опухоль со страшной скоростью.
   Но дело вовсе не в деньгах. Она пришла, чтобы он просто  пожалел,  сказал
что-нибудь ласковое, потревожился за нее хотя бы немного.
   Егор  Николаевич  смотрел  куда-то  мимо,  сквозь  нее,   и   лихорадочно
просчитывал в голове возможные варианты ее дальнейшего поведения. Что, кроме
денег, она может потребовать? Устроить в  хорошую  клинику?  Ладно,  это  не
проблема. Самое неприятное, если она станет вот так к нему заявляться,  если
не оставит в покое, не исчезнет теперь же, сию же  минуту  из  его  здоровой
благополучной жизни. Ведь смотреть же страшно!  А  что  через  месяц  с  ней
станет?
   Он не мог решить, как разумней поступить сейчас,  как  оградить  себя  от
дальнейших проблем с этой женщиной? Дать денег и вежливо выставить?  Или  не
дать, выставить грубо, не оставляя у нее иллюзий на его счет?
   Но, чтобы выбрать правильный вариант  поведения,  надо  хотя  бы  немного
знать человека, иметь хотя бы смутное представление о том, как он  реагирует
на агрессию, на ласку, на жесткий отпор или мягкий намек.  Даже  про  собаку
надо это знать, чтобы как-то с ней общаться. А Егор Николаевич про Свету  не
знал ничего.
   Он просто не считал нужным задумываться об этом раньше.  Зачем  утруждать
себя?
   Света существовала для него постольку, поскольку возникала  надобность  в
ее услугах. Всякий раз, как только за ней закрывалась дверь,  она  бесследно
исчезала из его жизни. Ну в самом деле,  еще  не  хватало  изучать  характер
массажистки, постельно-банной принадлежности, толстой пошлой  бабы,  которая
обеспечивает ему разнообразные пикантные удовольствия за большие деньги!
   "Да что я голову ломаю? - раздраженно одернул  себя  Егор  Николаевич.  -
Выгнать ее сейчас же, и все дела. Мне это совершенно ничем не грозит.  А  то
распущу сопли, пожалею, денег дам, пообещаю в клинику устроить и  оглянуться
не успею - она на шею сядет. С такими надо ухо востро держать..."
   - Значит, так, - сказал он спокойно и жестко, продолжая  глядеть  куда-то
мимо ее поникшей, встрепанной головы, - я ничем тебе помочь  не  могу.  Тебе
надо лечиться. Деньги на это у тебя должны быть. Ты  за  пять  лет  из  меня
вытянула достаточно. А вообще,  онкологических  больных  у  нас  пока  лечат
бесплатно. И качество, между прочим, не хуже. У тебя  есть  свои  связи,  ты
многих обслуживала, я знаю.
   - Нет, - выкрикнула она  так  неожиданно  громко,  что  он  вздрогнул,  -
никого, кроме тебя, я в последнее время не обслуживала. Никого, Жорик...
   - Во-первых, не кричи, а во-вторых, прекрати называть меня  Жориком.  Мне
это не нравится.
   - Раньше нравилось, - нервно усмехнулась она, -  еще  совсем  недавно.  А
теперь я стала прокаженная, да? Не бойся, рак - болезнь не заразная.
   - Все, Светлана, иди домой, - поморщился он, - я уже сказал, ничем помочь
тебе не могу. И хватит. Поговорили.  Пожалуйста,  оставь  меня  в  покое.  Я
устал.
   - Ты меня выгоняешь?  -  тихо  спросила  она.  -  Просто  выгоняешь  вон?
Навсегда?
   - Ну а чего ты хотела? Ты же взрослый человек.  Продолжать  наши  прежние
отношения мы не можем. Ты больна. Массаж мне дока больше не нужен, да и тебе
теперь не до этого, ты должна лечиться. А все прочее... сама понимаешь. .
   - Я понимаю, - она покорно кивнула, - я  все  понимаю,  Жорик.  В  общем,
сволочь ты, конечно... Ты ведь боишься, требовать чего-то стану, приставать.
Не бойся, миленький. Я тебя слишком хорошо знаю.
   Он спокойно стерпел грубое слово. Пусть говорит что хочет. Лишь  бы  ушла
скорей. Несчастная, глупая, нелепая баба...
   - Света, ты сейчас не в себе. Но, может, все и обойдется? - Он  осторожно
поднял ее под локотки.
   Она не сопротивлялась, не возражала. Послушно прошла в прихожую.
   - Только одна к тебе просьба, миленький, - она замерла на миг  в  дверном
проеме, уже за порогом,  -  одна-единственная  просьба.  У  тебя  ведь  есть
знакомые в Онкоцентре на Каширке. Я знаю, есть... Позвони, замолви словечко.
Там лучшие специалисты, а без звонка сложно.
   - Ну, знакомые - громко сказано... Ладно,  попробую  что-нибудь  сделать.
Попытаюсь.
   Она  сделала  легкое,  почти  машинальное  движение.  Раньше  она  всегда
целовала его в щеку, уходя. А теперь  не  успела.  Он  мягко  отстранился  и
закрыл дверь.
   Возможно, со стороны все это выглядело жестоко, но никто  не  смотрел  со
стороны. А Егор Николаевич не сомневался, что поступил разумно и правильно.
   В тех печальных  и  щекотливых  обстоятельствах  для  него  было  главной
задачей, чтобы массажистка Света Петрова исчезла из его  жизни  навсегда.  И
она исчезла.
   * * *
   - Ольга Николаевна, вы были знакомы  с  гражданином  Калашниковым  Глебом
Константиновичем?
   - Да.
   - Как давно?
   - Меньше года.
   - Когда вы видели его в последний раз?
   - Неделю назад.
   Оля Гуськова сидела в маленькой кухне, низко опустив голову,  и  говорила
еле-еле. Она вовсе не удивилась, когда майор  Кузьменко  позвонил  в  дверь,
представился, показал свое  удостоверение.  Молча  прошла  с  ним  в  кухню,
уселась на табуретку. Она не казалась напуганной, растерянной. Она выглядела
так, словно ужасно устала, хочет спать  и  прямо  сейчас  уронит  голову  на
облупленный кухонный стол и заснет. Майор стоял и курил у приоткрытого окна.
   - Ольга Николаевна, как вы провели вечер четвертого сентября?  -  спросил
майор.
   - Я была на работе.
   - Вы ушли оттуда в одиннадцать. И сразу поехали домой?
   Ольга молчала, глядя в одну точку,  мимо  майора,  куда-то  за  окно.  За
стеной, в единственной комнате, такой же нищей и убогой, как  эта  крошечная
кухня, громко кряхтела  и  охала  сумасшедшая  старуха.  Полчаса  назад  она
заявила, что четвертого сентября ее внучка вернулась домой  страшно  поздно.
Под утро. Она вообще возвращается слишком поздно, забывает, что дома ее ждет
беспомощный, больной человек. И форточку открывает постоянно. И  не  кормит.
Хорошо бы кто-нибудь на нее повлиял, чтобы  она  лучше  относилась  к  своей
несчастной бабушке, которая всю жизнь ей отдала, ночей не спала...
   "Да, действительно, чума, а не старуха, - подумал майор, - если живешь  с
такой под одной крышей, недолго и свихнуться".
   - Оля, попытайтесь все-таки вспомнить, куда вы поехали  с  работы?  Сразу
домой или куда-то еще?
   - Домой... - произнесла Ольга еле слышно.
   - То есть в половине двенадцатого вы уже были дома?
   - Я не помню. У меня нет часов.
   - Хорошо, - вздохнул  майор,  -  кто-нибудь  из  соседей  видел,  как  вы
возвращались? Может, вы встретили кого-то во дворе? Попытайтесь вспомнить...
   - Зачем?
   - Затем, что в ночь с четвертого на пятое сентября был  убит  человек,  с
которым вы находились в близких отношениях.
   - Мы расстались. Не было никаких отношений.
   - Но вы встречались всего неделю назад, - напомнил Иван.
   - Мы встречались для того, чтобы расстаться. Совсем. Навсегда.
   - Между вами произошел какой-нибудь конфликт? - мягко спросил майор.
   - Нет.
   - Но ведь люди не расстаются просто так, тем более -  навсегда.  Если  не
прямой конфликт, то какие-то причины...
   - Он был женат.
   - Но ведь вы знали об этом с самого начала. Вы, вероятно, ждали,  что  он
расстанется  с  женой?  Хотели  создать  с  ним  семью?  -  стал   осторожно
подсказывать майор.
   - Да, - прошептала она еле слышно, - я хотела создать семью...
   - И звонили его жене анонимно, оскорбляли, угрожали? - быстро,  не  меняя
интонации, спросил Кузьменко.
   Накануне вечером он  побывал  у  Орловой.  Очень  скупо  и  неохотно  она
подтвердила все, что он узнал от Крестовской, - и про звонки, и про щепки  в
подушке. Заметила, что, на ее взгляд, к убийству  это  отношения  не  имеет.
Присутствовавшая  при  разговоре  домработница   Жанна   Гриневич   добавила
подробностей и эмоций, стала описывать ужас, который  ей  довелось  испытать
при виде мистических предметов. Да, все это очень  похоже  на  Ольгу.  Очень
похоже. В ней чувствуется скрытый жесткий фанатизм. Если она поставила перед
собой цель - развести Калашникова с женой, то вполне могла звонить,  шептать
гадости в трубку, могла попытаться извести соперницу с помощью черной  магии
и бомжихой могла нарядиться. Ну очень  ей  хотелось  создать  семью,  ужасно
хотелось...
   Ольга впервые вскинула глаза - сухие, огромные, лилово-синие,  совершенно
сумасшедшие, как показалось майору.
   - Нет. Я никогда не звонила его жене.
   - И не пытались с ней встретиться?
   - Нет. Никогда.
   - Вы бывали у Калашникова дома?
   - Да.  Когда  она  уезжала  на  гастроли.  -  Ольга  страшно  побледнела,
покачнулась на табуретке.
   Майор машинально метнулся к ней, испугавшись, что сейчас она  упадет.  Но
она не упала, вцепилась тонкими пальцами в столешницу, судорожно сглотнула.
   - Ольга Николаевна, вы  себя  нормально  чувствуете?  Может,  вам  тяжело
отвечать на мои вопросы и мы отложим разговор на потом?
   - Как хотите, - она едва шевелила губами, - мне все равно.
   Майор подумал, что надо будет на следующий допрос  пригласить  психиатра.
Ольга  Гуськова  -  важный  свидетель,  в  любой  момент  она  может   стать
фигурантом, ее вменяемость требует проверки и официального подтверждения.  А
вот алиби у нее пока нет. Мотив есть, а алиби никакого. Более  того,  нельзя
исключать и тот вариант, который они с Черновым с самого начала отвергли как
абсурдный.
   Если предположить, что стрелял не профессиональный киллер,  а,  например,
эта странная влюбленная барышня, то вполне понятно, почему выстрел прозвучал
именно тогда, когда Калашников стоял в обнимку с женой. Не исключено  также,
что целью все-таки был не казинщик, а его жена. Ольга попыталась извести  ее
древним магическим способом,  не  вышло.  Решила  пойти  более  банальным  и
надежным путем. Метила в соперницу, а попала в любимого. И шок, граничащий с
тихим помешательством, тоже аккуратно вписывается в эту схему.
   "Теперь не хватало только найти здесь оружие, из которого был  произведен
выстрел, - усмехнулся про себя Иван, - но  это  было  бы  слишком  просто  и
мелодраматично. Ладно, обыск все равно придется произвести в самое ближайшее
время".
   Так и не добившись от Ольги Гуськовой ни одного более или менее  внятного
ответа, майор Кузьменко вежливо попрощался и  ушел.  Во  вторник,  в  десять
утра, гражданка Гуськова Ольга Николаевна должна будет явиться в прокуратуру
для дачи свидетельских показаний по делу об убийстве гражданина  Калашникова
Глеба Константиновича. Повестку майор сам лично вручил  ей  в  руки,  и  она
расписалась.
   Когда он пересекал широкий двор, мимо него промчалась  голубая  "Тойота",
щедро окатив  его  водой  из  глубокой  лужи.  Майор  невольно  выругался  и
оглянулся на хама, который сидел за рулем.  "Тойота"  притормозила.  Из  нее
вышел невысокий круглый толстяк в распахнутом светлом плаще и  направился  к
подъезду, из которого Иван вышел несколько минут назад.
   Шагнув на ступеньку, толстяк споткнулся, чуть не упал. Он явно нервничал.
Вместо того чтобы смотреть под ноги, он вертел головой, тревожно оглядывался
по сторонам. Майор без труда  узнал  в  нем  управляющего  казино  "Звездный
дождь" Феликса Гришечкина.

   - Ну, значит, эт-та, я тут штуку  одну  искал,  у  забора.  Нужная  такая
штука, смеситель для кухни. Импортный, новый совсем.  На  барахолке  загнать
можно, если почистить. Я еще днем приглядел,  как  ее  один  фраер  выкинул.
Главное, до помойки, сволочь, не донес,  прямо  так  и  бросил.  Я  бы  днем
подобрал, да со мной всю дорогу Сивка тусовалась. А, да вы Сивку не  знаете,
- бомж Бориска махнул рукой, -  Сивка  -  баба  липкая,  если  что  при  ней
подберешь, привяжется, дура, чтобы, эт-та, напополам  продать.  Ну,  деньги,
значит,  поделить,  налопопамчик,  как  грится.  От  какие  люди-то  бывают,
особенно бабы. Прикинь?
   -  Слушай,  а  короче  нельзя?  -  перебил  оператор  Игорь  Корнеев.  Он
чувствовал, что у камеры  скоро  сядет  аккумулятор,  к  тому  же  кончалась
кассета.
   - Да ты не торопи меня, - обиделся Бориска, - это такое дело, тут  детали
важны. Детали. Ну и вот, значит. А Сивка, ну никак, сволочь, не отвяжется. Я
ей грю, ты, грю, Сивка, не баба, а репейник, в натуре. Прям  так  и  сказал.
Прикинь? Она со мной сейчас живет. У, зверь-баба! А как выпьет  -  ну  ваще,
животное, не женщина. Все от нее прятать надо. Я вот и смеситель  этот  тоже
припрятал в укромном  местечке.  Разыскал  его  ночью  у  забора,  почистил,
культурно в газетку завернул. И тут как раз вижу - фигура.  Ну,  глаза-то  к
темноте привыкли, значит, я и разглядел. Стоит  за  кустами,  там,  где  они
повыше и погуще. Не курит, не ссыт, просто стоит и на подъезд смотрит.
   - Кто стоит? - спросил Сиволап, затаив дыхание.
   - Да подожди ты, - поморщился бомж, - не гони, не запрягал. Ну и  вот,  я
насчет смесителя заранее с мужиком одним  уже  договорился,  чтобы,  значит,
самому на рынок не переть, он завтра у меня смеситель возьмет. А покамест  я
припрятал... Она, Сивка-то, раньше в овощном работала кассиршей. Ну и эт-та,
недостача у ней вышла. Посадили, срок, значит, дали,  все  как  положено.  А
видная была баба, ух... - Бориска сладко зажмурился, а  потом  с  лирической
хрипотцой, на выдохе, пропел: - Пр-рашли га-ада, та-амительно и скучно...
   На этот раз терпение потерял  Артем  Сиволап.  Он  понимал,  хитрый  бомж
морочит им голову. Тянет время, то есть вытягивает  деньги.  Самое  обидное,
что они послушались его, ушли в соседний двор и теперь  наверняка  пропустят
Орлову. А где ее потом ловить? Как застать тепленькую, врасплох?
   Гаденыш Бориска напустил таинственности, стал говорить, что  киллер  либо
его люди могут сейчас следить за подъездом, и он, Бориска, здорово  рискует,
ибо вдруг киллер  тоже  заметил  его?  Вот  увидит  сейчас,  как  Бориска  с
телевидением общается, вспомнит, мол, тусовался Бориска у  забора,  смекнет,
что неспроста.
   - Игорь, выключай камеру. Надоело. Все он врет, - жестко сказал  Сиволап,
- никого он здесь не видел. Тоже, нашел придурков!
   - Да вы эт-та, в натуре, мужики! - возмутился Бориска. - Я  ж  как  лучше
хотел, все в деталях, как положено! А вы прям как эти все равно... Я от вас,
между прочим, еще ничего не поимел!  Никакого  авансу!  Давай  аванс,  начну
короче!
   Диалог  мог  продолжаться  бесконечно.  Но  аккумулятор  сел,  и  кассета
кончилась.  Игорь  зачехлил  камеру  и,  ни  слова  не  говоря,   решительно
направился назад, в соседний двор, где они  оставили  машину.  Ему  все  это
смертельно надоело, к тому же он должен был прямо сейчас, сию минуту, съесть
и выпить что-нибудь горячее. Желудок болел нестерпимо.
   - Ну чего, мужики, в натуре,  хотя  бы  на  чекушку  дайте!  -  заканючил
Бориска, преграждая путь Сиволапу, который, зло выругавшись, шагнул вслед за
оператором.
   - Обойдешься! - рявкнул Артем. - Катись отсюда!
   - Ну ты, Косолапый, дай на чекушку! Я ж сколько времени на вас  потратил!
Дай, а? Не будь жмотом, в натуре!
   - Отвяжись. Не заработал.
   Брезгливо  остранив  Бориску,  он  догнал  оператора.  У  них  за  спиной
слышалась унылая матерщина.
   - Не хотите - не надо! Я кому-нибудь еще эту феньку  загоню!  Я  видел  и
могу подробненько обсказать, в натуре, кто фраерка кончил! Видел и  могу,  в
натуре...
   - Вот именно, что фенька, - ворчал Игорь, - так я и знал. Вечно ты...
   - Что я?! Ну что я?! У всех бывают  обломы.  Если  сейчас  еще  и  Орлову
упустим...
   Артем  Сиволап  злился  не  меньше  Игоря   Корнеева.   Он   тоже   успел
проголодаться. Одно хорошо, хватило ума не дать халявщику-бомжу  ни  копейки
вперед. И. все-таки неприятно щекотала нервы шальная мыслишка: а  если  бомж
не соврал? Если он действительно видел человека,  который  стрелял  в  Глеба
Калашникова?
   - Тебе чего взять? - спросил Корнеев.
   - А, на твое усмотрение, - махнул рукой Сиволап.
   Игорь отдал ему камеру, а сам побежал к ближайшему ларьку. Он еще  утром,
когда они проезжали по переулку, приметил ларек, на  котором  было  написано
"Куры-гриль". Ничего ему сейчас не надо было от жизни,  кроме  этой  горячей
мясистой курицы со стаканом сладкого крепкого чая.
   Уложив  камеру  в  машину,  Артем  не  спеша  обошел  детскую   площадку,
внимательно оглядел забор. Он знал: стреляли из кустов. Да, вот отсюда лучше
всего  просматривается  подъезд.  Кустарник,  огибающий  полукругом  детскую
площадку, совсем негустой и  невысокий.  Чтобы  хорошо  спрятаться,  даже  в
темноте, киллер должен был стоять за двумя старыми разросшимися акациями,  у
песочницы. Артем представил, как неизвестный с пистолетом стоял здесь  ночью
и ждал. Вряд ли кто-то мог его  увидеть,  а  тем  более  разглядеть  лицо  в
темноте. Ближайший фонарь висит над подъездом. Нет, все врет бомж Бориска...
   Медленно  повернув  голову,  Артем  заметил  маленькое  черное  окошко  в
сказочном детском теремке. Окошко было расположено  достаточно  высоко,  под
крышей домика, и глядело оно именно туда, где стоял сейчас Артем и где  пару
дней назад ждал Глеба Калашникова неизвестный киллер.
   Морщась  от  нестерпимой  вони,  Сиволап  заглянул  в  детский   теремок,
пригнулся, зажал нос, вошел.  Да,  из  маленького  круглого  окошка  отлично
просматривается то место, где должен был  стоять  киллер.  Даже  при  полной
темноте можно разглядеть силуэт, профиль.  А  полной  темноты  в  московских
дворах не бывает.
   Внутри домика были прибиты к стенам  две  доски  -  низенькие  скамеечки.
Артем присел на корточки и, сам не  зная  зачем,  посветил  зажигалкой.  Под
одной из скамеек, в углу, лежал газетный сверток. Сиволап поддел его  ногой.
Это оказался смеситель,  небольшой,  никелированный,  почти  новый.  Он  был
тщательно завернут в несколько слоев  газеты.  Вот  он,  бомжовский  тайник,
Борискина заначка.
   Артем вдруг представил себе, как в полночь шарил хитрый  бомж  у  забора,
потом залез в сказочный теремок, припрятать ценную находку от  грозного  ока
сожительницы Сивки. Мог он заметить человека во дворе? Запросто.
   А потом, пока возился в домике, в вонючей темноте,  выглянул  случайно  в
круглое окошко под крышей. Отличный наблюдательный пункт. Просматривается не
только место  у  акаций,  где  стоял  киллер,  но  и  кусок  площадки  перед
подъездом, и сам подъезд. Артем все это представил себе так живо, так  ясно,
что даже под ложечкой засосало от предчувствия шикарного эксклюзива.
   Сиволап припал к  круглому  окошку,  забыл  о  вони,  о  том,  что  успел
вляпаться ногой в новом замшевом  ботинке  в  кучу  дерьма,  которую  кто-то
наложил прямо  посерединке  сказочного  домика.  Он  увидел,  как  подъехала
машина. Белый "Форд" балерины Орловой. И в первый момент даже не  сообразил,
что она и правда подъехала, ловко вписалась между вишневым джипом и  бежевой
"Волгой".
   Орлова вышла из машины  и  направилась  к  подъезду.  Опомнившись,  Артем
выскочил из домика, в три прыжка настиг балерину, влетел на ступеньки.
   - Екатерина Филипповна! Два слова! Я  ничего  не  записываю!  Только  два
слова, для меня лично! Скажите, вы кого-нибудь подозреваете?..
   Орлова взглянула на него холодными карими глазами, шагнула  в  подъезд  и
захлопнула дверь у него перед носом. Щелкнул кодовый замок. Сиволап  остался
стоять на крыльце.
   * * *
   - Феликс Эдуардович? Вы?
   - Да, Оленька, я. Не удивляйся и дай мне войти. Оля отступила,  пропуская
Гришечкина в квартиру. Он быстро захлопнул за собой дверь.
   - Оля! Кто там  еще  пришел?  -  послышался  голос  Иветты  Тихоновны  из
комнаты. - Это ко мне?
   - Нет, бабушка. Это не к тебе.  -  Гришечкин  огляделся.  Господи,  какая
нищета! Какая страшная, безнадежная нищета...
   - Зачем вы пришли? - спросила Оля, не поднимая глаз.
   - Давай пройдем куда-нибудь. Мне надо с тобой поговорить.
   Оля провела его на кухню, молча уселась на табуретку. Она прятала  глаза,
избегала его взгляда. Она никого не хотела сейчас видеть, и меньше