дармоеда. Он с утра  глаз  не  открывал.  Рудольф!
Подъем! У тебя гости...
   Из холодильника Бармен достал бутылку пива "Фишер", вылил ее в  полу-
литровый высокий стакан и покинул нас.
   Я слышал, как там, уже за занавеской, Бармен со смешком сказал  моему
Водиле:
   - А вот и для вас пивко, сударь.
   - Спасибо, браток, - ответил ему Водила.
   Бармен тут же стал разговаривать с  кем-то  по-английски,  а  Рудольф
приоткрыл один глаз, уставился на меня и пробормотал:
   - Не сплю я, не сплю... Вылезай из своей дурацкой сумки. Там под сто-
лом жратвы навалом.
   Я вылез из сумки. Рудольф открыл и второй глаз, попытался перевернуть
себя на спину, чтобы потянуться, но неловко брякнулся с подушки  на  ку-
шетку. Некоторое время Рудольф неподвижно лежал, будто упал он не с  по-
душек на кушетку, а с самой верхотуры Адмиралтейского шпиля на асфальт и
разбился в лепешку.
   Я даже малость перетрусил. Подхожу к нему и говорю по-нашему:
   - Ты чего, Рудик? Тебе плохо, что ли?
   - Почему? Мне лично хорошо, - отвечает Рудик. - Это тебе плохо.
   - Ни хрена мне не плохо, - говорю. - Я тоже почти весь день спал.
   - Ты спал, а я нет. Моему это только казалось. И  поэтому  я  говорю,
что тебе плохо.
   Своей безапелляционностью, своим тупым упрямством этот жирный Рудольф
вдруг начал меня дико раздражать. Так и захотелось дать ему по морде!
   - Ну почему, почему мне должно быть плохо? Что ты мелешь?
   - Потому что теперь я знаю то, чего не знаешь ты. Жрать будешь?
   - Нет. У тебя попить ничего не найдется?
   - Вон - сливки.
   - Я уже от этих сливок три раза гадить бегал. Обычная вода есть?
   - Сейчас будет, - лениво сказал Рудольф и достаточно грациозно спрыг-
нул с кушетки на пол.
   Под столом стояли три миски. Одна - полная всякой вкуснятины,  вторая
- со сливками, третья - пустая. Рудольф  уселся  точно  напротив  пустой
миски, повернул голову к занавеске, отделяющей комнатенку от  закулисной
части стойки бара, и вдруг неожиданно громко завопил противным до  омер-
зения голосом:
   - Мяа-а-а-а!!!
   - Тихо ты! - испугался я. - Услышат - скандал будет.
   - Быстрей прибежит, - спокойно сказал Рудик. - Мяа-а-а!..
   Бармен влетел в комнату, увидел, что Рудольф сидит перед пустой  мис-
кой, и тут же наполнил эту миску чистой свежей водой. И снова умчался за
занавеску.
   - Ну, как я его надрочил? - тщеславно спросил Рудик и добавил:  -  Ты
пей, пей!..
   - У тебя с ним такой серьезный  Внутренний  Контакт?  -  с  уважением
спросил я и принялся лакать воду.
   - Боже меня упаси! Когда-то он пытался установить Контакт между нами,
но я это сразу же пресек. На кой мне хрен, чтобы он все про  меня  пони-
мал? Пошел он...
   - Как же ты добиваешься, чтобы он верно реагировал на то, что ты  хо-
чешь?
   - Самым элементарным способом - я выработал в нем три-четыре условных
рефлекса, а больше мне от него ни черта не нужно.
   Вот гадость-то! Какой отвратительный расчетливый цинизм  и  ничем  не
прикрытое потребительство. Ну, не сволочь ли?! И это при  такой  обеспе-
ченности!.. - подумал я и раздраженно спросил:
   - Неужели в тебе нет к нему и капли благодарности? Я смотрю, он же на
тебя не надышится, Рудик...
   - Плевал я на него. Он это все обязан делать.
   - За что?! - я чуть не завопил от возмущения и почувствовал, что  еще
минута, и я разделаю этого жирного, пушистого, наглого Рудольфа, как Бог
черепаху! Просто разберу его на составные части!.. - За что?! За то, что
ты жрешь, пьешь, спишь и серешь за его счет! За то, что ты сутками  жопу
от его кушетки не отрываешь? За то, что он по  первому  твоему  вонючему
"Мяа-а-а!" бежит выяснять - что тебе нужно? За то, что он тебя за грани-
цу возит, в то время, когда миллионы Котов и мечтать об этом не могут...
За что он все это тебе обязан, блядь ты толсторожая?!
   У меня сама собой поднялась шерсть на загривке, прижались уши,  мелко
забарабанил хвост и непроизвольно обнажились клыки.
   Но Рудольф, надо отдать ему должное, не  испугался.  Напротив,  очень
спокойно, я бы даже сказал, благодушно переспросил меня:
   - 3а что? - он сел на свою пухлую задницу, поскреб лапой  за  ухом  и
сказал, глядя мне прямо в глаза: - А за то, что он меня искалечил.
   Я внимательно осмотрел Рудольфа с головы до кончика хвоста и не отме-
тил в его фигуре ни одного изъяна, кроме нормального  обжорского  ожире-
ния.
   - Чего ты треплешься? Где он тебя искалечил? - рявкнул я на него.
   - Не "где", а "как", - невозмутимо поправил меня Рудольф. - Он  иска-
лечил меня не физически, а нравственно.
   - Что-о-о?!.
   - Нравственно, - повторил Рудольф. - В  течении  четырех  лет  я  был
единственным поверенным и свидетелем его подлостей, его  воровства,  его
жульничества, предательств, обманов... Но я понимал -  он  живет  в  той
среде, в тех условиях, где иначе не выжить. Это одна из граней его  про-
фессии. Так сказать, сегодняшняя норма нашей жизни. И вот это "мое пони-
мание" постепенно стало приводить меня к мысли, что ни в подлости, ни  в
воровстве, ни в предательстве - нет ничего  особенного.  Все  остальные,
кто этого не делают - нищие, слабоумные существа, не  имеющие  права  на
существование. То есть, постепенно я стал оправдывать его  во  всех  его
мерзостях, с легкостью находя им  естественное  и  логическое  обоснова-
ние...
   Мамочки! Я слушал и только диву давался. Кто  бы  мог  подумать,  что
этот сонный, разожравшийся Котяра, который ради куска осетрины или како-
го-то там сраного заграничного паштета напрочь забыл о счастье Обладания
Кошкой, о вкусе Победы над другим Котом; живущий без любви и без  привя-
занностей, - вдруг начнет говорить такое! Да еще таким языком... Я прос-
то обалдел!
   - Ты меня слушаешь? - спросил он.
   - Да, да... Конечно, - ошарашенно пробормотал я.
   - Я стал мыслить его убеждениями, его  принципами,  -  продолжил  Ру-
дольф. - Нет, я не повторял все то, что делал Он, - для этого я  слишком
изолирован от реальной жизни, но в том, что Он совершал, я уже не  видел
ничего дурного. И это было самое ужасное! Где-то, в глубине сознания,  я
ощущал, что нравственно я падаю все ниже и ниже...
   - Но осетрина, паштет, сливки... Да? - не удержался я.
   - Да. В значительной степени, - честно признался Рудольф. - Но,  пов-
торяю, с некоторых пор я начал ощущать некое уродство и  своего,  и  Его
бытия...
   - А хули толку? - снова прервал я его и с нежностью  вспомнил  своего
приятеля - бездомного и безхвостого Кота-Бродягу. - Ты  что-нибудь  сде-
лал, чтобы помешать Ему и самому не стать окончательным говнюком?
   - Сейчас сделаю, - ответил Рудольф. - И не смей больше  меня  переби-
вать! А то твой... Как его?
   - Водила?
   - Да. А то твой Водила сейчас допьет пиво и унесет тебя в  этой  иди-
отской сумке. И ты ни черта не успеешь узнать. Заткнись. Понял?
   Вот тут мне показалось, что сейчас я услышу то, чего мне так не  хва-
тало! И я покорно сказал Рудольфу:
   - Понял, понял... Все! Молчу, - и действительно заткнулся.
   - После вчерашнего нашего разговора я много думал... - смущенно  про-
говорил Рудольф. - Не насчет Кошек... Тут, я  полагаю,  нужно  поставить
крест уже навсегда.
   - Ну, что ты, Рудик... - фальшиво вставил я.
   - Заткнись. Я много думал про твою клятву. Когда ты говорил про свое-
го Шуру Плотникова...
   - Плоткина, - поправил я его.
   - Неважно, - сказал он. - Я подумал - хватит! Пора  расставить  точки
над "и".
   - Это чего такое? - спросил я.
   - В смысле - пора назвать вещи  своими  именами.  Помнишь,  когда  ты
спросил меня - не плохо ли мне, я сказал, что мне-то хорошо, а вот  тебе
плохо.
   - Да.
   - Так вот. Слушай. Сегодня утром, когда бар был еще закрыт и мой  го-
товил вчерашнюю выручку к сдаче в бухгалтерию, раздался стук в дверь...
   И Рудик рассказал абсолютно леденящую душу историю.
   Я постараюсь кратко пересказать ее чуточку по-своему, потому что  Ру-
дик все время прерывал основной сюжет длинными и красочными отступления-
ми, в которых было все: и плач о проданной за кусок ветчины чести и сво-
боде, стенания о загубленных в этой плавучей коробке годах,  куча  ФИЛО-
СОФСКИХ СЕНТЕНЦИЙ  (так  выражался  Рудольф  -  я  тут  не  при  чем)  о
нравственном падении общества и самого Рудика, о  поголовной  искалечен-
ности душ и так далее...
   Нетрудно представить, как Рудик замусорил этим свой рассказ, если  за
это время мой Водила, слава Богу и на здоровье, не торопясь, успел высо-
сать четыре бутылки "Фишера". Итак.
   ...Когда раздался стук в дверь бара,  Бармен  запер  рассортированную
валюту в стенной сейфик,  завесил  его  большим  календарем  Балтийского
морского пароходства и вышел из комнатки. В  дверь  бара  постучали  еще
раз. Рудик клянется, что стук повторился с определенно заданной  ритмич-
ностью. Не спрашивая "Кто там?"  Бармен  приоткрыл  дверь  и  впустил  в
бар... Лысого!
   Как утверждает Рудик, Лысого бил нервный колотун. Бармен запер  двери
на ключ и спросил его:
   - Ты чего дергаешься, как свинья на веревке?
   - Пойдем в твою каптерку, - дрожащим голосом сказал Лысый.
   Но Бармен откупорил банку "Туборга" и пододвинул ее Лысому.
   - Пей. И стой здесь. Ты зашел опохмелиться после вчерашнего. Это час-
то бывает. Я пожалел тебя и нарушил инструкцию - впустил тебя в  неполо-
женное время. Невелика беда. А в каптерке - это уже  "сговор".  Мало  ли
кто из наших захочет заглянуть ко мне на такую же опохмелку?  Бабки  на-
шел?
   - Да, где вы сказали. Но там две пачки по пять штук.
   - Правильно. Так и должно быть. Одна тебе, вторая - твоему  подельни-
ку. Ему сейчас денежка - ой, как нужна! У него все, что нашустрит  -  на
лекарства для его бабы уходит, на гимназию для дочки... Так что ему лиш-
них пять штук совсем не помешают.
   - А если он не согласится? - спросил Лысый.
   Тогда-то и произошло то, что привело Рудика к  решению  начать  новую
жизнь.
   Бармен внимательно посмотрел на Лысого через стойку бара, натянул  на
правую руку резиновую перчатку для мытья посуды, вынул из-под стойки не-
большой пистолет с длинным глушителем (мы с Шурой  такие  пистолеты  раз
сто видели по телевизору!), второй рукой сгреб Лысого за отвороты  курт-
ки, а пистолет сунул ему под нос. И сказал негромко, но отчетливо:
   - Так вот, если он не согласится перегрузить ту пачку из своего  фур-
гона в микроавтобус "Тойота" с мюнхенскими номерами "М-СН 74-26",  кото-
рый пойдет за вами от самого Киля, ты вот из этой "дуры"  отправишь  его
гулять по небу. А вторые пять косых заберешь себе. Как за  сверхурочные.
Понял? - и отпустил Лысого, сунув ему пистолет за пазуху.
   Лысый чуть не заплакал:
   - Да вы что?! Я на такое не подписывался!..
   Бармен стянул резиновую перчатку с руки и доходчиво объяснил  Лысому,
что если он этого не сделает, то тогда ему  на  помощь  придет  водитель
микроавтобуса "Тойота". Он профессионал высокого класса, и Бармен  дума-
ет, что ему будет достаточно трех-четырех секунд, чтобы отправить на тот
свет и моего Водилу, и Лысого одновременно. Так что пусть Лысый сам  ре-
шает - стать бедным и мертвым, или остаться живым и богатым.
   А еще Бармен открытым текстом сказал, что это его последнее дело - он
собирается на покой и рисковать провалом операции не имеет никакого пра-
ва. В этом деле завязаны такие люди, что Лысый может умереть от  испуга,
если Бармен назовет хоть одну фамилию! Хотя в средствах массовой  инфор-
мации встречает эти имена чуть ли не каждый день. Вот такие пироги,  до-
бавил Бармен.
   Тем более, что это Он запродал моего Водилу на ту винно-водочную фир-
му. Он рассчитал всю операцию.  Он  придумал  способ  транспортировки  -
взять пачку десятимиллиметровой фанеры в пятьдесят листов,  и  в  сорока
шести вырезать круг диаметром в один метр. И образовавшееся пространство
забить пачками кокаина, прикрыв сверху и снизу двумя  листами  фанеры  с
каждой стороны. А уже потом запечатать эту пачку - полтора метра на пол-
тора, - в плотный полиэтилен.
   Это Он на всякий случай купил ту смену русско