ть,  припрятать  до  лучших  времен.  Иногда,  правда
крайне редко, попадались пикантности, которые,  узнав  случайно,  необходимо
срочно забыть навек. Это Сиволап всегда чувствовал кожей и ни  разу  еще  не
ошибся.
   Про  роман  Калашникова-младшего  с  никому   не   известной   студенткой
философского  факультета,  странной,  нелюдимой  девушкой  по  имени   Ольга
Гуськова, которая  одевается  как  нищая,  не  пользуется  косметикой  и  не
посещает модных тусовок. Сиволап разнюхал давно, задолго до  убийства.  Даже
вставил абзац об этом в свою еженедельную рубрику  "Шу-шу",  которую  вел  в
одной бульварной газетенке под псевдонимом Вася Кискин.
   Значит, эту странненькую красотку арестовали по  подозрению  в  убийстве!
Ничего себе... У Артема даже одышка появилась от возбуждения.
   - Слушай, Игорек, пусть мама  твоя  выведет  эту  бабульку  в  садик,  мы
быстренько поснимаем, это же такой класс! - вопил он в трубку. - Давай прямо
завтра с утра!
   -  Ты  совсем  свихнулся?  Надо  следователю  сообщить  или  связаться  с
оперативниками, которые занимаются убийством. Я тебе потому и позвонил,  что
ты наверняка успел разнюхать, кто ведет  следствие.  Время  дорого.  Старуха
может все забыть. Ей начали колоть психотропные препараты.  А  для  девчонки
это, возможно, последний шанс. Наверняка там  очень  серьезные  улики,  если
задержали по подозрению, а не просто подписку взяли. Кто ей поможет,  когда,
кроме сумасшедшей старухи, у нее никаких родственников?
   - Если сразу отдать эту феньку ментам, это тоже ничего не даст. Они нас к
бабке близко не подпустят. Давай сначала поснимаем, а потом уж...
   - Нет, я сказал! Не хочешь мне помочь - не надо. Сам разберусь.
   - Тебе помочь? - нервно хохотнул Сиволап. - Тебе лично это на хрена?  Что
ты с этого будешь иметь? Ты не понимаешь, можно  надыбить  такой  эксклюзив,
такой...
   - Не понимаю. И не хочу ничего дыбить. Девчонку засудят, бабка  сгниет  в
больнице.
   - А тебе-то что? Ты же ни эту Ольгу, ни ее бабку в глаза не видел. Ну кто
они тебе? Родственники? Ты пойми, дурья башка, для следствия это  все  равно
ноль без  палочки,  бабка-то  сумасшедшая,  кому  нужны  ее  показания?  Ты,
тимуровец хренов, своим пионерским энтузиазмом ни фига не добьешься,  а  мне
кислород перекроешь. Я уже столько времени на это дело убил... Между прочим,
если бы не ты, я бы выдоил кое-что из того бомжа и  Орлову  бы  поймал.  Как
чувствовал, надо было Смальцева с собой брать! С тобой свяжешься...
   - Вот и работай со своим Смальцевым, - рявкнул Игорь, - а мне это  дерьмо
надоело!
   Он  бросил  трубку,  громко  выругался,  закурил.  Он  знал:  завтра  уже
пожалеет, что опять поссорился с Сиволапом, благородство - вещь  бесплатная,
а жить на что-то надо.
   Игорь сам не понимал  толком,  почему  так  завелся.  Наверное,  взыграло
врожденное  чувство  справедливости  и  обыкновенная  жалость.  Корнееву,  в
отличие от большинства его коллег и вообще от большинства нормальных  людей,
было не все равно, что какую-то  совершенно  незнакомую  ему  лично  девушку
Ольгу обвиняют в убийстве и что какая-то  совершенно  незнакомая  ему  лично
сумасшедшая старуха проведет короткий остаток жизни не дома, а в психушке.
   У девчонки и у старухи есть малюсенький шанс, который ускользает из  рук,
и надо попробовать хоть что-то сделать.
   Игорь принялся нервно листать свою записную книжку. У него были  знакомые
в пресс-центре МВД. Ничего,  кроме  головной  боли  и  неловкости,  ему  эти
хлопоты не сулили. Более того, они наносили ему даже некоторый  материальный
ущерб. Ведь если  бы  он  согласился  с  Сиволапом,  уговорил  маму  вывести
старушку в садик, снял бы очередную  феньку  или  хотя  бы  дал  возможность
Артему просто побеседовать с бабушкой Ольги Гуськовой, записать на  диктофон
ее рассказ, он получил бы от Сиволапа положенную  за  работу  сумму,  двести
долларов, обычную операторскую таксу за  день  работы.  Сумма,  конечно,  не
ахти, но тоже не лишняя.
   Дозвонившись наконец до одного из нужных  людей,  Игорь  не  стал  ничего
объяснять,   просто    спросил,    как    связаться    с    кем-нибудь    из
оперативно-следственной группы, которая работает по убийству Калашникова.
   - Прости, Игорек, ничем не могу тебе помочь, - ответил старый знакомый из
пресс-центра МВД, - и честно говоря, не советую ни к кому другому соваться с
подобной просьбой. Понимаешь, какая  штука,  убийство  Калашникова  курирует
лично генерал Уфимцев, а он мужик крутой. С ним лучше не связываться. Причем
контроль его направлен именно на вашего  брата,  телевизионщиков  и  прессу,
чтобы вы не лезли, не трогали семью, не путались под ногами. Это я  тебе  по
старой дружбе говорю. Лично каждому в  пресс-центре  дано  указание  никакой
информации по делу Калашникова не давать.
   - Сережа, ты меня не понял, - стал спокойно объяснять Корнеев, - у меня у
самого есть информация для следствия. Даже не у меня, а у моей мамы, которая
никакой не телевизионщик, медсестра в больнице. Я бы мог  пойти  официальным
путем, но на это уйдет несколько дней. А дорог  каждый  час.  Сейчас  поздно
уже, никого  нет  в  кабинетах.  Пока  я  буду  всяким  телефонным  барышням
объяснять, что, зачем и почему, моя информация вообще потеряет  смысл.  Надо
чтобы кто-то из оперативников прямо завтра, рано утром, подъехал в  Институт
Ганнушкина, в геронтологию, и поговорил с одной больной. Мне не надо никаких
фамилий и телефонов. Сам свяжись с кем-нибудь, кто работает по этому делу, и
передай, можешь дать мой номер, если их заинтересуют подробности.
   - Ладно, как фамилия больной?
   - Гуськова Иветта Тихоновна.
   Глава 22
   В шесть часов десять минут утра в окраинном микрорайоне  Коньково,  вдали
от  метро,  у  пустыря,  остановилась  патрульная  милицейская  машина.  Уже
рассвело. Вокруг не было ни души. Капитан и два лейтенанта хотели  спокойно,
без суеты  позавтракать.  Не  успели  они  распаковать  бутерброды,  разлить
горячий чай из термоса по стаканам, как увидели, что от пустыря к их  машине
несется огромный черный дог.
   - Смотри-ка, прямо собака Баскервилей, -  усмехнулся  старший  лейтенант,
откусывая бутерброд с ветчиной.
   Пес летел красивыми широкими скачками.  За  собой  на  поводке  он  тащил
пожилого тощенького дядьку-бегуна в трусах и футболке.
   - Лучше бы он на своего коня верхом сел,  -  прокомментировал  капитан  и
осторожно отхлебнул горячий чай, - сейчас ведь упадет, поедет на брюхе.
   Дог подбежал к машине и с размаху стукнул лапами в переднее стекло.
   - Эй, гражданин, что за дела! Уберите собаку! - возмутились милиционеры.
   - Джонни, сидеть! - скомандовал гражданин, и огромный пес  беспрекословно
подчинился.
   Вблизи стало видно, что утреннему бегуну не меньше  шестидесяти.  Он  был
похож на классического профессора - седенькая козлиная  бородка,  аккуратный
белый пух вокруг розовой лысины, испуганный, растерянный взгляд.
   -  Джонни  обнаружил  труп  на  пустыре,  в   строительной   бытовке!   -
отдышавшись, выпалил профессор. - Труп молодой женщины!
   -  Приятного  аппетита,  -  проворчал  капитан  себе  под  нос,   -   уже
позавтракали.
   В глубине пустыря, у кромки леса, стояла  заброшенная,  полуразвалившаяся
строительная бытовка. Женщина лежала на полу, лицом вниз.  На  вид  ей  было
чуть за тридцать. Одета небогато, но вполне прилично  -  светлый  свитер  из
ангоры,  синие  джинсы,  джинсовый  жилет  поверх  свитера,  новые  замшевые
полуботинки на мягкой подошве. Рядом валялась открытая маленькая сумочка  из
кожзаменителя. Недорогая, но тоже вполне причная.
   В сумочке нашли скомканную обертку от шоколадки  "Баунти",  смятую  пачку
сигарет  "Магна",  в  которой  осталось  всего  четыре  штуки,   одноразовую
зажигалку, щетку для волос и тюбик с остатками ярко-красной  губной  помады.
При трупе не  было  никаких  документов,  удостоверяющих  личность,  никаких
денег, украшений, дорогих вещей.
   На шее отчетливо просматривалась странгуляционная полоса, след удавки. Но
предмета, похожего на удавку, поблизости не нашли. Трава возле бытовки  была
сильно примята, и еще до приезда опергруппы  милиционеры  поняли,  что  тело
сюда скорее всего приволокли. А возможно, привезли  на  машине.  Асфальтовая
дорога проходила совсем близко, между пустырем и опушкой рощи.
   - Похоже, не ограбление, - заметил капитан, -  но  чистый  "глухарь".  Не
меньше двух суток прошло. Пока  установим  личность,  еще  неделя  пробежит.
Хорошо, если москвичка, а  вдруг  приезжая,  челночница  с  рынка?  Приехала
торговать на выходные, вот из-за выручки ее и кончили. Месяц назад такой  же
был труп.
   Неподалеку находился большой вещевой  рынок,  один  из  самых  крупных  и
дешевых в  Москве.  Туда  приезжали  торговать  из  Прибалтики,  Белоруссии,
Польши. Убитая могла быть  кем  угодно.  Никаких  особых  примет  не  имела.
Стриженая  блондинка,  рост  от  ста  семидесяти  до  ста  семидесяти  пяти,
телосложение плотное, нос короткий, прямой, губы  полные,  глаза  маленькие,
светлокарие. Человек из толпы.
   - Нет, ребята, не все так  безнадежно,  -  покачала  головой  эксперт  из
прибывшей опергруппы, - есть у нее особая примета. Очень даже особая.
   - Интересно, какая?
   - У нее удалена одна грудь, правая.
   - О Господи! - возвел глаза к небу прибывший с опергруппой заместитель по
розыску. - Нам еще маньяка здесь не хватало!
   - Нет, не маньяк, - успокоила его эксперт, - нормальный операционный шов,
грудь удалена хирургическим способом, вместо нее протез.
   * * *
   Катя сидела у Паши в полупустой комнате, в единственном приличном кресле,
поджав под себя ноги, кутаясь в большую вязаную кофту. По экрану включенного
компьютера плавали разноцветные рыбки. Пахло крепким кофе с гвоздикой.
   Паша позвонил ей утром, на  следующий  день  после  похорон.  Он  не  был
уверен, что она захочет видеть его, просто подумал  -  вдруг  ей  будет  так
худо, что потребуется его участие, на всякий случай освободил себе  день  на
работе. И не ошибся. Ей действительно было  очень  худо.  Хотелось  уйти  из
дома, убежать, спрятаться от всех, зарыться в какой-нибудь норе,  свернуться
калачиком, согреться, чтобы не бил этот противный нервный озноб.
   Она понимала,  необходимо  еще  раз,  на  свежую  голову  прослушать  обе
кассеты. Но так не хотелось опять  оставаться  наедине  со  злобными  чужими
голосами. Жанночка не в  счет.  От  нее  можно  ждать  только  сочувственных
вздохов, праведного возмущения, не более. А нужно все обдумать  и  разложить
по полочкам, спокойно, без эмоций. Как же надоело раскладывать  по  полочкам
эту гадость! И вроде идет следствие,  арестовали  подозреваемую  в  убийстве
женщину, а грязи никак не убавляется.
   Возможно, она все-таки ошиблась ночью, и это  был  тот  же  самый  голос.
Просто у Светы Петровой изменились планы, настроение испортилось.  Ну,  мало
ли? Главное - этот ночной звонок  не  предвещал  ничего  хорошего.  Ощущение
какой-то скрытой, но очень близкой опасности не давало Кате покоя.
   Она отпустила  Жанночку  домой.  Пашу  приглашать  к  себе  не  решилась.
.Отправилась к нему сама. Как-то нехорошо сразу после похорон  приглашать  в
дом человека, который... Который что? Впрочем, ответа на  этот  вопрос  Катя
пока не искала. Вопросов и так хватало.
   Паша  Дубровин  прослушал  обе  кассеты  несколько  раз,  сначала  каждый
разговор целиком, потом поочередно, по фразе. :
   - Да, ты права. Это два разных человека. Я все-таки не понимаю, почему ты
не хочешь все рассказать следователю?
   - Да они и  так  знают,  -  махнула  рукой  Катя,  -  оперативник,  майор
Кузьменко, заходил ко мне на днях. Оказывается, желающие поведать  следствию
о звонках и прочих прелестях нашлись  и  без  меня.  Мне  оставалось  только
подтвердить, что да, звонки были. Однако  никаких  серьезных  угроз  они  не
содержали и, вероятно, к убийству отношения не имеют. А щепки  в  подушке  -
вообще чушь. Я не собираюсь обсуждать это всерьез.
   - А про последний звонок ты не хочешь рассказать? Кассеты не хочешь  дать
им послушать? С бомжем Бориской не собираешься познакомить этого майора?
   - Нет.
   - Почему?
   - Бомж Бориска вряд ли станет откровенничать с милицией.  Если  сейчас  у
меня есть шанс вытянуть из него хоть что-то,  то  стоит  напустить  на  него
милицию - он будет молчать, как партизан, а то и вообще исчезнет. Он  их  не
любит и боится.
   - Ну хорошо, а почему ты не хочешь сказать им про последний звонок?
   - Именно потому, что телефонная мадам так этого желает.
   - Чисто женская логика, - усмехнулся Паша, - ну а если серьезно?
   - Устала. Я только сейчас поняла, как смертельно устала. Знаешь,  сначала
мне казалось, что убийца  должен  быть  непременно  пойман  и  наказан.  Мне
хотелось справедливости, а обратная сторона справедливости - месть. Я стояла
у гроба, и мне  хотелось  отомстить.  А  потом,  когда  я  узнала,  что  эта
несчастная  женщина  задержана  по  подозрению  в  убийстве,  ничего,  кроме
усталости, не почувствовала. Конечно, подозрение -  это  еще  не  доказанная
вина. Но у меня нет больше сил думать обо всем этом. Кто убил? Почему? Глеба
не вернешь, и вместе с ним умерла  какая-то  часть  меня.  Возможно,  лучшая
часть. А этот звонок, так сказать, комок посмертной грязи, меня доконал.
   - Ну что ж. - Паша встал, быстро, нервно прошелся по комнате  из  угла  в
угол. - Значит, он добился  своей  цели.  Вернее,  она,  эта  баба,  которая
звонила. Она победитель, триумфатор. Ты  смертельно  устала,  а  у  нее  все
получилось. Даже ее ошибка сыграла в ее пользу.
   - Какая ошибка? Что ты  имеешь  в  виду?  -  спросила  Катя  без  всякого
интереса.
   - Этот последний звонок был ее первой  ошибкой.  Боюсь,  она  захочет  ее
исправить.
   - Ты можешь формулировать конкретней?
   - Когда была арестована эта женщина?
   - В понедельник.
   - Ну вот, всего лишь вчера.  Тебе  кто  об  этом  сказал?  Валера  Лунек.
Официальная "крыша" твоего  мужа.  То  есть  крупный  бандит.  У  него  свои
источники, он узнал про арест первым. Правильно?
   - Ну, и что из этого следует?
   - В ночь с понедельника на вторник твоя доброжелательница  еще  не  знала
про арест. Более того, целью звонка было не что иное, как ускорить  события.
Она ведь звонила как бы от имени этой женщины, Ольги.  Все  эти  эротические
подробности... В общем, она подталкивала тебя, провоцировала,  мол,  колись,
рассказывай следователю, что  у  твоего  мужа  была  сумасшедшая  любовница,
которая до сих пор никак не угомонится.
   - Но я ведь и так рассказала.
   - Значит, не все. Более того, твой рассказ  прозвучал  для  следствия  не
слишком убедительно, на ее взгляд.
   - То есть ты хочешь сказать, эта  дама  в  курсе  -  что  я  рассказывала
следователю, что нет? - прошептала Катя. - Она где-то совсем рядом? И  вовсе
не Ольга стреляла? Ольгу просто подставили? Ну, продолжай...
   - А ты сама уже все уже сказала. Я только подвожу итоги. И они мне совсем
не нравятся.
   - Чем же? - Катя  вытянула  сигарету  из  пачки,  Паша  подошел,  щелкнул
зажигалкой, потом закурил сам.
   - Хочешь, я сварю еще кофе?
   - Нет. Спасибо, потом, чуть позже. Продолжай,  пожалуйста,  чем  тебе  не
нравятся эти - как ты выразился - итоги?
   - Ну, прежде всего тем, что после убийства твоего мужа тебя не оставили в
покое.  Это  во-первых.  Во-вторых,  мне  не  нравится  вся  эта  история  с
исчезновением Светы Петровой. Разумеется, до самой Петровой мне дела нет. Но
то, что она исчезла, а потом позвонил некто и стал говорить ее голосом - это
крайне неприятно. И знаешь, я не удивлюсь, если окажется, что Светы Петровой
действительно нет в  живых.  Кстати,  у  меня  в  блокноте  остался  телефон
парикмахерши Эллы. Ты не хочешь позвонить, поинтересоваться, не  нашлась  ли
наконец ее дочь? А еще лучше было бы подъехать к ней и поговорить подробней.
Она ведь  иногда  бывает  трезвой.  Если  она  слышала  обрывки  разговоров,
запомнила выражение "сушеная Жизель", она могла бы еще что-то вспомнить - на
трезвую голову. Мне кажется, начать надо именно с этого.
   - Начать - что, Паша? Я не поняла,  что  именно  мы  с  тобой  собираемся
начать? Частное расследование? Но  уже  арестована  эта  женщина,  Ольга,  и
скорее всего убила все-таки она. Кому и зачем надо было ее подставлять?  Сам
подумай. Если Глеба убили из-за каких-то денежно-мафиозных дел, то для этого
можно было нанять  профессионального  киллера  и  не  устраивать  весь  этот
сложный спектакль с сумасшедшей любовницей. Если его  убили  из-за  любви  и
ревности, то, кроме  Ольги,  этого  не  мог  сделать  никто.  Я  думаю,  там
достаточно серьезные улики. Вряд ли ее арестовали бы просто так,  на  всякий
случай.
   - Улики... - задумчиво проговорил Паша,  -  да,  улики  там  должны  быть
серьезные. А третий вариант ты исключаешь?
   - То есть?
   - Действовал непрофессионал, человек,  достаточно  близкий  вашей  семье.
Роман с Ольгой был использован как удобная ширма. Слишком уж быстро и  легко
все сошлось на одной этой женщине. Кстати, ты когда-нибудь ее видела?
   - Нет.
   - А откуда она вообще взялась, не знаешь?
   - Понятия не имею. Я никогда не интересовалась этим, избегала  разговоров
на подобные темы.
   - А что, были желающие поговорить с тобой  об  Ольге?  -  быстро  спросил
Паша.
   - Ну, впрямую - нет. Жанночка однажды  обмолвилась,  мол,  представляешь,
как тесен мир! У нее  ведь  язык  без  костей,  она  сначала  скажет,  потом
подумает.
   - Ну, и как же тесен мир? - усмехнулся Паша.
   - Оказывается, эта Оля училась в одном классе - знаешь  с  кем?  С  женой
Константина Ивановича.
   - Не понял, - покачал головой Паша, - кто такой Константин Иванович?
   - Константин Иванович Калашников, отец Глеба.
   - Ах, ну да, народный артист, депутат Думы. Подожди, у  него  что,  такая
молодая жена? А как же мать твоего мужа?
   - Ты что, правда ничего не знаешь? - удивилась Катя.
   - А почему я должен знать? Про тебя  мне  интересно,  а  про  Константина
Ивановича и его  жен,  а  также  про  любовниц  твоего  мужа  совершенно  не
интересно.
   - Паша, ну ты же выписываешь "Московский комсомолец"! - усмехнулась Катя.
- Там печатаются сплетни. Народный артист Калашников  развелся  с  женой,  с
которой прожил тридцать лет, и женился на своей  студентке,  которая  сейчас
очень известная актриса. Об этом вся Москва знает.
   - Ну, не обязательно, что вся Москва. Я не люблю читать светские сплетни.
Константин Калашников - замечательный актер. Но его  личная  жизнь  касается
только его лично. Я терпеть не могу, когда  все  эти  разводы,  адюльтеры  и
прочие интересные  подробности  вываливают  публике,  как  объедки  домашним
животным. В этом есть что-то непристойное.
   - Полностью с тобой согласна, - кивнула Катя, - но все-таки странно,  что
ты совсем ничего не знаешь.  Так  вот,  Ольга  была  одноклассницей  Маргоши
Крестовской.
   - Подожди, Крестовская - это которая в боевиках снимается?
   -  Вот,  все-таки  знаешь  что-то!  Паша  подошел  к  полке,  уставленной
видеокассетами, вытащил одну из ярких коробок.
   - Парнишка, технолог с нашей  фирмы,  свихнулся  на  боевиках.  Я  как-то
попросил его принести что-нибудь приличное российского производства.  И  вот
он принес мне это.
   Паша держал в руках коробку с фильмом "Кровавые  мальчики".  На  этикетке
красовалась фотография Маргоши в роли девушки-киллера.
   - Ну и как фильм? - улыбнулась Катя.
   - Честно говоря, я не  сумел  досмотреть  до  конца.  Беготня,  стрельба,
нельзя понять, где все эти роскошные приключения происходят -  в  России,  в
Америке,  на  Марсе.  Все  настолько  условно  и  недостоверно,  что   сразу
становится скучно.  Нет  разницы  между  хорошими  героями  и  плохими.  Все
одинаковые бандиты, причем не настоящие, не живые, а  какие-то  силиконовые.
Ладно, мы отвлеклись. Значит, Маргарита Крестовская женила на  себе  старика
Кал