уку, заорать, разблокировать двери? А ничего
не будет. Только хлопок выстрела.
   Спинка сиденья рядом с водительским откинулась. Продолжая держать дуло  у
Катиной головы, Маргоша каким-то очень быстрым, ловким движением  умудрилась
надеть и защелкнуть наручники.
   - Я много раз отрабатывала этот прием во время съемок последнего  фильма,
"Верное сердце путаны", - объяснила она. - Здорово  получилось,  правда?  Ты
даже понять не успела как.
   Еще одним хитрым приемом она перекинула  Катю  на  заднее  сиденье.  Сама
уселась за руль, подняла назад  спинку.  Они  были  примерно  одного  роста,
Маргоша тяжелей Кати всего килограмма на три, но какое это  имеет  значение?
Не драться же с ней, в самом деле? Катя не снималась в боевиках, у  нее  нет
ни малейшего опыта рукопашного боя. А Маргоша наверняка владеет еще десятком
разных приемов.
   Ей что-то нужно, кроме безлюдного места.  Она  потому  тянет  время,  что
хочет сделать все совсем чисто, а перед этим узнать, где кассета.
   - Заранее предупреждаю, - сказала Маргоша, - то, я что сижу к тебе спиной
и веду машину, вовсе не помешает мне в случае чего выстрелить.  Такой  прием
был в "Кровавых мальчиках". Помнишь? Так что не ори и не рыпайся.
   "Форд" стал не  спеша  выезжать  из  двора.  На  несколько  минут  дорогу
перегородил здоровенный мусоровоз. Но всего на несколько минут.
   - Слушай, Катька, а ты вообще оценила мой спектакль? - спросила  Маргоша,
выруливая на Садовое кольцо.
   "Надо сделать так, чтобы она нарушила правила. Машину  остановит  ГАИ,  -
думала Катя, глядя в окно и чувствуя, как потихоньку начинают затекать руки,
неудобно вывернутые за спину, - но где гарантия, что она не успеет до  этого
выстрелить?"
   - Ну, что молчишь? Скажи доброе слово на прощание. Как  тебе  моя  пьяная
бомжиха? Знаешь, я не гримировалась, маску  специальную  надела.  Я  ее  еще
зимой из Мюнхена привезла.  Мне  всегда  нравились  такие  штуки.  А  ты  не
оценила.
   - С бомжихой, Маргоша, у тебя вышло два прокола. Тебе  надо  было  выпить
водки, облиться мочой и обязательно взять деньги,  которые  мы  с  Жанночкой
тебе совали.
   - Да, действительно, - Маргоша засмеялась, -  смотри-ка,  а  ты  молодец.
Слушай, неужели тебе опять не страшно? Ведь  это  не  щепки  в  подушке,  не
Светкино глупое шипение в телефон. Это серьезно. Я ведь тебя правда убью.
   - Страшно, - призналась Катя, - но тебе тоже страшно. Теперь у  тебя  уже
трое на счету - Глеб, Света Петрова, бомж Бориска. Я стану четвертой. А ведь
есть еще и Оля Гуськова. Она жива, слава Богу, но  для  нее  тоже  даром  не
пройдут эти дни в КПЗ. Ты не маньячка, не садистка. Зачем  тебе  вообще  все
это нужно?
   - Слушай, у тебя когда-нибудь отваливались подметки от единственных сапог
в ноябре, когда впереди еще целая зима, а денег - ни гроша? Живот  болел  от
голода?
   - Не надо, Маргоша, ты сама знаешь, дело не в этом. Ты убила Глеба, когда
у тебя уже было и сапог вдоволь, и всего прочего - сколько угодно.
   - Правильно. И все это - мое. А за свое,  за  кровное,  я  любому  глотку
перегрызу. Это  нормально,  Катька.  Ты  просто  не  понимаешь,  не  желаешь
понимать, что это нормально. Я хочу очень много денег. Мне нравится, когда у
меня всего много, дорогого, красивого, самого лучшего, когда я могу полететь
в любой конец мира бизнес-классом и жить в пятизвездочных отелях, есть  икру
большой ложкой, купаться в собственном голубом  бассейне.  Я  хочу  этого  -
любой ценой. А цена, между  прочим,  не  маленькая.  Я  ведь  ненавижу  его,
Костеньку, козла старого, особенно когда с ним сплю. Знаешь, у него изо  рта
по  утрам  кислятиной  какой-то  воняет.  А  он  почему-то  особенно   любит
навалиться  на  меня  этак  утречком,  не  почистив  зубы.  Ух,  как  я  его
ненавижу... Никто этого не замечал, кроме  твоего  мужа.  А  Глеб  просек  с
самого начала. И мне это стало мешать. Не  люблю,  когда  мне  не  верят.  Я
все-таки актриса. Я чувствовала, Глеб сделает мне много гадостей. Он  может,
а главное - хочет. А я ему ответить тем же не могу при всем желании.  И  тут
мне пришла в голову гениальная идея - познакомить его  с  Ольгой.  Подложить
бомбу замедленного действия. Она ведь сумасшедшая, к тому же  с  пистолетом,
как на заказ. Пистолет у нее папин в ящике лежал. И по законам жанра  должен
был выстрелить. Я сначала не знала - как, когда. Но в кого - знала точно.
   - А если бы не вышло у них романа? - спросила Катя.
   - Если бы не вышло, я бы стала дальше  думать.  Но  я  достаточно  хорошо
разбираюсь в людях  и  не  сомневалась  в  успехе.  Когда  Глеб  начал  меня
шантажировать кассетой, я решила, тянуть нельзя. Ведь если этот старый козел
Калашников увидит такое кино, он про  оторванные  подметки  и  пустое  брюхо
слушать не станет. Вышвырнет вон, как котенка, без гроша. И  все,  что  я  с
таким трудом из него вытягивала, назад заберет.
   - А может, он бы простил тебя? - спросила Катя, осторожно передвигаясь по
заднему сиденью и пытаясь незаметно заглянуть  вперед,  понять,  где  у  нее
лежит пистолет. - И почему ты была так  уверена,  что  Глеб  непременно  ему
кассету покажет? Может, он пожалел бы отца.
   - Эй, ты там не особенно-то вертись! - прикрикнула на нее Маргоша. - Тебе
это ничего не даст, а меня нервирует.
   - Покурить-то дашь перед смертью?
   - Дам. Только  позже,  когда  доедем,  -  кивнула  Маргоша.  -  А  насчет
"простит, пожалеет" - это другая песня. Не про меня. И не про них. И  вообще
они мне надоели до смерти. Оба, старый и молодой. И я запустила Светку с  ее
звонками. Против тебя, заметь, я тогда еще ничего не имела. А подушку,  если
тебе интересно, я порола и зашивала не у вас. Просто купила точно такую  же,
все спокойно сделала дома, а потом подменила потихоньку. Еще  не  хватало  у
вас в спальне перья с ковра сметать! - Она  усмехнулась.  -  Ключ  от  вашей
квартиры у меня давно был. Я, между Прочим, как и  ты,  в  черную  магию  не
верю. Слушай, а скажи честно, ты правда ничего не  чувствовала?  Даже  когда
узнала, что спала на заговоренной подушке?
   - Я тебе уже говорила - противно, но не более.
   - А голова не болела? Кошмары не снились?
   - Нет.
   - Ну правильно, - удовлетворенно кивнула Маргоша, - фигня это все. Я  так
и думала. Просто хотела, чтоб картина была полной, красочной, чтоб ни у кого
не оставалось сомнений. Уж если Ольга сумасшедшая, то пусть это всем  станет
очевидно, и тебе, и ментам впоследствии, когда станут искать убийцу. Видишь,
какой я тонкий психолог! Правда, со Светкой чуть не прокололась. Переборщила
немного. По-хорошему, можно было вообще без нее обойтись. Но она сама,  дура
толстая, как бы и напросилась, однажды похвасталась  мне,  как  лихо  резала
тебе на свадьбе правду-матку в глаза,  и  я  поняла:  вот  он,  ее  кайф.  И
спросила, мол, не желает ли она повторить, но только уже осторожно, с  умом,
со вкусом, ибо ты, сушеная Жизель,  -  Маргоша  произнесла  последние  слова
Светиным голосом, - слишком хорошо живешь. Тебе пора  портить  удовольствие.
Муж  тебе  изменяет,  а  тебе,  заразе,  все  по  фигу.  Пора  опять  резать
правду-матку, чтобы не слишком ты радовалась жизни. И она поимела свой кайф.
Мне оставалось только огонек раздувать. Она ведь из обиженных, Светка-то.  А
на обиженных, как известно, воду возят. Однако, когда она узнала про  Глеба,
у нее малость прояснилось в голове и она запаниковала.
   Катя заметила, что они едут к Дмитровскому шоссе. Значит, она решила  все
сделать за городом. Судя по затянувшемуся монологу, она  все-таки  не  может
без  театральных  эффетов.  Ей  надо,  чтобы  кто-то  оценил   по   заслугам
разыгранный ею  спектакль.  Ей  нужен  зритель,  пусть  единственный,  пусть
смертник, но без аплодисментов  она  не  опустит  занавес.  Надо  тянуть  до
последнего, говорить как можно больше, задавать  вопросы,  спорить...  Стоп.
Что это даст? Еще несколько минут жизни? Тоже, в общем, немало.
   Паша Дубровин только мельком взглянул на Катин белый "Форд" и не заметил,
что там кто-то сидит. Он  очень  спешил.  Он  выбежал  утром,  чтобы  купить
какой-нибудь еды к завтраку.
   Поднявшись в квартиру, Паша обнаружил, что дверь не заперта. Ключ  торчал
изнутри. Кати не было. Он бросился в спальню.  Окно  выходило  во  двор.  Он
высунулся почти по пояс, увидел, что белый "Форд" стоит уже у подворотни,  у
выезда, и ждет, когда отъедет огромный мусоровоз. И тут он  заметил,  что  в
машине двое.
   Мусоровоз отъехал, "Форд" развернулся чуть боком, стекла были  просвечены
насквозь мягким солнечным светом. Сидевших в машине  можно  было  разглядеть
достаточно ясно.
   Через пять минут Пашин  черный  "жигуленок"  покинул  двор  и  поехал  за
"Фордом" на небольшом расстоянии.
   "Она вряд ли сделает это  в  машине,  -  думал  Паша,  -  ей  надо  будет
вытаскивать и прятать тело. У нее пистолет, иначе как бы она заставила  Катю
пересесть назад? Нет, в машине она не выстрелит. Кровь,  улики.  Она  хочет,
чтобы все было чисто, никаких следов. И у нее есть шанс сделать именно  так.
А у нас с Катей какие есть шансы?"
   Он больше всего боялся потерять белый "Форд" из виду  и  все  не  решался
остановиться у таксофона. И еще он боялся, что,  если  позвонит  просто  02,
придется долго объяснять, неизвестно, какие они решат  принять  меры  и  что
выйдет из  этого.  Крестовская  наверняка  сильно  нервничает  сейчас.  Если
почувствует себя загнанной в угол, может выстрелить.
   Паша помнил, как его недавно допрашивал худой майор  из  УВД  с  приятным
умным лицом. Его фамилия Кузьменко. Он работает по этому делу.
   Прибившись к обочине, Паша притормозил у поста ГАИ, сказал, что ему очень
срочно нужно связаться с оперативно-следственной группой майора Кузьменко из
УВД.
   Белый "Форд" успел уехать далеко, так как объясняться с дежурным пришлось
не меньше трех минут, а потом еще минуты две Паша говорил непосредственно  с
майором.
   Они уже подъезжали к Кольцевой дороге.  Мимо  окон  мелькали  новостройки
окраинных районов. Машин вокруг было много. Попадались посты ГАИ. Но Маргоша
строго соблюдала правила, не превышала  скорость,  и  никто  не  останаливал
пока. Никто. Хотя иномарки обычно останавливают часто и с удовольствием.
   Браслеты  наручников  туго  сжимали  запястья.  Пальцы  стали  распухать.
Затекли не только руки, но и плечи.  Катя  вдруг  вспомнила,  что  у  задней
правой дверцы блокировка не работает. Если попытаться поддеть ручку локтем и
выпрыгнуть  на  ходу?  Нет.  Быстро  это  сделать  не  удастся.  Она  успеет
выстрелить. Она, хоть и занята  своим  монологом,  чувствует  каждое  Катино
движение.
   - По-настоящему ты мне стала мешать только  вчера,  когда  я  узнала  про
казино. Я ведь строила на нем очень серьезный расчет. А тут  -  здрасте,  их
величество Лунек  распорядился.  Ну  и  еще  я  поняла  вчера,  что  ты  уже
догадываешься. Но знаешь, все  равно,  к  тебе  лично  я  всегда  относилась
неплохо.
   - Спасибо, - усмехнулась Катя, - я тоже всегда к тебе хорошо относилась.
   - Вот видишь, от хорошего человека и пулю  принять  приятней,  -  Маргоша
нервно хохотнула.
   - Ну, а как ты собираешься решать вопрос  с  их  величеством  Луньком?  -
спросила Катя.
   - Там видно будет. Сначала я решу вопрос с тобой. Потом, через годик,  не
раньше, страна будет оплакивать великого артиста Костю Калашникова,  который
скончается  либо  от  острой  сердечной  недостаточности,  либо  от   долгой
продолжительной болезни. Яды есть разные. Смотря какой достану. Ну, а дальше
- буду решать с Луньком.
   Катя вплотную придвинулась к правой дверце. И вдруг  в  зеркале  бокового
вида заметила знакомый черный "жигуленок". Но он был далеко,  терялся  среди
других машин. Она вовсе не была уверена...
   - А что, думаешь, я с ним не договорюсь? Считаешь, он мне не по зубам?  -
рассуждала Маргоша.
   - Почему? Договоришься...
   Они  уже  ехали  за  городом.  Маргоша  свернула  с  шоссе  на  пустынную
проселочную дорогу. Вокруг не было  ни  души.  И  черный  "жигуленок"  исчез
куда-то. Впереди, за деревьями, мелькнул какой-то поселок. Потом было  поле,
и  справа,  в  сотне  метров.  Катя  заметила  кресты  и  плиты   небольшого
деревенского кладбища.
   * * *
   - Товарищ майор, а чего,  правда,  что  ли,  троих  замочила?  -  спросил
молоденький лейтенант. - А с виду такая красивая.
   - Внешность обманчива, - хмыкнул Кузьменко, - учти на будущее.
   - А чего гаишникам-то не дали команду на перехват?  -  Лейтенант  попался
разговорчивый и любопытный.
   - Потому что пальнуть может в любой момент.  Нервничает  сильно.  Ты  это
тоже, кстати, учти на будущее.
   - Да-а, дела. А я вот фильм смотрел, там она так классно киллера сыграла,
и говорят, все трюки сама работала. Правда, что ли?
   - Правда.
   - И этого, как его, Калашникова-сына тоже она кончила?
   - Она.
   - Ну, ваще! - Лейтенант присвистнул и покачал головой.  -  А  сколько  ей
лет, не знаете?
   - Ровесница твоя. Двадцать три года.
   - А этот, на "жигуленке", он так и будет с нами всю дорогу пилить?
   - Нет. Сейчас развернется и назад в Москву поедет.
   - А откуда вы знаете, что она  именно  там  собирается  мочить?  А  вдруг
все-таки в машине пальнет?
   - Слушай, отстань, а? - попросил Кузьменко.
   Кладбище было почти заброшенным. Только с краю, у самого леса,  несколько
ухоженных  могил  с  узорчатыми  железными  крестами,  выкрашенными   свежей
масляной краской,  с  проволочными  веночками  и  яркими,  еще  не  увядшими
маргаритками. Здесь же неподалеку Катя заметила  аккуратную  четырехугольную
яму. Рядом высился холм. Маргоша остановила машину в двух шагах от ямы.
   "А если упереться, не вылезать из машины? - с тоской подумала Катя. - Или
просто броситься бежать? Тогда она пальнет сразу, не  будет  больше  никаких
разговоров и никаких шансов. Однако их и так нет. Только одно остается: Отче
наш..."
   Мотор заглох. Стало слышно, как каркают вороны  и  где-то  совсем  близко
гудит большое шоссе. "Мы ехали в объезд, - догадалась Катя, - она,  конечно,
бывала  здесь  раньше,  знает  местность,  и  решила   подстраховаться,   не
сворачивать с шоссе у самого кладбища. Какой теплый, мягкий день,  солнечные
пятна на траве, на сером суглинке... и остави нам долги наша, яко  же  и  мы
оставляем должником нашим..."
   Маргоша выскочила из машины и распахнула  заднюю  дверцу.  Дуло  смотрело
Кате в лицо.
   - Ну что, может, скажешь, где кассета?
   - А если нет?
   - Тогда выстрелю в живот и так засыплю. Это дико  больно,  Катька.  Лучше
скажи.
   "Это шанс... жуткий, чудовищный, но шанс..." - подумала Катя.
   - Ну, ты же не маньячка, - сказала она вслух, чувствуя,  как  садится  до
хрипоты голос.
   - Не маньячка, - кивнула Маргоша, -  потом  я  тебя,  может,  и  пожалею.
Добью, чтоб не мучилась. Но только ты  скажи,  где  кассета.  Слушай,  а  ты
вообще вылезать из машины собираешься или как?
   Все плыло перед глазами. Катя отчетливо  видела  желтовато-серый,  ровный
бок ямы. Тонкие, срезанные лопатой клочья корней торчали из комкастой  сухой
глины.
   "Яко Твое есть сила, и слава... во  веки  веков.  Аминь".  Когда  руки  в
наручниках, перекреститься невозможно.
   - Ты обещала дать мне покурить, - хрипло сказала Катя.
   - Я раздумала. Где кассета? - Щелкнул предохранитель. - Вылезай.
   Катя медленно спустила  ноги  на  землю.  Медленно  распрямилась.  Голова
кружилась, ей показалось,  она  упадет  сейчас  прямо  в  эту  яму,  еще  до
выстрела.
   - От машины отойди, вот так, левее. Катя сделала шаг. Ноги  скользили  по
осыпающемуся суглинку.
   - Ну, в последний раз спрашиваю, где кассета? Дуло смотрело в живот.
   И вдруг совсем рядом послышался громкий голос:
   - Стоять! Брось оружие!
   Маргоша сильно вздрогнула, резко,  всем  корпусом  развернулась  на  звук
голоса, и в ту же секунду раздались два выстрела одновременно.  Оглушительно
взметнулась в небо черная туча ворон. Маргоша покачнулась и  стала  медленно
падать в яму. Быстрый солнечный луч вспыхнул и  погас  в  застывших  зеленых
глазах.
   Молоденький  лейтенант  тяжело  дышал  и  испуганно  озирался.   На   его
бронежилете с левой стороны был отчетливо виден след пули.
   * * *
   Черный "жигуленок" ехал к Москве по Дмитровскому  шоссе.  Плечи  все  еще
ныли, руки не слушались. На запястьях остались глубокие багровые  полосы,  и
Катя массировала их слабыми распухшими пальцами.
   - Пару недель назад я полез на антресоли. У меня много старых  пластинок,
я хотел достать наконец проигрыватель "Эстония",  который  валялся  там  лет
двадцать, попытаться что-нибудь с ним сделать. И обнаружил в  самой  глубине
мешок с вещами моей бывшей  жены.  Я  долго  думал,  выкинуть  или  все-таки
позвонить, отдать. Потом вообще забыл. Так этот мешок и валялся в комнате.
   - Твоя бывшая жена носила парик? - удивилась Катя.
   - Она остригла волосы, очень коротко, почти  налысо,  по  какой-то  своей
сложной дурости. Потом купила этот парик, но так и не надела ни разу. А духи
я купил для тебя. В октябре год, как мы познакомились.  Продавщица  сказала,
это модная волна и фирма ужасно известная. Для молодой красивой женщины -  в
самый раз. Я в этом ничего не понимаю, ну  и  решил,  раз  дорогие,  значит,
наверное, хорошие. Ты не заметила сгоряча, что парик совсем старый, пыльный,
свалявшийся. А коробка с духами запечатана.
   Катя уткнулась лбом в Пашино плечо и  заплакала.  В  салоне  тихо  играла
музыка. Сладкий тенор знаменитого черного джазового певца начала пятидесятых
   Джо Уильямса пел о чистой высокой любви, которой нет на свете.
   Одни говорят - есть, другие - нет. Если  вдруг  отыщется  умник,  который
сумеет точно ответить, ему все равно никто не поверит.
   Эпилог
   - Больная Гуськова, просыпайтесь, за вами приехали!
   - Кто? - Иветта Тихоновна открыла глаза.
   - Ну кто? Внучка ваша.
   Оля вошла в палату, присела на край койки, погладила бабушку  по  голове,
провела легкой ладонью по всклокоченным седым волосам.
   - Бабушка, поехали домой.
   - Явилась наконец, - проворчала Иветта Тихоновна и  проворно  вскочила  с
койки. - Ну в каком ты виде? Как я с тобой по улице  пойду?  Мне  стыдно  за
тебя, Ольга! Ты  -  дочь  офицера.  Двух  офицеров,  и  всегда  должна  быть
аккуратной, подтянутой.
   Оля была в домашней фланелевой ковбойке и  ветхих,  вытертых  до  белизны
джинсах.
   - А бледная-то, худющая, Господи, смотреть страшно. Пойдемте, товарищ,  -
строго обратилась она к медсестре, - где мои  вещи?  Мне  надо  переодеться.
Ольга, тебе тот высокий милиционер передал мою просьбу?  Он-то  передал,  не
сомневаюсь. А ты, разумеется, ничего  не  принесла,  ни  вафелек  с  розовой
начинкой,  ни  даже  шоколадки.  Ну,  конечно,  я  так  и  думала!  Хоть  бы
причесалась, ходишь растрепой.
   Они вышли на улицу. Было теплое, яркое утро. Позднее бабье лето.
   - Ну куда ты несешься? Я не могу быстро... Подожди, еще красный.  Я  тебя
учила с детства, дорогу нужно переходить только на зеленый свет. Вот, теперь
пошли.
   Ветер трепал длинные светло-русые  волосы.  Огромные  сине-лиловые  глаза
мягко мерцали на бледном, почти прозрачном  лице.  Лицо  светилось  изнутри,
особенно когда  падал  на  него  яркий  солнечный  свет.  Прохожие  невольно
оборачивались, вглядывались удивленно, замирали на  миг  и  тут  же  спешили
дальше, вдогонку за утренними важными делами.
   - Какой странный запах, - поморщилась Иветта Тихоновна. - Чем от тебя так
пахнет?
   - Тюрьмой, бабушка.