.
     -- Вы можете установить какую-то периодичность его визитов?
     Белзш покачал головой.
     -- Как вы думаете, Крест живет в Москве?
     -- Скорее всего нет.  Вообще разговора об этом  не было,  но однажды он
сказал: "Ты через полчаса в постели, а мне еще пять часов до дома топать".
     -- Номер его машины вы не рассмотрели?
     --  Нет. Но если  бы я даже знал его  назубок, вам бы это все  равно не
принесло пользы.
     -- Почему?
     --  Вы еще плохо знаете  Креста.  Он продумывает все --  до  мельчайших
деталей. И скорее  всего на  его машине стоит чужой номер. Во всяком случае,
когда он приезжает в Москву.
     -- Каких-нибудь  особенностей,  необычных  вещей на  его  машине вы  не
заметили?
     Белаш подумал, развел руками:
     -- Обыкновенный "газик". Разве что никелированные колпаки на колесах --
обычно ведь на таких машинах нет колпаков...
     -- Внешняя манера поведения Креста?
     --  Сволочь, -- сказал Белаш. --  Этакий развеселый  дядя, бабник  типа
"скот в сапогах"...
     -- Это что-то новое, --  отозвался  я. Сообщение  меня  заинтересовало,
потому что на таких субчиков  иной раз можно выйти через  шлейф покинутых  и
потом долго неутешных дам.
     --  Ничего нового, -- презрительно сказал Белаш. -- Бабник-мародер, что
ли.  Он  мне  как-то сказал,  что ездит отдыхать  в  Анапу: "Там  мамочки  с
больными  детьми, расстроенные они,  обиженные судьбой,  очень  нуждаются  в
сочувствии".
     -- Н-да, хорошего компаньона вы себе подобрали.
     -- Я его не выбирал. Как и вас...
     -- Что правда, то правда. Мы  вас  действительно  сами нашли.  Только с
разных   сторон.   Одно  жаль,  что  Кресту  вы   оказали   гораздо  меньшее
сопротивление, чем мне...
     Белаш пожал плечами и засмеялся, зло, с повизгиванием:
     -- А что в этом  удивительного?  Крест отнял у меня только совесть,  вы
хотели забрать все. Да и забрали...
     -- Да, -- сказал я устало. -- Но вы забыли, что я пришел, когда совести
уже не было.
     Пропало  у меня  почему-то сочувствие  к нему -- и  в  последнем, самом
тяжелом испытании Белаш оказался совсем дрянным  человеком.  И то,  что  мне
удалось остановить поток его жизни и как  киноленту пустить его вспять, тоже
не радовало,  это  принесло мне  только  человеческое  разочарование,  да  и
профессионального  удовлетворения  не  было  -- скрипки, из-за  которой  мне
пришлось предпринять поход в чужие судьбы, ъ события, отзвучавшие семнадцать
лет  назад, пройти сквозь вероломство, подлость, обман, --  скрипки не было.
Она  по-прежнему  находилась  в  цепких  жилистых  руках  человека,  который
продумывал свои негодяйские дела до мельчайших деталей и твердо гарантировал
своим сообщникам, что они никогда не попадутся.
     Я даже приблизительно  не представлял себе, где и  как мы  можем искать
Никодимова. Устроить засаду  в  квартире  у Белаша?  Но  когда снова  явится
Никодимов,  неясно,  а  Белаша все  время  придется держать дома,  чтобы  он
ответил на предварительный звонок Креста. Это очень сложно -- может, и месяц
пройти, пока он  явится  вновь.  Попробовать  съездить в Анапу, навести  там
справки? Дело  громоздкое и неверное.  Что же делать?  И сколько времени  он
намерен  держать у себя скрипку? А  вдруг он ее  уже сплавил?  От этой мысли
меня даже замутило -- неужели все, что произошло  за эти два месяца, все это
зря? Ведь если  я даже поймаю Никодимова -- сейчас, когда у меня  лежала его
фотография, это было вполне реально, -- а скрипки уже не будет,  то наступит
только возмездие, а мне нужна скрипка...
     Лаврова спросила у Белаша:
     -- Продукты и выпивка -- из ваших запасов или Крест принес?
     -- Крест принес, -- медленно сказал Белаш. -- А что? И я тоже не понял,
почему она спрашивает об этом.
     -- Ничего,  --  сказала Лаврова  и повернулась ко  мне: -- Такую банку,
помнится, я видела на кухне у Мельника...
     "Маслята маринованные любительские" -- обычные консервы, мало ли. Мне и
в голову не пришло, что обычные маринованные грибы, которые и годятся только
на  то,  чтобы водку закусывать, могут определить судьбу старинной скрипки и
поставить точку во  всей этой истории, указав  логово  Минотавра. Минотавра,
который  предусматривал  все до мельчайших  деталей, а  такой  глупости, как
пустая банка из-под маринованных грибов, не предусмотрел...

     Я   позвонил   своему   приятелю  Гусеву  --  следователю   из  отде-ла
автотранспортных происшествий.
     -- Сережа, есть занятная задачка по твоей части. Не интересует?
     -- Нет, -- любознательно ответил Гусев.  -- У меня  своих задачек полон
сейф.
     -- Так те ты обязан решать, это скучно, как на уроке. А моя будет вроде
субботнего кроссворда -- ради удовольствия...
     -- Не морочь голову, дорогой товарищ. Говори, чего надо,-- и салют!
     --  Серега, посчитать  надо,  как  далеко  могла  уехать за пять  часов
машина.
     -- Какая машина?
     -- ГАЗ-69.  Выехала  из центра  Москвы  около полуночи  12 октября,  по
метеосводке -- моросящий дождь, в Московской области  туман, езды около пяти
часов. 12 октября,  учти,  будний  день,  понедельник...  Приехала машина  в
Москву,  скорее всего проделав этот  же маршрут,  и  колесила целый день  по
городу -- так что не исключено, что по дороге заправлялась бензином...
     -- Подожди, -- сказал Гусев. -- Я посчитаю...
     Он, видимо, сверялся  с картой, что-то недовольно бурчал себе  под нос,
потом сказал:
     -- Думаю, что в радиусе Калининской, Владимирской, Рязанской, Тульской,
Калужской, Смоленской областей. Плечо  перегона не более двухсот  пятидесяти
километров.
     -- Что же это получается -- всего пятьдесят километров в час?
     -- Максимум.  Ты ночью сядь в  "газон"  да  в дождь,  да при  встречном
грузовом движении -- попробуй больше проехать.
     -- Обязательно...
     -- Вы себе  консервную  банку  представляете? -- строго  спросила  меня
Лаврова.
     -- А что, похоже, что я уже и этого не соображаю? -- осведомился я.
     --  Нет,   кое-какая  надежда  сохраняется,  поэтому  спрашиваю.  А  вы
отвечайте.
     --  Хорошо,  .--  покорно кивнул я. --  Представляю.  Металлический или
стеклянный,  полый  внутри  цилиндр,  герметически закупоренный,  с  пищевой
начинкой.
     -- А что  в  цилиндре? Что есть  обязательно на этом  металлическом или
стеклянном цилиндре?
     --  Этикетка, --  сердито  сказал  я.  -- Вы не можете  предложить  мне
вопросов позанимательнее?
     --  Для более  занимательных вы  еще не  готовы, --  спокойно  ответила
Лаврова. -- А кроме этикетки?
     --  Еще  часто  бывают  грязь,   противокоррозийная  смазка,  пальцевые
отпечатки, ценник и  надпись "В северных районах на 5 копеек  дороже".  Все,
больше ничего не бывает. И все это нас в данный момент не касается...
     -- Ошибаетесь, -- сказала  Лаврова.  -- На каждой консервной  банке, на
крышке или на донышке всегда бывают еще цифры и буквы...
     -- Цифры? -- удивленно переспросил я и вспомнил, что  действительно  на
банках всегда выдавлены рельефные буковки и цифры.
     --  Да, цифры. И  я,  так  же  как и  вы,  никогда  не  обращала на них
внимания. Но ведь они что-то обозначают, раз их ставят... А сегодня я решила
поинтересоваться этим всерьез.
     Я понял, куда гнет Лена, но осторожно сказал:
     -- Я думаю, что в каждой партии сотни тысяч банок...
     -- И это  возможно,  -- спокойно  сказала Лаврова. -- Но у нас  другого
пути нет. Смотрите, что я узнала...
     Она развернула лист бумаги, на котором было крупно  написано: "К  2 6 3
0/2 1 1 И 3 4 9".
     -- Ка-две  тысячи  шестьсот тридцать дробь двести одинна-дцать-И-триста
сорок девять,  --  вслух прочитал я.  --  Тьфу, чертовщина  какая! Ничего не
понимаю.
     --  Неудивительно,  --  усмехнулась  Лаврова.  --  Это  шифр  с  крышки
консервной  банки  из-под маслят маринованных,  которыми закусывали Крест  с
Белашом. По словам Белаша, банку принес Никодимов.
     -- А как его можно расшифровать -- шифр этот?
     --  Я  как  раз  этим  и  занималась  сегодня  в  Министерстве  пищевой
промышленности.
     -- Поделитесь, -- с интересом попросил я.
     -- Пожалуйста. Буква "К" обозначает группу заводов, к которой относится
изготовитель этой банки. Всего,  оказывается, таких знаков три -- "К", "М" и
"Р".  "Р"  -- это  рыбокомбинаты, "М" -- мясо-молочные заводы, а  "К" -- все
прочие консервные предприятия, в том числе и овощные.
     --  Между прочим, я  бы и сам  мог  догадаться, что  маринованные грибы
делают не на рыбокомбинате, -- сказал я сварливо. Из ехидства, конечно, и из
зависти сказал, потому что понимал, что Лаврову осенила богатая идея.
     Лаврова махнула на меня рукой и продолжала:
     -- Отбрасываем последнюю цифру -- это год изготовления.
     -- Ноль -- это год изготовления?
     --  Не  ноль,  а  семьдесят,  --  терпеливо  объяснила  Лаврова.  --  В
семидесятом году, сиречь нынешнем, изготовили  эти грибы. Семерка опускается
и штампуется только ноль.
     -- А может быть, в шестидесятом? Тоже ноль.
     -- Овощные консервы не подлежат таким срокам  хранения. Остается  цифра
263 -- это индекс  завода.  Что такое консервный завод No  263? Оказывается,
это  межколхозный  овощной  консервный  заводик  во  Владимирской   области,
Сасовский район,  село  Котельники.  Продукция почти полностью  поступает  в
областную  торговую  сеть  для  реализации   в   основном   через   магазины
облпотребкооперации. Вас эти сведения согревают?
     -- Владимирской области?.. -- пробормотал  я.  --  Гм, вполне подходит.
Просто здорово. Леночка, можно я вас поцелую?
     -- Можно! -- поспешно сказала Лаврова и тут же засмеялась: -- А вас  не
смущает, что это... в служебном кабинете?
     Я покачал головой и чмокнул Лаврову в щеку. Она подняла на меня глаза и
спросила с искренним интересом:
     --  Слушайте, Тихонов, а почему вы решили,  что ваш  поцелуй может быть
для меня формой благодарности?
     -- Ну, вы же мне давно сказали,  что я  злой и сентиментальный человек,
--  обрадовался я возможности "отыграться". -- А они, злые,  сентиментальные
человеки, всегда так думают. Но при всех обстоятельствах вы сократили  объем
работы раз в двадцать.
     -- Или в сорок, не будем  мелочными, -- снисходительно кивнула Лаврова.
-- Тут ведь остались еще цифры и буква. Обозначают они вот что: первая цифра
--  номер смены, которая изготовила эту банку. Две  следующие -- 11-е число,
буква  И -- август  месяц,  а последние цифры  --  индекс  самих  консервов.
Правда, это нас не интересует -- и так видим.
     -- А почему И -- это август?
     -- Вы бы мне придумали вопрос полегче. Откуда я знаю -- почему И? Может
быть, по порядку. -- А январь, Б -- февраль и так далее.
     -- Может быть. Впрочем, это уже неважно.
     -- Вы со мной поедете в Котельники?
     Лаврова  долго, пристально смотрела на меня,  и мне показалось, что она
хочет сказать  что-то очень важное, но она молчала,  и мне вдруг  показалось
необходимым понять, о чем она сейчас думает, да по ее лицу  разве что-нибудь
прочтешь?  Так я  и не понял, о чем думала Лаврова, а она, посмотрев на меня
еще немного, сказала:
     -- Вызывайте машину...
     -- Одиннадцатым августа интересуетесь?  -- спросил начальник  цуеха. --
Сейчас по журналу производства проверим...
     Он  придвинул к себе  пухлую  засаленную конторскую книгу и стал искать
нужную  нам запись. Очки при этом он сдвинул на лоб, а книгу поднес  к самым
глазам, и со стороны казалось, что он вынюхивает нужный ему сорт  консервов.
От внимания и напряжения серо-седые вислые усы двигались в такт строчкам.
     -- А вот и одиннадцатое, -- сказал  он.  -- Так, в этот день  мы начали
изготовление  маслят,  а  вся  партия  шла  до  четырнадцатого.  В  ночь  на
пятнадцатое  варочный  котел  остановили на промывку, а с  утра пятнадцатого
пошли грузди. Всего изготовлено в серии 1674 банки консервов...
     -- А движение продукции? -- спросил я.
     --  Сейчас глянем журнал регистрации сбыта,  -- он взял со стола другую
книгу, и ритуал вынюхивания нужной строчки повторился. -- Ага, вот запись за
шестнадцатое -- Колотовскому  гормагу отпущено:  маслята--1674 банки, грузди
-- 965 банок...
     --  Мы только маслята любим, -- сказала Лаврова.  --  А Колотово -- это
где?
     Начальник цеха с такой силой уцепился за свой ус,  что я испугался, как
бы он не оторвал его.
     --  Охота  пуще  неволи. Из-за  грибов -- в  такую  даль, --  сказал он
удивленно. -- А Колотово -- это городок, шестнадцать километров отсюда.
     -- Я даже и не слышал про такой, -- сказал я. -- А много жителей в нем?
     --  Откуда?  --  отпустив  ус,  махнул рукой  начальник цеха. -- Тысячи
полторы-две от силы...

     --  Про  нас  можно  сказать  так: что потопает  наш  заготовитель,  то
полопает  наш потребитель, извиняюсь, конечно, за слово полопает. Но факт --
из песни слова не  выкидают,  --  директор колотовского гормага объяснял нам
свои  принципы обслуживания покупателей. Вначале он  несколько взволновался,
приняв  нас  за  работников  ОБХСС, но, разобравшись, успокоился, стал много
веселее, общительнее и даже остроумнее.
     -- Нынешний крестьянин...  --  он  делал  ударение  только на последнем
слоге,  --  это  не  прежний  сирый  земледелец.  Это  передовой  колхозник,
требующий от нас заботливого и вдумчивого отношения  к его столу питания.  И
мы стараемся с честью ответить ему на его растущие культурные и материальные
потребности.  Мы ведь предприятие потребительской  кооперации, и то,  что мы
приобретем от производителя, приходит на стол к  труженику села.  Поэтому мы
стараемся, чтобы этот стол был обильнее и разнообразнее..,
     Я не выдержал и перебил его выступление:
     -- Вы шестнадцатого августа  получали консервы с завода в Котельникове.
Покажите мне документы.
     Директор вновь дал легкую рябь волнения:
     -- Пожалуйста,  вот  смотрите. Я  ведь, можно  сказать,  здесь ветеран.
Почти два  десятка лет работаю. Каждая собака, извините за слово, меня здесь
знает, и я у всех на виду. У нас не скроешься -- все друг друга видят,..
     -- Сколько у вас осталось еще маринованных маслят?
     -- Я  сейчас посмотрю  на  полках --  должно быть, самая малость. Очень
большим спросом пользуется этот товар, -- он выскочил из конторки.
     Я подошел к Лавровой, курившей у открытой форточки:
     --  Он  действительно  должен  знать  здесь всех.  Если  нет  ошибки  в
принципе, то он нас выведет на Креста.
     -- Не должно быть ошибки, -- сказала Лена. Лицо у нее было осунувшееся,
утомленное, синие  круги  обвели  глаза.  -- К  вечеру  областная  ГАИ  даст
сведения о "газиках" с никелированными колпаками.
     Вошел директор и радостно сообщил:
     --  Осталось еще шесть  ящиков. Настоятельно рекомендую взять с  собой.
Знатоки считают, что это исключительно редкий маринад -- богатейший вкусовой
букет.  Кстати,  завтра  с  утра,  извиняюсь  за  слово,  гусей  выкинем. Не
интересуетесь, к Новому году -- вареничков со шкварками...
     -- В  другой раз как-нибудь,  -- сказал я. -- Будьте добры... Взгляните
на эту фотографию. Личность вам не знакома?
     Директор  нацепил  очки,  завел  за  уши  железные  дужки,  внимательно
вгляделся в фотографию.
     -- Господи, да это никак Петр Семеныч! И не  признать сразу -- худой да
стриженый!
     -- Так сколько лет пробежало! -- охотно подключился я. -- Сейчас-то что
поделывает Петр Семеныч? В начальство, наверное, вышел?
     --  Да  нет,  заготовитель он  наш.  Отличнейший  работник, должен  вам
сказать. Вдумчивый. За  что  Полозов ни возьмется, все  делает "на большой",
извиняюсь, конечно...
     -- А где он сам-то сейчас, Полозов?
     -- В Сасово за билетами поехал, скоро должен быть. Нужен?
     -- Да-а... Покалякать захотелось. А куда ему билеты?
     -- Отпуск у него пропадает неиспользованный. До 31-го надо оформить. Он
и решил недельку погулять, к сестре в Елец прокатиться, а с шестого числа мы
его отзовем -- дел многонько сейчас.
     -- В  Елец, значит, на  недельку? --  переспросил я.  По  всем архивным
данным у Никодимова никакой сестры и в помине не было.
     --  Ну да, в Елец. Вон и  гостинцы  заготовил,  --  директор показал на
обвязанный веревкой чемодан и два небольших ящика, стоявших в углу.
     -- А что же он  свои  гостинцы у вас, а не  дома  держит? -- неожиданно
вмешалась Лаврова.
     --   Квартиру  он   у   Кузьмичева  Степана  снимает,   домишко  совсем
паршивенький, крыс полно... Вот он и боится, что продукты пожрут.
     Я посмотрел  на толстые оконные  решетки, тяжеленный железный засов, но
не  успел ничего  сказать,  потому  что  Лаврова  резко,  почти  на  вскрике
произнесла:
     -- Станислав Павлович!!
     Я удивленно поднял на  нее взгляд -- Лаврова отступила от окна, лицо ее
побледнело  еще  больше  и  как-то вытянулось, и  она почти  шепотом,  сипло
сказала:
     -- Вы хотели присмотреть для своей машины колпаки...
     Я вылетел из-за стола и в один прыжок подскочил к окну.
     Из зеленого "газика"  с блестящими колпаками на  колесах вылез человек.
Был он плотен,  коренаст, темная  бекеша  круглила литые  плечи, торчком  на
голове стояла меховая шапка, серые чесанки косолапо загребали снег. Здоровым
саквояжем в руке отмахивал легко, играючи. Сквозь льдистую роспись мороза на
стекле лица его было не рассмотреть.
     Директор  магазина,  уже  стоявший  за  моим  плечом,  сказал   высоким
испуганным голоском:
     -- Это он и есть, Полозов Петр Семенович. Очень хороший человек...
     Я повернулся к нему и сказал быстро:
     -- Садитесь на свое место и сидите тихо...
     -- Но почему?..
     Он увидел в руке Лавровой пистолет и осекся.
     -- Я вам сказал -- садитесь! Лена, встаньте за дверь!
     Директор сел за стол, онемев от испуга и неожиданности, и  я понял, что
если там -- во дворе -- Крест, то он все поймет с первого взгляда. Шансов на
игру  не  осталось. Я тоже вынул пистолет, дослал патрон  в ствол, расслабил
кисть, чтобы не дрожала рука, и опустил  пистолет в  карман так, чтобы можно
было сразу выстрелить сквозь пиджак.
     Совсем рядом затопали шаги, дверь распахнулась, и вошел человек. У него
была странно  маленькая  для  таких  плеч  голова.  Курносый  носик, веселые
бесцветные глаза, румяные с мороза щечки, белесые брови -- таких лиц тысячи,
оно неприметно, и,  расставшись с ним, забываешь  его навсегда.  Но я его не
мог  позабыть --  это  было  лицо  Никодимова,  Креста,  это было лицо моего
Минотавра
. Он совсем не постарел по сравнению с архивными фотографиями, чуть
заматерел разве. Может быть, годы не властны над кошмарами?
     Вот,  наконец, и встретился я  с ним, с чудищем из лабиринта, сделавшим
мою жизнь  невыносимой, потому  что  из-за  него лежал  на мне ужасный  груз
невыполненных обязательств.
     Он сказал:
     -- Здравст... -- и тут увидел меня,  и в глазах  его сполохом метнулась
искра мучительного воспоминания, и  исчезла, потому  что  он сразу  же узнал
меня. В правой руке у него был саквояж, и он не  мог мгновенно сунуть руку в
карман. Для  этого надо было  бросить  саквояж,  а это  целая секунда. И  ее
больше у него не было.
     По  инерции он сделал еще шаг, и Лаврова, выйдя  из-за притолоки двери,
ткнула его стволом пистолета в шею.
     -- Руки за голову!
     -- Поднимайте, поднимайте  ручки! -- сказал я и пистолетом показал, что
руки придется поднять.
     Никодимов  бросил  или уронил свой баул,  звук  был тупой,  мятый,  как
сапогом  в  глину, и медленно, как-то сонно стал  поднимать  руки  вверх.  Я
засунул руку  в  боковой карман его  бекеши и, когда доставал теплый тяжелый
брусок браунинга, ладонью ощутил, как бешено,  судорожными рвущимися ударами
колотит у него сердце, и в этом истерическом, жутком бое был  нечеловеческий
страх, и в этот момент Никодимов стал мне противен, как взбесившийся волк.
     --  Руки вперед! -- Я захлопнул у него на запястьях наручник