апомните летчикам о противозенитном маневре. Иначе могут быть неоправданные
потери.
   За шесть суток до начала штурма Сапун-горы авиация 8-й воздушной  армии
и  бомбардировщики  авиации  дальнего   действия   провели   предварительную
авиационную подготовку наступления. По  узлам  обороны  был  нанесен  мощный
сосредоточенный удар. Всего  было  сброшено  более  двух  тысяч  тонн  бомб.
Штурмовики и истребители обработали передний край  гитлеровской  обороны  из
пушек и реактивными снарядами.
   5 мая после  артиллерийской  и  авиационной  подготовки  в  наступление
перешла 2-я гвардейская  армия.  Противник,  вероятно,  полагал,  что  здесь
наносится главный удар, и с правого фланга  перебросил  на  это  направление
немало сил и средств. Этого как раз и добивалось командование нашего фронта.
Утром 7 мая вслед за ударами артиллерии и самолетов в борьбу  вступила  51-я
армия. Войска  пошли  на  штурм,  который  позже  получил  свое  бессмертное
художественное воплощение в знаменитой  \334\  диораме  "Штурм  Сапун-горы",
экспонирующейся в Севастополе.
   Немцы защищались отчаянно. Отступая под напором наших  войск  с  одного
яруса, они переходили на другой и поливали  пехоту  свинцом  из  всех  видов
оружия. Создалось критическое положение. Но вот  над  Сапун-горой  появилась
шестерка  штурмовиков  капитана  Анисимова,   за   ней   шестерки   капитана
Степанищева и лейтенанта Козенкова. Бомбами, реактивными снарядами, пушечным
и пулеметным огнем они прижали немцев к земле, не давая им  поднять  головы.
Ослаблением огня противника воспользовались наступающие и снова бросились на
штурм Сапун-горы.
   Мы с генералом Самохиным находились в стыке  между  51-й  и  Приморской
армиями и руководили наведением самолетов на наземные цели.
   Должен сказать, что связь в те дни работала безотказно. Через  выносной
пункт управления, где мы обычно находились, пролетали все направлявшиеся  на
боевое задание самолеты. Уже на подходе  к  цели  экипажам  давались  точные
указания, где какой объект уничтожать. И если по  каким-либо  причинам  цель
оставалась неуничтоженной, туда тотчас же направлялись другие самолеты.
   Командующий воздушной армией имел связь с наземными войсками и со всеми
авиационными соединениями. Это  исключало  путаницу  в  командах,  позволяло
оперативно управлять  всеми  имевшимися  в  нашем  распоряжении  средствами,
быстро перенацеливать экипажи в новые районы, по вновь выявленным объектам.
   Многое мне за войну довелось повидать, но такого мощного огня, как  при
штурме Сапун-горы, я не видел. Казалось, не снаряды и бомбы рвутся,  а  сама
земля изрыгает пламень, сжигая все на своем пути. А самолеты все шли и  шли,
волна за волной. Дым застилал склоны горы такой плотной пеленой, что  трудно
было что-нибудь различить. Все, что могло гореть, горело. Горело  на  земле,
горело на море, горело в воздухе.
   Прорваться через многочисленные заграждения,  минные  поля,  преодолеть
шесть ярусов мощных укреплений, которыми опоясали  немцы  этот  естественный
рубеж, было  не  так-то  просто.  И  тем  не  менее  с  помощью  артиллерии,
минометов, самолетов-штурмовиков солдаты  \335\  карабкались  вверх,  падали
сраженные, отступали и снова бросались на приступ.
   Вот уже преодолена первая линия траншей, затем вторая,  третья,  где-то
на середине склона горы ярким  пламенем  взметнулось  красное  полотнище,  а
потом еще одно я еще. Знамена плывут все выше и выше. Некоторые  из  них  на
время исчезают, но тут же снова взвиваются. Сраженных  знаменосцев  заменяют
живые, и знамена зовут воинов вперед.
   Из уцелевших очагов немецкой обороны наступавших встречают градом мин и
снарядов, в упор расстреливают из пулеметов  и  автоматов.  Генерал  Самохин
наводит штурмовиков на эти очаги сопротивления, и из-под  крыльев  самолетов
огненными стрелами устремляются реактивные снаряды, бомбы.
   К исходу дня огонь  немецкой  обороны  начал  ослабевать,  солдаты  уже
поднялись  на  вершину  Сапун-горы,  и  там,  на  фоне   вечереющего   неба,
затрепетали красные флаги. Бастион немецкой обороны пал.
   - Ну вот и кончено, - смахивая пот со  лба,  с  удовлетворением  сказал
Самохин и отложил микрофон в сторону.
   Где-то справа еще слышалась пулеметная  стрельба,  ухали  взрывы,  небо
прочерчивали огненные всплески ракет. Там продолжался бой.
   Все, кто уцелели из немцев, бросились в город, к морю.  Животный  страх
перед неотвратимой расплатой гнал  врага  к  последнему  рубежу.  Гитлеровцы
пытались на плотах или бревнах отплыть  подальше  от  пылающего  берега.  Но
любое суденышко, дерзнувшее прорваться из бухты  в  открытое  море,  тут  же
подвергалось атакам штурмовиков или бомбардировщиков и шло ко дну.
   Многие гитлеровцы плен  предпочли  смерти.  Мы  видели,  как,  побросав
оружие, грязные, оборванные, обезумевшие немцы толпами шли по обочинам дорог
навстречу нашим войскам и боязливо озирались.
   На другой день после взятия Сапун-горы в штаб 8-й  воздушной  армии  на
имя  Хрюкина  от  наших  друзей  пехотинцев  поступило  несколько   пакетов.
Раскрываем один из них, читаем:
   "Прошу передать мою искреннюю благодарность  летчикам  вашей  армии  за
отличную поддержку с воздуха в боях от  Сиваша  -  Каранки  до  Севастополя.
Особо \336\ приношу благодарность капитану Б. Ф. Анисимову, капитану  М.  Д.
Степанищеву  и  лейтенанту  Б.  Г.  Кузнецову  за  исключительно  четкую   и
своевременную поддержку с воздуха бомбами, пушками и пулеметами.
   Во время штурма Сапун-горы авиация  поддерживала  пехоту  и  артиллерию
корпуса волей летчиков и силой мотора.
   Командир 63 ск генерал-майор П. К. Кошевой".
   Во втором письме говорилось:
   "Действия авиации  в  интересах  наземных  войск  Военный  совет  армии
оценивает весьма хорошо.
   Командующий  51-й  армией  Герой  Советского  Союза   генерал-лейтенант
Крейзер,  член  Военного  совета  генерал-майор  Уранов,   начальник   штаба
генерал-майор Дашевский".
   А командир 55-го стрелкового корпуса гвардии генерал-майор Ловягин свою
оценку    выразил    еще    лаконичнее:    "Работу    штурмовой     авиации,
взаимодействовавшей с 55 ск, оцениваю отлично. Объявляю благодарность  всему
личному составу".
   8  мая  советские  войска,  форсировав  Северную  бухту,  ворвались   в
Севастополь.   Противник   продолжал   отчаянно   сопротивляться.   Особенно
неистовствовала его зенитная артиллерия.
   Я был свидетелем такой картины. С южной  стороны  города  на  небольшой
высоте шла подбитая зенитным снарядом "пешка". За ней стлался черный дым, на
плоскостях сверкали языки пламени, вот-вот взорвутся бензобаки.
   Когда машина скрылась за дальними холмами, я попросил дежурного  по  КП
навести о ней справки.  Выяснилось,  что  пылающий  самолет  приземлился  на
ближайшем аэродроме. За несколько секунд до взрыва  стрелок-радист  Одинокий
выскочил из  кормовой  кабины  и,  пренебрегая  опасностью,  спас  командира
экипажа Каткова и штурмана Роганова.
   9 мая город был полностью освобожден  от  фашистов.  Остатки  вражеских
войск  устремились  на  мыс  Херсонес.  Во  время  боев  за  Севастополь  на
наблюдательном  пункте  генерала  Хрюкина  при  Отдельной  Приморской  армии
работала группа радиоперехвата. Поэтому мы имели ясное представление о  том,
что  делается  в  авиационных  частях  противника,  каковы   намерения   его
командования. Так \337\  нам  стало  известно,  что  над  мысом  Херсонес  в
определенное время появятся  двадцать  шесть  истребителей,  которые  должны
сопровождать группу бомбардировщиков из Румынии.
   Хрюкин   тут   же   распорядился   поднять   истребителей   наперехват.
Внезапности, на которую  рассчитывал  противник,  не  получилось.  Удар  был
сорван. Несколько бомбардировщиков нашли свой конец в водах Черного моря.
   Чтобы овладеть Севастополем, гитлеровцам потребовалось двести пятьдесят
дней, а советские войска разгромили противника  в  Крыму  за  тридцать  пять
дней. В этом  немалая  заслуга  авиаторов.  Давая  оценку  действиям  ВВС  в
Севастопольской операции, командующий 51-й армией генерал-лейтенант  Крейзер
отмечал: "Неоценимую помощь  пехоте  оказала  штурмовая,  ночная  и  дневная
бомбардировочная авиация. Ее удары точно согласовывались по месту и  времени
с действиями пехоты".
   10 мая  в  воинских  частях  состоялись  митинги.  Был  зачитан  приказ
Верховного  Главнокомандующего  об  объявлении  благодарности  войскам  4-го
Украинского  фронта  за  взятие  Севастополя.  Наименование  Севастопольских
получили 7-й штурмовой авиационный корпус, 807, 686, 947-й штурмовые  полки,
77-й гвардейский бомбардировочный полк, 85, 402,  812,  43-й  истребительные
полки и 100-й отдельный корректировочно-разведывательный полк.
   На другой день мы полностью блокировали аэродром Херсонес и перехватили
немецкую радиограмму из Констанцы: "На Херсонес самолеты вылетать больше  не
будут". Стало также  известно,  что  немецкое  командование  отдало  войскам
приказ 12 мая в  4  часа  утра  незаметно  оторваться  от  советских  войск,
погрузиться на суда и отплыть в Румынию.
   Советское командование сорвало  этот  замысел.  Суда  были  перехвачены
штурмовиками и бомбардировщиками и многие из них потоплены.  За  полчаса  до
начала предполагаемой эвакуации  начались  мощный  обстрел  и  бомбардировка
вражеских позиций, затем наша пехота и танки  штурмом  овладели  ими.  К  10
часам утра с противником было покончено. Наши войска на всем фронте вышли  к
Черному морю.
   Мы составили сводку,  характеризующую  боевую  работу  нашей  армии  за
период с 7 апреля по 12 мая 1944 года. Вот как она выглядела. \338\
   Уничтожено вражеских танков-113, железнодорожных эшелонов - 6,  вагонов
- 560, самолетов - 299, плавсредств - 30 единиц, складов  с  боеприпасами  -
108, складов горючего -  26,  батарей  полевой  артиллерии  -  281,  батарей
зенитной артиллерии - 177.
   Кроме того,  уничтожено  множество  автомашин,  дотов,  дзотов,  тысячи
солдат и офицеров противника. О напряженности  в  боевой  работе  авиачастей
свидетельствуют  и  такие  цифры.  В  период  Севастопольской  операции  8-я
воздушная армия сбросила  на  врага  2250  тонн  авиационных  бомб,  29  000
противотанковых авиабомб, выпустили по врагу 5282  реактивных  снаряда,  263
тысячи пушечных снарядов, 818 тысяч патронов.
   Наши потери были тоже немалыми.
   Еще перед началом штурма Сапун-горы у  нас  возникла  идея  увековечить
боевую доблесть советских летчиков, участвовавших в  освобождении  Крыма  от
гитлеровских захватчиков. Теперь же, когда бои закончились, мы  собрались  в
политотделе армии и высказали  свои  соображения  по  проекту  памятника  на
Малаховом кургане.
   - Надо непременно вкомпоновать в него  модель  самолета-штурмовика,  да
так, будто он собирается взлетать, - предложил полковник Щербина.
   В армии нашелся свой скульптор -  инженер-капитан  В.  П.  Королев.  Он
представил на утверждение эскиз памятника, и  началась  работа.  Более  двух
месяцев солдаты под руководством Королева долбили  гранитную  глыбу  высотой
пять метров, пока наконец памятник не предстал  перед  взором  в  том  виде,
каким его видят сейчас экскурсанты, поднимающиеся на Малахов курган.
   Мы долго думали над текстом надписи. В  конце  концов  утвердили  такой
вариант: "Пройдут века,  но  никогда  не  померкнет  слава  героев-летчиков,
павших в боях за освобождение Крыма".
   ...Боевые  операции  закончились,  и  наступила  необычная  тишина.  Мы
привыкли  к  грохоту  снарядов  и  бомб,  дробному  речитативу  пулеметов  и
автоматов, реву танковых двигателей и гулу самолетов. И  вот  теперь  ничего
этого нет.
   Закончив совещание в штабе армии, мы вышли на улицу.  День  клонился  к
закату, от разрушенных зданий по земле тянулись  длинные  зубчатые  тени.  С
моря веяло прохладой. \339\
   - Давай пройдемся по набережной, - предложил Тимофей Тимофеевич Хрюкин.
- Хочется подышать воздухом, послушать тишину.
   Мы спустились по ступенькам каменной исклеванной снарядами  лестницы  к
морю, присели на чудом уцелевшую, вероятно, еще с довоенных времен скамейку.
Краска на ней облезла, чугунные ножки покрылись коричневым налетом ржавчины,
рядом на плитах валялись какие-то ящики, клочья  бумаги,  битый  кирпич.  За
спиной стояло одинокое дерево, иссеченное  осколками.  Но  оно  жило  и  уже
успело пустить клейкие зеленые листочки. Над  бухтой  кричали  чайки,  будто
радуясь наступившей тишине. В прибрежной гальке тихо шепталось море.
   - Благодать-то какая! - закинув руки за голову, произнес Хрюкин. -  Вот
кончится война, уйду в отставку,  куплю  ружьишко  и  махну  в  какую-нибудь
глухомань на полгода.
   - А здесь чем плохо? Построишь домишко и будешь жить у самого моря, как
в сказке, - сказал я в тон Тимофею Тимофеевичу.
   - Нет, - решительно отверг он.  -  Я  люблю,  чтоб  дико  было.  Тайгу,
например. А на юге пусть детвора ог-дыхает.
   - Да, кстати, - воспользовался я случаем. - На днях  в  политуправлении
фронта разговор состоялся.  Высказывалось  предложение,  чтобы  восстановить
"Артек".
   - А ведь это замечательная идея, - живо обернулся ко мне  Хрюкин,  и  в
его глазах вспыхнули задорные огоньки. - Время  есть,  материал  раздобудем,
мастера, надеюсь, тоже найдутся.
   - Мастеров только кликни - отбоя не будет, -  говорю  Хрюкину.  -  Люди
соскучились по труду.
   - А "Артек"-то разбит здорово? - поинтересовался Хрюкин.
   - Говорят, одна щебенка да руины.
   - Завтра же съездим туда, сами прикинем, что и как. И Малышева с  собой
возьмем, - решил командующий.
   То, что мы увидели в  "Артеке",  произвело  тягостное  впечатление.  До
войны я видел на фотоснимках эту здравницу, гордился, как  и  все  советские
люди, тем, что государство не жалеет средств на  отдых  и  закалку  здоровья
детворы.
   Мы обошли разрушенные корпуса пионерского \340\ лагеря, определили, что
в наших силах можно было сделать. А через несколько дней на  берегу  Черного
моря закипела работа. В  нее  включились  и  другие  части  фронта.  Солдаты
трудились весело, с упоением. Многие  из  них  до  войны  были  каменщиками,
токарями, слесарями. Нашлись столяры, жестянщики, арматурщики, стекольщики.
   Когда один из корпусов был готов и весело заблестел на солнце  широкими
окнами, мы решили пригласить поначалу детишек из Ленинграда. Город-герой  за
время фашистской блокады пережил неимоверные лишения, и нам хотелось,  чтобы
дети,  вместе  со  взрослыми  пережившие  нечеловеческие  страдания,   снова
почувствовали радость жизни, хорошо отдохнули.
   И вот уже пришли первые автобусы с детишками. Сколько же было радости и
звонкого смеха, когда после долгой и утомительной  дороги  они  высыпали  на
залитую солнцем территорию прибранного, прихорошенного пионерского лагеря!
   Пожилые солдаты стояли поодаль и счастливо улыбались. Они  отвоевали  у
врага солнечную землю для этих вихрастых худеньких мальчишек и  девчонок.  И
недалеко то время, когда вся советская земля будет освобождена от фашистских
захватчиков.
   Спустя несколько дней мы простились с Тимофеем  Тимофеевичем  Хрюкиным,
назначенным командующим 1-й воздушной армией.

НА ЛЬВОВСКОМ НАПРАВЛЕНИИ

   Отдых после боев за Крым оказался непродолжительным. Началось  массовое
изгнание врага с родной земли. 8-й воздушной армии, вошедшей в  состав  1-го
Украинского фронта, было приказано принять участие  в  Львовско-Сандомирской
операции.
   К новому месту дислокации, в село Иващуки и населенный  пункт  Столбец,
вылетели командование и оперативная группа, а  вскоре  перелетели  некоторые
полки и приступили к боевой работе.
   В состав армии  вошли:  2-й  гвардейский  бомбардировочный  авиакорпус,
включавший 1, 8, 244-ю дивизии;
   1-й смешанный авиакорпус (11-я гвардейская истребительная,  5-я  и  6-я
гвардейские штурмовые дивизии);
   5-й штурмовой авиакорпус (264-я,  4-я  гвардейская  \351\  штурмовые  и
331-я истребительная дивизии); 7-й истребительный авиакорпус (205, 304,  9-я
гвардейская истребительные авиадивизии).  Армейский  парк  боевых  самолетов
насчитывал 1188 машин.
   13 июля 1944 года 3-я гвардейская и 13-я армии 1-го Украинского  фронта
перешли в наступление на Лъвовском направлении. Уже к 17 июля  они  прорвали
оборону противника в районах Горохова, Бродов, Злочева, расширили прорыв  до
двухсот километров и развернули наступление по всему фронту.
   В успешном продвижении наземных войск видную роль сыграла  авиация  8-й
воздушной  армии.  Штурмовыми  и  бомбовыми   ударами   она   способствовала
наступлению пехоты и  танков,  выводила  из  строя  вражеские  коммуникации,
уничтожала живую силу и технику, устраивала пробки на дорогах.
   Отступая, противник вел яростные бои. 15 июля  он  подтянул  к  участку
прорыва свежие силы и бросил их в контратаку. Однако ударами  штурмовиков  и
бомбардировщиков противодействие гитлеровцев  было  сломлено,  и  ойи  снова
покатились на запад.
   18  июля  конно-механизированная  группа  генерала  Баранова  восточное
Львова окружила шесть немецких пехотных дивизий. Надо было  принудить  их  к
капитуляции. Командующий 1-м Украинским фронтом поставил перед 8-й воздушной
армией задачу: нанести  по  окруженным  бомбовый  удар.  Выбор  пал  на  2-й
гвардейский  корпус.  Исполнявший  обязанности  командующего  8-й  воздушной
армией генерал Самохин передал этот приказ генералу И. С. Полбину.
   - Задача будет выполнена, - пророкотал в трубке спокойный  голос  Ивана
Семеновича. - Разрешите лететь самому?
   Самохин, разговаривавший по телефону, посмотрел на меня: что, мол,  ему
ответить? Момент был таков, что колебаний нельзя  допускать,  и  я  согласно
кивнул:  пусть  летит.  В  последнее   время   мы   старались   придерживать
неугомонного генерала на земле. Но в данном случае личное участие Полбина  в
боевом  вылете  могло  еще  больше  воодушевить  летный  состав  и  принести
очевидную пользу.
   Фашисты отказались капитулировать. Они отчаянно сражались в  окружении,
поэтому ничего другого не \342\  оставалось,  как  покончить  с  ними  силой
оружия. В ликвидации группировки приняла участие  и  авиация.  Штурмовики  с
бреющего  полета  ракетами  и  снарядами  уничтожали  мечущиеся   в   панике
фашистские  войска,  бомбардировщики  наносили  удары  по  узлам   связи   и
скоплениям техники.
   22 июля с окруженными в районе  Бродов  неприятельскими  войсками  было
покончено. Упрямство обошлось им  в  38  000  убитыми.  17  750  гитлеровцев
сложили оружие.
   К исходу 25 июля войска 1-го  Украинского  фронта  завершили  окружение
львовской группировки противника. И снова начались  бои  на  истребление,  в
ходе которых противник понес не меньший урон, чем под Бродами.
   После освобождения Львова, Ярослава, Перемышля и Станислава наши войска
форсировали Вислу, захватили на ее западном  берегу  плацдарм  и  с  помощью
авиации начали  расширять  его.  В  воздухе  нашим  самолетам  немцы  ничего
серьезного противопоставить уже не могли. Их  авиация  была  в  значительной
степени   обескровлена.   В    среднем    противник    производил    100-180
самолето-вылетов в день, мы же - по 600-700, а в хорошую погоду - до 2000.
   Еще  в  Крыму  мы  заметили,  что  у  фашистских   летчиков   произошел
психологический надлом. Дрались они менее уверенно, чем раньше,  чаще  стали
уклоняться от боя.  И  это  вполне  объяснимо:  старые  кадры  гитлеровского
воздушного  флота  в  большинстве  своем  были  перебиты,  а  новые,  наспех
испеченные  фольксштурмовцы  не  отличались  ни  выучкой,  ни  закалкой,  ни
уверенностью в своих силах.
   Я помню, как нагло вели себя немецкие летчики,  захваченные  в  плен  в
1941 году. Они не сомневались, что  Гитлер  непременно  победит.  Эту  мысль
внушала им геббельсовская пропаганда.  Теперь  же,  выпрыгнув  из  подбитого
самолета, вражеские летчики уже не оказывали сопротивления, и, чувствуя себя
обреченными,  поднимали  руки,  и  безропотно   плелись