Андрей Герасимович Рытов.
    Рыцари пятого океана


   Проект "Военная литература": militera.lib.ru
   Издание: Рытов А.Г. Рыцари пятого океана. М., Воениздат, 1968.
   Книга в сети: http://militera.lib.ru/memo/russian/rytov/index.html
   Иллюстрации: http://militera.lib.ru/memo/russian/rytov/ill.html
   OCR, корректура, оформление: Hoaxer (hoaxer@mail.ru)



   {1}Так обозначены ссылки. Сами ссылки - в конце файла.
   \1\ Так обозначены страницы. Номер страницы предшествует странице.

   Аннотация издательства:  Книга  охватывает  широкий  круг  событий.  Ее
первые  главы  рассказывают  о  героизме  советских   летчиков-добровольцев,
помогавших китайскому народу  отразить  нашествие  японских  милитаристов  в
1937-1938  гг.   Основное   содержание   воспоминаний   составляет   Великая
Отечественная война. А. Г. Рытов прошел  ее  от  начала  до  конца,  занимая
должности военного  комиссара,  заместителя  командира  по  политчасти  ряда
авиационных соединений. Опытный  политработник,  он  хорошо  знал  людей,  с
которыми  свела  его  фронтовая  судьба.  Среди  них  видные  военачальники,
командиры,  политработники,  прославленные  герои   и   скромные   труженики
аэродромов.
   Hoaxer: Рытов весьма известен в авиационном мире,  и  он  много  с  кем
встречался на своем жизненном  пути  -  чуть  ли  не  со  всеми  знаменитыми
довоенными  летчиками.  Был  Рытов  и  в  Китае.  В  частности,   судьба   и
командование ВВС двигали по жизни параллельно Рытова с Полыниным. Я к  тому,
что мемуары надо почитать.




СЛОВО О БОЕВОМ ДРУГЕ

   В тяжкую военную пору ему не раз  приходилось  видеть,  как  дрались  и
умирали  наши  крылатые  богатыри.  Подобно  горьковскому  Соколу,  они   до
последнего дыхания бились за торжество  Правды  и  уходили  в  бессмертие  с
мыслью о том, что жизнь отдана "За землю русскую,  за  победу  над  заклятым
врагом!"
   Он и сам - непримиримый и отважный борец за  светлые  идеалы  ленинской
партии - умер, образно говоря,  в  полете,  в  стремительном  полете  сквозь
огневые годы. Когда сердце его отсчитывало последние минуты жизни, он  нашел
в себе силы взять перо и написать: "Лежу. Думаю. И пришла мне мысль  сделать
такую надпись: "Посвящаю внуку моему Андрею и его сверстникам. Берите пример
мужества и верности Родине с героев этой книги".
   Андрея Герасимовича Рытова  хорошо  помнят  и  ветераны,  закладывавшие
основы  Советских  Военно-Воздушных  Сил,  и  наследники  их  боевой  славы,
принявшие в молодые, крепкие руки эстафету мужества рыцарей пятого океана.
   Он  участвовал  добровольцем  в  освободительной  борьбе  Китая  против
японских милитаристов, в боях за безопасность северо-западных границ страны,
в грандиозной четырехлетней битве нашей армии и народа с немецко-фашистскими
захватчиками.
   Фронтовые дороги  сводили  его  и  с  рядовыми  воинами,  и  с  видными
военачальниками и политработниками,  с  \6\  людьми,  составляющими  цвет  и
гордость советской авиации: П. Рычаговым,  Г.  Кравченко,  Т.  Хрюкиным,  И.
Полбиным, А. Покрышкиным, Амет-ханом Султаном, Л. Бедой,  В.  Лавриненковым,
А. Трудом, Д. Глинкой, Г. Речкаловым и многими другими прославленными асами.
   Каждый из этих героев, говорил А. Г. Рытов, достоин, чтобы о нем  одном
написали книгу. Воспоминания Андрея Герасимовича и есть .та  книга,  которая
является памятником живым, и павшим в боях за Родину.  Мемуары  талантливого
политработника проникнуты горячей любовью к людям, отличаются  правдивостью,
страстной  взволнованностью  и   высокой   партийностью.   Я   знал   Андрея
Герасимовича на протяжении многих лет, работал вместе с ним,  делил  радость
побед и горечь неудач. Когда перелистываю страницы его книги "Рыцари  пятого
океана", предо мной снова встает живой образ обаятельного человека,  целиком
посвятившего свою жизнь защите великих завоеваний  Октября.  Мемуары  А.  Г.
Рытова с неподдельным интересом и чувством глубокой признательности  прочтут
и  юноша,  "обдумывающий  житье",  и  убеленный  сединами  ветеран  минувших
сражений. Они от начала до конца написаны кровью большого и честного сердца.
   Главный маршал авиации К. А. Вершинин


В КИТАЕ

В ДАЛЕКИЙ КРАЙ

   Поезд на Алма-Ату отправлялся  в  полдень.  Мы  прибыли  на  вокзал  за
полчаса до отъезда. После военного обмундирования, к которому каждый из  нас
привык за долгие годы армейской службы,  было  как-то  неудобно  чувствовать
себя в гражданской одежде. Казалось, и теплое пальто  с  меховым  воротником
сидит мешковато, и велюровая шляпа еле держится на голове.
   Было холодно, под ногами скрипел снег. На перроне, как  всегда,  царило
оживление. Пассажиры с мешками, чемоданами спешили занять свои места.
   Мы  стояли  рядом  со  спальным  вагоном   прямого   сообщения,   зябко
поеживаясь. Алексей Благовещенский по авиационной привычке посмотрел в  небо
и по каким-то только ему известным признакам определил:
   - Завтра будет мороз с ветром. Благовещенский был не просто летчиком, а
летчиком-испытателем. В метеорологии он разбирался превосходно.
   - А вот и Мария моя приехала! - воскликнул Павел Васильевич Рычагов  и,
сорвавшись с места, поспешил к невысокого роста женщине.
   Мария Нестеренко - жена Рычагова -  тоже  была  военной  летчицей.  Она
приехала проводить мужа. Мы  поздоровались  с  ней.  Вскоре  к  нам  подошел
пожилой  незнакомец  в  черном  пальто  и  шапке-ушанке  с  кожаным  верхом.
Обращаясь к Рычагову, спросил:
   - Вы старший группы?
   - Так точно! - отозвался Рычагов.
   - Здравствуйте! - Окинув нас приветливым  взглядом,  незнакомец  крепко
пожал каждому руку.- Мне поручено передать вам билеты и проводить. Поедете в
международном вагоне.
   Через   минуту   мы   увидели   над    толпой    папаху    командующего
Военно-Воздушными  Силами  Якова  Владимировича  Смушкевича.   Ему   вежливо
уступали дорогу. Шел он неторопливо, вразвалочку, приветливо  кивая  головой
знакомым. Накануне командующий беседовал с нами, и теперь мы были рады,  что
он приехал нас проводить.
   До отхода поезда оставалось несколько минут.
   - Ну что ж, друзья,- широко улыбаясь,  сказал  Смушкевич.  -  Все,  что
следовало сказать, сказано. Счастливого пути. Возвращайтесь с победой.
   Командующий крепко, по-мужски обнял каждого  из  нас  и  расцеловал.  Я
заметил, как тяжело ему расставаться с нами, особенно с Рычаговым. Глаза его
повлажнели. Видно, сердце боевого авиационного командира  рвалось  туда  же,
где через некоторое время предстояло быть нам.  Поборов  минутную  слабость,
Смушкевич снова дружески улыбнулся и помахал рукой.
   Из тамбура мы долго еще смотрели на командующего. Его могучая фигура  в
черном кожаном реглане даже на большом расстоянии  выделялась  среди  других
провожающих.
   Ритмично застучали на стыках рельсов вагоны,  за  окном  поплыли  милые
сердцу  подмосковные  пейзажи.  Поезд,  сигналя  на   полустанках,   набирал
скорость. Зимний день короток. Не заметили, как наступили сумерки.
   За прошедший в хлопотах день каждый из нас порядком устал, но спать  не
хотелось.  Возбуждение  от  недавнего  расставания  с  друзьями   долго   не
проходило. Волновала и неизвестность: что ждет нас в далекой стране, куда мы
держали путь? Ведь не в санаторий ехали, а на войну.
   - Ну-с, джентльмены, -  шутливо  сказал  Рычагов,  выходя  из  купе,  -
приглашаю вас в ресторан. Русский  человек  на  голодный  желудок  спать  не
ложится.
   Боевой летчик, он привык быстро осваиваться в любой  обстановке,  всюду
чувствовал себя как  дома.  Всего  два  месяца  назад  Рычагов  вернулся  из
Испании, где дрался в небе с фашистами. Заслужил два ордена Ленина и  звание
Героя Советского Союза. Несмотря на молодость, он  уже  с  избытком  понюхал
пороху, и мы смотрели на него с благоговением.
   Теперь судьба кадрового военного  снова  бросала  его  в  пекло  войны,
только на другой конец света. Но Павла Васильевича это,  видимо,  ничуть  не
тревожило. Он был бодр, даже шумлив, неистощим на всякие выдумки.
   За стол рядом с Рычаговым сел его товарищ по авиационной школе и службе
в строевой части Коля Смирнов. Этот тихий с виду парень вел себя  в  воздухе
настоящим орлом. Не случайно Павел Васильевич настоял, чтобы Колю  отпустили
вместе с ним. Он любил Смирнова, верил в него.
   Рядом со мной за столом сидел Благовещенский, уже  известный  в  стране
летчик-испытатель. Самолеты, особенно истребители, он знал  в  совершенстве,
поражал всех  удивительным  хладнокровием  в  воздухе,  виртуозной  техникой
пилотирования. Не один раз при испытании новых  машин  он  попадал  в  такие
ситуации,  когда  гибель  казалась  неминуемой.  Однако   быстрая   реакция,
выдержка, точный расчет, безупречное мастерство всегда помогали ему выходить
победителем в схватках со стихией. Правда, боевого  опыта  у  него  пока  не
было, но ведь не сразу же становятся воздушными бойцами.
   Наполнив рюмки коньяком, Рычагов встал и с  торжественностью  в  голосе
сказал:
   - Друзья! Предлагаю выпить за боевую дружбу!
   Его густые брови сошлись над  переносьем.  Большие  серые  глаза  стали
задумчивыми. Глубоко  вздохнув,  словно  не  хватало  воздуха,  летчик  тихо
добавил:
   - Нет ничего сильнее этого чувства.
   В купе мы вернулись поздно ночью. Но  спать  легли  не  сразу.  Рычагов
долго рассказывал нам о боях в  Испании,  о  людях,  с  которыми  свела  его
нелегкая фронтовая судьба.
   Потом он тихо, чтобы не  разбудить  пассажиров,  продекламировал  слова
ставшей популярной песни из кинофильма "Истребители":
   В далекий край товарищ  улетает,  За  ним  родные  ветры  вслед  летят;
Любимый город в синей  дымке  тает,  Знакомый  дом,  зеленый  сад  и  нежный
взгляд...
   Эта песня очень точно выражала наши чувства. Мы мчались в далекий край,
а следом за нами неслись ветры Родины. И любимый город Москва совсем недавно
растаял в синей дымке. Там остались наши родные. Когда-то мы с ними свидимся
и встретимся ли вообще?
   Пожелав  товарищам  спокойной  ночи,  мы  с   Алексеем   Благовещенским
вернулись в свое купе. Я разделся, укрылся одеялом, но  сон  не  шел.  Мерно
постукивали колеса, за окном свистел зимний ветер.
   Нахлынули воспоминания. Ожили в  памяти  шумная,  припорошенная  снегом
Москва, деловая суета перед  отъездом,  расставание  на  Казанском  вокзале.
Потом  вспомнилась  беседа  с  начальником  Политического  управления   РККА
армейским комиссаром 2 ранга Петром Александровичем Смирновым. Я  знал,  что
это кадровый военный, участник гражданской войны, крупный политработник, сын
рабочего  и  сам  в  прошлом  столяр.  Но  встречаться  мне  с  ним  еще  не
приходилось.
   Вызов к Смирнову  явился  для  меня  неожиданным.  В  то  время  я  был
батальонным комиссаром, учился на курсах. Почему мной вдруг  заинтересовался
сам начальник Политуправления Красной Армии?
   П. А. Смирнов встретил меня приветливо.  Пожал  руку,  усадил  напротив
себя в кресло и, испытующе посмотрев, спросил:
   - Как у вас идет учеба?
   - Нормально, товарищ армейский комиссар.
   - Когда заканчиваете?
   - Через несколько дней.
   Смирнов раскрыл папку  с  моим  личным  делом,  неторопливо  перевернул
несколько страниц и задал вопрос, которого я совершенно не ожидал:
   - Не хотели бы поехать на фронт повоевать?
   "О какой войне он говорит? - удивленно  подумал  я.  -  Ведь  на  наших
границах как будто спокойно". \12\
   Бои шли лишь в Испании. О них я знал по замечательным  очеркам  Михаила
Кольцова и Ильи Эренбурга. Потом вдруг вспомнил, что и в Китае  идет  война.
На какой же из этих театров предлагает поехать армейский комиссар?
   Мысленно я не раз представлял себя на огненных полях Гвадалахары или на
многострадальной земле Китая, всем сердцем был со своими  далекими  братьями
на Западе и Востоке. Но теперь уточнять вопрос комиссара счел излишним, даже
бестактным. Ответил просто:
   - Я готов.
   Отложив мое личное дело в сторону, Смирнов многозначительно продолжал:
   - Ехать надо далеко за пределы нашей Родины. Связи с нами, а значит,  и
указаний сверху не будет. Все придется решать  самому,  на  месте.  Так  что
подумайте, прежде чем дать окончательный ответ. С женой  посоветуйтесь.  Как
она отнесется к этому? Правда, семья будет обеспечена.
   Смирнов встал и, заложив руки за спину, грузно  прошелся  по  кабинету.
Потом остановился рядом, взял меня за плечо и еще раз повторил:
   - Подумайте хорошенько. Мы не неволим. О месте,  характере  и  условиях
работы поговорим в следующий раз.
   От начальника Политуправления армии я ушел расстроенным. Почему  он  не
сказал - где, что и как? Ведь я же сразу ответил: готов.
   На следующий день я снова пришел на прием к Смирнову. Он  открыл  стол,
достал какую-то бумажку и, пробежав ее взглядом, сказал:
   - Раскрою вам карты.  Речь  идет  о  Китае.  Мы  намерены  послать  вас
комиссаром  авиационной  группы.  Своих  летчиков  у  китайцев  почти   нет,
самолетов  тоже.  Советское  правительство  из   чувства   интернациональной
солидарности решило оказать Китаю военную помощь  в  борьбе  с  японцами.  В
первую очередь авиацией. Одна  наша  эскадрилья  уже  там.  Скоро  их  будет
больше. Как комиссару, вам предстоит сложная работа.
   Смирнов встал, в задумчивости прошелся по кабинету и продолжал:
   - Скажу по секрету: Чан Кай-ши просил у нас летчиков, а не  комиссаров.
Понятно? Будете представляться там главным штурманом. Надеюсь, это тоже  вам
ясно.
   Пригласив меня к карте, Смирнов указал  примерное  начертание  фронтов,
высказал свое предположение о намерениях японского  командования.  Потом  мы
снова  сели  за  стол,  и  он  долго  рассказывал  о  политических  аспектах
японо-китайской войны.
   - Обстановка там сложная,- сказал он в конце  беседы.-  Нашим  летчикам
приходится нелегко. И от того,  как  вы  вместе  с  товарищами  Рычаговым  и
Благовещенским сумеете сплотить  коллектив,  наладить  контакты  с  местными
властями, населением и китайскими военными, будет зависеть  многое.  Никогда
не забывайте, что вы представители великого Советского  Союза,  держитесь  с
достоинством.
   В тот же день мы с Рычаговым побывали на приеме и  у  командующего  ВВС
Якова Владимировича Смушкевича.
   - Японская армия превосходит китайскую в технике. Особенно досаждает ее
авиация. Советские летчики, прибывшие на помощь Китаю,  находятся  сейчас  в
Нанкине, сражаются храбро. Но их пока мало.  Есть  потери.  Будем  усиливать
помощь Китаю в его национально-освободительной борьбе.  На  вас  возлагается
руководство боевой деятельностью нашей авиации. Это задание  партии,  приказ
Родины.
   Смушкевич говорил лаконично, сопровождая речь  выразительными  жестами.
Он познакомил нас с тактикой японской авиации, дал немало ценных советов.
   - Японцы действуют по шаблону,- заметил командующий.- И это потому, что
они еще не встречали сколько-нибудь серьезного сопротивления в  воздухе.  Вы
должны противопоставить им  свою  более  гибкую  тактику.  Товарищ  Рычагов,
думаю, прекрасно понимает, о чем я говорю, он воевал в Испании и знает  цену
хитрости, дерзости, умению навязать свою волю противнику.
   Вечером, возвратившись в гостиницу, я долго думал о важности тех задач,
которые перед  нами  поставлены.  Как-то  сложатся  наши  взаимоотношения  с
китайскими властями, с их военными начальниками? Какова будет моя  роль  как
политического работника в этой сложной обстановке? Как мы будем обеспечивать
боевую \13\ деятельность летчиков? Ведь создавать партийные и  комсомольские
организации там нельзя.
   Словом,  какой  бы  вопрос  я  ни  брал,  возникало  много  неясностей.
Трудности усугублялись еще и тем, что никто из нас не знал китайского языка,
тамошних обычаев и нравов. Все надо было изучать на месте.
   А что нам вообще было известно о Китае? Я знал, что это великая страна,
с населением более четырехсот  миллионов  человек,  что  там  есть  огромные
пустыни и горы,  многоводные  и  капризные  реки  Хуанхэ  и  Янцзыцзян,  что
недостаток земли вынуждает многих китайцев плавать и жить на джонках, ловить
рыбу и даже выращивать в этих лодках овощи. Наши представления о  Китае,  по
существу, не выходили за рамки  учебника  средней  школы.  Позже  я  кое-что
слышал о Сунь Ятсене, У Пей-фу, Чжан Цзо-лине, Чан Кай-ши.
   Мне было известно также о  перелете  советских  самолетов  по  маршруту
Москва-Пекин в 1925 году, о Кантонской коммуне, о 8-й армии Чжу  Дэ.  Знания
оказались разрозненными, бессистемными и не давали  истинного  представления
об этой большой и загадочной стране.
   Мало помогла мне и книга "Записки  английского  волонтера",  написанная
комкором Примаковым под псевдонимом Генри Аллен.
   Утешало одно:  там  я  буду  с  боевыми  друзьями.  На  месте  во  всем
разберемся. В конце концов, мы не школьники, а взрослые люди. За  плечами  у
каждого немалый опыт партийной и командирской работы. Мы заранее  готовились
действовать в незнакомой обстановке.
   Дальняя дорога быстро сближает людей, располагает их  к  откровенности.
То, что человек порой не решается сказать в  обычной  обстановке,  в  вагоне
говорит без стеснения. Особенно если соседи по купе ему уже в какой-то  мере
знакомы.
   Так было и с Павлом Васильевичем  Рычаговым.  О  его  храбрости  ходили
легенды. В небе Испании он уничтожил почти два десятка фашистских самолетов.
Но о том, что и его однажды сбили, мы не знали. Об этом  рассказал  нам  сам
Павел Васильевич, и именно в дороге.
   - Случилось это над Мадридом,- вспоминал \14\ Рычагов.-  Крепко  зажали
меня фашисты. Как ни крутился, но одному против семерки устоять не  удалось.
Мой самолет загорелся. Чувствую, до аэродрома не дотянуть. А  куда  прыгать?
Подо мной каменные громады домов, шпили церквей. Мадрид - город  большой,  а
бой как раз проходил над его центром. Но не сгорать  же  заживо.  Э,  думаю,
была не была. Авось  попаду  на  крышу.  Перевалился  через  борт,  пролетел
несколько метров и рванул кольцо. Встряхнуло меня так, что чуть сапоги с ног
не соскочили. А фашисты, сволочи, вьются  вокруг  и  строчат  из  пулеметов.
Им-то хорошо. А мне каково под белым зонтиком болтаться?
   Своему рассказу  Рычагов  придавал  не  трагическую,  а  юмористическую
окраску.
   - Спускаюсь я совершенно беззащитный. Каюк, думаю. А  посмотреть  вниз,
чтобы выбрать подходящую площадку, некогда. Вдруг ногу  обожгло:  попал-таки
какой-то подлец. Хорошо, если только  ранением  отделаюсь.  Обидно  все-таки
погибать не на тверди земной.
   Вражеские самолеты сопровождали меня чуть ли не до  самых  крыш.  Потом
ушли. Глянул вниз - подо мной широкая улица. Людей на ней,  как  на  базаре.
Кричат, руками машут. Испанцы - народ экспансивный, до зрелищ падкий. А  тут
картина куда интереснее, чем бой быков на арене цирка.
   Поджал я ноги,  готовясь  к  приземлению,  да  так  прямо  на  толпу  и
свалился. Люди, понятно, разбежались. Раненая нога  не  выдержала  удара  об
асфальт, и я упал на бок. Меня тотчас же окружили люди. Галдят, думают,  что
разбился.  Бережно  подняли,  усадили,  но  лямки  парашюта  расстегнуть  не
догадались. А мне дышать трудно, воздуха не хватает. Когда увидели, что нога
у меня в крови, шум подняли еще больше. Что кричат - не пойму. Спасибо  одна
сеньорина, молоденькая такая, сорвала с головы цветастый платок,  склонилась
надо мной и начала перевязывать ногу. "Подождите! -  кричу  ей.-  Комбинезон
надо разрезать".
   Догадалась, видно, попросила одного из мужчин стянуть с моей ноги сапог
и разорвать штанину. Потом сама осторожно перевязала рану. До того  красивая
была эта испаночка, что я даже забыл о боли.
   Рычагов раскрыл коробку "Казбека", постучал о нее мундштуком папироски,
прикурил и жадно затянулся. \15\
   Мы, конечно, молчали, ждали, чем же закончится его рассказ.
   - Когда замешательство в толпе прошло, несколько дюжих  мужчин  подняли
меня и на руках отнесли в госпиталь. Душевные люди эти испанцы.  К  нам  они
отн