КРЫЛАТЫЕ "ЦИЦЕРОНЫ"

   - Сейчас будет взрыв, - сказал  командир  дивизии,  вылезая  из  машины
"ЗИС-101", которая остановилась километрах в двух от аэродрома, в  овраге  с
пологим спуском. \143\
   Вместе  с  Федоровым  ехали  Богданов  и  я.  Все  работники  штаба   и
политотдела дивизии отправились в путь раньше. Наша машина была последней.
   Действительно, взрыв раздался тотчас  же.  Сначала  взметнулось  пламя,
потом послышался раскатистый гул,  и  по  ветвям  деревьев  зашуршали  куски
щебня.
   Сколько средств, труда было вложено в строительство  складов,  ангаров,
мастерских, и вот все пошло прахом. Люди недосыпали  ночей,  берегли  каждую
копейку, многое отрывали от себя, чтобы армия  ни  в  чем  не  нуждалась,  а
теперь приходится уничтожать огромные  материальные  ценности.  Конечно  же,
никто нас не упрекнет за это, потому что люди знают: врагу нельзя  оставлять
ничего, что могло бы пригодиться ему в борьбе против нас.  Но  все  же  было
обидно разрушать свое, родное, кровное.
   Мы посмотрели на оседающую шапку взрыва и молча сели в машину. Пыльный,
избитый тракт, на который  мы  выехали,  петлял  среди  благоухающих  полей,
врезался в зелень еловых зарослей,  проносился  мимо  медноствольных  сосен,
чтобы через какое-то время снова вырваться на широкий простор.
   Вечерело. Выехав на проселок, запутавшийся в пшеничном поле, мы увидели
незнакомые грузовики, в которых чинно сидели солдаты в касках.  За  машинами
подпрыгивали на ухабах длинноствольные пушки.
   - Немцы! - испуганно  воскликнул  шофер.  Он  так  энергично  нажал  на
тормоза, что колеса взвизгнули и нас по инерции бросило вперед.
   -- Тихо! - стиснул его локоть Федоров. - Бери влево!
   Свернули. Заросшая травой полевая дорога вскоре уперлась в пахоту. Куда
же  дальше?  Мы  остановились,  прикинули  по  карте  примерное  направление
движения, обогнули пахотное поле и снова оказались  на  проселочной  дороге,
которая вела на восток.  Получился  солидный  крюк,  но  другого  выхода  не
оставалось.
   - Бензину хватит? - спрашиваю у шофера.
   - Должно хватить, - посмотрев на панель приборов, ответил водитель.
   В первые дни войны  немцы  вели  себя  беспечно.  При  движении  колонн
боевого охранения не  выставляли,  да  и  вперед  редко  высылали  разводку.
Видимо, враг настолько \144\ уверовал в свою силу, что меры предосторожности
считал излишними.
   Спустя  некоторое  время  нас  догнала  машина  с   командой,   которой
поручалось взорвать на аэродроме склады и другие сооружения.
   - Приказание выполнено,  -  глухо  доложил  командиру  дивизии  старший
команды.
   Сказал так, будто сердце из груди вынул.  Эти  люди  привыкли  строить,
радовались своему труду, а тут самим довелось  рушить  то,  что  возводилось
годами.
   Красноармейцы в машине сидели угрюмые. Все понимали их настроение: ведь
настанет же день, когда мы снова вернемся сюда, и тогда придется все строить
заново. Чтобы развеять мрачные мысли солдат, я сказал:
   - Так надо, товарищи. Взорванные объекты  на  какое-то  время  заставят
гитлеровцев остановиться. А время - очень важный фактор на войне.
   Глухими проселочными дорогами, а часто и прямиком по  полю  пробирались
мы на северо-восток. А справа двигались  колонны  неприятельских  войск.  Но
вскоре они отстали.
   26 июля добрались до места  назначения.  Не  успели  стряхнуть  с  себя
дорожную пыль, как над аэродромом  и  1-явились  фашистские  бомбардировщики
Ю-88 и Ме-110. Отразить  их  нападение  было  нечем.  Несколько  бомб  упало
недалеко от штаба дивизии, одна угодила в здание.
   Пять дней спустя налет повторился. В дополнение к разрушениям,  которые
причинили фашисты, они разбросали по всему аэродрому  маленькие  бомбы,  так
называемые "лягушки". Стоило наступить на такую бомбу --  раздавался  взрыв.
Пришлось выделять специальную команду, которая собрала, а затем  обезвредила
сотни "лягушек".
   Перелеты с аэродрома на аэродром, вражеские бомбардировки и нерадостные
сообщения газет и радио порождали у некоторых уныние, апатию, подрывали веру
в свои силы.
   Поэтому было  очень  важно  ободрить  людей,,  разъяснить,  что  успехи
противника - явление временное, что скоро Красная Армия  остановит  врага  и
начнет контрнаступление.
   Тяжесть этой нелегкой  работы  ложилась  на  плечи  \145\  заместителей
командиров  полкой  по  политчасти,  секретарей  партийных  и  комсомольских
организаций и их актив. Вечером политработники рассказывали личному  составу
о  результатах  боевых  действий  части  за  день,  об  особо   отличившихся
авиаторах, информировали о событиях на фронтах, в тылу страны и за рубежом.
   В свободное от боевых вылетов  время  мы  обычно  отвозили  летчиков  в
безопасное место на отдых. С ними  непременно  выезжал  и  политработник.  В
задушевной беседе легче было  узнать  настроение  людей,  повлиять  на  них.
Техники, механики и другие специалисты жили, как правило,  на  аэродроме.  С
ними тоже всегда находился опытный, авторитетный  пропагандист.  Чаще  всего
это были инженеры или техники звеньев.
   Уже в конце июня - начале  июля  фронтовая  обстановка  породила  новые
формы политической работы. Многолюдные лекции  уступили  место  групповым  и
индивидуальным беседам, парадные многочасовые собрания - коротким н деловым.
Если люди были заняты, активисты ходили по  рабочим  местам  и  рассказывали
новости дня. Иногда такие обходы делались но нескольку раз.
   Много  хорошего  можно  сказать  о  политработниках-летчиках.   Горячим
большевистским словом и  личным  примером  они  воодушевляли  однополчан  на
подвиги  во  имя  Родины.  Особенно  трудно   было   тем,   кто   летал   на
бомбардировщиках. Нередко ценой собственной жизни будили они в своих  боевых
друзьях жгучую ненависть к немецко-фашистским захватчикам.
   Летая без сопровождения истребителей, в первые же дни войны погибли все
заместители командиров эскадрилий по политчасти  31-го  полка.  25  июня  не
вернулся с боевого  задания  замечательный  политработник  старший  политрук
Павел  Александрович  Петров.  Через  день  не  стало  храбрейших  летчиков,
пламенных партийных вожаков старших политруков Андрея Николаевича Чижикова и
Саркиса Михайловича Айрапетова.
   Над  Кенигсбергом  истребители  противника  сбили  старшего   политрука
Василия Петровича Дорофеева. В  схватке  с  фашистами  смертью  храбрых  пал
заместитель командира эскадрильи  по  политчасти  капитан  Василий  Иванович
Быков. Не вернулся с боевого задания заместитель командира 241-го штурмового
полка старший политрук Иван Григорьевич Стаценко. Я хорошо помню летчиков  -
\146\  политработников  238-го  истребительного   полка   Синяева,   Ненько,
Баландина, Дмитриенко, сложивших голову в жестоких боях с врагом.
   Все эти люди кровью своей закладывали  первые  камни  в  величественный
монумент нашей победы. Их имена навсегда останутся в светлой памяти тех, кто
вместе с ними сражался с немецко-фашистскими захватчиками.
   Восполнить  потери  летчиков-политработников  было  не  так-то  просто.
Вместо них приходилось назначать строевых командиров-коммунистов. Недостаток
в политической подготовке и умении организовывать массы они восполняли своей
храбростью, личным примером - теми качествами, которые  и  являлись  основой
всей воспитательной работы.
   И все же нехватка  кадровых  политработников  серьезно  сказывалась  на
состоянии боевых  дел.  Взять  хотя  бы  такую  категорию,  как  заместители
командиров  эскадрилий  по  политчасти,  на  должность  которых  выдвигались
наиболее грамотные, подготовленные техники. Они  чувствовали  себя  неловко,
поскольку  некоторые  летчики  проявляли  к  ним  отчужденность.   Неспроста
начальник политотдела ВВС  Северо-Западного  фронта  Яков  Иванович  Драйчук
доносил начальнику политуправления фронта: "Большинство  политработников  не
принимает участия в постановке  задач  и  разборе  боевых  действий.  У  них
сложилось чувство своей неполноценности в силу того, что они не летчики".
   В  самом  деле,  можно  иметь  прекрасно  организованный  тыл,  высокой
квалификации инженеров, техников и других авиационных специалистов. Но, если
не будет как следует подготовлен человек, который непосредственно ведет  бой
с врагом, все самые благие намерения, самые нечеловеческие  усилия  наземных
служб могут оказаться  напрасными.  Летчик,  штурман,  воздушный  стрелок  -
центральные фигуры в авиации.
   Говоря об этом, я вовсе не хочу подчеркнуть  какую-то  исключительность
летчиков. Но я всегда был сторонником того, чтобы политработой занимались не
просто  честные,   принципиальные,   политически   зрелые,   по   и   хорошо
подготовленные в профессиональном отношении люди.  Иначе  эта  работа  будет
строиться вообще, без учета боевой специальности.
   Между прочим, и  сейчас  еще  нередко  раздаются  \147\  голоса:  зачем
политработнику летать? Его дело воспитывать людей. Такое мнение -  результат
недопонимания специфики летного труда, психологии летчика, его  души.  Курс,
взятый на то, чтобы политработником в авиации был человек летной профессии и
чтобы сам он непременно летал - правильный курс.  Только  при  этом  условии
можно говорить о действенности политической работы в армии.
   Погрузившись в раздумья о повышении действенности партийно-политической
работы, я вспомнил  один  знаменательный  день.  Мы  с  Федоровым  сидели  у
стартового командного пункта,  рядом  с  летчиками,  ожидавшими  команды  на
боевой  вылет.  И  вдруг  из  динамика,  что  был  укреплен  на  крыше  СКП,
послышались знакомые позывные. Кто-то подошел к аппарату и усилил  громкость
звука. Мы уже привыкли к мелодии, передаваемой по радио, знали, что  за  пей
последует важное правительственное сообщение. Со стоянки подошли  техники  и
механики, не занятые срочной работой... и вот  позывные  Москвы  стихли,  на
минуту  установилась  тишина,  и  диктор   объявил,   что   будет   говорить
Председатель Комитета Государственной Обороны.
   Каждый из нас давно ожидал его выступления в печати пли по  радио,  тем
более что Сталин и в  довоенное  время  выступал  очень  редко.  Что  скажет
сейчас,  в  тяжкую  пору,  человек,  пользующийся  громадным  авторитетом  и
обладающий  всей  полнотой  власти?  Люди  ждали  его  слова  с  обостренным
вниманием.
   Мне довелось дважды присутствовать на совещаниях, где  выступал  И.  В.
Сталин. На одном шла речь о мерах по ликвидации и предупреждению аварийности
в авиации, на другом подводились итоги войны с Финляндией. Он выступал и  на
первом, и на втором н произвел на меня очень сильное впечатление.
   ...И вот на далеком от Москвы полевом аэродроме  я  снова  услышал  его
голос:
   - Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам
обращаюсь я, друзья мои.
   Как известно, это была речь, основу которой  составляла  директива  СПК
СССР н ЦК ВКП(б) от 29 июня партийным и советским организациям  прифронтовых
областей.
   Слушая Сталина, мы впервые узнали правду о войне, \148\  почувствовали,
что дело куда более серьезно, чем представлялось  до  этого.  Враг  силен  и
коварен, он рвется в глубь  нашей  страны,  уничтожая  вес  на  своем  пути.
Особенно запомнилась мысль о том, чтобы советские люди  поняли  всю  глубину
опасности, которая угрожает пашей  стране,  н  отрешились  от  благодушия  и
беспечности: "Дело идет о жизни и смерти Советского государства, о  жизни  и
смерти народов СССР".
   Сталин четко и ясно сказал, что нужно делать, чтобы разгромить врага  и
спасти Родину: драться до последней  капли  крови,  отстаивать  каждую  пядь
родной земли, проявлять храбрость, отвагу, незнание страха в борьбе...
   "Ну  вот  и  ответ   на   мои   размышления   о   партийно-политической
работе",-подумал я, вспомнив 3 июля. В тот день во всех частях нашей дивизии
состоялись митинги. Говорили летчики, техники, говорили те, кого  я  никогда
раньше не слышал. Люди  твердо  верили,  что  фашисты  будут  остановлены  и
разбиты. Они клялись отдать свою жизнь за Отечество.
   "...Не ослаб ли сейчас в  частях  боевой  подъем,  вызванный  памятными
митингами?" - беспокоила тревожная мысль.
   И я решил съездить на один из аэродромов, где базировались  истребители
и  бомбардировщики.  Побывать  там  нужно  было  и  еще  по  одной  причине:
батальонный  комиссар  Зубарев  звонил,  что  недавно  фашистские   самолеты
совершили на них налет.
   Когда я приехал туда, на травянистом  поле  еще  дымились  незасыпапные
воронки и чернели выжженные плешины.
   - Как дела? - спросил у командира  бомбардировочного  полка.  -  Потери
есть?
   - Два самолета вышли из строя. Вон они догорают, - указал он взглядом в
сторону чадивших машин. - Двух техников ранило, одного бойца убило.
   - Оборона аэродрома организована?
   - Оцепление выставлено. Зенитные расчеты в боевой  готовности,  товарищ
полковой комиссар.
   - По налетчикам стреляли?
   -  Огонь  вели,  но  ни  одного  не  сбили:  опыта   маловато.   Сейчас
тренируются.
   Я поинтересовался настроением людей. \149\
   - Бодрое! - бодро ответил  командир  полка  и  чуть  улыбнулся  сухими,
потрескавшимися губами.
   - Где ваш заместитель по политчасти? - спросил я.
   - С техниками и механиками толкует. Вон там,  на  опушке  леса.  Хотите
послушать?
   Мы прошли, минуя воронки, на  окраину  потною  поля  и  остановились  у
кустарника, чтобы по нарушить беседу. Отсюда было все хорошо видно и слышно.
Люди выглядели собранными, подтянутыми, готовыми в любой момент  вступить  в
бой с неприятелем.
   Батальонный комиссар Зубарев взволнованно говорил о гневе и ненависти к
врагу, которыми охвачен весь советский народ, о лучших людях полка, священно
выполняющих свой воинский долг.
   Я знал Зубарева как неплохою оратора, но теперь он  превосходил  самого
себя. Глаза его горели боевым  вдохновением,  энергичными  жестами  руки  он
рубил воздух и говорил с такой страстью,  что  не  оставлял  безучастным  ни
одного человека. Люди жадно внимали каждому его слову.
   - Молодец, - одобрительно отозвался  о  нем  командир  полка.  -  Умеет
зажигать людей.
   Мне вспомнился семинар, на котором шла речь об ораторском искусстве. Он
проходил в политотделе дивизии. Один из  его  участников  заявил:  "Цицероны
теперь  не  нужны.  Народ  стал  грамотный,  сознательный,  все  понимает  с
полуслова. Думаю, что постигать ораторское искусство нет особой нужды".
   Я тогда не согласился с ним. А теперь лишний раз убедился: да, Цицероны
были и будут  нужны.  Умение  говорить  с  людьми,  убеждать  их  -  великое
искусство, талант, данный природой далеко не каждому. Дело вовсе но  в  том,
чтобы сообщить людям какую-то прописную истину. Надо зажечь  их,  вызвать  в
душе  сильные  чувства,  мобилизовать  их  внутренние  силы  на   выполнение
сложнейших задач. Недаром же говорят: слово - полководец человеческих душ.
   Партийно-политическая работа в армии сложна и ответственна.  Поэтому  и
кадры для ее проведения надо подбирать умело и тщательно. Далеко  не  каждый
может хорошо справляться с ней. Администраторов и чиновников она не терпит.
   Когда Зубарев закончил беседу и сказал: "А сейчас за дело!", мы подошли
к нему и поблагодарили за умение \150\ направлять внимание и  энергию  люден
на решение главных  вопросов,  отвечать  на  внезапно  возникавшие  вопросы,
вселять уверенность, что враг непременно будет разбит. Батальонный  комиссар
немного смутился:
   -  Проводил  обычную  беседу.  Обстановка  требует,  товарищ   полковой
комиссар. Разговаривать с народом без  живинки  -  все  равно  что  стрелять
холостыми патронами. А каждый  политработник  должен  быть  активным  бойцом
партии.
   - Верно, - подтвердил командир полка, - иначе мы с тобой не сработались
бы,  как  говорят.  А,  Зубарев?  Пошли  на  стоянку,  посмотрим,  как  идет
подготовка самолетов к завтрашнему вылету.
   Люди трудились  дотемна.  Работали  молча,  сосредоточенно,  зная,  что
крылатые корабли скоро пойдут бомбить вражеские войска.
   На  рассвете  немцы  попытались  совершить  на  аэродром  новый  налет.
Предупрежденные  постами   воздушного   наблюдения,   дежурные   истребители
поднялись  наперехват.  Бой  был  коротким,  но  стремительным.   "Ястребки"
расчленили  строп  бомбардировщиков  и  подожгли  два  "хейнкеля".  Ни  один
вражеский самолет не прорвался к аэродрому.
   Вчера во второй половине дня наши воздушные  разведчики  обнаружили  на
дороге  между  двумя  небольшими  городами  колонну  танков   и   мотопехоты
противника. За ночь она могла  уйти  далеко,  поэтому  с  рассветом  в  небо
поднялась эскадрилья скоростных бомбардировщиков. Повели ее капитан  Березин
и штурман Пшеничный, участвовавший  накануне  в  разведке.  В  составе  этой
группы  были  Герой  Советского  Союза  старший   лейтенант   Стольников   и
заместитель командира эскадрильи по политчасти старший политрук Макаров.
   Экипажи заблаговременно обсудили план  действий,  условились  в  случае
нападения противника держаться тесной группой,  чтобы  противопоставить  ему
массированный огонь. Истребителей для сопровождения мы не могли выделить, их
едва хватало на отражение налетов вражеской авиации.
   Танковую колонну экипажи СБ заметили  на  подходе  к  большому  лесному
массиву.
   - Опоздай мы на пять - десять минут, и удар нанести было бы  трудно,  -
рассказывал после вылета \151\ Березин. - Танки  наверняка  рассредоточились
бы между деревьями, и попробуй тогда, обнаружь их в густом лесу. А туг мы их
накрыли неожиданно. Снизились и первыми же бомбами подожгли  головной  танк.
II пошла работа! Внизу огонь, дым, пыль, а мы делаем заход за заходом и бьем
по тапкам и  пехоте  из  всех  видов  оружия.  В  общем,  изрядно  потрепали
фашистов.
   В   этот    день    на    аэродром    прибыл    какой-то    молоденький
паренек-корреспондент. Он  дотошно  начал  расспрашивать  командира  о  всех
подробностях  только  что   закончившегося   боя,   просил   назвать   особи
отличившихся.
   - Все  бомбили  и  стреляли  хорошо,-ответил  Березин.  -  Да  вы  сами
поговорите с  людьми.  Вон  они,  все  на  месте.  -  И  корреспондент  ушел
беседовать с летчиками.
   Через час эскадрилья слова была в воздухе.  В  помощь  ей  дали  группу
самолетов во главе со старшим  лейтенантом  Проценко  и  штурманом  Гладких.
Место,  где  находились  танковая  и  механизированная   колонны   фашистов,
оказалось чрезвычайно удачным для действий авиации. По  обе  стороны  дороги
простирались топкие болота, и какой-либо маневр  машин  исключался.  Поэтому
второй налет наших бомбардировщиков оказался тоже удачным.
   Правда, на этот раз экипажи встретили сильное противодействие.  Сначала
фашисты открыли зенитный огонь, а вскоре появились их истребители. Один  наш
самолет был подбит и совершил вынужденную посадку.
   Удачная бомбежка неприятельских танков и  мотопехоты  вызвала  в  полку
большой подъем. Я попросил одного из работников политотдела  дивизии,  чтобы
он вместе с заместителем командира по  политчасти  провел  в  подразделениях
беседы и порекомендовал самим участникам боев выступить пород однополчанами.
Это необходимо было сделать потому, что предстоял  вылет  на  задание  повой
группе бомбардировщиков.
   Мы часто практиковали такие беседы.  Человек,  побывавший  в  бою,  мог
многое подсказать своим товарищам, воодушевить  их,  вселить  уверенность  в
успешном выполнении поставленной задачи.
   Почти    в    каждом    вылете     обязательно     принимал     участие
летчик-политработник.  Помнится,  эскадрилье  старшего  лейтенанта  Проценко
приказали лететь на бомбежку десантных  судов  противника,  обнаруженных  на
\152\ Балтийском море. Часть экипажей впервые шла  на  боевое  задание.  Они
нуждались в примере более опытных  товарищей.  Ко  мне  подошел  заместитель
командира эскадрильи по политчасти старший политрук Чижиков и попросил:
   - Разрешите слетать с ребятами?
   - Но ведь г