ы
будешь обращать на это столько внимания, то сама не заметишь, как  скатишься
до того же уровня. Знаешь, что  мне  в  тебе  всегда  нравилось?  Отсутствие
бабства. Редкое качество для женщины. Ты понимаешь, что я имею в виду? Среди
вашего брата  мало  таких,  которые  прощают  чужую  красоту,  чужой  успех.
Попробуй при одной женщине сказать про другую доброе слово! Злобой  изойдет.
Хорошо, если только в душе, а то и нагадит  как-нибудь,  исключительно  ради
собственного  удовольствия.  Это  особенно  заметно  в  женской  зоне.   Там
хорошенькую мордашку могут и  бритвой  порезать.  Но  и  про  твой  красивый
балетный мир я тоже кое-что слышал. Кстати, если уж говорить  о  высоком,  у
Пушкина, например, в сказке о "Мертвой  царевне"  все  закручено  именно  на
бабской зависти. "Я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?" А если не
я, другая, так я эту другую в порошок сотру, отдам  зверям  на  растерзание,
отравлю, утоплю... Впрочем,  топили  красавицу  в  другой  сказке.  Помнишь,
ткачиха с поварихой в сказке "О царе Салтане"?  Я  пацаном  был,  когда  мне
бабушка читала, а, видишь, до сих пор помню.  "И  завидуют  оне  государевой
жене". Завидуют, суки, младенца не пожалели,  в  бочку  законопатили,  гонца
опоили, государственный  документ  подменили.  А  ради  чего,  спрашивается?
Просто так, из зависти. - Лунек откинулся  на  спинку  кресла  и  прищурился
как-то странно, по-кошачьи. - Александр Сергеевич много чего умного написал.
Только поговорить мне об этом не с кем. А хочется. Надо нам с тобой, Катюша,
почаще встречаться. Не только по делу, но и так, для души.
   Катю немного напрягла эта последняя фраза. Она давно заметила, что  Лунек
симпатизирует ей не только как жене своего приятеля-партнера, не только  как
талантливой балерине и неглупому, легкому в общении человеку,  но  и  просто
как женщине. Нет, ничего серьезного за этим не стояло, избави Бог. Пока  был
жив Глеб, Валера вежливо соблюдал дистанцию. А сейчас вдруг  сделал  мягкую,
осторожную попытку ступить на ту территорию, которая прежде в их  отношениях
была запретной.
   Катя чувствовала, он играет с ней, как кошка с мышкой. Вероятно, вопрос с
поиском убийцы он считает решенным. И вопрос с дележом имущества -  тоже.  О
делах поговорили,  все  выяснили,  теперь  можно  и  поиграть,  поболтать  о
высоком, о Пушкине, о женской психологии.
   "Нет уж, Валера. Это потом. Ты для себя все выяснил, а  я  еще  нет.  Так
что, прости, о высоком, о Пушкине мы потом поговорим, - подумала Катя,  -  а
сейчас давай уж вернемся к жестокой прозе".
   - Слушай, Валера, я забыла тебя спросить, - произнесла  она  вслух  после
короткой  паузы,  -  ты  вчера  обмолвился,  будто  знаешь  Свету   Петрову.
Интересно, откуда?
   - Ну, это громко сказано - знаю. Так, видел пару раз, имя слышал.
   - А конкретней можешь вспомнить?
   - Не хочу конкретней, - улыбнулся он и покачал головой, - не хочу.
   - Почему?
   Лунек  закурил,  смерил  Катю  долгим,  оценивающим,  откровенно  мужским
взглядом.
   - Кать, вот объясни мне такую вещь, - мягко, чуть  приглушенно  начал  он
после долгого молчания, - ты красивая умная женщина. От тебя можно  запросто
потерять голову. Ну почему же тебе все мужики-то попадаются...  как  бы  это
выразиться поприличней? Ладно, не буду выражаться. Ты меня и так поняла.
   - Валер, не надо, - поморщилась Катя, - я  тебя  отлично  поняла,  но  не
надо. Глеб...
   - Нет, я не о Глебе, - перебил ее  Лунек,  -  я  о  твоей  первой  любви.
Догадываешься, о ком? Кстати, что  там  у  вас  за  история  была  зимой  на
Тенерифе?
   Катя вовсе не удивилась, что Луньку известно и это. Он же сказал вчера по
телефону: "Ты вся как на ладошке..."
   - А, ты о Баринове? Никакой там истории не было. Встретились случайно.
   - И что? Случайно встретились, поздоровались, разошлись? Глеб вернулся  с
острова  вечной  весны  мрачный,  нервный,  советника  президента   скотиной
обозвал. Не в глаза, конечно. Неужели просто так? Без всякого повода?
   - А к чему ты вдруг об этом вспомнил? - Катя удивленно подняла брови. - Я
спросила тебя о Свете Петровой, а ты вдруг вспомнил о Баринове  и  Тенерифе.
Не вижу связи.
   - Да к тому,  Катюша,  что  Света  Петрова  пять  лет  развлекала  твоего
красавца Баринова. Не хотел тебе  говорить,  но  видишь,  ты  сама  из  меня
вытянула. Только уж будь добра, подробности  не  вытягивай.  Уж  больно  они
похабные, подробности-то. Выводы делай, в  кого  влюбляться.  Тогда  ты  еще
совсем девочкой была, а сейчас - взрослая  женщина,  к  тому  же  совершенно
свободная. Делай выводы, чтобы прошлых ошибок не повторять.  Рядом  с  тобой
должен быть настоящий мужик, крепкий, надежный, а не всякие  там...  прости,
Господи. За тобой ведь теперь будет стоять большое серьезное дело,  и  много
найдется желающих... Ладно, ты прости меня, может, я лезу куда не надо...  -
Он опять хитро, по-кошачьи прищурился.
   - Нет, почему? - мягко улыбнулась Катя. - Я понимаю, мы с тобой  партнеры
теперь, и тебе вовсе не все равно, кто окажется со мной рядом.
   - Правильно, - кивнул Лунек, - мне не все равно. Между прочим, этот  твой
Дубровин - классный программист. Правда, водился  за  ним  грешок,  придумал
пару вирусов, очень хитрых. Поимел неприятности, но до суда  не  дошло.  Это
ведь подсудное дело... Ну ладно, история давняя,  -  Лунек  небрежно  махнул
рукой, - он ведь не корысти ради. Так, развлекался. А фирма,  в  которой  он
работает, знаешь  под  кем  живет?  Не  знаешь.  Под  Скелетом.  Есть  такой
кавказский авторитет, старый умный шакал. Любит Голубя, словно родного сына.
Ну, кто такой Голубь, ты, надеюсь, знаешь?
   - Конечно. - Катя спокойно улыбнулась. - И что из этого следует?
   - Пока ничего, - пожал плечами Лунек, - проверяем. Слушай, а у тебя с ним
как, всерьез?
   - Да никак у меня с ним. Пока никак,  а  дальше  -  видно  будет.  Честно
говоря, сама не знаю. - Катя взглянула на часы  и  поднялась.  -  Мне  пора.
Спасибо за завтрак.
   - На здоровье. - Лунек тоже поднялся из своего кресла. - Всегда рад  тебя
видеть. Значит, сейчас даю тебе недельку, чтобы ты отдохнула, пришла в себя.
Хватит недельки?
   - Вполне, - кивнула Катя.
   - Ну и хорошо. Если какие проблемы - звони. Да, родственникам скажи, есть
завещание Глеба. Вся его доля отписана на тебя. Так что пусть заткнутся.
   - А оно что, действительно есть? - Катя застыла на пороге.
   За ее спиной уже маячил Митяй, который должен был отвезти ее домой.
   - А как же? - усмехнулся Лунек. - О  таких  вещах  надо  думать  заранее.
Всякое в жизни бывает. Бумажка, заверенная  нотариусом,  все  как  положено.
Кроме меня, Глеба и моего нотариуса, об этой бумажке не знал  никто.  Теперь
вот ты знаешь.
   - Подожди, - Катя нервно передернула плечами, - и давно  он  написал  это
завещание?
   - Полгода назад.
   - Могу я взглянуть?
   - Успеешь, налюбуешься. Там все тебе, движимое, недвижимое, все. С  одним
только условием, что ты продолжишь выплачивать его матери, Надежде Петровне,
ту же сумму в твердой валюте. Тысячу в месяц, плюс оплата ее  непредвиденных
расходов в случае болезни и так далее.
   - А отцу что?
   - Ничего, - выразительно развел руками Лунек, - да ты за  дядю  Костю  не
переживай. Небось не бедствует.
   Катя  не  особенно  переживала  за  народного   артиста   и   знала:   он
действительно не бедствует.  Ее  поразила  новость  о  завещании.  Лунек  не
случайно оставил это напоследок. Вполне возможно, он лишь к концу  разговора
принял такое решение - сообщить ей о завещании Глеба.  Только  сообщить,  не
показать. А мог вообще скрыть.
   Все в его руках, все. И сейчас он ясно дает ей это понять.
   - Так что ты с ними особенно  не  церемонься,  с  Калашниковым  и  с  его
Маргошкой. - Лунек нежно поцеловал Катю в щеку. - И еще. Не  суетись  насчет
всех  этих  бабских  звонков,  отравленных  бомжей.  Убийцу   нашли,   жизнь
продолжается, дел у нас с тобой много. И ментов к этому не подключай, ладно?
Зачем нам с тобой лишняя вонь? Они ведь с удовольствием воспользуются  любой
мелочью, чтобы влезть в наши дела. А это нам только настроение испортит.  Мы
в своем хозяйстве как-нибудь сами разберемся.
   Он проводил ее до машины, еще раз поцеловал, чуть  приобняв  за  талию  -
Лучший друг и партнер, любитель сказок Пушкина, знаток  женской  психологии,
замечательный парень, вор в законе Валера Лунек. Ему  удобно,  что  убийство
Глеба никак не связано с бизнесом. Ему  удобно,  чтобы  все  в  его  империи
осталось по-прежнему. Люди приходят и уходят, империя вора в  законе  должна
стоять вечно.
   Вишневый джип выехал из ворот. Катя сидела на заднем сиденье, смотрела  в
тупой подбритый затылок молчаливого Митяя. Интересно, сколько трупов на  его
счету? Глеб рассказывал, что этот Митяй может покалечить и даже убить  одним
ударом. Он проходил специальную выучку. Он не человек, а  настоящая  машина,
предназначенная для уголовных разборок. Пару раз он спас Луньку жизнь.
   Катя  вдруг  вспомнила  какие-то  смутные  слухи,  обрывки  разговоров  о
торговле  оружием  и  наркотиками,  о  причастности  обаятельного  Лунька  к
нескольким нашумевшим заказными убийствам, о его чеченских связях и о многом
другом.
   Раньше она могла себе позволить не  прислушиваться,  не  задумываться.  А
сейчас лучше отдать отчет, с кем предстоит иметь дело. И не питать  иллюзий.
Если уж быть честной перед собой до конца, то вовсе не исключен вариант, что
Луньку по каким-то непонятным  причинам  показалось  удобным  избавиться  от
Глеба. Для вора в  законе  человек  перестает  существовать,  когда  выходит
из-под контроля. А Глеб в последнее время стал  много  пить  и  болтать.  Не
продумал ли Лунек заранее эту дьявольскую хитрую комбинацию? Не потому ли  с
такой легкостью согласился с официальной версией, будто  Глеба  убила  Ольга
Гуськова?
   Катя спросила себя, а не проще  ли  ей  тоже  согласиться  с  этим,  жить
дальше? И вообще - откуда взялось в ней упрямое убеждение,  будто  убийца  -
вовсе не эта женщина? Катя ведь никогда ее не видела, ничего о ней не знает.
Ну хорошо, Луньку такая версия кажется удобной. А  следствие?  Милиция?  Они
заинтересованы  найти  настоящего  убийцу  или  нет?   Им-то   какой   резон
арестовывать невиновного человека?
   Открыв сумочку, она обнаружила, что кассет там нет. Ну разумеется,  Лунек
оставил их у себя. Она забыла о них, еще бы не забыть,  когда  он  сказал  о
завещании! И что теперь? Просить Митяя вернуться, забрать кассеты? Отдай  их
мне, Валера, я все-таки хочу дать  послушать  следователю  Чернову.  И  сама
попытаюсь искать настоящего убийцу. Смешно, в самом деле!
   Глава 26
   Сегодня у Маргоши не было съемок.
   Они  с  Константином  Ивановичем  проснулись  поздно,  Маргоша  долго  не
вылезала из ванной. Они планировали обязательно встретиться  с  Катей,  днем
ли, вечером - неважно. Как только появится дома, сразу  намеревались  к  ней
поехать. Надо ведь наконец обсудить деловые вопросы. Дело  не  терпит.  Глеб
уже похоронен, а жизнь продолжается. Нельзя же страдать вечно. Сейчас  дорог
не то что каждый день - каждый час. Надо быстро  расставить  все  точки  над
"и".
   Но оба Катины  телефона  не  отвечали.  Константин  Иванович  уже  дважды
наговорил на автоответчик ласково-тревожный текст, мол,  где  ты,  Катенька,
детка, ходишь с утра? Мы так волнуемся, нам надо  встретиться  поскорей.  Но
никакого ответа.
   Должна же она  наконец  появиться  дома!  Маргоша  плескалась  в  ванной,
чистила перышки. В двенадцать часов дня раздался звонок. Константин Иванович
думал, это наконец Катя, даже стукнул Маргоше в дверь, мол, вылезай  скорее,
сейчас поедем. Но это был генерал Уфимцев. Он сообщил Константину Ивановичу,
что по подозрению в убийстве его сына арестована Гуськова Ольга Николаевна.
   - Ты, Костя, как в воду глядел, - вздохнул  генерал,  -  мои  ребята  еле
отбиваются от журналистов...
   Константин Иванович пару раз видел эту странную, очень красивую  женщину,
очередную любовницу  своего  легкомысленного  сына.  Он  знал,  что  Маргоша
училась с ней в одном классе, что родители ее погибли в Афганистане.
   В январе этого года, когда он вернулся из Лондона, Маргоша сообщила ему о
новом увлечении Глеба.
   - Мне жутко неловко, - призналась она, -  получилось,  что  я  вроде  как
сводница...
   Она рассказала про  старый  Новый  год,  про  свою  несчастную  подружку,
красавицу-сироту, переболевшую тяжелым гриппом.
   - Он прямо голову потерял, - говорила она о Глебе, -  сначала  разозлился
ужасно, не ждал меня увидеть на даче, а потом взглянул на Олю - и забыл  обо
всем. Даже на меня сердиться перестал. Ужасно неудобно перед Катей.
   - Не переживай, - успокаивал ее Константин Иванович, - при чем здесь  ты?
Не эта Оля - так другая какая-нибудь. Ты же знаешь моего сына. А вот то, что
он был недоволен твоим приездом и даже не счел  нужным  это  скрыть,  с  его
стороны настоящее хамство. Обязательно с ним поговорю. В конце  концов,  это
моя дача, и ты, моя жена, имеешь право приезжать туда, когда пожелаешь.
   Потом произошел  неприятный  разговор  с  Глебом.  Сейчас  вспоминать  не
хочется. Глеб с самого начала относился к Маргоше как к какой-то захватчице,
подозревал ее Бог знает в чем и таким образом постоянно  обижал  Константина
Ивановича. Не мог простить развода и новой женитьбы,  жалел  мать.  Все  уже
давно
   простили, приняли Маргошу,  привыкли  к  ней,  даже  Надя  ни  словом  не
попрекнула. Но Глеб  продолжал  дуться,  все  не  исчезала  в  нем  какая-то
враждебность,  напряженность...  Да,  сейчас,  когда  его  нет,   лучше   не
вспоминать о плохом.
   А Маргошенька, бедненькая, так тяжело это переживала, так хотела наладить
с ним нормальные родственные отношения.
   - Я могу его понять, - говорила она со вздохом, - но я  же  не  виновата,
что люблю тебя. Знаешь, мне иногда становится страшно. Вот  будет  у  нас  с
тобой ребенок, и Глеб начнет ревновать еще больше.
   - Пусть только попробует! - жестко заявлял Константин Иванович и  тут  же
добавлял мягко, чуть игриво: - А кстати, когда у нас с тобой будет ребенок?
   - Вот отснимусь еще  в  паре-тройке  боевиков,  и  тогда...  -  улыбалась
Маргоша. - Мне самой хочется, но я себя знаю. Как только забеременею, на все
плюну, перестану сниматься, растолстею. Стану банальной сумасшедшей мамашей.
А потом еще нарожаю тебе целую кучу детей, сам не рад будешь,  что  со  мной
связался, разлюбишь меня, чего доброго.
   - Как тебе не стыдно, малыш, - качал головой Константин Иванович,  -  что
ты такое говоришь...
   Он гладил, перебирал блестящие рыжие пряди, глядел в ясные зеленые глаза,
и комок подступал к горлу от любви и счастья...
   Маргоша вышла из ванной и, когда узнала, кто арестован за убийство, прямо
затряслась в истерике, даже задыхаться стала.  В  первый  момент  Константин
Иванович растерялся, перепугался, это напоминало приступ астмы. Но  он  знал
точно, что у его жены никакой астмы нет. Просто слезы, истерика.
   Маргоша горько плакала, по-детски шмыгая носом. Константин Иванович был в
растерянности, он никак не мог ее успокоить.
   - Это я виновата, я их познакомила, привезла ее на  дачу...  Ну  разве  я
могла представить? Костенька, миленький...
   Константин Иванович впервые видел свою жену в  таком  состоянии.  Он  сам
готов был заплакать, понимая, что бедная девочка мучается из-за того, в  чем
совершенно не виновата. Какой она все-таки тонкий, глубокий человечек, у нее
обостренное чувство вины.
   - Ну все, малыш, все, - он поднялся с дивана. Она испуганно  вцепилась  в
его руку.
   - Ты куда?
   - Водички тебе принести.
   Она отпустила руку, горько всхлипнула:
   - Спасибо, Костенька. Ты прости меня.
   - За что, малыш?
   - За истерику...
   - Ну что ты, девочка, такое говоришь? - Он растроганно улыбнулся. -  Тебе
воды или соку? А может, чайку поставить?
   - Просто воды, минералки холодненькой. Он вернулся со  стаканом.  Маргоша
уже не так сильно плакала. В глазах  еще  стояли  слезы,  но  не  было  этих
ужасных, судорожных всхлипов, от которых сердце переворачивалось. Она сидела
на диване в гостиной, поджав ноги, кутаясь  в  теплый  махровый  халат.  Она
недавно вымыла голову, и волосы еще не высохли.  Константин  Иванович  очень
любил запах ее влажных волос и, опустившись рядом на диван, уткнулся  в  них
лицом.
   - А они точно знают, что это Оля? Что тебе  сказал  генерал?  -  спросила
Маргоша, залпом выпив минералку.
   - Да, малыш. Там все очевидно.  У  нее  нашли  пистолет,  тот  самый,  из
которого... и еще есть улики! Уфимцев сказал, подробности при встрече.
   - У Оли был пистолет?! Ужас какой... если бы я знала... -  Она  судорожно
всхлипнула, и Константин! Иванович испугался, что сейчас опять разрыдается.
   - Ну что бы ты могла сделать? Так нельзя, малыш. Ты  же  у  меня  сильная
девочка, я еще ни разу не видел, чтобы ты так плакала. Мне прямо страшно  за
тебя, за твои нервы.
   - Хорошо, Костенька, я сейчас успокоюсь. А когда ее арестовали?
   - В понедельник, рано утром.
   - В понедельник?! - Маргоша сильно вздрогнула и побледнела.
   Константин Иванович заметил, что глаза ее моментально высохли.
   - Почему ты так испугалась? - удивленно спросил он.
   - Нет, - она расслабленно откинулась на спинку дивана, - я не испугалась,
просто... Ну, понимаешь, даже не знаю, как тебе объяснить.  Это  слишком  уж
символично, что ее арестовали в день похорон. Даже жутко делается. Оля  ведь
очень мнительная, она склонна ко всякой мистике, она вообще странный  и,  по
большому счету, глубоко несчастный человек.  У  нее  сумасшедшая  бабушка  и
больше никого.
   - Да уж, несчастный человек, - горько усмехнулся Константин  Иванович,  -
выстрелила в моего мальчика, как профессиональный киллер.  Неужели  тебе  ее
жалко?
   - Мне пока трудно все это осмыслить, уместить в голове, - тихо призналась
Маргоша. - А Катя уже знает? Ей сообщили?
   - Понятия не имею. Об этом мы с генералом не говорили. Ты, кстати,  вчера
звонила ей?
   - Да, я оставила сообщение на автоответчике.
   - Странно, что она не перезвонила. И странно, что сейчас ее нет дома.
   - Ну мало ли, какие у нее дела, - пожала плечами  Маргоша,  -  тоже  ведь
своя личная жизнь.
   - Этого-то я и боюсь, - тихо и задумчиво произнес Константин Иванович,  -
боюсь, кто-нибудь настроит ее заранее...
   - А ты думаешь, она так легко поддается  внушению?  Вообще,  объясни  мне
толком, чего ты боишься?
   - Если бы я мог самому  себе  это  толком  объяснить...  Просто  какое-то
тревожное чувство. Ведь нет завещания, и речь идет о таких деньгах... Всякие
могут быть неожиданности.
   - Но ведь в любом случае, к  твоей  части  прибавляется  две  трети.  Это
шестьдесят процентов. Считай, казино твое. Ты все равно ее  вытеснишь,  если
она начнет дурить. Да и не начнет она. Ты ее  знаешь,  сам  говорил,  у  нее
хватит ума понять, что с нами лучше не ссориться, если она  хочет  сохранить
свой театр. При шестидесяти процентах театр тоже в твоих  руках.  -  Маргоша
погладила его по щеке. - Не надо волноваться заранее. Мы ведь пока еще с ней
не говорили.
   - А Лунек? - еле слышно произнес Константин Иванович.
   - Ну что Лунек? Ему-то какая разница? Он все  равно  остается  при  своем
проценте. Дай-ка я еще раз наберу номер. Вдруг она уже пришла?
   Маргоша взяла с журнального столика телефон. И  сразу,  после  нескольких
гудков, услышала Катин голос.
   - Ну слава Богу, - пропела она в трубку,  -  мы  к  тебе  выезжаем  через
десять минут.  Что-нибудь  купить  по  дороге?  А  если  подумать?  Ну,  как
скажешь...
   Нажав кнопку отбоя, она помчалась в ванную, включила  фен,  стала  сушить
влажные волосы, весело насвистывая какой-то  знакомый  мотивчик.  Константин
Иванович удивился, как быстро забылись безутешные слезы. Это опять  была  та
Маргоша, к которой он привык и которую  так  любил,  -  легкая,  энергичная,
жизнерадостная.
   Артем С