осились, как к родным братьям.
   - Ну а куда же та испаночка делась? - полюбопытствовал Благовещенский.
   - Несколько раз приходила ко мне в палату,-  ответил  Рычагов.-  Сядет,
бывало, возле кровати и смотрит,  смотрит  на  меня  печальными  глазами.  И
непременно в подарок каждый раз приносила бутылку вина и фрукты. Говорю  ей:
"Не надо, сеньорина". А она, ничего не понимая, согласно  кивает  головой  и
мило улыбается. Сколько радости доставляло мне ее присутствие!
   ...Будь это не в вагоне, а в какой-то другой обстановке,  Рычагов  вряд
ли стал бы рассказывать об интимных сторонах своей жизни в  Испании.  А  тут
взял да и выложил все.
   - А однажды,- продолжал Павел Васильевич,- ко мне в палату зашел важный
и, видать, богатый испанец с переводчиком.
   "Сеньор видел, - сказал переводчик, - как вы дрались над  городом,  как
сбили два франкистских самолета. Он восторгается вашей отвагой".
   Я кивком головы поблагодарил гостя, который не сводил  с  меня  больших
оливковых глаз. Время от времени он прикладывал руку к  груди.  Потом  начал
пылко о чем-то говорить. Когда кончил свою длинную речь, переводчик пояснил:
   "Сеньор восхищен подвигами ваших соотечественников. Он говорит, что  за
свою историю русские не раз помогали другим  народам  в  борьбе  с  врагами.
Теперь вот они пришли на помощь трудящимся Испании".
   "Вива русиа!" - воскликнул сеньор.
   Затем он передал через переводчика,  что  в  знак  уважения  дарит  мне
пароход апельсинов и лимонов.
   "Целый пароход?" - удивился я.
   "Да, пароход",- подтвердил переводчик.
   "Передайте сеньору мое большое спасибо, - сказал  я.-  Но  что  я  буду
делать с такой уймой фруктов?"
   "Как что? - удивился переводчик.- Это же целое  состояние.  Вы  станете
богатым человеком". \16\
   Я  от  души  рассмеялся,  но  не  стал  разубеждать  ни   сеньора,   ни
переводчика.
   ...Об этом эпизоде  мне  было  уже  известно  из  рассказов  товарищей,
воевавших вместе с Рычаговым в Испании. Только я считал это  шуткой.  Теперь
же, послушав самого Павла Васильевича, понял, что так оно и  было  на  самом
деле.
   - И что вы с этими фруктами сделали? - спросил я.
   - Не стал обижать сеньора. Ведь он сделал подарок от души. Я  обратился
к нашим товарищам из посольства и попросил их  обеспечить  доставку  фруктов
испанским детям, эвакуированным в Советский Союз.
   "В  Алма-Ате  вас  встретят",  -  предупредили  нас  еще  в  Москве.  И
действительно: едва  поезд  остановился,  к  вагону  подошли  двое  солидных
мужчин. Они представились и  любезно  пригласили  к  стоявшей  за  изгородью
автомашине.
   - Поручено узнать, - спросил один из них, - где вы желаете остановиться
на ночь: в здешней гостинице или на даче?
   - Останемся в гостинице,- ответил Рычагов.- Завтра рано вставать.  Как,
товарищи? Мы не возражали.
   - Хорошо бы в баньку сходить,- сказал Благовещенский.
   - Верно, попариться бы! - подхватил Смирнов.
   -  Что  ж,  желание   гостей   -   закон.   Банька   будет"-   заверили
сопровождающие.
   Прощаясь с нами, они спросили:
   - В какое время прикажете завтра подать автомашину?
   - К пяти ноль-ноль, - ответил Рычагов. Вечером к нам в гостиницу пришел
начальник базы и авиационной трассы, связывающей Советский  Союз  с  Китаем,
Адам Залевский. Каждый из нас хорошо знал этого великана с добрейшей  душой.
Он  щедро  отдавал  людям  и  теплоту  своего  сердца,  и  опыт,  и  знания,
накопленные за долгие годы службы в авиации.
   У Залевского была яркая биография. Родился он в 1895 году. В 1918  году
вступил в Коммунистическую \17\ партию. Участвовал в боях с басмачеством, за
что награжден орденом Красного Знамени.
   У всякого человека свое призвание. Залевского позвало небо. Без полетов
он не мыслил своей жизни и  вскоре  стал  одним  из  лучших  летчиков  нашей
страны. Куда только судьба н(c) забрасывала Адама Залевского! Он  летал  над
просторами Сибири, над горами Памира и Гиндукуша, повидал  с  высоты  многие
города Европы, командовал авиационными частями.
   Потом Залевскому сказали: хватит бороздить небо, лучше готовьте кадры и
самолеты для Военно-Воздушного Флота. Его назначили  командиром  авиабригады
при научно-испытательном институте ВВС.
   Но бывалого летчика трудно  было  удержать  на  земле.  Он  по-прежнему
рвался в небо. 3 декабря 1931 года Залевский первый поднял в воздух  тяжелый
самолет конструкции А. Н. Туполева - ТБ-1. Под  крыльями  гиганта  крепились
два самолета И-4 П.  О.  Сухого.  В  их  кабинах  сидели  летчики-испытатели
Валерий Чкалов и Александр Анисимов. Это был уникальный  опыт  использования
истребителей с самолета-матки.
   Под руководством Залевского воспитывались и  расправляли  свои  могучие
крылья такие летчики-самородки, как Чкалов, Коккинаки, Супрун,  Степанченок,
Евсеев.   Эти   крылатые   богатыри   потом   возвеличили    славу    нашего
Военно-Воздушного Флота.
   ...Адам Залевский, когда его назначили начальником базы и  трассы,  был
уже в годах и не мог выполнять своих обязанностей в научно-исследовательском
институте. "Изъездился конь", - горько шутил он о себе.
   Залевскому предлагали уйти на пенсию, но он  не  представлял,  как  это
можно жить и не слышать гула авиационных моторов, не видеть крылатых машин.
   - Любую работу дайте, только  не  отлучайте  от  авиации,  -  взмолился
Залевский.
   Ему пошли навстречу. Так он оказался в Средней Азии.  Годы  посеребрили
ему виски, прорезали морщины на его лице, но душой он по-прежнему  оставался
молодым.
   Вот и теперь, явившись к нам в гостиницу, Залевский словно наполнил  ее
светом и бодрящим шумом. Человек с острым взглядом  и  богатой  памятью,  он
знал множество \18\ интересных и поучительных  историй,  умел  мастерски  их
рассказывать.
   Позже, на фронтах Великой Отечественной войны, судьба  не  раз  сводила
меня с людьми типа Адама Залевского. Веселые, жадные до жизни,  они  и  сами
никогда не унывают и заражают других окрыляющим оптимизмом.  Особенно  ценны
такие люди в боевой обстановке. В  тяжелую  минуту  они  помогут  преодолеть
усталость, побороть страх, укрепить уверенность в победе над врагом.
   ...Утром мы прибыли на аэродром. Там уже стоял готовый к вылету самолет
ТБ-3. На нем нам предстояло добраться до Китая. Вездесущий и заботливый Адам
Залевский прибыл на стоянку  еще  до  рассвета  и  приготовил  для  нас  все
необходимое.
   Но вылет задерживался. Дежурный сообщил, что горы на маршруте Кульджа -
Хами закрыты облаками. Самолеты в то время не  имели  оборудования,  которое
позволяло бы летать в любых условиях, и  нам  пришлось  смириться  со  своей
участью.
   С вышки командного пункта мы заметили группу людей,  которые,  судя  по
всему, не имели никакого отношения к обслуживанию полетов.
   - Кто такие? - поинтересовались у Залевского.
   - Волонтеры, - ответил он. - Их должны разбросать по трассе  Кульджа  -
Ланьчжоу, чтобы они встречали и обслуживали экипажи. А они вот здесь  сидят.
И уже давно. Приходят сюда каждое утро и упрашивают, чтобы я их  отправил  с
какой-нибудь оказией.
   Мы  решили  поговорить  с   комиссаром   трассы   Василием   Ивановичем
Алексеевым.
   - А вы не пытались  добиться,  чтобы  самолеты  вам  все-таки  дали?  -
спросил Рычагов.
   - Самолетов пока нет, но скоро будут, - ответил Алексеев.  -  Разве  не
ясно, что от нормального функционирования  трассы  Алма-Ата  -  Ланьчжоу  во
многом зависит переброска подкреплений, ваша боевая работа в Китае.
   Через несколько часов облачность начала подниматься.  Взорам  открылась
величественная панорама горных  хребтов.  Их  гранитные  вершины,  казалось,
подпирали небо. Надев парашюты, мы заняли места в  самолете.  Тяжелый  ТБ-3,
сделав разбег, оторвался от полосы. Он \19\  долго  кружил  над  аэродромом,
набирая высоту для преодоления гор, затем взял курс на юго-восток.
   И вот государственная граница осталась уже позади, а  горным  вершинам,
казалось, не будет конца.  Угрюмые  скалы,  освещенные  тусклым  декабрьским
солнцем, безмолвно охраняли первозданную тишину  этого  безлюдного  края.  В
глубоких ущельях таился мрак. Случись что с самолетом - и гибель неминуема.
   Вершины хребтов постепенно становились все ниже.  И  тогда  под  крылом
появлялись плоскогорья. Но и на них - сколько ни всматривались - мы не могли
обнаружить селений. Однообразной и унылой выглядела провинция Синьцзян.
   Самолет начал снижаться.  Земля  становилась  ближе,  но  нисколько  не
привлекательнее: те же скалы, ущелья, ни единого кустика.
   Приземлились мы на аэродроме близ маленького, неуютного  городка  Хами.
Нас отвели в гостиницу, сказали, что здесь придется  подождать  до  утра.  В
холодном  помещении  царил  полумрак:  в  окнах  вместо   стекол   оказалась
промасленная бумага. Когда глаза привыкли к сумраку  -  мы  разглядели,  что
кровати  застланы  настолько  грязными  простынями,   что   у   мало-мальски
заботливой хозяйки половшей бывают чище.
   Алексей Сергеевич подозвал мальчика, прислуживающего  в  гостинице,  и,
указав на кровати, попросил заменить постельное белье. Мальчик (бой)  кивнул
головой и куда-то убежал.
   ...Полет  был  утомительным.  Наскоро  приготовив  ужин  из  продуктов,
предусмотрительно захваченных с собой, мы  поели  и,  не  раздеваясь,  легли
спать. Проснулся я от крикливых возгласов  за  окном.  Мне  показалось,  там
кто-то ссорится. Отогнув угол промасленной бумаги,  я  увидел  трех  мужчин.
Никто из них драчливых побуждений не  выказывал.  Позже  мы  убедились,  что
громкий, крикливый разговор - обычен для китайцев, и не  стали  обращать  на
это внимания.

ТАМ, ГДЕ ТЕЧЕТ ХУАНХЭ

   В Ланьчжоу (провинция Ганьсу) у нас  высвободилось  время  для  осмотра
города. Как раз здесь проходила Великая Китайская  стена.  В  том,  что  она
действительно \20\ великая, мы убедились  собственными  глазами.  Ширина  ее
такова, что по ней могла бы свободно промчаться трои-ка  лошадей.  Какой  же
титанический труд пришлось затратить китайскому народу, чтобы возвести такое
мощное сооружение и обезопасить себя от нападений врагов! Теперь эта  стена,
конечно, потеряла свое военное значение  и  представляет  интерес  лишь  как
исторический памятник.
   В Ланьчжоу стена проходит  по  крутому  обрывистому  берегу  Хуанхэ.  В
сочетании с этой естественной  преградой  она  выглядела  в  давние  времена
неприступной крепостью. С высоты ее мы долго  любовались  открывшейся  перед
нами панорамой. На противоположном берегу раскинулись рисовые поля. По  реке
плыли плоты, оригинально сделанные из бараньих шкур, надутых воздухом.  Вода
под ними отливала желтизной. Хуанхэ - река мощная и своенравная.  Она  часто
прорывает оградительные дамбы и приносит людям большие бедствия.
   На аэродроме в Ланьчжоу мне довелось познакомиться с  начальником  базы
полковником Владимиром Михайловичем Акимовым. Эта база служила  своего  рода
транзитным  пунктом,  через   который   из   Советского   Союза   .в   Китай
перебрасывались летчики-добровольцы, военная техника,  снаряжение  и  другие
грузы.  Существовали  два  маршрута.  Один  через  Сиань  и  Ханькоу  вел  в
центральные районы страны, другой-через горы в 8-ю Национально-революционную
армию Чжу Дэ.
   Дел у Акимова было немало, и все-таки он хорошо  справлялся  со  своими
обязанностями. В Китае он находился с 1925 года,  участвовал  в  гражданской
войне. За героизм, проявленный в боях, Советское правительство наградило его
в 1927 году орденом  Красного  Знамени.  Акимов  свободно  владел  китайским
языком и хорошо знал местные обычаи.
   Начальник базы обеспечил нас всем необходимым на  дальнейший  путь,  но
меня, человека, впервые попавшего в Китай, интересовало многое другое.  Ведь
здесь нам предстояло жить и работать.  А  Акимов  хорошо  знал  эту  страну,
побывал во многих городах, встречался с некоторыми руководящими деятелями.
   Много интересного начальник базы рассказал, в частности, о Чан Кай-ши и
его  жене,  о  продажности  правящей  клики.  Он  одобрительно  отозвался  о
действиях \21\ 8-й Национально-революционной армии, которой  командовал  Чжу
Дэ,  разъяснил,  какие  взаимоотношения  сложились  в  данный  момент  между
коммунистической партией я гоминданом.
   Пора уже было уходить. Но Акимов  продолжал  говорить..  Чувствовалось,
что его очень обрадовала встреча с соотечественником.
   - Да, я же  не  сказал  вам  самого  главного,  -  вдруг  вспомнил  при
расставании Владимир Михайлович. - Вы о  Курдюмове  слышали?  -  Слышал.  Вы
имеете в виду командира эскадрильи?
   - Совершенно точно. Так он погиб.
   - Как погиб? - вырвалось у меня. -- В бою?
   - В том-то и дело, что нет. При посадке сгорел вместе с самолетом.
   Это сообщение сильно встревожило меня. Курдюмов был опытным командиром.
Не   случайно   ему   доверили   возглавить    первую    группу    советских
летчиков-добровольцев, направлявшихся в Китай.
   - Как же это случилось? - спросил я у Акимова.
   - На китайской трассе, -  ответил  Акимов,  -  аэродромы  находятся  на
значительном расстоянии друг от друга.  Поэтому  сбор  группы  после  взлета
нужно производить очень быстро, а садиться обычно с  ходу.  Иначе  может  не
хватить горючего. Как опытный летчик, Курдюмов предусмотрел это. Но  другого
он  не  учел  -  меньшей  плотности  воздуха  на  тех  аэродромах,   которые
расположены высоко в горах. Привычная посадочная скорость здесь  оказывается
высокой. Курдюмов забыл об этом. Его самолет выкатился  за  пределы  полосы,
перевернулся и сгорел.
   "Какая нелепость,  -  подумал  я.  -  Долететь  от  Брянска  до  Китая,
преодолеть столько трудностей и вдруг погибнуть, не вступая в бой?!"
   Да и остальных летчиков эта трагедия,  видимо,  травмировала  морально.
Надо было поскорее с ними увидеться.
   На следующее утро наша группа вылетела на двух самолетах СБ: на одном -
мы с Рычаговым, на  другом  -  Благовещенский  и  Смирнов,  Приземлились  на
аэродроме в Наньчане, где базировалась эскадрилья наших истребителей.
   Обстановка там оказалась невеселой. Летчики ходили \22\ мрачные,  злые.
Как раз в тот день их  серьезно  потрепали  японцы.  Два  человека  погибли.
Сказывалось отсутствие командира. Воздушные бои  без  него  проходили  вяло,
неорганизованно. Летчики,  не  имея  боевого  опыта,  действовали  как  кому
вздумается...
   Заместителем командира эскадрильи  являлся  Сизов.  Но  в  той  тяжелой
обстановке  он  не  захотел  брать  на  себя  всю  полноту  ответственности,
категорически отказывался от командования.
   Люди в этом  подразделении  подобрались  хорошие.  Селезнев,  Панюшкин,
Демидов, Пунтус, Ремизов, Жукоцкий, Казаченко, Конев, Панин,  Вешкин  -  вот
первые советские бойцы, пришедшие на помощь китайскому народу.  Они  прибыли
сюда добровольно,  все,  как  один,  горели  желанием  драться  с  японскими
захватчиками. Но после нелепой смерти командира  эскадрильи  многие  из  них
приуныли. Тяготило летчиков и то, что им все  время  приходилось  воевать  с
численно   превосходящим   противником.   Одному   советскому    истребителю
противостояло, как правило, пять - семь японских.
   Вражеская авиация производила налеты на Нанкин по нескольку раз в день.
В них участвовало  иногда  по  сто  и  более  самолетов.  Постоянное  боевое
напряжение выматывало летчиков.
   Душевный надлом  -  явление  опасное.  Нужно  было  как  можно  быстрее
изменить настроение людей, укрепить у них веру в свои силы.
   Вечером мы собрали всех летчиков в столовой. Сели они за столы и понуро
опустили  головы.  Ни  шуток,  ни  смеха.  Видимо,  ожидали,  что  прибывшее
начальство учинит сейчас разнос. Но этого не случилось.
   Коротко сказав о  себе,  Рычагов  представил  Благовещенского  и  меня.
Смотрю: летчики один за другим начали поднимать головы, в  глазах  появились
огоньки. Большинство  авиаторов  по  газетным  статьям  хорошо  знали  героя
испанской войны Павла Васильевича Рычагова, и, конечно  же,  каждому  лестно
было видеть его рядом с собой. Это ободрило людей.
   - Говорят, у вас тут на  первых  порах  не  все  гладко  получалось,  -
намекнул Рычагов на недавнее поражение в воздушном бою с японцами. -  Вешать
нос не стоит.  На  войне  всякое  бывает.  Меня  над  Мадридом  однажды  так
рубанули, что до сих пор помню... \23\
   Вижу, начало положено, душевный контакт с людьми устанавливается. Можно
вступать в разговор и мне.
   -  Герой  Советского  Союза  майор  Рычагов,  -  пред  ставил  я  Павла
Васильевича, - назначен командующим советской  авиацией  в  Китае.  Товарищу
Благовещенскому приказано командовать группой истребителей, а мне-  вступить
в должность военного комиссара. Теперь давайте откровенно побеседуем. Что  у
вас тут делается, чем вы занимаетесь, как деретесь с японцами?
   Выступать начали как бы нехотя. Потом  разоткровенничались.  Вспоминали
удачные и неудачные вылеты, вскрывали причины недостатков в  боевой  работе,
вносили дельные предложения, выстраданные в первых неравных боях с врагом.
   - Пулеметы у нас неплохие, - сказал летчик Паша Панин. - Надо бы только
централизовать управление огнем.
   - Может быть, оружейникам дать  задание,  -  предложил  Рычагов.  -  Но
работать они должны под руководством опытного летчика.
   Из-за переднего стола поднялся кряжистый с  окладистой  бородой  пилот.
Размаха его плеч, пожалуй, хватило бы на двоих - до того  здоров!  Разгладив
бороду, он кратко изрек:
   - Подмогу бы нам...
   - Как ваша фамилия? - поинтересовался Рычагов.
   - Пунтус, - ответил летчик и добавил: - Иван Пунтус.
   - Да вам ли, товарищ Пунтус, просить подмогу? Одна борода  небось  ужас
на японцев наводит. Ребята засмеялись. Рычагов продолжал:
   -  Мы  понимаем,  что  обстановка  серьезная.   У   японцев   численное
превосходство в авиации. С этим фактом нельзя не считаться. Забегая  вперед,
скажу: подмога, как выразился товарищ Пунтус,  скоро  будет.  Вам  довелось,
друзья, вынести на своих плечах основную тяжесть первых воздушных  боев.  За
это вам большое спасибо. Но давайте  подумаем,  как  лучше  бить  врага  при
нынешнем соотношении сил.
   Рассказ Павла Васильевича о воздушных  боях  в  Испании,  факты,  когда
советские  летчики  подкрепляли  мужество  искусной  тактикой   и   выходили
победителями в \24\ неравных поединках с франкистской авиацией, окончательно
утвердили собравшихся в мысли: не так страшен черт, как его малюют.
   - Наши самолеты не только не уступают  японским,  но  по  маневру  даже
превосходят их, - подчеркнул Рычагов. - Значит, дело в нас  самих,  в  нашей
отваге, в нашей смекалке. А главное, товарищи, - боевая  выручка.  Держитесь
старого суворовского правила: "Сам погибай, а товарища выручай". И тогда нам
никакой враг не страшен.
   Авиационный атташе в Китае П. Ф. Жигарев перед этим собранием рассказал
мне об одном примечательном эпизоде,  который  как  раз  подтверждал  мысль,
высказанную Павлом Васильевичем Рычаговым.  Японцы  только  что  вступили  в
Нанкин. Нашим авиаторам пришлось  срочно  перелететь  в  Наньчан.  Враг  был
совсем рядом, а на машине летчика Жукоцкого оказался неисправным  мотор.  Не
оставлять же самолет противнику! Летчик нервничает: вот-вот нагрянут японцы.
   Механик Никольский успокаивает:
   - Ничего, отремонтируем, успеем.
   - Ну хорошо, я-то улечу. А ты?
   - Обо мне не беспокойтесь. Переплыву реку- и к своим.
   - Э нет. Так не пойдет. Полетим вместе.
   - Но самолет-то одноместный...
   - Ничего, что-нибудь придумаем,  -  заверил  летчик.  Когда  мотор  был
отремонтирован, Жукоцкий приказал механику снять  аккумулятор,  вместо  него
втиснул своего боевого товарища и на глазах  у  приближавшихся  к  аэродрому
японских солдат поднялся в воздух. Вскоре они были  в  Аньцине  -  ближайшем
аэродроме от Нань-чана.
   - Вот вам пример воинской смекалки, истинной боевой дружбы  и  взаимной
выручки, - сказал я на собрании летчикам.
   Зал одобрительно загудел. После некоторой паузы я прод