сь царил полный хаос. Чан Кай-ши и его  клика,
представлявшие   компрадорскую   буржуазию,    имели    проамериканскую    и
проанглийскую ориентацию, меньше всего заботились об  организации  борьбы  с
врагом. Они готовы были к сговору с захватчиками за счет китайского  народа.
Документы свидетельствуют, что Чан Кай-ши уже в самом начале  войны  пытался
пойти на капитуляцию и, если он этого  не  сделал,  то  только  потому,  что
слишком велико было возмущение народных масс подлой интервенцией Японии.
   8-я армия Чжу Дэ  сражалась  героически.  Но  она  не  смогла  изменить
обстановки, которая сложилась тогда  на  других  фронтах.  В  ноябре  японцы
захватили Шанхай, 11 декабря - Нанкин, а  27  декабря  пал  Ханьчжоу.  Таким
образом, вслед за Северным Китаем японцы оккупировали и Восточный Китай.
   О    продажности    и    капитулянтстве    гоминдановских    правителей
свидетельствует и такой факт. Когда развернулись бои в  провинции  Шаньдунь,
ее  губернатор  позорно  бежал.   Богатейшая   территория   была   захвачена
интервентами без боя. Японские войска, действовавшие в Северном и  Восточном
Китае, соединились. Для страны  создалась  тяжелейшая  обстановка.  Японский
военный флот двинулся на юг. 22 октября  1938  года  пал  Кантон.  Это  была
большая потеря. Дело в том, что через кантонский порт  доставлялось  оружие,
закупаемое Китаем в других странах.
   К концу 1938 года  японские  войска  заняли  основные  железные  дороги
Китая, его порты и крупнейшие промышленные центры.
   В Китае нам много рассказывали о Чан Кай-ши, давая при этом ему  весьма
нелестную  характеристику.  Говорили,   что   это   авантюрист,   продажный,
неискренний человек.
   Нам его удалось впервые увидеть на аэродроме в Ханькоу.  Случилось  это
после того, как два воздушных корабля совершили полет в  Японию  и  сбросили
там листовки. Прибыл он на открытой машине, чтобы лично поздравить советских
летчиков. Чан Кай-ши милостиво помахивал рукой китайцам, выстроившимся вдоль
дороги, скалил в улыбке большие желтые зубы. Худой, \45\  сутулый,  с  узкой
впалой грудью, он производил  впечатление  наркомана,  человека  с  нечистой
совестью.
   Военная карьера Чан Кай-ши началась так. В 1911  году  он  набрал  себе
бригаду из разных проходимцев. А в Китае в те времена  было  узаконено:  кто
имел даже такое "войско", как Чан  Кай-ши,  уже  считался  генералом.  После
этого  Чан  Кай-ши  занимался  спекуляцией,   затем   объявил   себя   левым
гоминдановцем.   Демагогические   лозунги,    широковещательные    обещания,
редкостное властолюбие  создали  Чан  Кай-ши  миф  "сильной  личности".  Его
назначают начальником военной академии Хуанпу и командиром  корпуса.  Многие
знали, что он ленив, быстро теряется в трудной обстановке,  легко  подвержен
панике, тем не менее Чан Кай-ши стал у руля государственного управления.
   Что ж, такие парадоксы в истории бывали не раз, и этому  удивляться  не
приходится. Все в конечном итоге зависит от  исторических  условий,  которые
порождают такие личности.
   Чан Кай-ши  женился  второй  раз  на  Сун  Мэй-лин,  молодой,  довольно
интересной и культурной женщине из рода Сунов. Старую свою жену с  сыном  он
оставил в Наньчане.
   Сун Мэй-лин фактически командовала китайской авиацией. Через нее  и  ее
брата Сунь  Узы-вэня,  одного  из  богатейших  людей  Китая,  закупались  за
границей самолеты. Сун Мэй-лин представляла к наградам китайских офицеров  и
вообще чувствовала себя правой рукой генералиссимуса. Не кому-либо, а именно
ей мы представлялись вскоре после своего прибытия в Китай.
   Сун Мэй-лин нас  любезно  приняла,  справилась  о  здоровье,  спросила,
приятен ли был наш путь из  Союза  в  Китай.  Ее  не  интересовало,  что  мы
намерены делать, как думаем вести борьбу с японской авиацией.  Зато  дотошно
расспрашивала о достоинствах и недостатках китайских генералов,  с  которыми
нам доводилось  встречаться:  кому  из  них  можно  доверять,  кому  нельзя.
Чувствовалось, что в верхушке, командования китайской армии плелись какие-то
интриги, и это больше всего занимало жену Чан Кай-ши.
   Разумеется,  от  ответов  на  подобные  вопросы  мы   уклонились.   Мне
подумалось: "Несчастная страна, которая имеет такое бездарное  руководство".
\46\

КУРС НА КАНТОН

   Китайское  командование  получило  сведения,  будто  японцы  собираются
высадить десант на южном побережье, в районе Кантона.
   - Большой десант, - подтвердил во время беседы с нами  полковник  Чжан.
Он был немало расстроен, потому что хорошо понимал далеко идущие последствия
вражеской операции. - Мне  поручили  выяснить,  можете  ли  вы  оказать  нам
содействие?
   - Разумеется. Поможем  вам,  чем  располагаем,  -  радушно  откликнулся
Рычагов. - Для того мы здесь и находимся.
   Тут же развернули карту Китая. Алексей Сергеевич прикинул расстояние до
Кантона. Было ясно, что без посадки не долететь.
   - А есть ли по маршруту промежуточные  аэродромы?  -  справились  мы  у
полковника.
   - Только один. Вот здесь, - показал он на карте.  По  рассказам  Чжана,
это был маленький, заболоченный с одной стороны пятачок.
   - Его кто-нибудь обслуживает?
   - Что вы? - безнадежно махнул рукой Чжан. - Никого там нет.
   Тут же, не теряя времени, мы составили необходимые расчеты,  справились
о погоде по маршруту, попросили полковника, чтобы он позаботился о  доставке
на аэродром бензина.
   - Это будет сделано, - заверил Чжан.
   На  этот  раз  полковник  оказался  на  редкость  пунктуальным.  Угроза
Кантону, видимо, не на шутку встревожила его. Ведь Кантон - крупнейший город
страны. Стоит он на одном из рукавов дельты реки Жемчужной, и к  нему  могут
подходить большие морские суда. Значение его трудно  переоценить:  Кантон  -
ключ к сердцу Китая...
   Лететь  решили  мелкими  группами.   Этим   обеспечивалась   скрытность
передислокации, создавалось больше удобств в обслуживании машин. Кроме того,
промежуточный аэродром попросту не мог вместить большую группу самолетов.
   Полковник Чжан и я вылетели  на  четырехместном  американском  самолете
первыми.  Надо  было  подготовить  \47\  посадочную  площадку,  организовать
встречу и заправку боевых машин, затем отправить их на Кантон.
   - А бензин будет? - еще раз  спросил  я  своего  спутника  перед  самой
посадкой в самолет.
   - Будет, будет, - заверил он. Подлетая к аэродрому, мы увидели вереницу
людей, растянувшуюся извилистой лентой километра на три.
   - Подносчики бензина! - удовлетворенно произнес полковник.
   Вслед за нами приземлились на И-16 Благовещенский и Григорий Кравченко.
   Перед отлетом я спросил Кравченко, все ли его летчики сумеют произвести
посадку на столь ограниченной площадке? Дело в том, что они  только  недавно
прибыли во главе с Николаенко из Подмосковья, и мы  не  успели  как  следует
познакомиться с ними. Гриша, как всегда, сощурил глаза и ответил:
   "- Кто жить хочет - обязательно сядет!
   Минут через тридцать в раскаленном добела небе появилась первая  группа
истребителей. Все приземлились нормально. Не повезло только Андрееву. Парень
малость не рассчитал. Его "ястребок"  коснулся  грунта  колесами  далеко  от
посадочного  знака,  на  повышенной  скорости  врезался  в  болото  на  краю
аэродрома, перевернулся и снова стал на шасси. Встревоженные  происшествием,
подбегаем к самолету. Андреев сидит как ни в  чем  не  бывало,  только  губу
немного разбил о приборную доску.
   - Ну, парень, видать, ты в рубашке родился, -  с  облегчением  произнес
Благовещенский.
   Вскоре  прилетели   и   остальные   группы.   Посадку   произвели   без
происшествий. После заправки истребители снова поднялись в небо и взяли курс
на   Кантон,   соблюдая   установленные   интервалы.    Предпоследним    шел
Благовещенский. Замыкающими летели  мы  с  Чжаном  на  своей  четырехместной
"стрекозе".
   Вечерело. Сначала земля виднелась в лиловой дымке, затем - в  синей,  а
под конец, как это  бывает  на  юге,  сразу  окуталась  темнотой.  Различить
что-либо внизу стало трудно.
   Вижу, мой полковник заерзал, бросается  то  к  одному  окошечку,  то  к
другому. Волнуется. Лицо побледнело.
   - Что, мистер Чжан? - спрашиваю.
   - Плохо, очень плохо, - настороженно показывает он \48\ пальцем в спину
летчика. - Летать ночью не умеет, а садиться сейчас негде.
   Признаться, и меня взяла оторопь. Я-то отлично  понимаю,  чем  все  это
грозит: надежных средств связи и обеспечения посадки в ночных условиях у нас
нет...
   - Кантон далеко? - сквозь рокот мотора кричу полковнику прямо в лицо.
   - Не очень.
   - Найдем?
   - Должны. Огни большие.
   - Летчик там бывал?
   - Он сам из Кантона.
   На душе немного отлегло: раз летчик местный, значит, аэродромы знает.
   Чжан приподнимается, видимо, хочет что-то сказать летчику. Я дергаю его
за рукав:
   - Не мешайте ему!
   Вскоре вдали, прямо по курсу, показалось зарево огней.
   - Кантон? - спрашиваю у Чжана.
   Тот утвердительно кивает головой.
   Огни становятся все отчетливее, ярче. Уже можно  различить  направления
улиц, световые рекламы. Над городом  проходим  на  небольшой  высоте.  Видим
темный квадрат. "Наверное, аэродром", - подумал я. В  то  время  китайцы  не
выкладывали ночных стартов. Они  попросту  не  имели  о  них  представления,
потому что летали только днем.
   Сделав круг, самолет пошел на снижение. Под нами  зиял  темный  провал,
похожий на чернильный сгусток. С каждой секундой нарастало напряжение: скоро
ли земля? И вдруг машина неуклюже ударилась правым колесом,  потом  левым...
Неужели перевернемся? Нет, кажется, выровнялась. Но что это?  Прямо  на  нас
стремительно надвигается домик  с  двумя  освещенными  окнами.  "Не  хватало
только врезаться в него", -- обожгла мысль.
   Однако летчик вовремя заметил  препятствие,  резко  развернулся  вправо
и... угодил в канаву. Послышался треск.  Вылезаю  из  машины.  Смотрю:  одна
плоскость обломилась, другая торчком нацелилась в небо.
   - Жив? - кричу полковнику Чжану.
   - Жив! - отвечает он, цепляясь за меня. Оказывается, при посадке мистер
обо что-то ударился, но страшного ничего не случилось. \49\
   Позже я спросил летчика:
   - Как же вы садились без ночного старта?
   - Я хорошо знаю Кантон. Вижу: кругом огни, а посредине темно, - ответил
он. - Думаю: тут и аэродром. Планировал на центр темного пятна. Где ему  еще
быть? Вот и сели. Все живы. Что же еще?
   Поистине надо обладать  олимпийским  спокойствием,  чтобы  так  вот,  в
кромешной тьме, сажать самолет.
   Привезли   меня   в   гостиницу.   Смотрю,   по   лестнице   спускается
Благовещенский. Голова повязана, губы распухли.
   - Что с тобой, Алексей Сергеевич? - спрашиваю его.
   - А, пустяки, - махнул он рукой. - Пойдемте ужинать.
   Благовещенский садился на другой стороне города, и я не знал, что с ним
случилось. За столом, выпив рюмку коньяку,  он  рассказал  наконец  о  своих
злоключениях.
   - Подхожу к аэродрому, - начал он, - никаких  огней  и  в  помине  нет.
Кое-как увидел посадочную полосу и успокоился. Ну,  думаю,  все  в  порядке:
ночью мне не привыкать садиться. Чувствую, колеса чиркнули  о  бетон  и  мой
"ишачок" побежал. Где-то уже на второй половине пробега - бац! Сильный удар.
Самолет скапотировал, а я повис на ремнях вниз головой. Сгоряча не  заметил,
что  лоб  рассечен  и  кровь  каплет  на  стекла  очков.  И  вот  через  эти
окровавленные очки мне показалось, будто над самолетом взметнулось  пламя...
Вот, думаю, незадача - заживо сгорю.  А  освободиться  от  ремней  не  могу.
Позвал на помощь. Подоспевшие китайцы перевернули самолет, вытащили меня  из
кабины. Они же и перевязали меня.
   - А пожар?
   - Какой там пожар, - улыбнулся Алексей Сергеевич.  -  Это  был  отблеск
взошедшей луны на  моих  окровавленных  очках.  В  общем,  отделался  легким
испугом.
   - Почему же твой самолет перевернулся? - спрашиваю у Благовещенского.
   - Порядочки здесь еще те... - недовольно ответил он. -  Оказывается,  в
конце полосы лежали канализационные трубы. В них-то я и врезался.
   На  второй  день,  пока  полковник  Чжан  вел   переговоры   со   своим
начальством, мы вошли  осматривать  город.  Прежде  всею  нас  поразили  его
масштабы. Тянется он вдоль реки на десятки километров. Южная часть  довольно
чистая. Наряду со старинными  китайскими  зданиями  \50\  здесь  встречаются
вполне современные постройки. Эта часть  так  и  называется  новым  городом.
Северная же, где живет основная  масса  населения,  -  старым.  Здесь  узкие
грязные улочки, застроенные преимущественно  двухэтажными  домиками.  Нижние
этажи заняты лавками, ремесленными мастерскими, закусочными.
   Затем мы вышли на набережную и  ужаснулись,  увидев  открывшуюся  перед
нами картину. Тысячи плотов и джонок стояли у берега  на  приколе.  Это  был
шумный, дурно пахнущий человеческий муравейник.  Над  джонками  вился  сизый
дым, вместе с ним ветер доносил запах пищи, отбросов и какой-то гнили.
   Позже мы узнали, что в "плавающих  кварталах"  живет  более  200  тысяч
человек. Ужасная  теснота.  Отсутствие  элементарных  условий  санитарии.  А
рядом,  за  асфальтом  набережной,  зелень,  благоустроенные  дома  богачей,
многоэтажные здания банков, контор. Какой поразительный контраст!
   Кантон был центром  тайной  торговли  опиумом,  который  завозили  сюда
контрабандой из Англии и Америки.
   - Боремся с ними, - жаловался полковник  Чжан.  -  Даже  война  была  с
англичанами из-за опиума. Да разве эту заразу быстро искоренишь? Вы  знаете,
какие деньги на этом выручают торговцы! О-го! - И  он  сделал  руками  знак,
обозначающий огромную сумму.
   В этом городе мы, по существу, остались без языка. Оказалось, что  даже
полковник, уроженец севера, не всегда понимал, о чем говорят южане на  своем
гуандуньском наречии. Мы же  знали  только  одно  слово  -  хао  (хорошо)  и
вставляли его в разговоре, где надо и где не надо. Над  нами  снисходительно
подсмеивались, но в укор не ставили. Что требовать от иностранцев?
   Жили мы в довольно благоустроенной гостинице. Окна круглые  сутки  были
открыты: в комнатах стояла неимоверная  духота;  она  усиливалась  чадом  от
свечей, горевших на полу. Этот смрад отгонял  москитов  и  в  какой-то  мере
облегчал наши страдания.
   Спать,  вернее,  проводить  несколько  часов  в   тяжелой   полудремоте
приходилось под балдахином из марли. Простыни смачивались водой.
   Китайцы поднимаются рано. Не успеет наступить рассвет,  как  по  плитам
тротуара уже начинают стучать деревянные туфли прохожих:  тук-тук,  тук-тук.
Будто бьют \51\ ложкой о ложку. Какой уж после этого сон? Усталые,  разбитые
встаем с пышущих жаром, мокрых  кроватей,  наскоро  умываемся  и  спешим  на
аэродром.
   Кантон имеет славные  революционные  традиции.  Рабочий  класс  не  раз
устраивал здесь забастовки, боролся  против  произвола  империалистов.  Один
местный коммунист рассказывал нам: до захвата власти  Чан  Кай-ши  в  городе
ежегодно справляли "неделю трех "Л":  Ленина,  Люксембург,  Либкнехта.  Роза
Люксембург и Карл Либкнехт были убиты 15 января, а Владимир Ильич Ленин умер
21 января. В память о  выдающихся  пролетарских  вождях  и  проводилась  эта
неделя.
   ...Пробыли мы в Кантоне дней семь. Сведения о высадке японского десанта
оказались ложными. Оставаться здесь дальше не имело никакого  смысла,  и  мы
вернулись на прежние аэродромы. К тому времени  в  составе  Военно-Воздушных
Сил, посланных Советским Союзом на  помощь  Китаю,  уже  имелись  не  только
истребители, но и бомбардировщики. Их экипажи  успели  неплохо  освоиться  с
обстановкой и приобрели некоторый боевой опыт. Теперь  мы  могли  не  только
защищать города от воздушных налетов, но и бомбить объекты противника.
   Однажды  вечером  к  нам  пришли  генерал  Чжоу   и   полковник   Чжан.
Предусмотрительно закрыв дверь, они сообщили:
   - В  Ханьчжоу  японцы  создали  большую  авиационную  базу.  Там  много
самолетов. Хорошо бы по ним ударить, а?
   Дело было заманчивое. Крупных бомбардировочных налетов мы пока  еще  не
предпринимали: не хватало сил. Сейчас они имелись.  Мы  разложили  на  столе
карту,  измерили  расстояние  до  Ханьчжоу,  попросили  генерала  и   Чжа-на
подробнее рассказать о путях подхода к городу, местных аэродромах, возможном
противодействии. Утром  послали  воздушного  разведчика.  Возвратившись,  он
доложил:
   - На стоянках ханьчжоуского аэродрома обнаружил до  полусотни  японских
бомбардировщиков и истребителей.  Там  ведутся  какие-то  работы.  Вероятно,
дооборудуется полоса. Меня  обстреляли.  Огонь  был  не  очень  интенсивным.
Возможно, не все еще зенитки установлены. На  обратном  пути  я  прошел  над
железнодорожной \52\ станцией. По моим подсчетам, там скопилось  до  десятка
эшелонов. Тоже хорошая цель.
   - Вот это будет работенка! - потирая руки, воскликнул Павел  Васильевич
Рычагов.
   Он тут же распорядился вызвать командиров групп и поставил  перед  ними
задачу:
   - Девять бомбардировщиков пойдут на вражеский аэродром. Надо уничтожить
все, что там находится. Другой отряд в составе восьми самолетов наносит удар
по эшелонам на станции. Истребителей сопровождения не  будет:  не  позволяет
радиус действия.
   Решение  смелое  и  вполне  обоснованное.  Дело  в  том,  что  скорость
советских бомбардировщиков была больше, чем у японских истребителей. К  тому
же мощное оружие,  установленное  на  наших  самолетах,  позволяло  экипажам
успешно отражать вражеские атаки. Наконец, расчет на внезапность  тоже  имел
немаловажное значение.
   Инженеру  было  дано  указание:  всеми  наличными   силами   немедленно
приступить к подготовке машин. Техники и мотористы еще до рассвета проверили
все до винтика, оружейники подвесили бомбы, зарядили пулеметы. Обслуживающий
состав знал, что самолеты пойдут в глубокий тыл врага,  поэтому  работал  на
совесть.
   Рычагов и  я  пришли  на  стоянку,  когда  экипажи  получили  последние
указания  командиров.  Павел   Васильевич   выступил   перед   летчиками   с
напутственным словом:
   - Главное, товарищи, - внезапность.  Застанете  противника  врасплох  -
успех обеспечен. Обнаружите себя раньше времени - дело может быть проиграно.
Ведущим групп указания даны. Желаю успеха. По самолетам!
   Готовя эту операцию, как, впрочем,  и  все  последующие,  мы  старались
соблюдать максимум секретности. К тому были свои причины. Раньше  случалось,
что наши замыслы становились известны противнику. Трудно  сказать,  кто  его
информировал. Кстати, китайцы, с которыми мы работали в тесном контакте,  со
шпионами расправлялись жестоко.
   Мы не раз наблюдали такую картину. Привлекая внимание людей,  громыхает
тачка. На ней со связанными сзади руками стоит на коленях человек. На  спине
у  него  прикреплен  большой  лист  бумаги  в  форме  аптекарского  рецепта.
Иероглифы гласят о преступлениях  этого  человека.  Рядом  лежит  топор.  На
какой-либо  центральной  \53\  площади  тачка  останавливается.   И   шпиона
обезглавливают. Без судьи и прокурора. Формальности считаются излишними: раз
кого-то уличили в шпионаже и поймали  -  вопрос  решен...  Не  знаю,  то  ли
шпионов было много в Китае, то  ли  свирепствовала  шпиономания,  но  головы
отрубали в ту пору многим.
   Так вот, подготавливая  вылет  на  Ханьчжоу,  Рычагов  отослал  куда-то
тучного  переводчика,  которому  мы  не  доверяли.  Разговор  о  предстоящей
операции велся в узком  кругу.  С  китайской  стороны  присутствовал  только
полковник Чжан.
   ...Задолго до восхода солнца наши бомбардировщики поднялись в воздух  и
взяли  курс  на  восток.  Погода  стояла  неважная:  густая  дымка  затянула
горизонт. Перелетев линию фронта  на  большой  высоте,  самолеты  уклонились
вправо от намеченного курса, чтобы  ввести  в  заблуждение  японскую  службу
наблюдения за воздухом. Ханьчжоу остался где-то слева, сзади.  Потом  боевые
корабли резко развернулись и зашли на цель с тыла.
   Начали стрелять зенитки.