мечтал об одном - хотя бы  несколько  минут
посидеть в тишине, расслабиться, ни о чем не думать.
   - Спасибо, - ответили в трубке.
   "Гуськова... Та, которая в  понедельник  поступила.  У  нее  ведь  правда
внучку арестовали по подозрению в убийстве, -  вспомнил  Михаил  Леонидович,
положив трубку. - Она что-то бормотала сегодня утром, просила  связаться  со
следователем. Убийство  -  это  очень  серьезно.  Наверное,  стоило  сказать
следователю, что Гуськова требует встречи с ним.  Хотя,  с  другой  стороны,
старуха может что угодно сочинить. Ей хочется домой, как  всем  им.  Мне  же
потом брать  на  себя  ответственность,  заверять  показания,  оценивать  ее
вменяемость. Мне что, больше всех надо?"
   * * *
   Егор Николаевич Баринов начал лысеть поздно, но стремительно. Он  дорожил
своей жесткой седой шевелюрой, ему был к лицу короткий мужественный ежик, но
к  пятидесяти  стала  предательски  просвечивать  розовая   плешь.   Никакие
чудодейственные  средства  не  помогали.  Нет  средства  от  старости,   она
наползает вкрадчиво, незаметно. С каждым днем  -  чуть  меньше  волос,  чуть
больше морщин, чуть труднее подтягивать живот и держаться прямо.
   В свои пятьдесят три Егор  Николаевич  был  все  еще  молодым  политиком,
крепким, бодрым, достаточно привлекательным мужчиной.  Но  самому  себе  уже
казался глубоким  стариком.  Не  осталось  иллюзий,  желания  были  грубы  и
примитивны - деньги, власть, женщины. Он чувствовал себя старым хищником,  у
которого сточились когти и крошатся зубы. Есть опыт, инстинкты, аппетит.  Но
силы  на  исходе.   Прежняя   молодая   здоровая   ненасытность   потихоньку
оборачивалась слюнявым старческим сластолюбием.
   Иногда он просыпался  среди  ночи  в  холодном  поту,  в  смутной  панике
ворочался с боку на бок. Собственная жизнь проносилась  перед  глазами,  как
пейзаж в окне  мчащегося  поезда.  Ни  одна  из  деталей  пейзажа  не  имела
значения. Он никогда не застревал на деталях, не оглядывался назад,  терпеть
не мог рефлексию и нудное самокопание. Жизнь слишком коротка, чтобы  тратить
ее на пустяки, каяться, ныть, припоминая, перед кем и в чем виноват.
   Жизнь коротка. С каждым  годом  все  короче.  Как  там  поется  в  старой
советской песенке? - "Есть только миг, за него и держись..."
   Егор Баринов держался мертвой хваткой за эти ускользающие,  легкие  яркие
мгновения. Сейчас, когда перевалило за  пятьдесят,  он  стал  чувствовать  с
острой волчьей тоской, как мало их осталось. А  впереди  нет  ничего,  кроме
смерти.
   В последнее время страх смерти стал  единственной  правдой,  единственной
реальностью. Все прочее рассыпалось в прах. Пейзаж за окном  поезда  казался
зыбкой картонной декорацией.
   Ворочаясь с боку на бок, промучившись в беспричинной потной панике лучшую
половину ночи, Егор Баринов задремал под утро и проснулся от  пронзительного
телефонного звонка.
   - Спишь? - спросил знакомый насмешливый голос. - Встретиться надо.  Через
час жду тебя в офисе.
   Егор Николаевич посмотрел на часы. Надо же, всего семь утра.
   - Но... у меня дела. Давай вечером.
   - Подождут твои дела. Я сказал - срочно.
   В трубке раздались гудки отбоя. У Егора Николаевича от  напряжения  заныл
затылок. Никаких дел в воскресенье с утра у него не было, он  соврал,  чтобы
понять, насколько важен и опасен предстоящий разговор. Ответ собеседника  не
оставлял иллюзий. Разговор важен и опасен. Что-то произошло.
   Он сделал несколько обычных гимнастических упражнений, с  которых  всегда
начинал день, уселся на тренажер,  вяло  покрутил  педали.  Но  затылок  ныл
нестерпимо.
   Что-то произошло. Просто так, без повода Валера Лунек не стал бы  звонить
в такую рань и разговаривать тоном, не терпящим возражений. Лунек  -  вор  в
законе, но хамом никогда не был.
   Кофе  без  кофеина  показался   совершенно   безвкусным.   Две   таблетки
американского аспирина сняли боль в затылке, но  тяжесть  осталась,  как  бы
перевалила из головы в душу. Садясь за руль  своего  красивого  "Мерседеса",
Егор Николаевич приказал себе успокоиться и расслабиться.
   То, что Лунек именовал "офисом", представляло собой трехэтажный  особняк,
выстроенный неподалеку от парка Сокольники в псевдорусском стиле. От  тихого
грязноватого переулка особняк был отгорожен глухим бетонным забором. Никакой
вывески, две видеокамеры,  будка  охраны.  Когда  перед  "Мерседесом"  Егора
Николаевича бесшумно разъехались стальные ворота, он мысленно  пожелал  себе
ни пуха ни пера и тут же самого себя послал к черту.
   Лунек встретил его небрежным кивком.
   - Плохо выглядишь, Егор Николаич.  Небось  ночами  не  спишь?  -  спросил
Валера со своей обычной ухмылочкой. - Молодым мяском балуешься?
   Сам Лунек выглядел отлично. Подтянутый, свежий, гладко выбритый, он сидел
в глубоком кожаном . кресле и потягивал апельсиновый сок  прямо  из  пакета,
через соломинку.
   - Ну что ты, Валерик, какое молодое мяско? Годы не те, девушки меня давно
не любят. - Баринов попытался  с  самого  начала  придать  разговору  этакий
игриво-приятельский тон, но улыбка получалась натянутой, голос звучал сипло,
глухо.
   - Ладно, не прибедняйся, - сказал Лунек и уставился  на  Баринова  своими
холодными серо-желтыми глазами, -  знаем  мы,  какие  твои  годы.  И  насчет
девушек тоже знаем.
   - А, так ты меня в такую рань пригласил, чтобы о девушках  поговорить?  -
спросил Егор Николаевич и подмигнул для пущей раскованности.
   Но сердце его при этом неприятно ухнуло.
   - И о них тоже, - кивнул Лунек, - слушай, я тут,  кстати,  узнал  смешную
новость. У тебя, оказывается, была любовь с  женой  Глеба  Калашникова?  Наш
пострел везде поспел.
   "Ерунда какая-то, - раздраженно подумал Баринов,  -  выдергивать  меня  с
утра, чтобы обсуждать мои романы  восьмилетней  давности?  Бред!  Интересно,
куда он клонит?"
   - О Господи, Валера, ты еще раскопай, с кем у меня была любовь на  первом
курсе института.
   - Надо будет - раскопаю. - Серо-желтые,  глаза  впивались  в  лицо  Егора
Николаевича.
   Баринов мужественно выдержал прямой жесткий взгляд вора в законе, но  про
себя отметил, что это, вероятно, значительно вредней  любого  рентгеновского
облучения - когда вот так на тебя смотрят.
   - Слушай, Валер, я не пойму, куда ты клонишь. Мы  же  с  тобой  не  дети,
чтобы в угадайку играть, - сказал он, удобно раскидываясь в мягком кресле. -
Говори по делу. Не тяни.
   - Ох, я смотрю, ты деловой стал, - прищурился Дунек, - прямо  спасу  нет,
какой деловой. Киллеров нанимаешь без разрешения. Хреновый, кстати,  киллер.
Уже засветился перед ментовкой. Ты небось пожадничал, как всегда?
   - Не понял, - выдохнул Баринов, стирая с  лица  расслабленную  улыбку,  -
какой киллер?
   - Ну здрассти-приехали. -  Валера  выразительно  развел  руками.  -  Глеб
Калашников небось твоя работа? Ты не стесняйся, здесь все свои.
   -  Что,  Калашникова  убили?  -  спросил  Баринов  и  почувствовал,   как
предательски задергался правый глаз.
   - Ну вот, даже не потрудился узнать, выполнен ли заказ, - покачал головой
Лунек, - совсем ты, брат, заработался на своем ответственном государственном
посту.
   - Подожди, ты что, серьезно думаешь, я заказал Калашникова?
   - Ну а кто же?
   - Зачем мне?
   Баринов  бросил  курить  пять  лет  назад,  но  сейчас  рука   машинально
потянулась к пачке "Кэмела", валявшейся на журнальном столе.
   - Это уже другой разговор, - удовлетворенно хмыкнул Лунек,  -  вот  ты  и
расскажи зачем? А я послушаю.
   - Я не заказывал. - Баринов щелкнул зажигалкой и жадно затянулся.
   Сигарета была слишком крепкой. Голова закружилась, и затошнило. Он тут же
загасил ее и попытался успокоить дрожащие руки.
   - Был у тебя разговор с Калашниковым месяц назад? Отвечай - да или нет?
   - Был...
   - Он  просил  тебя  оформить  для  "Ассоциации  свободного  кино"  статус
культурной организации без права коммерческой деятельности?
   - Валера, но я...
   - Да или нет?
   - Да. Но я отказал ему в мягкой форме. Я ему объяснил по-хорошему, что не
могу  так  рисковать.  Там  ведь  нет  никакого  кино,  сплошная  коммерция.
Культурой и не пахнет. Они хотят крутить свои дела и не платить налоги. Я не
могу... Так и слететь недолго. Ты знаешь, как сейчас строго с налогами.
   - Много говоришь, - поморщился Лунек, -  ты,  когда  нервничаешь,  всегда
слишком много говоришь. Глеб обращался к тебе потом еще раз с этой просьбой?
Да или нет?
   - Нет.
   - А почему же ты все-таки пробил безналоговый статус? Решил  рискнуть  от
чувств? Вспомнил, как с Катей крутил любовь?
   - Меня попросил об этом еще один человек
   - Кто?
   - Сверху, - Баринов выразительно поднял глаза к потолку, - с самого верху
распоряжение пришло.
   - Интересно получается, Егор Николаич, очень интересно. Что  же,  Глеб  в
обход тебя к президенту на прием попал? - хохотнул Лунек. - Ты  ври,  да  не
завирайся.
   - Да при чем здесь  Глеб?  Насколько  я  знаю,  разговор  об  этом  завел
генерал-майор Уфимцев. И вообще, я не понимаю, почему тебе пришла  в  голову
такая глупость, что я мог заказать Калашникова? С какого бодуна?
   "Ассоциация свободного кино" занималась в  основном  конкурсами  красоты,
рекламными клипами, отсмотром и подбором девочек и мальчиков для  стриптиза.
Действительно, сплошная коммерция и никакого кино. Причем  коммерция  весьма
двусмысленная. Однако у Калашникова-старшего с заместителем министра  давние
теплые отношения. Генерал мог и не поинтересоваться подробностями.
   Лунек  отлично  знал,  что  подобные  разговоры  иногда   происходят   на
банно-теннисном уровне. Просто к слову пришлось, посетовал  народный  артист
народному генералу: мол, чиновники дышать не дают, задавили налогами. Потому
и нет в России настоящего  некоммерческого  кино,  что  заели  бюрократы.  А
генерал, в свою очередь, при таком же непринужденном разговоре на  теннисном
корте  замолвил  словечко  президенту,  сославшись  на  всеми  уважаемого  и
любимого Константина Калашникова.  И  получилась  такая  цепочка,  проверить
которую от начала до конца невозможно.
   Но и верить на слово Баринову тоже нельзя. Слишком уж он  бледный  сидит,
ручки трясутся. Может, он прямо сейчас эту хитрую цепочку и выдумал? Вон, аж
вспотел от натуги. А про кассету, стало быть, ничего не знает?
   - И не дрогнула у тебя рука посодействовать грязной коммерции? А  как  же
высокая культура? Где твои принципы? Объяснил бы господину  президенту,  чем
на самом деле занимается эта долбаная  ассоциация.  Или,  может,  Глеб  тебя
хорошо припугнул? Он ведь большой был специалист по  девочкам.  И  по  кино,
кстати, тоже.
   Намек никакой определенной реакции не вызвал. Валера не решил еще,  стоит
ли выдавать сейчас главный аргумент. Если Баринов пока не знает  о  кассете,
так, может, придержать этот козырь про запас?
   - При чем здесь девочки? - судорожно сглотнув, спросил Баринов.
   Валера только сейчас заметил, что у  советника  президента  подергивается
правое веко.
   - А девочки, Егор, всегда при чем. Особенно когда  речь  о  тебе,  старом
котяре. Ты ж у нас ходок еще какой! А все ходоки на девочках горят рано  или
поздно.
   - Ну, твой Калашников тоже был тот еще ходок, -  заметил  Баринов  вполне
спокойно, - между прочим, мог погореть именно на этом.
   - Слушай, а ты ведь не любил Глеба, -  прищурился  Валера,  -  ты  вообще
людей не любишь. Только себя самого. И девок никогда не  жалел,  молоденьких
совсем пацаночек пачками пользовал. Куда Глебу до твоих художеств!
   - Послушай, - Баринов не выдержал и повысил голос, - ну что  ты  из  меня
жилы тянешь? Не заказывал я Калашникова. И пацанками ты мне в морду не тычь.
Да, бывало всякое, но не больше, чем у других.
   - Так другие и платят по счетам, - спокойно заметил Валера,  -  и  ты  на
меня лучше не ори.  Ишь,  смелый  какой  нашелся.  Про  Уфимцева  ты  хорошо
придумал, молодец. Только ведь я проверю. Гляди, если врешь...
   - Зачем мне врать? Ну зачем? Допустим,  я  сначала  не  выполнил  просьбу
твоего казинщика, а потом выполнил. Но почему из этого следует,  что  я  мог
его заказать? Кроме меня, желающих, что ли, мало?
   - Мало, - кивнул Лунек, - я, во всяком случае, кроме тебя, пока  не  вижу
желающих. Повторяю, если ты не понял. Глеб пригрозил тебе очень серьезно.  И
ты сделал для его ассоциации безналоговый статус. Но угроза осталась в силе.
Ты почуял, что он теперь будет доить тебя, как буренку.  И  решил  заказать,
чтобы впредь не мучиться.
   - Чем это, интересно, он мог мне пригрозить? Дуэлью из-за давнего  романа
с его Катей? Так она тогда еще и не  была  его  женой.  Восемь  лет  прошло.
Смешно, в самом деле.
   У Лунька в руках появился радиотелефон. Он быстро набрал  номер,  который
знал  наизусть.  Трубку  долго  не  брали.  Наконец  Валера  заговорил,   но
совершенно другим голосом, другим тоном.
   - Доброе утро, Константин Иванович. Простите, если разбудил. Как вы  себя
чувствуете? - произнес он мягко и почтительно. - Да,  я  понимаю...  Ну  что
делать? Нет, вы только не волнуйтесь... Из-под земли достану... Да что  ваши
генералы? Ну их, генералов этих.  Мы  сами  с  усами...  А,  кстати,  насчет
господина Уфимцева. Вы, случайно, не помните, был у вас с ним  разговор  про
"Ассоциацию свободного кино"? Нет, ничего серьезного.  Просто  надо  кое-что
уточнить... Ах, вот как? Не просили? К слову  пришлось?  Ну,  понятненько...
Да, конечно. Вы только держитесь. Если какая-то помощь нужна... Ну  что  вы,
Константин Иванович, не стоит... До завтра.
   Лунек нажал кнопку отбоя и, небрежно бросив телефон на диван, закурил. Он
молчал целую вечность, пускал дым колечками и глядел не мигая в глаза  Егору
Баринову.
   - Ладно, - процедил он наконец сквозь зубы, - ты  говорил,  дела  у  тебя
утром? Можешь ехать по своим делам.
   - Спасибо,  -  саркастически  усмехнулся  Баринов,  -  проверил,  значит?
Уточнил? Я тебе что, мальчишка?  Бык-наемник,  чтобы  меня  тягать  вот  так
по-хамски? Я по возрасту тебе в отцы гожусь.
   - Эй, ты бы не нервничал так. Вредно  это  для  здоровья  и  для  мужской
потенции, - Лунек весело подмигнул, - папаша...
   Глава 20
   Катя открыла глаза и посмотрела на часы. Половина пятого  утра.  Странно,
что надрывается телефон. Надо выключить звонок и не брать трубку.  Последние
гости уехали только  в  начале  второго.  Потом  они  с  Жанночкой  до  трех
приводили дом в порядок. Господи, как хочется спать...
   Катя, не поворачивая головы, нащупала радиотелефон на тумбочке у кровати,
нажала кнопку.
   - Я слушаю.
   - Спишь, молодая вдова?
   Тот же голос. Тот же. Только интонация  немного  другая.  Надо  встать  и
быстро подключить диктофон.
   - Света? Ты где? Твоя мама очень волнуется.
   - А тебе-то что? Ты бы лучше о себе побеспокоилась, сушеная Жизель.
   - Почему ты не пришла за деньгами? - спросила Катя.
   - Не твое дело.
   - А сейчас зачем звонишь?
   Она успела зажечь свет, взять с полки диктофон, присоединить  присоску  к
телефону.
   - Так просто. Соскучилась по тебе, хриплый, издевательский смешок.
   Какой-то уж слишком хриплый, слишком издевательский.
   - А если соскучилась, почему же на свидание не явилась? Сама ведь мне его
и назначила, - проговорила Катя.
   - Мне интересно, вычислишь ты меня наконец или  нет,  -  говорил  хриплый
голос в трубке.
   - Ну вот видишь, Света Петрова, я  тебя  вычислила,  -  устало  вздохнула
Катя. - Неужели тебе не надоело все это?
   - Не-а, не надоело. Если бы ты угадала, я  бы  отстала  от  тебя.  Но  ты
ошиблась, Орлова. Меня ведь вовсе не Светой зовут. И фамилия у меня другая.
   - Ну хорошо. Я ошиблась, не угадала. Дальше что?
   - А ничего.
   - Слушай, а зачем ты лифчик в карман халата сунула? - неожиданно для себя
спросила Катя.
   - Лифчик? Надо же, а я думаю, куда он делся? Ладно, он совсем старенький,
не жалко. Понимаешь, твой муж меня всегда сам раздевал. Ему это нравилось. В
последний раз он был уже в халате, из душа вышел. Вот  так  и  получилось  с
лифчиком. Сунул в карман в спешке. Не терпелось ему.  Ну,  что  ты  молчишь,
молодая вдова? Тебе нравится все это слушать?
   - Очень. Продолжай, пожалуйста.
   - Продолжение следует. - Опять смешок и сразу частые гудки.
   Катя  выключила  диктофон.  Озноб  так  колотил,  что   невозможно   было
сосредоточиться. Она вытянула из шкафа первое,  что  попалось  под  руку,  -
толстый домашний свитер Глеба, надела его на ночную рубашку, сверху накинула
большой пуховый платок и только потом  подошла  к  комоду,  открыла  верхний
ящик. Она хотела прежде  всего  прослушать  кассету  с  записью  предыдущего
разговора.
   Из верхнего ящика комода, из-под вороха  старых  квитанций,  корешков  от
оплаченных счетов, открыток, писем и прочей бумажной ерунды, накопившейся  в
доме за многие годы, она вытащила кассету, отправилась в комнату, в  которой
занималась у станка. Там была стереосистема.  Чтобы  сравнить  голоса,  надо
поставить сразу обе кассеты и слушать по фразе из каждого разговора.
   Тембр похож, интонации. Но что-то не то. Подделка. Пародия. Однако, чтобы
так пародировать, надо хорошо знать оригинал.
   Света Петрова при всей ее агрессивности всего лишь злобная  шептунья.  Ей
нравился сам процесс, но не прочитывалось за этим  никакой  логики,  никакой
определенной  цели.  Только  эмоции.  А  эта,  новая  мадам,  продумывает  и
взвешивает каждое слово, наезжает всерьез, пытается спровоцировать Катю.  На
что? Вряд ли ее интересуют только эмоции - слезы, испуг.
   Света  всего  лишь  озлобившаяся,  глубоко  несчастная  баба   с   дурным
характером и больными нервами. А эта значительно умней, выдержанней, жестче.
Она пытается манипулировать Катей. Вероятно, манипулировала  Светой.  Зачем?
Пока Глеб был жив, могла быть цель - развести их, женить его на себе. Вполне
понятная цель. Но теперь что?
   Если предположить, что Света  Петрова  звонила  по  поручению  Ольги,  то
получается ерунда: почему сейчас, когда Ольга  арестована,  позвонил  кто-то
другой?
   Вряд ли может быть еще и третья участница во  всем  Этом  вязком  злобном
идиотизме. Есть только двое. Одна из них  -  Петрова.  Это  известно  точно.
Вторая - не Ольга. Это тоже очевидно, ибо вряд ли можно позвонить в половине
пятого  утра  из  камеры  предварительного  заключения.  Однако  сейчас,   в
последнем разговоре, был сделан жесткий намек именно на Ольгу.  Стало  быть,
новая телефонная шептунья еще не знает, что Ольга  арестована?  Не  знает  и
очень ждет этого. Ей не терпится. Она ждет от Кати  поступка,  разговора  со
следователем о телефонно-подушечных гадостях. Провоцирует перетряхнуть перед
представителями закона грязное семейное белье, лифчики,  мистические  щепки,
ночные звонки.
   Не стоит спешить с выводами. Пока все это только лишь зыбкие догадки.  Но
одно ясно. Если эта милая дама-пародистка хочет, чтобы Катя поведала  о  ней
следствию, то делать этого пока не нужно. Хотя бы  только  потому,  что  она
этого так сильно хочет.

   Егора Николаевича опять измучила  бессонница.  Однако  на  этот  раз  его
донимали  вовсе  не  абстрактные  страхи,   не   болезненно-острое   чувство
ускользающего времени. Повод для беспокойства был вполне реальный. Ворочаясь
с боку на бок, Егор Николаевич в десятый раз прокручивал в голове разговор с
Луньком и пытался сделать хоть сколько-нибудь определенные выводы.
   Но выводов не получалось. Вместо  грубой,  надежной  конкретики  набегали
расплывчатые воспоминания, приятные и не очень. Почему Лунек упомянул давний
роман с Катей Орловой? Ему, Луньку, какое до этого дело? И какая  тут  может
быть связь с убийством Калашникова?
   Катя в свои двадцать была - как бы это лучше выразиться? - чересчур умной
и сложной для роли девочки-любовницы. А ничего иного  он  предложить  ей  не
мог. И предпочел  обойтись  чем-нибудь  попроще;  а  именно  -  массажисткой
Светой.
   Он расслабился,  получал  свои  дорогие  удовольствия,  пока  был