не  скажешь  Кате,  что  я  тебе  все  разболтала?  Я  ведь
обещала...
   - Не волнуйся, не скажу. Кассета подписана?
   - Да. Я ей сразу сказала, надо пометить, чтоб  не  потерялась.  Кассет  в
доме много.
   - Разумно, - кивнула Маргоша. - И она пометила?
   - Да, она при мне вытащила ее из диктофона,  написала  маркером  какие-то
буквы. - Глаза Жанночки стали сухими и напряженными. - Слушай, а тебе  зачем
все это?
   - Затем, что у Кати твоей крыша поехала. Это может плохо кончиться. А мне
ее жалко. Просто  по-человечески  жалко.  Понимаешь?  К  тому  же  мой  муж,
Константин Иванович, очень к ней привязан. Я не хочу, чтобы он  пережил  еще
одну трагедию.  Конечно,  с  потерей  единственного  сына  не  сравнить,  но
все-таки... Катя для него тоже родное существо, он ее с пеленок  знает  и  с
родителями ее дружит лет сто. Короче,  я  не  хочу,  чтобы  с  Катей  что-то
случилось. Так как ты у нас единственный посвященный  человек,  попробуй  ей
внушить, что искать шантажистку должна милиция, а не она. Не ее это дело.  Я
права?
   - Права, - кивнула Жанночка, - совершенно права.
   Маргоша еще раз взглянула в окно. Ни телевизионщиков, ни бомжа Бориски во
дворе уже не было.
   * * *
   Народу на рынке "Динамо" было так много, что  через  пять  минут  у  Кати
зарябило в глазах, закружилась голова. Толпы медленно  ползли  вдоль  рядов,
толкаясь,  застревая  в  узких   проходах.   Между   ними   каким-то   чудом
проскальзывали тележки с газированной водой, бутербродами и  шоколадками.  В
примерочные выстраивались огромные очереди, и  многие  покупатели  примеряли
джинсы, свитера, деловые костюмы прямо у прилавков, раздевались до белья, не
обращая внимания на толпу. Иногда  продавцы  прикрывали  раздетых,  держа  в
растопыренных руках какой-нибудь рваный халат. Но большинство оголялось  без
всякой ширмы. Никто ни на кого не глядел.
   У обувных прилавков  энергично  топали,  вытягивали  обутые  в  сапоги  и
кроссовки  ноги,  гнули  подошвы.   Продавцы   выходили   прямо   в   толпу,
присаживались на корточки с зеркалами в руках:
   - Женщина, ну вам отлично! А "молнию" можно парафинчиком смазать...
   - Мужчина, они разносятся! Смотрите, это настоящая "Саламандра".  Где  вы
еще такие купите за миллион? Вон в магазинах стоят по полтора...
   Обувью торговали многие. Сначала Катя и Паша просто  спрашивали:  "Вы  не
знаете, как нам найти Свету Петрову? Она тоже торгует обувью".
   - Не знаю такую...
   - Не знаю...
   - Тут этих Свет, как собак нерезаных...
   - Отойдите от прилавка, раз ничего не покупаете... - Через час  Катя  еле
держалась на ногах. Они зашли в небольшое кафе в  глубине  павильона,  чтобы
немного перевести дух.
   - Нет, - покачал головой Паша, - бесполезно. Если  мы  не  покупатели,  с
нами никто разговаривать не станет. Надо сделать вид, что  мы  хотим  купить
что-то, и про Свету Петрову спрашивать как бы между прочим.
   - Тогда мы до закрытия будем толкаться, - вздохнула Катя, - я не выдержу.
Искать здесь человека - полное безумие.
   Они съели по бутерброду, выпили жидкий кофе.
   - Ну хочешь, иди посиди в машине. А я поспрашиваю, - предложил Паша.

   - Нет. Вместе. - Катя решительно встала. - Пойдем, я поняла, как  с  ними
надо разговаривать.
   Стоило им выйти из кафе, рядом послышался громкий женский голос:
   - Девушка, у меня сапожки прямо на вас, Италия, натуральный мех...
   Катя шагнула  к  прилавку,  внимательно  посмотрела  на  пожилую,  сильно
накрашенную продавщицу и спросила растерянно:
   - А где Света?
   - Какая Света?
   - Ну здесь, за этим  прилавком,  в  пятницу  торговала  девушка,  высокая
такая, полная. Света. Она обещала привезти для меня туфли.
   - Так вот же, смотрите, сколько туфель! Какие вам?
   - Я вижу, - вздохнула Катя, - какой самый маленький размер?
   - Тридцать шестой.
   - Ну вот. А у меня тридцать четвертый с половиной.
   - Нет. К сожалению, такого маленького размера нет.
   Если тридцать пятый и попадался, то тридцать четвертого с  половиной,  да
еще на узкую ногу с высоким подъемом не было ни  у  кого.  И  все-таки  Кате
пришлось перемерить не меньше дюжины  туфель.  Некоторые  продавцы  начинали
старательно вспоминать, кто такая  Света  Петрова.  Вспыхивала  надежда,  но
вскоре становилось ясно, что хитрые торговцы просто пытаются удержать хорошо
одетую молодую пару у прилавка.
   - Не могу больше, - простонала Катя, когда осталось пройти два  последних
ряда, - нет сил...
   - Давай уж обойдем все до конца. - Паша осторожно обнял  ее  за  плечи  и
уткнулся носом в ее макушку.
   - Эй, ребята, вы что, обниматься сюда пришли? Мужчина,  у  меня  для  вас
кроссовочки - полный отпад!
   Совсем молоденькая, стриженная под  мальчика  брюнетка  держала  в  руках
огромную, как танк, белоснежную кроссовку.
   - Девушка, - устало обратилась к  ней  Катя,  -  здесь  в  пятницу  Света
Петрова торговала.
   - В четверг. Ну что, кроссовки  мерить  будем?  Это  настоящий  "Адидас",
пол-"лимончика" всего. Какой  вам  размерчик?  У  меня  все  -  от  тридцать
девятого до сорок пятого.
   Паша стал быстро расшнуровывать ботинок.
   - В четверг, говорите? А где она сейчас, не знаете?
   - Светка-то? А вам зачем?
   - Она обещала туфли привезти, - стал  объяснять  Паша,  пытаясь  засунуть
ногу в кроссовку, - мы договорились созвониться. Ее мама  сказала,  что  она
сегодня здесь, на рынке. Вот мы и приехали. - Ой, мужчина, вы ж  бумажку  не
вытащили, потому не влазит! А какие туфли? Вот, у меня здесь много...
   - У вас большие  размеры.  А  нам  нужен  маленький,  тридцать  четыре  с
половиной, на узкую ногу  с  высоким  подъемом.  Света  точно  сказала,  что
привезет. Где нам ее найти? - Паша вытаскивал комья мятой папиросной  бумаги
из белого кроссовочного нутра  и  смотрел  на  девушку  снизу  вверх.  -  Вы
напарница ее?
   - Напарница, - кивнула девушка. - Ну как, не жмет?
   - Жмет немного, - соврал Паша, -  дайте  мне  другую  пару.  И  не  такие
белые... Понимаете, у нас вечные проблемы с обувью. Света обещала не  только
туфли, но и осенние сапожки,  и  еще  кое-что.  Она  говорила,  у  нее  есть
маленькие размеры, но их не всегда привозят. Спроса нет.
   - Домой, значит, звонили? И мать  сказала,  Светка  здесь,  на  рынке?  -
Перспектива продать сразу и туфли, и сапоги, и еще много всего девушку  явно
заинтересовала.
   - Да. Мы звонили буквально час назад, - кивнула Катя, - знаете,  ее  мама
волнуется,  Света  не  ночевала  дома.  Она,  кстати,  просила,   чтобы   мы
перезвонили после рынка.
   - Так я не поняла, вы что, знакомые ее, что ли?
   - Ну да, - улыбнулась Катя, - моя мама у ее мамы постоянно стриглась,  мы
в детстве дружили. А недавно встретились случайно, я узнала,  что  Света  на
рынке работает, и попросила помочь мне с обувью.
   - А Вовке звонили? - деловито спросила девушка.
   - Она давала телефон, но я потеряла, - соврала Катя.
   - Ладно, пошли. - Девушка выскочила из-за прилавка и крикнула: - Валь,  я
на минутку. Приглядишь?
   -  Иди!  -  отозвалась  басом  пожилая  женщина,  сидевшая  за   соседним
прилавком.
   - Меня, кстати, Кристина зовут,  -  сообщила  девушка  и,  лихо  прорезая
толпу, вывела их на улицу. У входа шла бойкая  торговля  и  народу  было  не
меньше, чем внутри. Пахло шашлычным  дымом,  пригоревшим  тестом,  воздушной
кукурузой. Сновали кожаные мрачные братки, плевали под ноги, мутными, как  у
дохлых  рыб,  глазами  прощупывали  толпу.  С  некоторыми  из  них  Кристина
приветливо здоровалась. Ей надменно и тупо кивали в ответ.
   У  засаленной  жаровни,  над  которой  крутилось  веретено  со   слоистым
черноватым  мясным  клубком,  Кристина  остановилась.   Маленький,   щуплый,
совершенно лысый мужичонка ловко срезал ножом полоски мяса, закладывал их  в
плоские лепешки.
   - Привет, Вовчик, - улыбнулась ему Кристина, - где Светлана, не знаешь?
   - А че такое? - хриплым фальцетом спросил мужичонка,  не  прерывая  своей
работы.
   - Она сегодня должна была  торговать,  даже  не  позвонила.  Меня  ребята
вызвали, товар-то привезли, торговать некому. Куда она делась?
   - И че, не звонила? - равнодушно спросил Вовчик.
   - Нет. Пропала. Она у тебя, что ли, ночевала?
   - Обещала, - кивнул Вовчик, - но не приехала.
   - Простите, когда вы в последний раз ее видели? - осторожно  вмешалась  в
разговор Катя.
   Вовчик на миг застыл с ножом  в  руке,  окинул  Катю  и  Пашу  неприятным
взглядом, не сказал ни слова  и  вопросительно  уставился  на  Кристину.  Та
засмеялась и помотала стриженой головой.
   - Нервный ты, Вовчик. Сразу видно, Светка сегодня у тебя не ночевала. Это
знакомые ее. У девушки с обувью проблемы. Размер нестандартный, маленький, а
Светка обещала сегодня привезти.
   Вовчик немного расслабился, опять заработал своим ножом.
   - Она вчера днем позвонила, сказала, вечером будет, часов в двенадцать. И
- с концами. Полночи ее ждал, как дурак. До трех спать не  ложился.  А  дома
нет ее? Может, заболела?
   - Нет, - покачала головой Катя, - я звонила ей домой.
   -  Ну,  тогда  не  знаю,  где  она  шляется.  Вовчик  принялся  отпускать
скопившимся покупателям свои плоские лепешки с мясом,  ловко  считал  мелочь
жирными пальцами. Разговор был окончен.
   - Да ты не огорчайся, - подмигнула Кате Кристина, -  сейчас  найдем  тебе
туфли. Чтобы на "Динаме" туфель не найти - такого  в  жизни  не  было.  Тебе
какие? Нарядные или на каждый день? Светлые? Темные?
   - Нет, спасибо. В другой раз...
   - А кроссовки? Я бы вам скидку сделала, а?
   - Спасибо, - улыбнулся Паша, - тоже в другой раз.
   В машине они оба закурили.
   - Подожди, - тихо сказал Павел, - не паникуй. Во-первых, еще  неизвестно,
она ли это. Во-вторых, могла девушка Света просто  загулять.  Вдруг  у  нее,
кроме Вовчика, есть еще кавалеры?
   - Знаешь, кто-то был у меня дома. Уже потом, после смерти Глеба.  -  Катя
нервно передернула плечами. - В кармане  халата  я  нашла  чужой  лифчик.  А
Жанночка сказала, что стирала халат  в  ту  ночь,  когда...  Господи,  какая
гадость.
   Дубровин завел мотор, выехал с платной стоянки.
   - Ты хорошо знала эту Светлану Петрову? Что она за человек?
   - Мы не виделись лет восемь, - задумчиво произнесла Катя, -  в  последний
раз встретились на свадьбе. На нашей с Глебом свадьбе. Она пришла  со  своей
мамой. Элла тогда  еще  совсем  почти  не  пила,  была  дамским  мастером  в
"Чародейке". Таких нужных людей - парикмахеров, дантистов, портных - принято
приглашать на всякие ресторанные торжества.  Свадьбу  справляли  в  "Праге",
народу - человек триста, не меньше. Ответственное мероприятие, на котором ты
обязана сиять от счастья и публично, по команде, целоваться...
   При первом вопле "горько!" я поклялась про себя, что если  буду  еще  раз
выходить замуж, то без всяких ресторанных застолий, без этой идиотской фаты.
Я выдержала торжественную часть и тихонько сбежала  через  кухню  в  комнату
отдыха для оркестра. А  там  никого,  только  в  уголке  сидит  курит  Света
Петрова. Она успела здорово напиться. Тормоза полетели. Высказала  все,  что
обо мне думает. Я потому и запомнила, что столько гадостей сразу ни от  кого
никогда не слышала. Она с детства называла меня "сушеной Жизелью", но ничего
другого себе не позволяла. А тут прорвало. Не. хочется вспоминать. Противно.
   - То есть она с детства тебя ненавидела? - спросил Павел. - За что?
   - Она весь мир ненавидела. Наш мир - мой, Глеба, родителей, его  и  моих.
Но именно в этот мир ее тянуло магнитом. Получался замкнутый круг.  Ее  мама
хорошо зарабатывала и вообще  была  чудесной  женщиной.  А  Свету  раздирали
комплексы.
   - Она что, была очень некрасивой?
   - Да нет, она была хорошенькой. Высокая блондинка, немного полноватая, но
в меру. Просто ей казалось, что все  кругом  ее  недооценивают.  Не  воздают
должное ее неземной красоте, остроумию и  так  далее.  Иногда  она  начинала
что-то рассказывать в большой компании, а ее не слушали.  Острила  изо  всех
сил, а никто не смеялся. Она  вскипала,  уходила,  шарахала  дверью.  Но  не
совсем уходила, а ждала на лестнице, пока  кто-нибудь  позовет  назад.  Если
долго не звали, она возвращалась сама, сидела надутая, как  индюк.  Когда  с
ней пытались заговорить, огрызалась, хамила. Ее переставали замечать. А  она
все равно сидела.
   - Да, тяжелый случай, - вздохнул Павел. - И чем кончился  поток  гадостей
на твоей счастливой свадьбе?
   - А ничем. Ввалились оркестранты на перерыв, стало шумно, меня  вытолкали
назад, в зал. Я почти  сразу  забыла  про  Свету.  Остался  противный  такой
осадок. Я ведь ничего плохого ей не сделала. И она  меня  ненавидела  не  за
что-то конкретно, а просто так.
   - Но она, вероятно, была влюблена в твоего мужа?
   - В том-то и дело, что нет. Знаешь, вот я сейчас рассказываю тебе о Свете
Петровой, и у меня такое чувство, что ее уже нет в живых...
   - А ты не преувеличиваешь? Других вариантов не допускаешь?
   - Например?
   - Например, никто не просил ее звонить. Она  делала  это  по  собственной
инициативе. А когда узнала про убийство  -  испугалась,  запаниковала.  Цель
последнего звонка проста, как мычание: отмазаться поскорей, мол, это  не  я,
меня попросили. Психологически все понятно.
   - Цель совсем другая: деньги, - напомнила Катя,  -  она  потребовала  три
тысячи долларов.
   - Мне кажется, деньги здесь  не  главное.  Своим  шантажом  она  косвенно
подтвердила, что это была не ее идея. А потом спохватилась,  испугалась  еще
больше. Запахло серьезной уголовщиной. А у нее и так рыльце в пушку.  И  она
решила исчезнуть на время.
   - Она что, совсем идиотка? - нервно усмехнулась Катя. - Разве шантаж  сам
по себе -  не  уголовщина?  И  потом,  исчезнуть  в  ее  ситуации  -  значит
автоматически внести свое имя в список подозреваемых.
   - Я, кажется, тоже вхожу в этот список? И уверяю тебя, найдется еще много
разных людей, у которых были причины и желание выстрелить в твоего мужа.  Но
скорее всего это сделал какой-нибудь посторонний бандит,  которому  заплатил
другой бандит. Из-за чего убивают бизнесменов?
   - Из-за денег, из-за политики, - рассеянно произнесла Катя.
   - Правильно. А твой муж был прежде всего бизнесменом, во всяком случае  в
последние годы. И  бизнес  его  тесно  переплетался  с  крупным  криминалом.
Любовь, ревность, зависть, щепки в твоей подушке, злобные звонки -  это  уже
из другой оперы.
   Катя его почти не слушала. Она перебирала в памяти имена старых знакомых.
Она знала, что теперь не успокоится, пока не выяснит, кто  и  зачем  устроил
всю это "другую оперу" и куда делась Света Петрова. Она вдруг вспомнила, что
тогда, восемь лет назад, на свадьбе,  в  комнате  отдыха  для  оркестрантов.
Света Петрова среди прочих гадостей заявила: "Если бы не я, ты  бы,  сушеная
Жизель, не помчалась в новогоднюю  ночь  на  дачу.  Точно  тебе  говорю,  не
помчалась. И не выходила бы сейчас замуж за Глеба".
   Это было совсем уж запредельной ерундой. На такой абсурд  даже  обижаться
глупо. И все-таки через восемь лет Катя вспомнила. И еще она вспомнила,  что
мощную беломясую массажистку, с которой за час до Нового года развлекался  в
своем кабинете Егор Баринов, тоже звали Светой.
   Глава 16
   С того счастливого или несчастного дня (это уж кому как  кажется),  когда
Света впервые появилась в его кабинете, прошло пять лет. Вернее, не прошло -
пролетело незаметно, ибо если совсем не оглядываться назад,  то  годы  летят
легко, словно тополиный пух.
   Баринов привык к своей сообразительной массажистке. С ней было  просто  и
спокойно. Она  всегда  оказывалась  под  рукой,  то  одна,  то  с  очередной
подружкой - как его светлость пожелает. Он не скупился, и она была довольна.
Вероятно, подружки тоже.
   Света  всегда  подбирала  правильных,  неболтливых  девочек.  Никогда  не
приглашала одну и ту же больше трех раз. Чувствовала, что главное для него -
разнообразие. Никогда ни на что не претендовала. Ни разу за эти пять  лет  с
ней не возникло проблем.
   Если с человеком нет проблем, его  почти  перестаешь  замечать.  То  есть
замечаешь - по мере надобности, а что он тоже живой, как-то забываешь.
   Когда однажды, дождливым октябрьским вечером, Света Петрова  появилась  в
его квартире без звонка, без приглашения, он несказанно удивился. Такое было
впервые.
   Но еще больше он удивился, когда заметил, что она  ненакрашена,  какая-то
землисто-серая, встрепанная. Она даже не поинтересовалась, дома ли его  жена
и сын. К счастью, их дома не было.
   - Жорик! - выдохнула она с порога. - Жорочка! - и совершенно  неприлично,
по-бабьи завыла.
   Он испугался, что услышат соседи, затолкал ее в  квартиру,  запер  дверь.
Потом отвел на кухню, усадил, налил воды прямо из-под крана, насильно влил в
нее почти весь стакан и, дождавшись, когда она успокоится, сурово спросил:
   - В чем дело?
   - Я была у врача... - Губы ее опять задрожали, ей было трудно говорить.
   "Ну вот, - с раздражением подумал он, - сейчас заявит,  что  беременна  и
поздно делать аборт. Тоже мне, святая невинность! Мальчика  нашла,  дура!  А
еще потребует, чего доброго, чтобы я на ней женился, шантажировать начнет...
Правильно  говорят,  в  тихом  омуте  черти  водятся.  Ни   с   кем   нельзя
расслабляться. Ни с кем и никогда".
   Света между тем закурила, руки ее так тряслись, что он испугался -  вдруг
уронит горящую сигарету на дорогой французский линолеум?
   - Жора, у меня рак, - произнесла она хриплым шепотом.
   - У тебя - что? - переспросил он, хотя прекрасно ее расслышал.
   Она положила горящую сигарету на край стола и зачем-то стала  трясущимися
руками расстегивать блузку. Егор Николаевич схватил сигарету, загасил  ее  в
пепельнице и выбросил в помойное ведро.
   - Вот, - сказала она, вываливая перед ним свою  тяжелую  белую  грудь,  -
опухоль уже видна. Она большая и скоро даст метастазы...
   - Убери сейчас же! - выкрикнул он. - Что ты мне показываешь? Я  не  врач!
Застегнись сию минуту!
   Он отвернулся, брегливо морщась. Даже тошнота подступила к горлу.  Он  не
успел ничего разглядеть, да и вряд ли так уж было заметно. Она ведь  внутри,
опухоль. И еще две недели назад эта грудь...
   Баринов прекрасно знал: рак не заразен, но  даже  отступил  на  несколько
шагов от этой толстой чужой бабы,  которая  сидела,  тихо  подвывая,  в  его
чистой красивой  кухне  и  показывала  кусок  своей  отвратительно  больной,
безнадежно больной плоти.
   Светлана между тем послушно застегнула блузку, вытащила еще  сигарету  из
своей пачки.
   - Ты же знаешь, у нас не курят, - сказал он уже спокойней,  -  только  на
лестничной площадке. И вообще, чего ты от меня хочешь? Вот зачем ты  с  этим
ко мне пришла? Зачем?
   - А к кому же еще? - спросила она, не поднимая глаз. - К маме? Она пьет и
плачет, плачет и пьет. Еще когда  точно  ничего  не  было  ясно,  она  стала
пить... К кому же еще, Жора? У меня ведь нет никого...
   - Ну ладно, - вздохнул он, - и что дальше?
   - Ничего, - она пожала плечами, - я думала, ты...
   - Она думала! - повторил он с какой-то дикой усмешкой. - Тебе денег,  что
ли, надо? Так могла бы и накопить за эти пять лет. Я ведь тебе много давал.
   Света молчала, сидела на табуретке,  съежившись,  вжав  голову.  Тело  ее
казалось каким-то оплывшим, она выглядела почти старухой.
   Она не сумела ничего скопить, хотя он и правда давал много, не  скупился.
Но и она не скупилась,  покупала  красивую  одежду  для  себя  и  для  мамы,
квартиру отремонтировала, мебель купила. Нет, не сумела она скопить.  Любила
завалиться с какой-нибудь подружкой в  дорогой  ресторан,  покушать  в  свое
удовольствие. В долг давала, не жалея, даже тем, про кого знала - не вернут.
Отдыхать ездила на море. В последний раз - в Грецию, на  дорогой  курорт.  А
оказывается, уже нельзя было.  Но  она  еще  летом  ничего  не  подозревала,
загорала без лифчика, как и все женщины на  пляже.  Вот  от  этого  и  стала
развиваться