он
мог запропаститься.
   - Искать вас собирались завтра, - доложил начальник базы, обслуживающей
аэродром. - Вон и самолет уже стоит наготове.
   - Хороша же у вас оперативность, - упрекнули мы. руководителя. - Искать
через три дня. А если бы мы потерпели катастрофу, тогда как?
   - Поверьте, у нас не было  самолета,  -  оправдывался  тот.  -  И  этот
отремонтировали кое-как, на скорую руку.
   В Хами мне вручили телефонограмму от "хозяина", как мы  тогда  называли
наркома обороны К. Е. Ворошилова. В ней мне предписывалось не  задерживаться
в Алма-Ате, немедленно вылетать самолетом СИ-47, который привел шеф-пилот С.
М. Буденного Василий Сергеевич Лебедев.
   Расстояние от Алма-Аты до Москвы немалое.  Запас  горючего  и  скорость
самолетов были тогда не так велики, как у современных лайнеров,  поэтому  по
пути пришлось несколько раз приземляться.  На  промежуточных  аэродромах  мы
прежде всего скупали в киосках Союзпечати  буквально  все  свежие  газеты  и
журналы, имевшиеся в продаже. Мы так соскучились по родному слову, что любая
заметка, в которой рассказывалось о жизни страны, радовала нас. Ведь в Китай
советские газеты приходили через месяц со дня выхода, а  то  и  позднее,  и,
конечно же, сообщения утрачивали свою актуальность...
   И вот она, Москва, с широкими улицами,  нарядными  площадями,  золотыми
шпилями церквей и громадами зданий. Я дышу полной грудью, улыбаюсь весеннему
солнцу, ошалело осматриваюсь вокруг. На Центральном аэродроме  мне  довелось
бывать не раз, но сейчас он  показался  мне  каким-то  особенно  нарядным  и
прихорошенным. \83\
   Лебедев понимал мое состояние и не приставал ни с  какими  расспросами.
Поинтересовался только одним:
   - На машине поедете?
   - Пешком, только пешком, Василий Сергеевич. А вещи пусть отвезут.
   Взяв с собой маленький чемоданчик с документами, я торопливо направился
к воротам аэродрома. Хотелось скорее выйти,  смешаться  с  толпой,  услышать
московский, родной говор. Нет другого более светлого и  радостного  чувства,
которое рождается, когда человек после долгой разлуки снова  оказывается  на
своей земле.
   Звоню в Политическое управление Красной Армии. Докладываю:
   - Рытов из командировки прибыл.
   - Рытов? -  переспросил  незнакомый  голос.  -  Хорошо.  Пропуск  будет
заказан.
   Направляюсь  прямо  в  приемную  начальника  ПУРа.  Думаю,  что  примет
непременно: командировка была необычная, и наверняка  товарищей  интересует,
как воюют наши летчики в китайском небе.
   В приемной встречает меня не по годам располневший порученец начальника
ПУРа и, даже не поинтересовавшись, кто я и откуда, указывает на дверь:
   - Не к нам. В Управление кадров, к Попову. В другой комнате обращаюсь к
бригадному комиссару. Он усердно перекладывал  папки  с  личными  делами  со
стола в сейф и, видимо, куда-то спешил:
   - Вам надо к Константинову.
   Константинов, выслушав меня, дал бумагу и сказал:
   - Там есть комната, - указал он жестом руки на коридор.  -  Садитесь  и
напишите список людей, с которыми вы вместе работали и  которые  вас  знают.
Список передадите в авиационный отдел.
   Такая "вводная" оказалась для  меня  совершенно  неожиданной.  Я  пожал
плечами. Зачем это потребовалось? Но раз надо - сажусь и начинаю  вспоминать
всех хорошо известных мне  по  совместной  работе  людей.  Список  получился
большой. Но вот дошла очередь до графы "адреса". Разве упомнишь около сорока
адресов? Кое-какие, однако, вспомнил и записал. Потом отдал список  Иванову.
\84\
   Тот взял мою бумагу, долго ее рассматривал, наконец поставил карандашом
против многих фамилий галочки.
   - Э, батенька, - тихо сказал он, приложив палец к  губам.  -  С  такими
связями не только на политработу, вообще ни на какую работу не попадешь...
   Я не понял, что значит "такие связи". 1937-1938 годы я провел в Китае и
многого не знал.
   - Вот что, уважаемый, - сказал мне Иванов доверительно. - Всех, кого  я
пометил галочками, из списка  исключи.  Понял?  Иначе  Попов  заставит  тебя
писать объяснения о связях с ними...
   Я взял свой список, вышел в соседнюю комнату и начал его переписывать.
   Мне было сказано, чтобы я был готов  к  беседе  с  товарищем  Мехлисом.
Прошел день, другой, третий, а дверь начальника  ПУРа  оставалась  для  меня
закрытой. Я приходил к девяти часам утра и уходил в два  -  три  часа  ночи.
Наизусть выучил все вывески на дверях кабинетов, десятки раз измерил  шагами
длину коридоров,  подсчитал  все  пятна  на  потолках,  но  Мехлис  меня  не
принимал. На мой вопрос  в  Управлении  кадров  только  пожимали  плечами  и
говорили:
   - Ждите.
   Наконец через неделю, ночью, когда я по привычке мерил шагами  коридор,
слышу голос:
   - Рытов, к армейскому комиссару Мехлису! Поправив ремень на гимнастерке
и проверив, все ли пуговицы застегнуты, вошел в кабинет.  Мехлис  пристально
посмотрел на меня из-под лохматых бровей и спросил:
   - Кто вас посылал в Китай?
   - Как кто? - удивился я. - Политуправление.
   - А конкретно - кто в ПУРе?
   - Товарищ Смирнов.
   Смирнов был хорошо мне знаком. Вышел он из  народных  низов,  отстаивал
Советскую власть, при отправке  в  Китай  наставлял  меня  твердо  проводить
политику нашей партии - и вдруг его не оказалось в Политуправлении.
   Мехлис встал и прошелся по кабинету.
   - Вас наградили?
   - Да, - с гордостью ответил ему. - Орденами Красного Знамени и  Красной
Звезды.
   - Ну, хорошо, можете идти, - вымолвил он.
   Беседа с начальником ПУРа оставила в душе неприятный  осадок.  Какие-то
неопределенные намеки, и ни слова о деле: какова  обстановка  в  Китае,  как
воюют наши летчики-добровольцы? Неужели до этого никому нет дела?
   Выхожу в коридор.  Встречают  меня  Николай  Александрович  Начинкин  и
Василий Яковлевич Клоков, с которыми я успел познакомиться. Спрашивают:
   - Ну как? Что за разговор был?
   Я досадливо махнул рукой. Отошли  в  конец  длинного  коридора,  где  в
проходной комнате, впритык один к другому, притулились канцелярские столы  с
чернильницами-непроливашками и ученическими ручками. Весь этот реквизит  был
поставлен для того, чтобы вызываемые в ПУР люди могли здесь заполнить анкеты
и другие документы. Разговор не клеился. Клоков и  Начинкин  тоже  несколько
дней ожидали приема и тоже не знали, чем кончится беседа с Мехлисом.
   Мимо нас торопливо, ни на кого не глядя, с  личными  делами  и  другими
бумагами проходили работники Управления кадров. Создавалось впечатление, что
приглашенные на беседу мало интересовали их.
   Впрочем, ради справедливости  должен  заметить,  что  такое  не  совсем
чуткое отношение к  вызванным  людям  было,  пожалуй,  только  в  Управлении
кадров. Там действительно  наблюдались  какая-то  нервозность  и  не  всегда
объективное  отношение  к  человеку.  И  можно  понять  кадровиков:  большое
начальство в первую очередь спрашивало с них за политработников...
   Что же касается других управлений и  отделов,  то  там  была,  как  мне
показалось, деловая, рабочая обстановка. В ПУР подбирались опытные,  знающие
свое дело товарищи, и руководство политической работой в армии, несмотря  ни
на что, не прерывалось ни на один день.
   В конечном  итоге  в  одном  из  управлений  меня  попросили  составить
подробный отчет о боевой деятельности наших летчиков-добровольцев  в  Китае.
Там же я узнал, что все  возвращающиеся  из  правительственной  командировки
досрочно повышались в воинском звании. Жигарев и  Рычагов,  например,  стали
комдивами,  Благовещенский  и  Полынин  -  полковниками.  Военный  комиссар,
однако, не был удостоен такой чести.
   - Тут какое-то недоразумение, - утешали меня товарищи. - Уверены, что и
вам присвоят звание. На всякий случай выписываем отпускное удостоверение как
\86\ бригадному комиссару. Вот вам с женой путевки в  санаторий  Фабрициуса,
поезжайте отдыхать.
   Но оптимизм товарищей не оправдался. Очередное звание я получил  только
при  назначении  комиссаром  авиационной  бригады  в  Ленинградском  военном
округе.
   После отпуска я снова прибыл в Москву. Попов повел меня  к  заместителю
начальника ПУРа Ф. Ф. Кузнецову. Видимо,  за  время  моего  отсутствия  были
досконально проверены мои связи. Разговор на  этот  раз  носил  совсем  иной
характер. Ф. Ф. Кузнецов подробно расспросил  о  китайских  делах,  о  наших
летчиках и вообще оказал весьма любезный прием.
   - Что касается вашей будущей работы,  -  сказал  он,  -  то  мы  решили
предложить вам должность комиссара 14-й истребительной авиабригады.
   За всю свою военную жизнь я ни у  кого  не  просил  ни  должностей,  ни
званий и ни от какой работы не отказывался. Поэтому ответил просто:
   - Я готов, - и поднялся, чтобы уходить.
   - Постой, - жестом остановил меня Кузнецов,  переходя  в  разговоре  на
дружеское "ты". - Хоть бы спросил, где эта бригада  находится  и  что  собой
представляет.
   Снова усадил меня в кресло и  начал  рассказывать.  Бригады  фактически
пока еще нет. Создается она из разных полков на границе с Прибалтикой.
   - О бдительности не забывай, - посоветовал напоследок Ф. Ф. Кузнецов. -
Помни, под боком граница.
   По этой части, как говорится, я был в курсе дела. На мировой арене  шла
острейшая классовая борьба двух миров, борьба  диаметрально  противоположных
идеологий.
   За год заграничной командировки я несколько отстал от событий,  которые
происходили в армии. Поэтому в орготделе меня ознакомили со всеми последними
приказами и директивами, рассказали,  чем  сейчас  живут  войска.  В  отделе
пропаганды  дали  программу  политических  занятий  и  марксистско-ленинской
учебы.
   - А вот это специально подобрал для тебя, - сказал Веселов, вручая  мне
перевязанную бечевкой стопку книг и брошюр. - Тут найдешь все необходимое по
воинскому воспитанию.

СРЕДИ СНЕГОВ БЕЛЫХ

НАД КАРЕЛЬСКИМ ПЕРЕШЕЙКОМ

   Штаб 14-й авиационной бригады размещался в  Пскове,  а  аэродромы  были
разбросаны в разных местах.
   Один из них находился  неподалеку  от  станции  Дно  и  носил  ласковое
поэтическое название Гривочки. Самый ближайший был недалеко от Пскова.
   Обстановка в то время, как известно,  была  напряженной.  Международный
империализм не  отказывался  от  своего  намерения  спровоцировать  войну  с
Советским Союзом, науськивал на нас Прибалтийские государства и Финляндию.
   Наше правительство,  обеспокоенное  создавшимся  положением,  вынуждено
было принимать соответствующие меры. В частности, оно не  раз  обращалось  к
Финляндии с просьбой отодвинуть  границу  в  районе  Карельского  перешейка.
Взамен предлагалась территория в два раза больше.
   Но финны, подогреваемые Германией, США и Англией,  оставались  глухи  к
нашей просьбе и продолжали вести дело к войне. В  этих  условиях  Советскому
правительству  ничего  другого  не  оставалось,  как  привести  войска  \88\
Ленинградского военного округа в состояние боевой готовности.
   ...Из штаба бригады я вылетел на аэродром  Гривочки,  чтобы  проверить,
все ли там делается на случай объявления тревоги. В частях провели партийные
собрания, призвали коммунистов показывать пример бдительности и безупречного
выполнения воинского долга.
   Отдельный разговор состоялся с  командирами  и  комиссарами.  Тема  его
формулировалась кратко: быть начеку, держать самолеты и вооружение наготове,
пополнить комплект боеприпасов, горючего и  продовольствия.  Соответствующие
указания получили хозяйственники, медицинский персонал.
   На другой день вечером меня попросили к телефону.
   - Вызывает Ленинград, - передавая трубку, сообщил дежурный по штабу.
   - Завтра утром вам надо быть у командующего ВВС  округа,  -  получил  я
распоряжение. Справляться о подробностях не стал, тут же позвонил  комиссару
полка Николаю Кулигину и попросил подготовить самолет У-2.
   Военно-воздушными силами Ленинградского военного округа командовал в то
время Птухин Евгений Саввич.
   - В  предвидении  известных  вам  событий,  связанных  с  международной
обстановкой, - несколько витиевато сказал он мне, - формируется  8-я  армия.
Возглавит ее, видимо, командарм второго ранга Штерн.  Командующим  ВВС  этой
армии назначается мой заместитель Иван Иванович Копец. Вы будете комиссаром.
Приказ уже подписан.
   - Слушаюсь, - по-солдатски ответил я.
   - Что надлежит сделать поначалу? - Птухин развернул перед собой  карту.
Он был человеком дела, не любил пускаться  в  пространные  рассуждения.  Под
стать ему и начальник штаба ВВС округа А. А. Новиков, с которым я перед этим
уже успел познакомиться. - Место базирования ВВС  армии  должно  быть  между
Ладожским и Онежским озерами, на линии Петрозаводск - Лодейное поле.  Завтра
с моим заместителем вы полетите в этот район, осмотрите аэродромы,  а  потом
доложите, где и какие самолеты можно базировать. Кстати, прошу иметь в виду:
там сейчас глубокие снега, трескучие морозы. Так что оденьтесь  потеплее,  -
посоветовал Евгений Саввич в конце беседы. \89\
   Мы вылетели с Иваном Ивановичем на полевой  аэродром.  Накануне  прошел
обильный снегопад, взлетно-посадочную полосу укатать еще не успели. Разыскав
начальника  комендатуры,  приказали  ему  срочно  подготовить  аэродром  для
посадки других самолетов.
   - У меня ничего нет, как я буду расчищать полосу? - жаловался начальник
комендатуры. - И самолеты нечем заправить.
   И действительно, ни волокуши, ни катки, ни гладилки не  были  исправны.
Не оказалось на аэродроме и нужного  количества  тракторов.  По  всему  было
видно, что начальник комендатуры нерасторопный человек и в боевой обстановке
может крепко подвести летчиков.
   - Есть у меня на примете в Пскове, - говорю Ивану Ивановичу, - толковый
хозяйственник, Арам Ефремович Арутюнян. Самое место ему здесь быть.
   - Ну что ж, - согласился Копец, - давайте телеграмму, чтобы  немедленно
вылетал сюда.
   Перед тем как подняться в воздух для осмотра других  аэродромов,  Копец
предупредил начальника комендатуры:
   - Если вы не расчистите дороги  и  стоянки  самолетов,  не  подготовите
посадочную полосу - пеняйте на себя.
   С полевого аэродрома мы перелетели под Петрозаводск,  где  базировались
И-15 и СБ 72-го смешанного авиаполка, которым  командовал  полковник  Шанин.
Базу  возглавлял  полковник  Ларионов.  Мы  остались   довольны   состоянием
аэродрома.
   - Чувствуется, люди любят порядок, -  одобрительно  отозвался  Копец  о
командире полка и начальнике базы.
   Число армейских аэродромов оказалось  до  крайности  мало.  К  тому  же
находились  они  далеко  от  границы.  Это,   разумеется,   снижало   боевые
возможности авиации.
   - Надо посмотреть, что представляют собой приграничные озера, нельзя ли
их приспособить под аэродромы, - подал идею Копец.
   Его горячо поддержали инженеры. Зима стояла  на  редкость  морозная,  и
толщина льда  вполне  обеспечивала  взлет  и  посадку  самолетов.  Чтобы  не
рисковать понапрасну, сначала на облюбованные озера направили  специалистов.
Они проверили состояние льда, сделали  необходимые  расчеты.  Их  заключение
было обнадеживающим: лед выдержит. \90\
   Свои соображения об использовании озер Копец изложил  командующему  ВВС
округа. Тому понравилась смелая идея, и он без  всяких  проволочек  утвердил
наш план.
   Оставалось направить туда аэродромную технику,  укатать  снег,  завести
все необходимое для боевой работы. К этому времени прилетел Арам Арутюнян  и
буквально за несколько дней создал новый аэродром неподалеку от  финляндской
территории. Он всегда поражал меня своей кипучей деятельностью,  а  на  этот
раз превзошел мои ожидания.
   Вскоре  на  прежнем  аэродроме   приземлились   самолеты   И-153   14-й
авиационной бригады. Командовал ею Холзаков, а начальником  политотдела  был
Федор  Филиппович  Морозов,  ставший  впоследствии  начальником  политотдела
воздушной армии. Этот аэродром и избрал для своей базы Арам Арутюнян. Отсюда
ему было легче командовать тыловыми подразделениями.
   Когда  развернулись  боевые  действия,  в  наше  распоряжение  передали
авиационную бригаду ДБ-3 (командир - Борис  Токарев,  комиссар  -  Королев),
отдельный полк ТБ-3 и несколько отрядов, вооруженных самолетами Р-5.
   На аэродроме  становилось  тесно,  поэтому  истребительные  полки  14-й
бригады, которыми командовали Китаев и Неделин, пришлось перевести на  новую
площадку.
   - Но там ведь ни жилья и  вообще  ничегошеньки  нет,  -  пробовал  было
упрямиться Китаев.
   - Нет, так будет. Не забывайте, что дело имеете с Арутюняном.  Он  все,
что надо, из-под земли достанет, - успокоил командира полка Копец.
   ...Война с финнами с самого начала стала для нас суровым испытанием.  В
иные дни морозы доходили до 50 и более градусов. Выпал глубокий снег. Дороги
замело. На них создавались пробки,  ликвидировать  которые  не  удавалось  в
течение многих часов. Поэтому с подвозом  случались  большие  перебои.  Хлеб
превращался в камень. Солдаты в шутку говорили:
   - А ну-ка, старшина, отпили нам полбуханочки. Собственно, это была даже
не шутка. Мороженый хлеб действительно пилили пилой.
   Управляться с самолетами было не  легче.  Нередко  моторы  на  ТБ-3  не
удавалось  запустить  в  течение  суток.  Техники  и  мотористы   ходили   с
обмороженными лицами, распухшими руками. Не меньше  их  страдали  и  шоферы,
\91\ особенно  водители  специальных  машин.  Масло  на  морозе  загустевало
настолько, что заправить им самолет не представлялось  никакой  возможности.
Оно делалось как вар. Не раз случалось, что  на  самолетах  СБ  от  сильного
холода лопались масляные бачки.
   Однажды перед наступлением надо было нанести по переднему краю  обороны
противника бомбовый удар. Самолеты 72-го полка вовремя поднять  не  удалось.
Вызывает меня командующий армией Штерн. Рядом с ним  стоял  Копец  и  нервно
похрустывал суставами пальцев. С ним разговор уже состоялся.  Очередь  дошла
до меня.
   - Авиация не выполняет своих задач, а вы в это время проводите беседы с
комсомольцами.  Сейчас  же  отправляйтесь  в  Петрозаводск  и  наведите   на
аэродроме порядок.
   Штерн был спокойным и на редкость деликатным человеком. Но тут и он  не
сдержался, потому что  речь  шла  о  судьбе  людей,  наступающих  на  сильно
укрепленную оборону войск противника.
   Я поспешно вышел  из  кабинета  командующего,  сел  в  машину  -  и  на
аэродром. Там в готовности номер один стоял связной самолет.
   - Под Петрозаводск! - приказал я выбежавшему из тепляка летчику.
   К самолету с трудом пробился автостартер, крутнул винт  раз,  другой  -
мотор не заводится. Ну, думаю, час от часу не легче. Сижу в открытой кабине,
продрог до костей, а мотор безмолвствует.
   - Прошло всего двадцать  минут,  как  прогревал,  -  говорит  испуганно
летчик, - а уже морозом схватило...
   Натужно воя, автостартер долго крутит винт. Наконец мотор заработал.
   Прилетев на аэродром,  я  спросил,  почему  полк  бездействует.  Шанин,
инженер и начальник базы растерянно разводят руками:
   - Мороз. Все сковало. С самого рассвета бьемся. Вижу, люди трудятся  на
совесть, даже рукавицы побросали,  голые  руки  примерзают  к  металлу.  Что
делать? Руганью положения не исправишь. И вдруг один из техников предлагает:
   - Давайте закатим бочку с маслом в баню, разогреем как следует, а потом
зальем в самолетный бак.
   Смекалистый  парень.  Молодец.  Идея  понравилась  всем.  Начали   даже
удивляться, почему не могли додуматься до \92\ такой  простой  вещи  раньше?
Вскоре дело пошло на лад. Затопили баню,  подогрели  масло  и  заправили  им
самолеты. На стоянке весело заработали  моторы.  Люди  заулыбались  и  стали
подбрасывать на руках инициативного техника.
   Прошло немного времени, и вся группа машин,  выделенных  для  поддержки
наступающей пехоты, вырулила на старт, поднимая  тучи  снежной  пыли.  Взмах
флажком - и самолеты один за другим поднялись в звенящий от мороза воздух.
   По телефону сообщаю Ивану Ивановичу и докладываю Штерну,  что  самолеты
ушли на задание.