людьми. О некоторых из них я просто не могу умолчать, ибо они тоже  оставили
во  мне добрый след. Это,  во-первых, начальник  нашего  курса, подполковник
Танасиенко  Николай  Мартынович, молодой,  по-особому подтянутый  не  только
внешне,  но  и  внутренне.  Обладая  феноменальной  памятью  и  способностью
объективно  оценивать все  наши  поступки, он сумел быстро сплотить  курс  и
держал его все пять лет в атмосфере искренности  и правдивости. Я вскоре был
назначен  старостой  курса,  насчитывающего  более  сотни слушателей. Самыми
близкими  друзьями по  курсу  стали  для меня  подполковник  Шалапин Дмитрий
Иванович,  избранный  секретарем  партбюро  курса,   майор  Булавкин  Сергей
Александрович, назначенный командиром одного  из пяти учебных  отделений,  и
капитан Взятышев Николай Александрович, все пять лет избиравшийся секретарем
парторганизации учебного отделения.
     Дружили  мы  и после академии, пока ставший уже генерал-майором Дмитрий
Шалапин не погиб в автокатастрофе, а полковник Сергей Булавкин, будучи уже в
запасе, не скончался скоропостижно от  сердечной недостаточности. С Николаем
Взятышевым мы до сих пор, вот уже  более  пятидесяти  лет, дружим. Его после
окончания учебы оставили в академии на преподавательской работе, там он стал
доктором  технических наук, профессором, полковником, и теперь, уже будучи в
отставке, продолжает преподавать в академии. В любой  мой приезд в Ленинград
мы с ним встречаемся и ведем долгие разговоры о прошлых временах, об ушедших
уже  в  мир  иной  наших  однокурсниках  и о  нынешних,  довольно  непростых
временах...
     Учился я  в  академии, как  и  многие,  с  определенным напряжением, но
хватало времени и на  участие  в художественной самодеятельности.  Был у нас
академический драмкружок, вернее -  театр, в котором  режиссером был один из
профессионалов, работавший на киностудии  "Ленфильм". Так вот, в  этот театр
вовлекли  и  меня.  Ставили,  помню,   вначале  "Русский  вопрос"  по  пьесе
Константина Симонова  (я тогда  еще  не предполагал, что буду  с  ним  лично
знаком), а затем и "Платона Кречета" Корнейчука, и здесь мне довелось играть
председателя исполкома  Береста. Рита  тоже была занята - в роли ассистентки
Вали. Спектакль имел успех, даже выступали с ним во многих  дворцах культуры
Ленинграда.
     Академию я окончил "с отличием", в звании подполковника и имел право на
выбор  места  дальнейшей  службы.  В  числе   этих  мест  оказалось  одно  в
воздушно-десантных  войсках, и я  выбрал  именно  его,  так  как  захотелось
испытать себя в  прыжках с парашютом,  да к тому же я  узнал, что  некоторое
время  тому  назад  этими  войсками  долго командовал  легендарный  человек,
генерал-полковник А. В.  Горбатов,  так  полюбившийся нам  еще  по  боям под
Рогачевом. А значит, в войсках этих еще живы "горбатовские" традиции.  Таким
образом я стал начальником автослужбы 8-го Воздушно-
     десантного корпуса (ВДК), дивизии которого дислоцировались в Белоруссии
и Литве.
     И я был горд еще и тем, что в командование этими войсками тогда вступил
Герой Советского Союза  генерал-лейтенант  Маргелов Василий Филиппович,  как
оказалось, патриот  ВДВ до мозга костей, последователь методов  командования
своего   предшественника,   Александра   Васильевича  Горбатова,  такой   же
легендарный человек,  любивший и пестовавший эти войска.  Тогда аббревиатуру
ВДВ и ветераны, и молодые десантники расшифровывали как "Войска Дяди  Васи",
любовно  именуя так своего  командующего, вкладывая  в эти  слова и огромное
сыновнее уважение  к нему, и  некоторое душевное смятение перед величием его
полководческого таланта. И легенд о нем складывалось немало.
     Свои первые прыжки с парашютом я совершил при штабе 8-го ВДК в Полоцке,
а  затем,  после  его  расформирования,  прыгал  уже  в   105-й  Гвардейской
воздушно-десантной  Венской Краснознаменной дивизии, штаб и несколько полков
которой  дислоцировались в Костроме. Там я занимал уже должность заместителя
командира  дивизии  по технической  части.  В  десантных войсках  было много
интересных традиций. Но одна из них, особенная, касающаяся только офицеров -
игра  в преферанс в воздушных кораблях (так было принято называть самолеты с
десантом на  борту) во время перелетов к месту высадки,  длившихся по часу и
более. Штурман самолета за 15 минут до десантирования предупреждал играющих,
и те успевали "расписать пульку".
     Ну, а вообще, здесь, в дивизии, мне пришлось поближе узнать "Дядю Васю"
Маргелова - и его крутой характер, и его душевность.
     Помню, однажды он строго наказал меня за то, что во время моего отпуска
командир  одного  из  полков,  решив построить  для  техники  к  зиме  более
совершенные  укрытия, уже в конце  лета сломал  все  старые, но не рассчитал
силы и средства, и в осень техника осталась под открытым небом. Меня, только
что  вернувшегося  из  отпуска,  вызвал  в  полк  прибывший  с инспекторской
проверкой  командующий генерал Маргелов. На мою попытку оправдаться тем, что
я  был в отпуске  и вообще  не знал о таком решении командира полка, генерал
едко  заметил:  "Отпускные  получал? Так  прежде,  чем  уезжать,  надо  было
спланировать  все дела  наперед.  Вот и  отвечай теперь за планирование. - А
потом  добавил: - Командира полка  я тоже накажу, но он просто глупец,  а ты
мне  нравишься, мне такие  десантники  нужны. Поэтому с тебя и спрос больше.
Поймешь и, уверен, сделаешь все, чтобы не промахнуться в дальнейшем".
     Суровое  было наказание, но,  поразмыслив,  я пришел  к выводу,  что  и
справедливое.
     Не  могу  не упомянуть и своего  командира,  генерала  Симонова Михаила
Егоровича. Перед  тем  как ему было  присвоено  это  высокое звание,  где-то
раскопали,  что он на фронте,  будучи  всего-навсего  старшиной,  командиром
музыкантского взвода одной из дивизий, присвоил себе  звание не то капитана,
не то майора. Дело передали в ЦК  (без  его решений  тогда  таких  званий не
присваивали). Занимался подобными делами Комитет партийного  контроля при ЦК
КПСС, который возглавлял Матвей  Федорович Шкирятов. Узнал он обстоятельства
тех давних событий, при которых отступавший под натиском противника батальон
этот  старшина  остановил и повел в атаку.  А  когда  был тяжело ранен, то в
госпитале  раненые солдаты этого батальона назвали его своим комбатом, ну, а
там решили, раз комбат, то или майор, или, в худшем случае, капитан. Так что
после  ранения из госпиталя Михаил Егорович вышел со справкой  о ранении уже
как  офицер.  Тогда  Шкирятов  заметил: "Многие  иногда  бросали  не  только
батальоны и полки, а этот - наоборот. Значит, оправдал он это свое фронтовое
звание. Так тому и быть". И подтвердили  ему задним числом это,  и присвоили
генеральское звание.
     А  я  в  свои неполные тридцать  три года получил  в  это  время звание
полковника.
     Характер у генерала Симонова был  сложный.  Это от него  я слышал такую
фразу: "Тенором не  командуют".  Весьма образно! Видимо,  это  у  него  была
профессиональная  (музыкант  же!) поговорка.  Был  у  него  заместитель  "по
строевой" полковник  Сорокин  Михаил  Иванович, и  вот что-то между ними  не
заладилось... все-таки генерал был слабее в тактических вопросах и в военной
теории вообще, чем Михаил Иванович. И комдив решил избавиться от "соперника"
по  принципу: какой же  начальник потерпит рядом подчиненного умнее себя. Но
надежнее способа, чем выдвинуть его на повышение, не нашел. А в результате -
комдив Симонов так и остался в генерал-майорах, а Михаил Иванович Сорокин со
временем стал Генералом Армии, заместителем Министра обороны СССР...
     Вскоре в моей службе  произошли неожиданные перемены. По случаю опухоли
щитовидной железы  мне была  сделана  операция,  и я  был признан негодным к
дальнейшей  службе   в  десантных  войсках,   что  меня  весьма  огорчило  и
расстроило.  Прыжки с парашютом я полюбил  и совершал их с удовольствием. По
минимальным  нормам, офицер ВДВ моего  ранга должен был  совершать не  менее
трех-пяти  прыжков в  год,  но мне  удавалось делать  по двадцать-тридцать в
самых различных условиях, зимой и летом, днем и ночью.
     Заключение медиков было безоговорочным,  и я  решил вообще уволиться  в
запас. Написал  рапорт, и он "по команде" ушел в Москву. Вызвал меня генерал
Маргелов,  который   тогда  за  какие-то  грехи  был   смещен   с  должности
Командующего  ВДВ, не  согласился  покинуть  войска и  остался  заместителем
командующего. Посожалел он о случившемся со мной и посоветовал не торопиться
с  увольнением, но  встретив  мой  решительный ответ,  что  кроме как в  ВДВ
служить больше нигде желания нет, рапорт подписал.
     Долго ходил этот рапорт по разным  инстанциям, но в конце концов на нем
появилась  окончательная резолюция бывшего  тогда Главкома Сухопутных войск,
Маршала Советского Союза
     А. А. Гречко : "Молодой, еще послужит".
     Вот так я и  оказался начальником автослужбы 38-й армии в  Прикарпатье,
штаб которой стоял  в Ивано-Франковске. По  делам  службы  много приходилось
бывать  и   в   Закарпатье.  Живописные  горы,  водопады,  богатая  природа,
своеобразная гуцульская архитектура - все это радовало...
     Хорошо запомнился командующий армией генерал-майор
     Н. Г.  Штыков, человек желчный, злой, казалось просто ненавидящий  всех
подчиненных. При очередных "разносах" (похоже, только из них  и состояла его
деятельность) переходил  на унижающие человеческое  достоинство оскорбления.
Невольно вспоминался командующий ВДВ генерал Маргелов, наш "Дядя Вася".
     Вскоре  Штыкова  сменил  генерал  Ухов.  В   противоположность   своему
предшественнику  обладал  он  нравом  веселым.  Правда,  иногда   горячился,
срывался на грубые выражения, но быстро остывал и говорил самокритично: "Ну,
как я тебя отчихвостил? Не обижайся, со мной это иногда бывает".
     При  нем  на  должность  Члена Военного Совета армии  пришел  полковник
Средин  Георгий  Васильевич,  человек редкой  души,  напомнивший  мне  моего
первого  командира  роты  -  младшего  политрука Тарасова.  Обладал  Георгий
Васильевич  проницательным умом,  имел  всегда  собственное  мнение  по всем
вопросам военного бытия.
     Помню,    приехал   какой-то   московский    инспектор    из   Главного
Политуправления Вооруженных Сил и стал  делать полковнику Средину замечания,
что в военных  городках мало  яркой,  наглядной  агитации  и привел в пример
городской парк,  где этой агитации было в изобилии. Тогда Георгий Васильевич
спросил его в присутствии многих  офицеров, что именно  по своему содержанию
ему больше всего  понравилось и  запомнилось, а тот замялся,  сказал, что не
запомнил. Тогда Средин прямо сказал этому проверяющему: "А зачем  это обилие
пестрых лозунгов,  если их содержание  не оставляет следа  в  душе  и памяти
человека?". И  москвич сконфузился. Вот  так  тонко сумел поставить на  свое
место не  в меру ретивого  политработника наш  новый  Член Военного  Совета.
Вскоре ему было присвоено генеральское звание, затем он уверенно продвигался
по службе и дошел до должности заместителя начальника Главного Политического
Управления Министерства обороны.
     Однажды  меня  вызвали в Москву и предложили поехать "за  генеральскими
лампасами"   в   Дальневосточный  военный   округ,  в  Уссурийское   военное
автомобильное училище, начальнику которого только что  было присвоено звание
генерала. Через год его собирались перевести в европейскую часть СССР, а мне
предлагалось постажироваться этот год  у него в заместителях, а затем занять
эту генеральскую  должность. Дальний Восток, как  уже  знает читатель -  моя
родина, и я без раздумий согласился.
     Начальником училища был генерал-майор, Герой  Советского Союза Яксаргин
Василий Владимирович. Небольшого роста, щуплый, с лицом  в  пятнах зеленки и
кругляшках лейкопластыря. Такое впечатление было, что  уж  очень он любил не
столько болеть,  сколько  лечиться.  Каждый его  рабочий  день  начинался  с
посещения  училищной санчасти. Дотошным был до абсурда. Рапорт дежурного  по
училищу,  да и любое  обращение к нему офицера не  принимал, пока не сделает
десяток замечаний по поводу того, что не так ногу приставил, не на  тот угол
носки развернул, не на той высоте руку к головному убору приложил и грудь не
так выпятил, и т. д., и т. п.
     Вскоре после моего  приезда он  ушел в отпуск, дав мне  перед этим тьму
указаний  по  поводу  укрепления  престижа  училища  и  поддержания  высоких
показателей дисциплины и успеваемости.
     В  первые  же  дни  моего  исполнения обязанностей  начальника  училища
случилось  ЧП: один  курсант ушел в самовольную  отлучку и в нетрезвом  виде
учинил драку в городе,  избив на  автобусной остановке  пряжкой  солдатского
ремня почти до  полусмерти  какого-то юношу. Чтобы пресечь  подобные  случаи
(имевшие  место,  кстати, и  ранее), я  решил  этого  хулигана  предать суду
военного  трибунала, и он был осужден на два года дисциплинарного батальона.
Когда генерал Яксаргин возвратился из отпуска, то устроил мне  разнос за то,
что я, видите ли, опозорил перед командованием округа  училище, в котором за
долгие  годы до  моего  прихода не  было  ни  одной  судимости.  И  виноват,
оказывается, я,  а  не  самовольщик-хулиган. Я понял, что самое страшное  во
всем этом то, что  я  "вынес сор из избы", хотя  почти  все  офицеры училища
одобряли мои решительные действия, отрезвившие многих разнузданных юнцов.
     Однако Яксаргин доложил начальству о моих якобы непродуманных действиях
и  поставил вопрос о невозможности  моего назначения на должность начальника
училища. Понятно было, что в округе прислушались к мнению  генерала-Героя. И
менее  чем через год Яксаргин был переведен на должность  начальника военной
кафедры Кубанского  сельхозинститута,  а  начальником  училища был  назначен
полковник Павлов,  занимавший до этого, как  и  я,  должность зам. командира
десантной дивизии по технической части.
     Так  и не состоялось мое производство в генералы.  Я по  натуре человек
вообще-то добрый, но резкий  и прямолинейный, когда лукавят, плутуют, держат
за глупца или недотепу.
     Вскоре  был   заменен   и  начальник   политотдела   училища.  Им  стал
политработник Петр Веселков. Был он одним  их тех, кого называют демагогом и
болтуном. Почти любую свою фразу он или начинал, или заканчивал  словами "на
партийной основе". Не обладал он  в училище  ни  авторитетом, ни  уважением,
даже курсанты называли его за глаза Петькой. Тем не менее довольно быстро он
выдвинулся в Политуправление  округа, и даже получил генеральское звание. Ну
что же, кто как продвигался по служебной лестнице вверх.
     Но служба в Уссурийске подарила  мне и несколько замечательных  встреч,
обогативших меня и как офицера, и как личность вообще.
     Одна  из них - незабываемая встреча с Константином Симоновым, известным
советским прозаиком и поэтом.
     А произошло это так. На празднование 20-летия Великой Победы он приехал
на Дальний Восток и, встретив 9 мая  1965 года во Владивостоке, на следующий
день приехал в Уссурийск, чтобы посетить знаменитый памятник дальневосточным
партизанам.
     А памятник этот находился на территории нашего училища, и к нему в день
Победы со всего Уссурийска  тянулись колонны молодежи с гирляндами из цветов
и хвойных ветвей.  Мне довелось в числе гарнизонного начальства сопровождать
Константина Михайловича.
     Трудно описать  эту встречу с выдающимся  человеком,  особенно  вечер в
курсантском клубе,  где  он без устали читал  свои фронтовые  стихи. А потом
дарил автографы. Тогда из  училищной библиотеки растащили все  его книги для
этой  цели.  Когда при  личном знакомстве  с  ним нам  с  Маргаритой удалось
рассказать ему о  том, что  недалеко от города  есть  удивительное  место  -
могила  Виталия  Бонивура,   восемнадцатилетнего  юноши,  погибшего  от  рук
японских  оккупантов,  Константин Михайлович  попросил назавтра сопровождать
его к этому историческому месту.
     Дорога недалекая,  но гость наш успел расспросить меня о  моих  военных
годах,  заинтересовался  очень  нашей  с  Ритой  штрафбатовской  историей  и
пообещал нам свою дружбу. И был верен слову - мы долгое время переписывались
с ним и даже годы спустя  он помогал нам разыскивать  нашу  названую  дочь -
вьетнамскую юную героиню Хо Тхи Тху  (об этой истории, начавшейся через пять
лет после нашей с Симоновым встречи, я расскажу позже).
     После посещения Дальнего Востока Константин Михайлович издал небольшую,
но очень памятную  для нас книжечку  "Признание в любви", в которой искренне
признавался  в  любви  к  интересному  и  своей историей,  и  своей природой
Дальнему Востоку, и
     в частности к Уссурийску, а мы принимали часть этих признаний и на себя
лично - такое великое обаяние исходило от этого человека.
     Не могу умолчать еще о  людях,  заслуживающих самых  добрых эпитетов  в
свой адрес.
     Тогда Командующим 5-й армией, штаб  которой  стоял  в  Уссурийске,  был
генерал  Петров Василий Иванович.  Поскольку  по службе  мне  довольно часто
приходилось  с  ним  встречаться,  приглашать его на  различные  торжества в
училище, расскажу о своих впечатлениях от этих встреч.
     Я восхищался  его  доступностью,  как-то необычно  сочетающейся  с  его
недосягаемостью - так  высоко  он стоял над  всеми своим  умением убеждать и
невольно возникающей верой в справедливость и непререкаемость его суждений.
     Вскоре  он  стал начальником  штаба,  а  затем  и командующим  войсками
Дальневосточного  военного округа, оттуда был назначен  Первым  заместителем
Министра  обороны  и стал  Маршалом Советского Союза. Для меня  он тогда был
более авторитетен, чем тогдашний Министр обороны Маршал С. Л. Соколов.
     Другой  легендой Дальневосточного военного округа  был его командующий,
Герой   Советского   Союза,   генерал-полковник,   ставший   потом  маршалом
Бронетанковых  войск,  Олег  Александрович   Лосик.   Мудрый,  ответственный
военачальник,  выдержанный,  не  любивший  устраивать  "разносы"  по  разным
поводам. Он обладал феноменальной памятью и помнил характеристики всех более
или менее крупных рек, дорог и горных перевалов как в своем округе, так и на
территории  сопредельных  государств  (Китая,  Кореи).  Оперативно-командные
сборы генералов и старших  офицеров  округа  проводил  настолько  толково  и
организованно,  что,  побывав на  них,  каждый  чувствовал,  как  становится
обладателем и новых  знаний  тактической обстановки, и умений организовывать
на  примере этих сборов любые командирские  занятия. В частных разговорах  и
беседах с подчиненными был  мягок,  обходителен, приятен.  Редко  доводилось
встречать таких военачальников...
     После четырех  с небольшим  лет службы на моем  родном Дальнем  Востоке
московское  руководство, направившее меня туда  за  генеральскими лампасами,
так сказать "на  вырост",  решило вернуть меня в  европейскую часть СССР,  и
получил  я  назначение  в  Харьковский  автодорожный  институт,  приобретший
мировую  известность еще и  потому, что в его  составе была лаборатория, где
конструировались скоростные автомобили "ХАДИ", установившие не один  мировой
рекорд скорости. Руководил этой лабораторией  известный гонщик и конструктор
Владимир Никитин, неоднократный чемпион СССР и мира.
     Руководить  военной кафедрой в гражданском вузе -  дело для меня новое,
непривычное, и многие, уже имевшие  опыт работы в таких условиях, мне что-то
советовали, от  чего-то  предостерегали,  чем-то  даже пугали. Да и укоряли,
зачем,  мол, согласился ехать в задымленный, запыленный город без  приличной
реки и практически без зелени.
     Однако я был приятно удивлен тем, что город очень  даже зеленый, а дыма
в нем не  больше, чем в  других  индустриальных городах,  да и  реки, хоть и
небольшие, но их было целых четыре.
     Еще более приятной была встреча с руководством института.
     Кафедру пришлось создавать "с нуля". Ни помеще