для отвода глаз.
   Считалось, будто  они  способны  оценить  присяжного  по  одним  лишь
внешним проявлениям, какими бы незначительными они ни были, и  по  тому,
что  он  говорит.  Николас  снова  незаметно  улыбнулся.  Что,  если  он
приставит палец к носу и будет сидеть в таком положении минут пять? Как,
интересно, они истолкуют это с точки зрения языка жестов?
   Остальных зрителей он не смог идентифицировать. Несомненно, среди них
есть какое-то количество репортеров и,  как  обычно,  скучающих  местных
адвокатов, а также  прочих  завсегдатаев  судов.  Жена  Хермана  Граймза
сидела ближе к задним рядам, светясь гордостью оттого, что ее муж избран
на столь высокую должность. Судья Харкин перестал бубнить  и  указал  на
Уэндела Рора, который медленно встал, застегивая пиджак, в очередной раз
сверкнул своими белоснежными искусственными зубами в сторону присяжных и
важно проследовал к кафедре, чтобы произнести,  как  он  объяснил,  свое
вступительное слово, в  котором  он  обрисует  присяжным  дело  в  общих
чертах. В зале воцарилась полная тишина.
   Они собираются доказать, начал Уэндел Pop, что сигареты вызывают  рак
легких и, конкретней, что покойный мистер Джекоб Вуд, милейший  человек,
заработал  рак  легких  в  результате  тридцати  лет   курения   сигарет
"Бристолз".
   Сигареты убили  его,  торжественно  заявил  Pop,  подергав  жиденькую
седенькую бородку. Голос у него был скрипучий, но  он  отлично  управлял
им, с помощью соответствующих модуляций добиваясь нужного драматического
эффекта. Pop был актером, опытным актером. Небрежно завязанный  галстук,
клацающий зубной протез и не сочетающиеся друг с другом предметы  одежды
были призваны создать образ "своего парня", такого же, как все.  Да,  он
не идеален. Пусть адвокаты ответчика в своих безупречных темных костюмах
с дорогими шелковыми галстуками свысока разговаривают с присяжными.  Pop
не таков. Для него присяжные - товарищи.
   Но как доказать, что сигареты вызывают рак легких?  Существует  масса
способов. Во-первых,  они  пригласят  сюда  самых  знаменитых  в  стране
специалистов-онкологов. Эти выдающиеся ученые уже на пути в Билокси, они
сядут  вместе  с  присяжными  и  недвусмысленно  объяснят,  опираясь  на
обширные статистические данные, что сигареты действительно вызывают  рак
легких.
   Кроме того - Pop не смог скрыть злорадной улыбки, - истица представит
суду людей, работавших прежде в табачной  индустрии.  Придется  вытащить
грязное белье на свет Божий прямо здесь, в зале суда. Ожидаются страшные
разоблачения.
   Короче,  адвокаты  истицы  докажут,  что  естественные   канцерогены,
пестициды, радиоактивные частицы и асбестоподобные волокна, содержащиеся
в сигаретном дыме, вызывают рак легких.
   К этому моменту мало кто в зале суда сомневался не только в том,  что
Pop сможет это доказать, но  и  в  том,  что  это  не  составит  ему  ни
малейшего труда. Он сделал паузу, подергал края  галстука-бабочки  всеми
десятью пухлыми пальцами и заглянул в свои  записи.  Затем  начал  очень
торжественно рассказывать о покойном  Джекобе  Вуде:  обожаемый  отец  и
глава семейства, трудяга, примерный католик, член  церковной  футбольной
команды,  ветеран.  Курить  начал,  будучи  совсем  еще   ребенком,   не
осознавая, как  и  многие  в  подобном  возрасте,  всей  опасности  этой
привычки. Любимый дедушка. И так далее.
   В какой-то момент  Pop  даже  переусердствовал  в  театральности,  но
быстро понял это.  Он  коротко  коснулся  возмещения  убытков.  Нынешний
процесс - грандиозный процесс, объявил он,  процесс,  значение  которого
выходит за  рамки  данного  дела.  А  следовательно,  истица  потребует,
разумеется, большую сумму денег и вправе рассчитывать на  их  получение.
Речь ведь идет  не  только  о  конкретных  убытках  -  об  экономических
потерях, связанных с  кончиной  Джекоба  Вуда,  и  о  моральном  ущербе,
понесенном семьей, лишившейся его любви и заботы.
   Речь идет  о  назидательном  значении  той  кары,  какой  заслуживает
ответчик. Pop еще немного поговорил о назидательности. Несколько раз  он
даже, казалось, терял нить, и  большинству  присяжных  стало  ясно,  что
именно этой стороне дела  он  придает  настолько  важное  значение,  что
позволяет себе даже несколько отклониться от конкретики.
   Судья Харкин письменно уведомил каждую  из  сторон,  что  отводит  на
вступительную речь  не  более  часа.  Как  только  выступающий  превысит
отведенный лимит времени, сообщалось в том же  письменном  послании,  он
будет безжалостно остановлен на полуслове. Хотя Pop и страдал от обычной
адвокатской болезни многословия,  он  четко  знал  установленную  судьей
границу, которую  нельзя  переходить,  и  уложился  в  пятьдесят  минут,
закончив торжественным призывом к справедливости, поблагодарив присяжных
за внимание, улыбнувшись и, перед  тем  как  сесть  на  место,  еще  раз
клацнув искусственными зубами.
   Пятьдесят минут, которые нужно просидеть  без  малейшего  движения  и
звука, кажутся часами, судья Харкин хорошо  знал  это,  поэтому  объявил
пятнадцатиминутный перерыв, после которого со вступительной речью должен
был выступить адвокат ответчика.

***

   Дурвуд Кейбл уложился менее чем в тридцать минут. Он  хладнокровно  и
рассудительно  заверил   присяжных:   у   "Пинекса"   есть   собственные
специалисты - врачи и ученые, которые доходчиво  объяснят  им,  что  как
таковые сигареты не вызывают рака легких. Он не удивится, если  поначалу
присяжные отнесутся к этому  скептически,  и  просит  их  лишь  проявить
терпение и широту взгляда. Сэр Дурр говорил без  каких  бы  то  ни  было
бумажек, словно ввинчивая каждое слово в сознание присяжных. Он  обводил
взглядом первый ряд, потом, чуть  подняв  глаза,  скользил  по  второму,
впитывая любопытное внимание каждого в отдельности. Его честный голос  и
взгляд действовали почти гипнотически. Этому человеку хотелось верить.

ГЛАВА 6

   Первый кризис разразился во время обеденного перерыва.  Судья  Харкин
объявил его в десять минут первого.  Зал  сидел  неподвижно,  пока  жюри
покидало свою ложу. Лу Дэлл ждала в узком коридоре, сгорая от нетерпения
затолкать членов жюри в комнату присяжных.  "Рассаживайтесь,  -  сказала
она, - обед будет через минуту. Пока можете выпить  свежего  кофе".  Как
только все двенадцать человек оказались в  комнате,  она  закрыла  их  и
отправилась проверить, все ли в порядке у трех дублеров, содержавшихся в
отдельной комнатушке неподалеку от зала, а убедившись, что везде  все  в
порядке, вернулась на свой пост и уставилась  на  Уиллиса,  придурочного
охранника,  которого  поставили  здесь   с   заряженным   пистолетом   в
пристегнутой к поясу кобуре кого-то там охранять.
   Присяжные медленно  бродили  по  комнате,  некоторые  потягивались  и
зевали,  другие  продолжали  знакомиться  друг  с  другом.  Разговоры  в
основном  крутились  вокруг  погоды.  Некоторые  явно  чувствовали  себя
неловко, что и неудивительно для тех, кто неожиданно оказался запертым в
комнате с совершенно незнакомыми людьми, при том что делать им  было,  в
сущности, нечего, только обед маячил впереди как главное событие. Чем же
их будут кормить? Безусловно, еда должна быть приличной.
   Херман Граймз занял место во главе стола,  которое,  как  он  считал,
подобало председателю, и вскоре увлекся беседой  с  Милли  Дапри,  милой
дамой лет пятидесяти, имевшей, как оказалось, слепого приятеля.  Николас
Истер представился Лонни Шейверу, единственному  чернокожему  мужчине  в
составе жюри, который явно тяготился  своими  обязанностями  присяжного.
Шейвер управлял одним из бакалейных магазинов, входивших в  региональную
торговую сеть, и среди чернокожих  сотрудников  компании  занимал  самое
высокое положение. Он нервничал, был скован и никак не мог расслабиться.
Его приводила в ужас мысль о том, что придется оторваться от магазина на
целые четыре недели.
   Прошло минут двадцать, обеда все не несли. Ровно в  половине  первого
Николас громко спросил:
   - Эй, Херман, где же наш обед?
   - Я - всего лишь председатель жюри, - с  улыбкой  ответил  Граймз  во
внезапно наступившей тишине.
   Николас подошел к двери, открыл ее и подозвал Лу Дэлл.
   - Мы голодны, - сказал он.
   Она медленно  отложила  книгу  в  бумажной  обложке  и,  взглянув  на
одиннадцать остальных присяжных, сказала:
   - Обед сейчас прибудет.
   - Откуда же он следует? - спросил Николас.
   - Из закусочной О’Рейли, это здесь, за углом. -  Лу  Дэлл  не  поняла
шутки.
   - Послушайте, мы сидим здесь взаперти, словно цыплята в курятнике,  -
сказал Николас, -  не  имея  возможности,  как  нормальные  люди,  пойти
пообедать сами. Не понимаю,  почему  нам  не  доверяют  и  не  разрешают
пройтись по улице и пообедать в свое удовольствие без разрешения  судьи?
- Он сделал шаг навстречу Лу Дэлл и увидел заплясавшие в ее глазах серые
искорки. - Нельзя ли сделать так, чтобы обед не превращался  для  нас  в
ежедневную борьбу?
   - Да, конечно.
   - Пожалуйста, позвоните и узнайте, где наш обед, или я буду  вынужден
поговорить с судьей Харкином.
   - Хорошо.
   Дверь закрылась, Николас пошел к кофейнику.
   - Вы не думаете, что были излишне  резки?  -  заметила  Милли  Дапри.
Остальные слушали, не вмешиваясь в разговор.
   - Возможно. Если так, прошу  меня  извинить.  Но  если  мы  не  будем
высказывать все начистоту, они о нас вообще забудут.
   - Она здесь ни при чем, - сказал Херман.
   - Ее обязанность - заботиться о нас. - Николас пересек комнату и  сел
рядом с Граймзом. - Вы отдаете себе отчет в том, что во время  процессов
такого рода присяжным обычно разрешается, как нормальным  людям,  ходить
обедать? Почему, как вы думаете, мы обязаны носить эти значки присяжных?
   Все стали собираться вокруг них.
   - Вы, кажется, разбираетесь в судебных делах? - спросила  через  стол
Милли Дапри.
   Николас пожал плечами, давая понять, что разбирается куда лучше,  чем
может сказать:
   - Я немного знаком с этой системой.
   - Откуда? - поинтересовался Херман,
   Николас сделал паузу, чтобы произвести впечатление.
   - Я  два  года  учился  в  юридическом  колледже.  -  Пока  остальные
переваривали эту весьма интересную информацию, он сделал большой  глоток
кофе.
   Рейтинг  Истера  среди   коллег   моментально   подскочил.   Он   уже
зарекомендовал себя как дружелюбный  и  участливый,  благовоспитанный  и
умный человек. Теперь он вырос в их глазах еще и как знаток законов.
   До двенадцати сорока пяти обед так и не прибыл. Тогда  Николас  резко
оборвал разговор и снова открыл дверь. Лу Дэлл стояла в коридоре, нервно
поглядывая на часы.
   - Я послала туда Уиллиса, -  поспешно  объяснила  она.  -  Он  должен
вернуться с минуты на минуту. Мне очень жаль, что так получилось.
   - Где здесь мужской туалет?
   - За углом справа, - сказала она и с  некоторым  облегчением  указала
направление рукой.
   Не  задерживаясь  возле  туалета,  Истер  тихо  спустился  по  черной
лестнице и вышел из здания суда. Пройдя два квартала по Лэмьюз-стрит, он
зашел в Старый рынок - пешеходный торговый квартал,  расположившийся  на
месте бывшего делового центра Билокси. Истер  отлично  ориентировался  в
этом районе - его дом был всего в полумиле отсюда. Ему нравились кафе  и
закусочные, которых было  множество  в  Старом  рынке.  Имелся  здесь  и
отличный книжный магазин.
   Повернув  налево,  он  вскоре  вошел  в  большое  белое  здание,  где
находился известный местный ресторан  "Мэри  Маханиз"  -  любимое  место
встреч  городской  общественности  во  время  слушаний  в  суде.   Истер
прорепетировал этот путь неделю назад и даже отобедал в непосредственной
близости от столика почтенного Фредерика Харкина.
   Сейчас он вошел в ресторан  и  спросил  у  первой  встретившейся  ему
официантки, обедает ли еще судья Харкин. Да.  А  где?  Она  показала,  и
Николас быстро прошел через бар и маленький вестибюль в  обеденный  зал,
залитый солнечным светом и украшенный множеством  живых  цветов.  Народу
было много, Его честь сидел  за  столиком  на  четверых.  Харкин  увидел
Истера, и вилка с насаженной на нее мясистой жареной креветкой застыла у
него в руке на полпути ко рту. Он узнал в Николасе одного из  присяжных,
к тому же на груди у него красовался красно-белый значок.
   - Простите, что беспокою вас, сэр, - сказал Николас, останавливаясь у
края  стола,  уставленного  тарелками  с  горячим  хлебом,   аппетитными
салатами, закусками, а также большими стаканами  чая  со  льдом.  Глория
Лейн, секретарь суда, тоже  онемела  от  изумления.  Вторая  женщина  за
столом была помощницей секретаря, третья -  судебным  делопроизводителем
Харкина.
   - Что вы здесь делаете? - спросил Харкин. К его нижней  губе  пристал
крохотный кусочек козьего сыра.
   - Я здесь по поручению жюри.
   - Что случилось?
   Николас наклонился поближе, чтобы не устраивать сцены.
   - Мы голодны, - сказал он сквозь зубы. Четверо напряженных  людей  за
столом отчетливо уловили  гнев  в  его  словах.  -  Пока  вы,  уважаемые
господа, наслаждаетесь здесь отличной едой, мы сидим в четырех стенах  в
ожидании "комплексного обеда", который почему-то никак не  доберется  до
нас. Позвольте со всем уважением заметить вам, сэр, что  мы  голодны.  И
весьма расстроены.
   Вилка Харкина с силой ударилась о тарелку, креветка соскочила с нее и
шлепнулась на пол. Он швырнул на стол салфетку,  бормоча  себе  под  нос
что-то совершенно неразборчивое. Взглянув на  женщин,  составлявших  ему
компанию, судья поднял брови и сказал:
   - Что ж, пойдемте разберемся.
   Женщины вскочили, и все пятеро, вихрем пронесясь через обеденный зал,
выскочили из ресторана.
   Когда  Николас  с  судьей  Харкином  и  тремя  женщинами,  пройдя  по
коридору, появились в комнате присяжных, Лу Дэлл и Уиллиса нигде не было
видно. Стол оставался пустым -  никакой  еды.  На  часах  -  пять  минут
второго. Присяжные замолчали и уставились на Его честь.
   - И вот так уже почти час, - сказал Николас, махнув рукой  в  сторону
пустого стола. Если поначалу присяжные удивились, увидев судью  Харкина,
то через несколько мгновений удивление сменилось гневом,
   - Мы  имеем  право  рассчитывать  на  то,  чтобы  с  нами  обращались
достойно, - раздраженно сказал Лонни Шейвер, и это  окончательно  добило
судью.
   - Где Лу Дэлл? - спросил он,  обращаясь  к  трем  сопровождавшим  его
женщинам.
   Все три посмотрели на дверь, через которую  как  раз  в  этот  момент
ворвалась Лу Дэлл. Увидев Его честь, она застыла как  вкопанная.  Харкин
посмотрел ей прямо в лицо.
   - Что здесь происходит? - сдерживая ярость, спросил он.
   - Я только что звонила в ресторан, - ответила  она,  запыхавшись;  от
страха лицо ее покрылось испариной. - Произошло какое-то  недоразумение.
Они говорят, что кто-то им позвонил и сказал, будто  обед  откладывается
до половины второго.
   - Эти люди умирают от голода, - сообщил Харкин, словно  Лу  Дэлл  еще
этого не знала. - До половины второго?
   - Там в ресторане что-то напутали. У них что-то с телефоном.
   - Какой ресторан?
   - О’Рейли.
   - Напомните мне поговорить с хозяином.
   - Да, сэр.
   Судья переключил внимание на присяжных.
   - Приношу вам свои извинения. Это больше не повторится. - Он помолчал
немного, взглянул на часы и мило всем улыбнулся. - А  пока  я  приглашаю
вас всех отобедать вместе со мной в "Мэри Маханиз". - И, повернувшись  к
своему делопроизводителю, распорядился:
   - Позвоните Бобу Махани  и  скажите,  чтобы  он  приготовил  для  нас
дальний кабинет.
   На обед  подали  закуску  из  крабов,  свежие  устрицы  и  знаменитое
фирменное блюдо Махани - суп из стручков бамии.  Это  был  звездный  час
Николаса Истера. Покончив с десертом уже после  половины  третьего,  они
неспешно отправились вместе с судьей Харкином в  суд.  К  тому  моменту,
когда присяжные  заняли  свои  места,  готовые  продолжить  работу,  все
присутствующие уже знали историю их восхитительного обеда.
   Нил О’Рейли, хозяин  закусочной,  позднее  предстал  перед  судьей  и
поклялся  на  Библии,  что  ему   позвонила   какая-то   молодая   дама,
представилась помощницей секретаря суда  и  велела  доставить  обед  для
присяжных ровно в половине второго.

***

   Первым свидетелем на процессе выступал покойный  Джекоб  Вуд  -  была
показана видеозапись, сделанная за несколько  месяцев  до  его  кончины.
Перед присяжными установили два монитора с  двадцатидюймовыми  экранами,
еще шесть расставили по всему залу. Установку завершили, пока  присяжные
праздновали свою победу в "Мэри Маханиз".
   Джекоб Вуд,  обложенный  подушками,  полулежал,  судя  по  всему,  на
больничной  кровати.  На  нем  была  белая  майка  без  рисунков,   ноги
прикрывала простыня. Он был худ,  изможден,  бледен,  вдоль  тонкой  шеи
спускалась кислородная трубка, конец которой был вставлен в нос.  Кто-то
дал ему команду начинать, и он, глядя в объектив камеры, назвал свои имя
и адрес Голос у него был скрипучий  и  больной.  Он  страдал  еще  и  от
эмфиземы легких.
   Хотя его окружали адвокаты, на экране был он один. Время  от  времени
за  кадром  между  адвокатами  возникали  какие-то  стычки,  но  Джекоб,
казалось, этого не замечал. В пятьдесят один  год  он  выглядел  на  все
семьдесят и явно находился при смерти.
   Побуждаемый адвокатом Уэнделом Рором, он поведал всю свою  биографию,
начиная с рождения, что  заняло  почти  целый  час.  Детство,  начальная
школа, друзья детства, дом, служба в морском  флоте,  женитьба,  работа,
дети, привычки, новые друзья,  путешествия,  отдых,  внуки,  перспективы
пенсии. Следить за рассказом несчастного поначалу представлялось  весьма
захватывающим занятием, но вскоре  присяжные  осознали,  что  жизнь  его
столь же скучна, как и их собственная. К  тому  же  плотный  обед  начал
оказывать свое действие, и они заерзали на  своих  местах.  Веки  у  них
отяжелели, и восприятие притупилось. Даже Херман,  который,  слыша  лишь
голоса, должен был воображать себе лица, заскучал. К счастью, судья тоже
стал испытывать  послеобеденную  истому  и  спустя  час  двадцать  минут
объявил короткий перерыв.
   Четверым присяжным-курильщикам требовался перекур, и Лу Дэлл радостно
сопроводила их в маленькую квадратную комнату  с  открытым  окном  возле
мужского туалета, которую обычно использовали для содержания  малолетних
правонарушителей, ожидавших вызова в суд. "Если вы и после этого суда не
бросите курить, значит, что-то здесь не так", - неловко пошутила она. Ни
один из четверых не  улыбнулся.  "Простите",  -  извинилась  Лу  Дэлл  и
закрыла за собой дверь. Джерри Фернандес, тридцативосьмилетний  торговец
автомобилями, неудачно женатый и  сильно  задолжавший  в  казино,  зажег
первую сигарету и дал прикурить трем женщинам, вышедшим  вместе  с  ним.
Все четверо глубоко затянулись и выпустили в окно густые клубы дыма. "За
Джекоба Вуда", - словно тост, произнес Джерри. Женщины хранили молчание,
они были слишком поглощены курением.
   Председатель, мистер Граймз, уже прочел  им  краткую,  но  энергичную
лекцию о недопустимости  обсуждения  обстоятельств  дела,  он  этого  не
потерпит, сказал он, потому что судья Харкин без устали  сурово  требует
от него этого. Но сейчас Хермана в комнате не было, а  Джерри  распирало
любопытство.
   - Интересно, старина Джекоб пытался когда-нибудь  бросить  курить?  -
спросил он, не обращаясь ни к кому конкретно.
   Сильвия Тейлор-Тейтум, свирепо  затянувшись  своей  длиннющей  тонкой
сигаретой в стиле "эмансипэ", ответила: "Не сомневаюсь, что скоро мы это
узнаем", - и выпустила столб голубоватого дыма через свой длинный острый
нос. Джерри обожал прозвища и про себя  уже  нарек  ее  Пуделихой  из-за
чрезвычайно  узкого  лица,  острого  вытянутого  вперед  носа  и  густых
курчавых  седеющих  волос,  разделенных  пробором  строго  посередине  и
падающих на плечи  тяжелыми  прядями.  Ростом  не  меньше  шести  футов,
угло