ти  не объясняясь,  приказал мне садиться  в  его
машину и вести всю колонну в резиденцию, предусмотренную для высокого гостя.
А  этой  резиденцией у  нас была благоустроенная загородная вилла "Предель".
Там  дежурный  офицер  распределил по стоянкам  грузовые  и  часть  легковых
автомобилей. Меня подозвал  генерал Сталин, и я впервые увидел  его, обратив
внимание на  то, что он,  как мне показалось,  очень  похож на своего  отца,
Иосифа  Виссарионовича, в  молодости. Роста генерал  был  небольшого,  да  и
фигура его плотной не показалась.
     Каким-то невежливым  тоном он спросил,  где комендант,  почему  его нет
здесь, на вилле. Понимая, что вижу перед собой не кого-нибудь, а сына нашего
Великого вождя, я как-то растерялся и сказал, что комендант ждет  генерала в
комендатуре.  В ответ на это Василий Сталин произнес что-то вроде "мог бы  и
здесь встретить".
     Что-то он сказал одному из своих офицеров, тот подал видимо условленный
ранее знак, и несколько легковых машин вырулили по направлению  к  выезду  с
территории виллы.  Мне  было  приказано снова сесть  в  головную машину (мой
"опель",  естественно,  опять  замыкал  колонну),  и  мы  выехали.  Офицеры,
дежурившие на вилле, по телефону сообщили в комендатуру о нашем отъезде.
     Вскоре мы остановились перед входом во двор комендатуры, где в ожидании
гостя  уже стоял  полковник  Борисов со  своими  заместителями.  Встреча  со
стороны показалась  теплой и  сердечной, а может, такой она  и была на самом
деле.  Все  поднялись  на второй  этаж -  Сталин и  его  жена (дочь  маршала
Тимошенко Екатерина), за ними довольно грузный подполковник и их личный врач
в штатском. Группу замыкал небольшого роста старший лейтенант.
     Вместе  с ними  вошли  в кабинет коменданта его заместители  полковники
Пинчук и Труфанов, начальник политотдела полковник  Виноградов. Я  остался у
дверей (мало ли какая команда последует). Буквально через несколько минут из
кабинета  вышел тот самый  старший  лейтенант и  попросил показать  туалеты,
мужской и женский.  Обследовал их он  долго,  видимо очень  тщательно, потом
зашел снова в кабинет и через минуту вышел.
     О  чем  шел  разговор  в кабинете  Борисова,  я  не знал, но  начальник
политотдела Виноградов (однофамилец нашего штрафбатовского  агитатора) вышел
и срочно разослал своих офицеров
     (и офицеров батальона охраны,  вызванных в комендатуру  к тому времени)
по культурно-увеселительным местам города: в варьете, театр балета и в цирк,
потому   что  Василию  Сталину  они  были  предложены  в  качестве  объектов
культурной  программы. Он выбрал цирк и  поехал туда с полковником Пинчуком,
женой, личным врачом  и тем самым тучным  подполковником. Мне  и еще  одному
офицеру было приказано сопровождать и охранять их.
     В цирке, как и в других культурно-развлекательных учреждениях Лейпцига,
всегда были  забронированы  ложи для нужд  коменданта города.  Одну  из  лож
заняли почетные  гости: в первом ряду разместились генерал Василий, его жена
и полковник Пинчук, а позади них тот самый таинственный  тучный подполковник
и врач. Мы разместились рядом, в соседней ложе, причем сели так, что меня от
главного гостя отделял только невысокий барьер с подлокотником.
     Первое  отделение   циркового  представления  с   гимнастами,  борцами,
акробатами, жонглерами, силовиками и клоунами, работавшими в непривычной для
нас  манере  немецкого  плоского,  пошлого  юмора,  гости  смотрели, как мне
показалось,  без  особого  интереса.  Когда первое  отделение закончилось  и
служители  стали  устанавливать  на арене  оборудование для  аттракционов  с
хищниками, Василий  вдруг схватил Пинчука  за  руку и говорит:  "Веди меня к
зверям, хочу посмотреть на них до выхода на арену". Пинчук вроде бы пытался,
хоть и не  очень решительно, остановить генерала, ему  было неудобно: ведь и
коменданта,  и  его  замов население  города  знало и  относилось  к  ним  с
уважением. Но остановить гостя ему не удалось,  и  вот так, за руку поплелся
он вслед за генералом через еще не огороженную часть арены. За ними сразу же
последовал и тот тучный подполковник.
     Когда  они  возвращались, ограждение уже было установлено и им пришлось
идти непосредственно  вблизи  зрителей-немцев,  занимающих  места  в  первых
рядах.  Заметно  было их  удивление  беспардонностью  генерала и  одного  из
заместителей коменданта.
     Но вот началось второе отделение  с  участием зверей. Они, оказывается,
не учли,  что в ближней  ложе сидят именитые гости и  вели себя несдержанно,
так что служителям арены требовалось оперативно засыпать опилками или песком
то,  чем  некоторые  из животных нечаянно отмечали  свое  пребывание  здесь.
Конечно же,  "аромат"  этих  отметин не могли  нейтрализовать ни опилки,  ни
песок, и  он достигал  обоняния гостей. Врач передал жене  Василия несколько
мандаринов, и она, очищая их, чтобы ароматными дольками заглушить неприятные
запахи, бросала корочки через плечо назад, а там услужливо их ловили и врач,
и  этот  солидный подполковник. Естественно,  что  какая-то  часть  зрителей
смотрела  уже не  на арену, а  на  гостевую ложу. Нам стало стыдно.  Утешала
только мысль,  что немцы не знали, что этот генерал -  сын Великого Сталина,
победившего гитлеровскую Германию.
     После цирка полковник Пинчук  уехал с гостями на виллу, где их уже ждал
комендант Борисов. Мне не нужно было туда ехать и я  не был свидетелем того,
как генерал  Василий, увидев там обильный стол, накрытый в его честь, сказал
полковнику Борисову: "Ешьте и пейте это  сами. А мне покажите комнату, где я
могу  поужинать  и  отдохнуть".  Оказывается,  эти большие  фургоны были его
походной кухней  и рефрижератором. Он возил за собой поваров и официантов, а
также московские продукты и напитки.
     В  дальнейшем  обеспечении  программы  пребывания  генерала  Сталина  в
Лейпциге я не участвовал, знаю только, что он провел в городе два дня.
     Вскоре, как  я  уже  говорил,  меня перевели в  комендатуру  небольшого
городка Дебельн.
     Служил я  в  Дебельне недолго.  Оказалось, недалеко  от  него  проходил
службу водителем у командира полка гвардейских минометов ("катюш") брат Риты
Станислав, и нам удавалось довольно часто  встречаться  либо у нас, либо  на
квартире у командира полка  майора  Гиленкова, с  которым  у  нас  сложились
добрые отношения.
     В декабре  1947 года пришел приказ коменданта округа полковника Литвина
о переводе меня  в Союз "по плановой  замене".  И вскоре уже знакомый  поезд
"Берлин-Москва" уносил нас на восток, на родную землю Советского Союза.
     В Москве наши пути с мамой Риты,  Екатериной Николаевной, разошлись: мы
оставались в Москве ждать нового назначения, а она поехала в Ленинград, свой
родной город.
     Началась  наша  новая  жизнь и продолжилась моя военная служба  уже  на
Советской земле, еще далеко не залечившей раны войны, не залатавшей все дыры
в  экономике. В  этой  жизни было много интересного и неожиданного. Мне тоже
судьба приготовила немало встреч с разными людьми, о чем я постараюсь кратко
рассказать в следующей главе.

Глава 12
     Здравствуй,  Родина!  Издержки  денежной реформы. В  резерве  округа  в
Москве. Назначение  с понижением.  Косая Гора под Тулой. Рождение Александра
II.  Извилистый  путь в военную  Академию.  Диплом  с отличием. Войска "Дяди
Васи".  Прикарпатье,  38-я  армия  и  ее  генералы.  Снова  Дальний  Восток,
Уссурийск. Незабываемые встречи. Харьков, Вьетнам.
     Финал службы. Развал СССР
     Наш  переезд в Советский Союз был настолько радостным событием, что нас
даже  не озаботило то, что по расписанию мы пересекли границу СССР  вечером,
накануне Нового, 1948-го, года. Это совпадение мы все считали добрым знаком,
даже не представляя себе сложностей, которые могут возникнуть  у нас в связи
с  завершением  проводимой в  Советском  Союзе  первой послевоенной денежной
реформы. В пограничный Брест, тот самый Брест, при освобождении которого три
года тому  назад наш  штрафбат понес  большие потери, мы прибыли с небольшим
опозданием, когда до завершения обмена  денег, выданных нам по месту службы,
на  новые (из расчета десять  старых  рублей на один новый) оставалось всего
два часа.  За  это время мы, до наступления Нового года, должны  были успеть
произвести обмен денег.
     Нам указали,  где находится обменный пункт  на  вокзале,  а  там у касс
скопилась  такая  очередь,  что нам  сразу объяснили,  что сумма, которую мы
сможем обменять, будет заметно ограничена.
     В  общем, наши не  такие уж тугие кошельки стали  совсем тощими. Однако
несмотря на эту неприятность, вернувшись в свои вагоны, мы все  же  отметили
возвращение на Родину и так удачно совпавшее с этим  важным для нас событием
наступление Нового года!
     И поезд точно  по расписанию, ровно в полночь,  отправился  со  станции
Брест, и наши бокалы с вином в честь  Нового года звенели  под лязг  буферов
трогающегося поезда. Почти  не отрываясь от окна,  смотрели и смотрели мы  в
эту первую ночь на наше родное небо с, казалось, несравнимо более крупными и
значительно  более  яркими звездами,  чем там, на чужом и все удаляющемся от
нас  Западе. Днем нас  нельзя было оторвать  от созерцания  родных пейзажей,
встречающих и провожающих наш поезд раскрасневшихся  от  мороза  станционных
работниц, заменивших  своих мужей, братьев, в большинстве не  вернувшихся  с
войны. И  как прелестны  были юные девушки  в  железнодорожной форме, хотя и
бедно  одетые.  Куда там  до  них  хваленым  полькам,  а  тем более  немкам.
Смешанное  чувство радости от возращения на Родину и печали от расставания с
друзьями владело нами.
     Наконец, Москва.  Хорошо,  что  у  Риты оказались здесь  добрые дальние
родственники,  и  мы  нагрянули к ним  на  недельку,  как  рассчитывали,  до
получения нового назначения. А прожили там около трех месяцев, так как Отдел
кадров  Московского  военного округа  будто  нарочито долго  подыскивал  мне
должность.  По  тогдашним  правилам,  более  чем  двухмесячное  нахождение в
резерве  без должности влекло прекращение выплаты денежного содержания, и мы
вынуждены были, чтобы  прожить с семьей в послереформенной Москве, сдавать в
скупочные магазины фактически за бесценок почти все  немногое, что привезли.
Я постепенно становился  все менее разборчив в предлагаемых мне должностях и
уже согласен был  на  любую.  Вот,  когда я  "дозрел":  будучи  майором, дал
согласие  на  должность  старшего   лейтенанта  в  Косогорский  райвоенкомат
Тульской области в подчинение, как оказалось, к  капитану,  просидевшему всю
войну в тылу.
     ...Добрались мы до  Косой Горы. Жилья нет.  Поселились  на  квартире  у
военкоматовского конюха, пока нам  на троих не  выделили комнатушку метров в
восемь в общей квартире с печкой, топившейся малокалорийным, но многозольным
углем  с  тульских  шахт.  Эта  "квартира"  находилась  рядом с  Косогорским
металлургическим  комбинатом,  постоянно извергавшим из  своих труб  и домен
неимоверное  количество  дыма  и  копоти,  из-за  которых  нам,  а  особенно
маленькому Сереженьке, иногда  нечем было дышать.  Да и  вторая беременность
Риты стала вследствие этого протекать сложнее. И я принял решение  отправить
их  в Ленинград, к уже устроившейся  там  в своей старой маленькой квартирке
маме и бабушке.
     Вскоре, ближе  к  лету,  я  выпросил  себе  отпуск и  впервые приехал в
Ленинград, город Петра, город Ленина, Октябрьской революции, город-герой. Он
потряс меня своей красотой  и, как раньше мои женщины сравнивали  Лейпциг  с
городом на  Неве, так теперь я сравнивал его с далеким уже Лейпцигом,  и  на
каждом шагу убеждался в том, что Лейпцигу далеко до Ленинграда.
     Вот в этом  городе-красавце и родился  наш  второй  сын.  Рита захотела
назвать его Александром. Я не возражал, пусть будут у нас  в семье Александр
I и Александр II! (Между  прочим, когда Саша вырос и  женился,  первенца они
тоже назвали Александром. Это уже был Александр III!)
     В отличие от  Сережи,  Саша родился полновесным и "полнометражным". Рос
быстро  и,  забегая  вперед, скажу,  что  рост его со  временем превзошел  и
Сережин, и мой - дорос он до 184 см. Был  он физически крепким и с возрастом
проявлял все более разносторонние способности. И получилось, как тогда модно
было  делить всех на "физиков" и "лириков", вырос  он  в  отличие от  Сергея
"лириком". Не  зная нотной  грамоты, овладел  игрой  на  многих  музыкальных
инструментах,  включая пианино,  кларнет,  саксофон,  гитару. Сумел  создать
вокально-инструментальный  ансамбль (а тогда  они  были в моде), разъезжал с
гастролями  по  Северу.  Он  к тому же еще поэт и бард.  Закончил успешно  в
Харьковском университете факультет иностранных языков,  по  специальности  -
английский язык, овладел этим языком в совершенстве, выработал свою методику
его  изучения,   защитил  диссертацию,  стал  доцентом,  заведовал  кафедрой
иностранных  языков  в одном  из технических вузов,  издавал и  был  главным
редактором всеукраинского журнала на английском языке.  Правда, по сравнению
со своим старшим братом Сергеем, отличавшимся особой аккуратностью и строгой
обязательностью, Саша не обладал в достаточной мере этими качествами.
     Сергей   тоже   вырос  физически  крепким,  сильным,   любителем  пеших
путешествий  (начинал   с   Уссурийской   тайги   и   Тихоокеанских  берегов
Дальневосточного Приморья,  а потом исходил все Черноморское побережье Крыма
и Кавказа с палаткой и примусом). Работать стал с 15 лет молотобойцем. После
окончания  физмата и  службы в армии  уже  более  30  лет  работает учителем
физики. Увлекается народной медициной и нетрадиционными методами лечения. На
профессиональном уровне овладел фото- и видеосъемками. В общем, "физик".
     Но  все это потом, с годами.  А  тогда,  после окончания моего отпуска,
отвез  я  их всех  к  себе на Косую Гору, в  ту самую каморку. И вот  в этой
комнатушке,  где  некуда было  даже  поставить кроватку  для  младенца,  наш
Сашенька спал... в чемодане.  А  однажды  ночью крышка его захлопнулась и он
чуть  не  задохнулся в нем. Хорошо,  что Рита проснулась вовремя! Здесь мы и
прожили до 1950 года, пока я не поступил в военную академию.
     А на Косой Горе нам повезло в том, что Рита,  периодически бывая в Туле
"по   продовольственному  вопросу",  случайно  встретила   на  улице  нашего
фронтового  друга  Жору Сергеева, бывшего  неоднократно моим заместителем  в
боях. Так что связь наша  восстановилась и  не  прерывалась до самой кончины
Жоры в 1974 году.
     В  Ленинградскую же  Военно-транспортную  академию поступил я необычным
путем.
     Но немного предыстории.
     В  косогорском  военкомате  я ведал учетом офицеров запаса. Работы было
много, шло постепенное сокращение армии - это мы, военкоматовские работники,
чувствовали по все большему  притоку на учет офицеров, уволенных в  запас. И
что меня  больше  всего волновало -  боевые офицеры, не имеющие  гражданской
специальности, шли на самые непрестижные должности -  сторожами, дворниками,
а  то  и,  несмотря   на  тяжелые  ранения,  на  самые  тяжелые   работы   -
навалоотбойщиками  в  угольные  шахты под  Тулой. Помню даже  случай,  когда
подполковник, бывший начальник связи корпуса, большой специалист-практик, но
не имевший по  этой отрасли специального образования,  едва  смог устроиться
дежурным телефонистом в какую-то контору.
     Проработал я в военкомате почти два года, и во  мне созрело  решение во
что бы то  ни  стало поступить учиться в такую военную академию, которая  бы
давала специальность, нужную "на гражданке". А то ведь, неровен час,  уволят
из армии, а кто  я? Командир  штрафной роты? И кому  я нужен буду? И подал я
рапорт в Военно-юридическую академию (Москва).
     Тогда  предварительные вступительные  экзамены  во все военные академии
проходили при штабах округов, и их  результаты рассматривали общие мандатные
комиссии. А  Военно-юридическая академия прельстила меня  тем, что не  нужно
было сдавать экзаменов по математике, которую я за время войны, и особенно -
после ранения в голову, основательно подзабыл. И поехал  я в феврале 1950 г.
в Москву на экзамены.
     Все  положенное по  программе сдал  сравнительно успешно, хотя и не без
трудностей. На заседание  мандатной комиссии при штабе  Московского военного
округа,  состоящей  в основном из генералов  и полковников, явился  в  новом
кителе, со всеми орденами и медалями. Как только я доложил, что я кандидат в
юридическую академию,  вся  комиссия  подняла меня  на  смех:  "такой боевой
офицер -  и  не  в  академию  имени  Фрунзе!".  На  мой  довод  о  том,  что
общевойсковая академия не  дает гражданской специальности, один генерал даже
стал  подтрунивать: "Давай тогда уж  лучше в  ветеринарную! Все  равно  свои
командирские  погоны  сменишь  на  узенькие (тогда  медикам,  ветеринарам  и
юристам было  положено  носить узкие погоны), зато  кобылам клизмы научишься
ставить, на гражданке пригодится!"
     И все стали  меня уговаривать поступать в Военную академию им.  Фрунзе,
мол,  мы тебе зачтем и недостающий экзамен (по тактике и полевому уставу). Я
снова проявил упорство, и тогда они заявили мне: "Не проходишь по конкурсу".
Видно, в юридическую было много кандидатов, а во Фрунзенскую - недобор.
     Вот так, несолоно хлебавши, я  вернулся на свою  Косую Гору! Но решение
во что бы то ни стало поступить хоть в какую-нибудь военную академию, дающую
гражданскую специальность, не оставляло меня, и, к  неудовольствию военкома,
я  выпросил  себе отпуск и  уже  в июне поехал в Ленинград, где  было  много
академий.
     Военно-морскую я сразу исключил (плавать-то я не  умел), артиллерийскую
тоже   (специальность  чисто  военная)  и  поехал  в  Академию  связи  имени
Буденного.    Там   мне    отказали,    но    посоветовали    обратиться   в
Военно-транспортную, где открывался новый факультет и мог быть недобор.
     Когда в приемной комиссии меня стали  расспрашивать о службе,  я понял,
что  чем-то заинтересовал  их,  и,  еще не  зная, на какие  факультеты будут
набирать,   стал   упирать   на   то,   что   я   из   семьи   потомственных
железнодорожников, что и  дед,  и отец,  и мать, и  братья мои  работали  на
железной  дороге.  А  закончить 10  классов  фактически помог мне  тогдашний
Нарком путей сообщения  Каганович,  чье  имя носит  избранная мною академия.
Поступить  же  в Новосибирский военный  институт  инженеров железнодорожного
транспорта  мне  помешала  война, и сейчас  надеюсь  на исполнение этой моей
мечты, поступив на факультет железнодорожного транспорта академии.
     Столь  страстную  тираду  собеседник мой  с явным  сожалением  прервал,
сообщив,  что  на  факультеты,  имеющие  отношение к  железной дороге, набор
завершен, а вот на инженерно-автомобильный  еще есть  возможность поступить.
Куда девался мой  железнодорожный патриотизм!  Я сразу же  согласился, чему,
кажется, обрадовался и мой собеседник. Через несколько дней я, счастливый, с
документами о том,  что  зачислен кандидатом в слушатели и  обязан явиться к
установленному  сроку для  сдачи конкурсных вступительных  экзаменов  (минуя
окружные предварительные), мчался в свой военкомат.
     Мой райвоенком, недовольный тем, что я только и делаю, что разъезжаю по
экзаменам, все-таки вынужден был меня отпустить. И хотя здесь мне нужно было
сдавать и математику, и  физику, и  химию, да еще  и все то,  что я сдавал в
Москве,  я решился.  И  не  знаю  уж,  какими  усилиями мне все  это удалось
осилить, но  я был зачислен на 1-й курс инженерно-автомобильного факультета.
Можете  представить  себе,  с  какой  радостью  я  простился  с  этой  своей
доменно-металлургической Косой Горой.
     Я  уже  раньше  говорил,  что  мне  посчастливилось  служить  здесь,  в
академии,   под   началом   легендарного   генерала   Чернякова   Александра
Георгиевича. Но пять лет в академии столкнули меня еще  со  многими хорошими