, другие получили повреждения.
   - А возьмите вчерашний случай, - продолжал командир. - Группа во  главе
с  капитаном  Анпиловым  вылетела  на  бомбежку  войск  противника  в  район
Коровково. За линией фронта ведущий уклонился и  вышел  к  станции  Змиевка.
Самолеты встретили сильное зенитное противодействие, командир  вынужден  был
отдать приказ повернуть домой. Задача осталась невыполненной.
   О пренебрежении тактикой свидетельствовал и случай с командиром  128-го
полка подполковником Воронковым. Дело в  том,  что  было  дано  распоряжение
действовать одиночными экипажами в течение  всего  светлого  времени  суток.
Воронков же решил форсировать вылеты и за полтора  часа  выпустил  в  воздух
семнадцать экипажей. Маршруты между тем  не  были  продуманы.  Все  самолеты
летали одним и тем же курсом. В результате полк не досчитался трех машин.
   Выступил главный инженер корпуса  Гудков.  Он  был  человек  с  высоким
чувством ответственности  за  состояние  авиационной  техники,  дни  и  ночи
проводил на полковых аэродромах. На собрание тоже приехал из какой-то части,
не успев даже стряхнуть пыль с комбинезона.
   -  Вот  свежий  пример,  -  начал  он  свое  выступление.   -   Сегодня
скомплектовали в полет группу самолетов, на  которых  установлены  моторы  с
разными ресурсами выработки. Одни тянут  хорошо,  другие  хуже.  И  что  же?
Получился большой перерасход горючего.
   Коммунисты говорили о дисциплине и исполнительности, об ответственности
за выполнение приказов командования.
   - Боевая обстановка требует от каждого из нас быстроты и  оперативности
в  работе,  -  заявил  Романычев.  -  А  что  порой  наблюдается  в   штабе?
Медлительность или бестолковая суета.  Командиру  срочно  нужны  данные  для
принятия  решения,  а  тут  начинаются  всякие  согласования,  перепроверки,
звонки. Нельзя мириться с этими неполадками.
   Выявили недостатки в работе штурманской службы,  тыла  и  связистов,  в
распространении среди личного состава боевого опыта  передовых  авиаторов  и
другие недочеты командиров и политработников. \259\
   Разговор  на  собрании  оказался  весьма  полезным.  Командир   корпуса
подкрепил  его  своим  приказом,  в  котором   всесторонне   анализировались
недостатки в организации и тактике действий частей за последнее время.
   В самом начале июня многие авиаторы корпуса получили очередные воинские
звания, были награждены орденами и медалями  за  успешную  боевую  работу  п
отличную  подготовку  техники.  Майору  Якобсону   было   присвоено   звание
полковника.
   - Александр Юрьевич, с вас причитается, - поздравляли его сослуживцы. -
Придется раскошеливаться на банкет. Не каждого производят с майора  сразу  в
полковники.
   - Братцы, наверно, произошла ошибка, - отбивался Якобсон. Он не надевал
новой формы до тех пор, пока в  полк  не  приехал  командарм  Руденко  и  не
сказал, что никакой ошибки в приказе нет.
   Перед вечером часть  построили  для  торжественного  вручения  Знамени.
Посередине   квадрата,    образованного    строем    летчиков,    штурманов,
стрелков-радистов,  техников  и  механиков,  стоял  стол,  накрытый  красной
материей. Рядом замерли по команде "Смирно" знаменосец и его ассистенты.
   Генерал Руденко зачитал приказ. В нем были такие слова: "Боевое Красное
знамя есть символ воинской чести, доблести и славы в борьбе за  Родину.  Оно
является напоминанием каждому из бойцов и командиров об их  священном  долге
преданно  служить  Советской  Родине,  защищать  ее  мужественно  и   умело,
отстаивать от врага каждую пядь родной земли, не щадя крови и своей жизни".
   Взоры авиаторов прикованы к  священной  реликвии  -  развевающемуся  на
ветру алому полотнищу. Немало славных боевых дел совершил полк, многие воины
отдали свою жизнь в борьбе за свободу родной  земли.  Боевым  крещением  для
воинов  части  явились  грозовые  дни  и  ночи   легендарного   Сталинграда.
Наименование Сталинградский знаменовало всенародное признание боевых  заслуг
корпуса. И люди с гордостью принимали Красное знамя как награду за отвагу  и
самоотверженность.
   Полковник Якобсон опустился на колено и поцеловал алое полотнище. Потом
поднялся и сказал:
   - Сегодня нам вручили боевое  Красное  знамя.  Мы  \260\  пронесем  эту
святыню сквозь огонь всех сражений и завоюем светлую победу. Смерть немецким
захватчикам!
   А вечером, после торжеств, на  имя  генерал-лейтенанта  авиации  С.  И.
Руденко  пришла  телеграмма.  Он  внимательно  прочитал  ее,  потом  показал
командиру  корпуса  и   мне.   Командующий   Центральным   фронтом   генерал
Рокоссовский предупреждал, что в период с 5 по  7  июля  немцы  под  Курском
готовятся перейти в наступление. Надо быть готовыми к упреждению удара.
   Утром все части корпуса были в полной боевой готовности.

НЕБО СТАНОВИТСЯ НАШИМ

   На курском направлении  немецко-фашистское  командование  сосредоточило
огромные силы: общее количество его войск здесь достигало  50  дивизий.  Оно
намеревалось этой наступательной операцией взять  реванш  за  поражение  под
Сталинградом, снова овладеть стратегической инициативой и изменить ход войны
в свою пользу.
   Для прикрытия своих наземных  войск  гитлеровцы  перебросили  с  других
фронтов и из резерва много новых авиационных частей. Они были  объединены  в
4-й и 6-й воздушные флоты, насчитывавшие около двух тысяч самолетов. Фашисты
рассчитывали вновь стать безраздельными хозяевами в воздухе, как в начальный
период войны.
   Но и на этот раз гитлеровским захватчикам не удалось  осуществить  свои
планы. Не помогли им ни отборные эскадры  самолетов,  ни  новейшие  танки  и
самоходки, такие, как "тигр", "пантера" и  "фердинанд".  Заранее  подготовив
глубоко эшелонированную оборону, советские войска оборонялись  исключительно
стойко. Они не только сдержали бешеный  натиск  противника,  но,  обескровив
его, сами перешли в наступление.
   В 1943 году возросшая мощь нашей армии проявлялась во всем. Ощущали  ее
и мы,  авиаторы.  Войска,  оборонявшиеся  под  Курском,  прикрывались  тремя
воздушными армиями (2, 6 и 17-й), насчитывавшими около трех тысяч самолетов.
Причем и машины были уже далеко не такими, как в первый период войны.
   Но самое главное - к началу боев под Курском  наши  летчики  уже  имели
солидный боевой опыт. Ошибки \261\  прошлого  многому  научили  и  командный
состав. Все это, вместе  взятое,  и  позволило  нам  удержать  господство  в
воздухе, завоеванное в тяжелейших боях.
   В период боевых действий мне чаще всего  приходилось  бывать  в  полку,
которым командовал Якобсон. Тянуло меня к  этому  замечательному  командиру,
умному и душевному человеку. Поговорить с  ним  в  часы  затишья  доставляло
большое удовольствие. Мы не только обсуждали военные и политические вопросы,
но иногда просто вспоминали о родных местах,  о  прежней  мирной  жизни.  Он
рассказывал мне о Латвии, я ему - о своей Рязанщине.
   Авиационный  коллектив,  возглавляемый  Якобсоном,  отличался   большой
сплоченностью. Люди жили дружно, дорожили честью полка, всячески  стремились
приумножить его добрые традиции.
   Здесь выросло немало Героев Советского Союза. Среди них летчики Алексей
Пантелеевич Смирнов, Алексей Митрофанович Туриков, Александр  Ильич  Фадеев,
штурманы   Петр   Андреевич   Драпчук,    Анатолий    Николаевич    Кочанов,
стрелки-радисты Натан Борисович Стратиевский и Яков Игнатьевич Гончаров.
   О мужестве экипажа Героя Советского Союза  старшего  лейтенанта  Б.  С.
Быстрых хочется рассказать подробнее.
   3 июня девятке бомбардировщиков была поставлена задача нанести удар  по
гитлеровскому карательному отряду, окруженному нашими партизанами в Брянских
лесах. Разыскать эту цель, даже зная  по  карте,  где  она  находится,  было
нелегко. Летчикам пришлось снизиться  и  уменьшить  скорость  полета:  иначе
ничего не разглядишь.
   Но  вот  справа  впереди  показалась  небольшая   поляна   оригинальной
конфигурации. По этому характерному ориентиру  ведущий  группы  и  определил
нужный квадрат. Бомбардировщики встали в круг  и  начали  бросать  бомбы.  И
тотчас  же  на  земле  замелькали  вспышки   -   открыли   огонь   вражеские
крупнокалиберные пулеметы. Одна из очередей  хлестнула  по  машине  Быстрых.
Видимо, летчик был сразу же убит. Неуправляемый самолет клюнул носом и  упал
в лес.
   Из  экипажа  чудом  остался  невредимым  лишь  стрелок-радист  Шевелев.
Выбравшись из-под обломков, он бросился к командирской  кабине.  Бездыханный
Борис \262\ Быстрых полусидел, придавив грудью  штурвал.  Штурман  лейтенант
Фунаев лежал на боку и стонал. У него оказались перебиты обе  ноги  и  рука.
Шевелев осторожно вытащил его из кабины и положил на землю.
   - Отнеси меня в лес,  подальше  от  самолета,  -  еле  слышно  попросил
Фупаев. Он  знал,  что  каратели  непременно  бросятся  разыскивать  упавшую
машину.
   -  Хорошо,   хорошо,   товарищ   лейтенант,   -   успокаивал   штурмана
стрелок-радист.  Он  взвалил  Фунаева  на  спину,  отнес  в  густые  заросли
кустарника и решил вернуться за телом командира.
   Когда он приблизился  к  месту  падения  самолета,  оттуда  послышались
голоса. К немецкой речи примешивалась русская. Значит, с  карателями  пришли
несколько полицаев.
   Шевелев вернулся назад.
   - Плохо дело, - вполголоса сказал он Фунаеву. - Нас разыскивают.
   Фунаев открыл глаза и потянулся здоровой рукой к планшету.
   - Возьми, тут карта...
   Шевелев перетащил штурмана в более укромное место  и  замаскировал  его
еловыми ветками.
   - Вы лежите, а я пойду искать  своих,  -  сказал  он.  -  Здесь  где-то
недалеко должны быть партизаны.
   Сориентировавшись по карте, стрелок-радист направился на восток.  Когда
он прошел километра два, его окликнули. Из-за кустов выскочили двое мужчин в
штатском с автоматами наперевес.
   - Я с самолета, - ответил Шевелев, не усомнившись в том, что перед  ним
партизаны.
   - Идем с нами.
   Разговор с  командиром  партизанского  отряда  был  коротким.  Выслушав
Шевелева, тот распорядился:
   - Возьмите в помощь пятерых наших товарищей и доставьте штурмана сюда.
   Фунаева они застали без сознания. Он тяжело  дышал,  на  лбу  выступила
испарина.
   Партизаны быстро сделали  из  ветвей  и  палок  носилки.  Спросив,  где
находится самолет, старший группы приказал Шевелеву и двум партизанам  нести
штурмана в отряд, а с остальными направился к машине.
   Немцы и полицаи не тронули тело летчика, но  \263\  документы  забрали.
Партизаны вытащили его из  кабины,  вырыли  могилу,  похоронили.  И  тут  же
спохватились: как же его фамилия? Не догадались спросить у радиста.
   Кто-то из партизан полез в штурманскую  кабину  и  нашел  там  случайно
уцелевший бортовой журнал.
   - Его фамилия Фунаев, - сказал он. - вот смотрите!
   - Что ж, так и запишем, - решил старший группы.
   Партизаны вбили в могильный холм обтесанный с одной стороны  колышек  и
написали на нем: "Фунаев".
   Лишь  много  позже  они  выяснили,  что  ошиблись,  что  похоронили  не
штурмана, а летчика Героя Советского Союза Бориса Быстрых.
   А что стало с Шевелевым и Фунаевым?  Штурмана  спасти  не  удалось.  Он
потерял много крови, к тому же у партизан не оказалось нужных  медикаментов.
Промучившись несколько дней, Фунаев умер.
   Шевелева партизанам удалось перебросить на Большую землю. Месяца  через
два он вернулся в полк. Из беседы с ним я  и  узнал  все,  что  произошло  с
экипажем,
   А через три месяца не стало и Шевелева. Он погиб от руки предателя.
   В первых числах июля 1943  года  я  побывал  в  96-м  полку.  Инженеры,
техники, механики готовили к полетам самолеты. Летчики, усевшись в тени  под
деревом, слушали  наставления  командира.  День  был  жаркий,  солнце  пекло
немилосердно.
   - Может случиться, что завтра поступит  боевой  приказ,  -  предупредил
командир. - Поэтому сразу после ужина всем спать.  Набирайтесь  сил.  Работа
предстоит напряженная.
   Но какой там сон, если  густой,  пряный  запах  трав  дурманит  голову.
Молодые, здоровые парни не чувствовали никакой усталости. То в одной,  то  в
другой землянке  слышался  смех:  видимо,  ребята  рассказывали  друг  другу
смешные истории и анекдоты. Завтра эти молодцы пойдут в  бой,  смерть  будет
витать над их головой. Но сейчас никто  и  думать  не  хотел  о  предстоящей
опасности.
   Чуть забрезжил рассвет - вдалеке послышалась канонада. То нарастая,  то
затихая, она напоминала \264\ раскаты грома. Началось  великое  сражение  на
Курской дуге.
   Аэродром сразу ожил. Забегали люди, полетели команды, на стоянку,  урча
моторами, начали выезжать автомобили. Все пришло  в  движение.  Экипажи  уже
находились возле  своих  машин.  Техники  в  последний  раз  проверяли  свои
самолеты. Из землянки выбежал начальник штаба и, подняв руку,  крикнул:  "По
машинам!"
   Члены экипажей быстро занимают свои места в кабинах  самолетов.  Воздух
оглашается оглушительным  ревом  моторов.  Бомбардировщики  один  за  другим
величественно идут на взлет. Потом они собираются в девятки и в строю "клин"
берут курс на запад. Полк на задание ведет сам командир. Он знает, как важен
его личный пример в начале такого большого сражения.
   Канонада на западе гремит не утихая. Там разгорается жестокий поединок.
   Мы ждали, что с началом наступления гитлеровцы  обязательно  произведут
налет на наши аэродромы. Но, как ни странно, кроме одиночных разведчиков, их
самолетов  в  небе  не  появлялось.  Видимо,  они  решили  использовать  всю
бомбардировочную авиацию для поддержки своей пехоты и танков.
   Прошло не менее двух часов с тех пор, как полк улетел на задание.  Пора
бы ему уже вернуться. И вот на горизонте показались черные точки.
   - Наши идут! Наши! - послышались радостные возгласы.
   С задания возвратились все  самолеты.  Но  каждый  из  них  получил  по
нескольку десятков пробоин. На одной машине их оказалось более сотни.
   - Ну, доложу я вам, - сказал командир полка, вытирая вспотевшее лицо, -
такой горячей встречи, как сегодня, не помню.
   На участке прорыва гитлеровцы сосредоточили большое количество зенитных
средств. И все-таки наши бомбардировщики  прорвались  через  мощную  огневую
завесу. Выполнили боевую задачу без потерь.  Серьезно  пострадали  лишь  два
самолета, но экипажи их остались невредимыми.
   На следующий день полк  не  летал.  Ему  дали  возможность  привести  в
порядок авиационную технику, изучить объекты, по которым предстояло  нанести
очередной удар. \265\
   - Поеду к пехотинцам,-сказал мне после обеда  командир  полка.  -  Надо
узнать, как поработали паши экипажи.
   Здесь, под Курском, авиационные командиры частенько бывали  в  наземных
частях,  соприкасавшихся  с  противником,  лично  изучали  с  наблюдательных
пунктов  наиболее  важные   цели.   Ровная   степная   местность   позволяла
просматривать вражескую оборону на большую глубину.
   5 июля наш корпус как бы пробовал свои силы, многие части на задания не
летали. Зато уж 7 июля он по-настоящему  включился  в  боевую  работу.  Рано
утром в воздух поднялись пять бомбардировочных групп по девять  самолетов  в
каждой. Под прикрытием истребителей 6-го авиационного  корпуса  они  нанесли
мощные удары  по  скоплениям  танков  и  живой  силы  противника  в  районах
Подоляни, Саворовки, Ржавца и  на  северо-восточной  окраине  Понырей.  Враг
понес большие потери. На дорогах повсюду пылали танки и автомашины. Экипажам
удалось сбить два фашистских истребителя.
   Но и мы не досчитались четырех бомбардировщиков. От  прямого  попадания
зенитного снаряда самолет старшего лейтенанта Уса загорелся и упал в  районе
Лиманного.  Летчик  и  штурман   Гостев   погибли.   Оставшегося   в   живых
стрелка-радиста сержанта Личака с тяжелыми ожогами отправили в госпиталь. Из
экипажа младшего лейтенанта  Николаева  тоже  уцелел  только  стрелок-радист
Новиков. Он был подобран пехотинцами в  бессознательном  состоянии.  Штурман
Блинов и летчик погибли.
   Особенно много зенитных средств гитлеровцы сосредоточили на направлении
главного удара - в районах Понырей, Битюга, Комары, Саворовки, Подсаворовки.
На одном из  участков  шириной  в  пятнадцать  -  двадцать  километров  наши
воздушные разведчики выявили около пятидесяти батарей артиллерии крупного  и
среднего калибра.
   9 июля  в  уничтожении  вражеских  объектов,  расположенных  в  районах
Саворовки и Подсаворовки,  участвовали  сто  шесть  наших  бомбардировщиков.
Четыре из них  были  сбиты.  10  июля  на  задание  летало  уже  сто  восемь
самолетов. Они бомбили  танковые  колонны  и  пехоту  противника.  Домой  не
вернулись семь экипажей.
   Этот перечень цифр говорит об исключительной напряженности боев. \266\
   11 июля из штаба 16-й воздушной армии сообщили по телефону:
   -  Ваш  экипаж  в  составе  младшего  лейтенанта  Сайданова,   штурмана
Владимирова и радиста  Одшюкова  находится  у  пехотинцев.  Самолет  сгорел.
Другой бомбардировщик сел на вынужденную  возле  деревни  Новоселки.  Летчик
Саржин и штурман Колчанов невредимы, стрелок-радист Кулемич  ранен.  Младший
лейтенант Очаков посадил подбитую машину около Фатежа. Вместе  со  штурманом
Ореховым и стрелком-радистом Рекуновым он  заканчивает  ремонт  самолета.  К
вечеру рассчитывает перелететь на свой аэродром.
   Речь шла об экипажах, не вернувшихся с задания  в  предшествующие  дни.
Эта информация была немедленно передана в полки.
   12 июля мне позвонил политработник одной из частей:
   - Младший лейтенант Гусаров пришел.
   - Какой Гусаров? - спрашиваю.
   - Да я же позавчера вам докладывал. Видимо, вы забыли. Самолет Гусарова
подбили зенитки. Мы считали, что экипаж погиб или попал в плен.  И  вдруг  -
радость: Гусаров жив.
   - Расскажите об этом подробнее, - попросил я.
   И вот что узнал. Когда самолет Гусарова загорелся,  все  члены  экипажа
выпрыгнули  с  парашютом.  Гусарова  отнесло  к  лесу,  а  штурман  Шелек  и
стрелок-радист  Никонов  приземлились  на  ржаном  поле.  Фашисты  сразу  же
устремились к ним. Летчик видел это, но помочь товарищам ничем не мог.
   Что с ними сталось, он не знал. Перебравшись ночью через линию  фронта,
Гусаров явился в свою часть.
   Вечером снова раздался звонок:
   - Явились младшие лейтенанты  Ровинский  и  Буджерок  и  стрелок-радист
Петров.
   - А с ними что произошло?
   - 7 июля их подбили над целью зенитки, на самолете отказали оба мотора.
Ровинский посадил "пешку" на живот около деревни  Бутырки.  Машина  разбита.
Все члены экипажа ранены, сейчас находятся в санчасти.
   Я  дал  указание  проявить  особую  заботу  о   возвратившихся   людях.
Выяснилось, что, вылетая на задания, экипажи почему-то не берут с  собой  не
только бортпайки, по даже индивидуальные  санитарные  пакеты.  Вот  и  \267\
получилось, что Ровинский, Буджерок и Петров почти четыре дня голодали.
   Виноваты в этом были в первую очередь медики. Их прямая  обязанность  -
следить за  экипировкой  экипажей.  Не  снималась  ответственность  также  с
командиров и политработников. Куда они смотрят? В тот же день мы передали  в
части  распоряжение  не  выпускать  экипажи  в  воздух  без   бортпайков   и
индивидуальных пакетов. Переговорив с начальниками политотделов  дивизии,  я
попросил их взять это дело под свой контроль, а с экипажами провести беседы.
   Боевое напряжение нарастало с каждым днем. К середине июля наши  войска
остановили гитлеровцев и сами перешли в наступление.
   14 июля штаб корпуса получил  обращение  Военного  совета  Центрального
фронта. Мы тотчас размножили этот документ и разослали в части. А вечером  в
полках были проведены митинги. На них личный состав  241-й  бомбардировочной
дивизии обсудил и принял ответное  письмо  Военному  совету  фронта.  В  нем
говорилось:
   "Мы, летчики, штурманы, стрелки-радисты, инженерно-технический  состав,
накануне   решающих   боев   даем   клятву   Родине,   партии,    Верховному
Главнокомандованию драться с врагом до последней капли крови. М