евалась, и пилила,  пилила,  старая  дура.  Если  бы  я
знала... А она была такая серьезная, сосредоточенная.  Обычно  за  словом  в
карман не лезет, а тут - молчит. Огрызнется иногда, но как-то вяло. Вроде  о
чем-то своем думает. Одевалась, красилась тоже вяло,  механически.  А  потом
говорит: "Мам, дай тысяч десять, на всякий случай. У меня ни копейки". Ну, я
наскребла тысячными, сотками, около десяти, может, чуть меньше. Она сунула в
сумку.
   Все это Элла Анатольевна рассказывала не оперативнику,  а  Кате  и  Паше,
когда они привезли ее домой. Они пробыли у нее до вечера.  Версия  районного
опера о том, что Свету Петрову убили с целью ограбления, трещала по швам. Но
он этого не слышал. Он отложил  допрос  матери  убитой,  боялся,  она  опять
хлопнется  в  обморок,  и  отпустил  с  миром  до  завтра.  Оперативник   не
сомневался:  это  убийство  обречено  встать  в  почетные  ряды  "глухарей",
несмотря на то что труп опознали.
   .
   Сидя на кухне совершенно трезвая, бледная,  Элла  Анатольевна  глядела  в
одну точку сухими пустыми глазами и вспоминала, что у Светы в тот вечер было
с собой не больше десяти тысяч мелочью. Дешевые серебряные сережки.
   - Знаете, индийский ширпотреб, крупные, плетеные, с шариками. На  елочные
игрушки похожи. Даже в темноте их нельзя принять за дорогие. Никаких  колец,
браслетов, кулонов. Ничего.
   Оказалось, Элла Анатольевна отчетливо, в деталях,  помнит,  как  ее  дочь
собиралась, чтобы выйти из дома на пару часов в субботу, в десять вечера.
   - А перед этим она говорила с кем-нибудь по телефону? Может, вы  слышали,
как она договаривалась о встрече? - спросила Катя.
   - Весь вечер только и делала, что говорила по телефону. Ей  звонили,  она
кому-то названивала. Разве разберешь? С Вовчиком своим  болтала  полчаса,  с
Викой, которая в Польшу за обувью собирается. Потом еще с разными людьми,  с
Маргошей, со Славиком-челноком. Она поболтать любит, бывало, часами висит на
телефоне. Два слова по делу, остальное просто так, про жизнь.
   Элла Анатольевна рассказывала о дочери, и ей  становилось  легче.  Живые,
знакомые имена, детали недавнего  вечера,  оказавшегося  последним,  как  бы
заслоняли невозможную правду. Она пока не сознавала, что произошло. Это  был
своеобразный психологический  наркоз.  Срабатывал  инстинкт  самосохранения.
Катя совсем недавно пережила почти то же самое.
   - А вы говорили, она должна была в  субботу  встретиться  с  Маргошей,  -
вспомнила Катя, - не знаете, когда именно, где?
   - Ой, не могу сейчас вспомнить. Может, мне вообще  показалось.  С  кем-то
она договаривалась, я подумала почему-то, что с Маргошей. Но сейчас  понимаю
- нет, вряд ли с ней.
   - Почему? - спросил Паша. Он почти  не  участвовал  в  разговоре,  слушал
молча, только иногда вставлял короткие вопросы.
   - Ну, по интонации.  Она  обычно  с  Маргошей  говорит  так  по-простому,
весело, похихикают, бывало. А тут - да, нет. И какая-то вся  напряженная.  Я
потом спросила, с кем это ты? Она только буркнула: отстань.
   - То есть Светлана в тот вечер была напряженной, раздраженной, вела  себя
необычно? - сделала осторожный вывод Катя.
   - Да, тихая какая-то была, подавленная. Или мне сейчас так кажется?
   Катя обратила внимание, что Элла Анатольевна  вовсе  забыла  о  спиртном.
Пили чай, курили на кухне. Катя спросила, не оставить ли ей денег,  но  Элла
Анатольевна покачала головой.
   - Спасибо. У меня  есть  на  книжке  кое-что.  Если  ты  оставишь,  я  не
сдержусь, ночью за водкой побегу. А начну сейчас - все. Уже  не  остановлюсь
никогда...
   На улице стемнело, пора было уезжать.
   - Если понадобится помощь, мой телефон у вас  есть,  -  сказала  Катя  на
прощание.
   Когда они сели в машину, Паша тихо произнес:
   - Дешевенькие сережки, десять тысяч мелочью... грабитель, который идет на
убийство, вряд ли бы позарился на такую ерунду. Для него логично было бы все
это бросить. И дешевые сережки он не стал бы  вынимать  из  ушей,  и  десять
тысяч вряд ли тронул бы. Разве это деньги для серьезного грабителя? Он  ведь
грабитель, и ему не надо, чтобы убийство  связывали  с  ограблением.  Однако
ничего из перечисленных вещей при трупе не нашли.
   - Ну, иногда и за бутылку могут убить, за  пачку  сигарет,  -  неуверенно
возразила Катя.
   - Могут. Но тогда обязательно взяли бы и сумку, и сигареты с  зажигалкой.
Если на нее напал какой-нибудь озверелый алкаш или наркоман, он уж  взял  бы
все, до нитки. Это в принципе довольно простая психология. Не бином Ньютона.
   - То есть ты хочешь сказать, что ограбление инсценировали?
   - А ты сомневаешься? Надеешься - все совпало случайно?
   - Мне бы хотелось сомневаться и надеяться, - призналась Катя.
   - Не получится. Ты не страус, голову в песок спрятать не сумеешь. Да и не
надо.
   Они не заметили, как подъехали к Пашиному дому. Было совсем темно.
   - Ты уверена, что хочешь домой, а не ко мне? - тихо спросил Паша, взяв ее
за плечи и глядя в глаза. - Я  понимаю,  пока  рано.  Слишком  мало  времени
прошло. Но после того, что сегодня случилось, тебе не страшно будет остаться
одной в пустой квартире?
   - Паша, я поеду домой. Без тебя мне было бы  очень  тяжело,  ты  даже  не
представляешь, как я тебе благодарна. Но сейчас будет лучше,  если  я  поеду
домой. Когда я захочу остаться, тебе не понадобится об этом  спрашивать.  Ты
сам поймешь.
   - Ты мне знак подашь? - Он улыбнулся. - Как в шпионском фильме? Я ведь не
такой понятливый, как тебе кажется. К тому же, когда  чего-то  очень  ждешь,
начинаешь торопить события, принимать желаемое за  действительное...  Ладно,
ты меня прости. В конце  концов,  ты  вчера  похоронила  мужа,  все  ясно...
Прости. Когда захочешь остаться, я и правда сам пойму.
   - Спасибо. - Катя легко прикоснулась губами к его  щеке  и  села  в  свою
машину.
   - Позвони мне, когда приедешь, - попросил он, прежде чем  она  захлопнула
дверцу.
   * * *
   Дома, в пустой квартире, в полном одиночестве Катя в  первый  момент  как
будто оглохла от тишины. И сразу поймала себя  на  том,  что  боится  своего
сотового телефона. Сейчас он  затренькает,  и  опять  она  услышит:  привет,
молодая вдова, или что-то в этом роде.
   Она почти не сомневалась,  сегодня,  ранним  утром,  в  половине  пятого,
говорила по телефону с убийцей. Женщина,  изображавшая  Свету,  когда  самой
Светы уже не было в живых, вероятней всего, и набросила удавку. Но из  этого
разве следует, что она же выстрелила в Глеба?
   Мигал огонек автоответчика. Прежде, чем прослушать записи.  Катя  набрала
Пашин номер.
   - Я уже дома.
   - Я тебя люблю, - произнес он тихо, - почему-то по телефону  это  сказать
легче. Можешь ничего не отвечать. Ты еще не  раздумала  искать  того  бомжа,
по-мнишь, ты рассказывала? Бориска-помоечник, кажется?
   - Да, Бориска-помоечник... Завтра попытаюсь его найти.
   - Мне обязательно надо быть на работе с утра и хотя  бы  часов  до  пяти.
Может, ты отложишь поиски бомжа? Я приеду к тебе, и мы займемся этим вместе.
   - Спасибо, сама как-нибудь справлюсь. Если  мы  будем  вместе,  он  может
испугаться, подумает, вдруг ты из милиции?
   - Ну, смотри, как знаешь... Если вдруг ночью опять  будет  звонок,  сразу
потом перезванивай мне. В любое время. Не оставайся с  этим  кошмаром  одна.
Хорошо?
   - Хорошо, Пашенька. Спасибо.
   - Когда все кончится, мы... ладно, прости, не буду. Завтра я весь день на
фирме, телефон у тебя есть.
   Положив трубку. Катя подумала,  что  и  правда  с  этим  кошмаром  нельзя
оставаться наедине. И почему вдруг так вышло, что странный, молчаливый  Паша
Дубровин, который ровным счетом ничего не значил  для  нее,  вдруг  оказался
единственным человеком... Нет, вот об этом пока думать  рано.  Кем  для  нее
стал Паша и что будет дальше - время покажет.
   Катя включила автоответчик. Первый голос был мамин.
   - Доченька, где ты? Как ты себя чувствуешь? Позвони обязательно. Потом  -
Маргоша.
   - Катька, куда ты пропала? Мы с Константином Ивановичем ужасно волнуемся,
позвони, пожалуйста, как только появишься. Надо поговорить. Целуем тебя.
   Да, Глеб похоронен, настало время для серьезных разговоров.  Пора  делить
имущество. Они волнуются. Им не терпится.
   Следующее сообщение оставил Лунек.
   - Катя, добрый день. Это Валера. Позвони мне, надо встретиться.
   Катя усмехнулась про себя, подумав, что с Луньком,  вором  в  законе,  ей
значительно проще будет обсуждать имущественные вопросы, нежели с  добрейшим
родственником, Константином Ивановичем Калашниковым.
   На пленке осталось последнее сообщение.
   - Здравствуй,  Катюша.  Это  Егор  Баринов.  Я  не  стану  выражать  тебе
соболезнования, ты, наверное, вдоволь наслушалась. Мне  надо  встретиться  с
тобой по возможности скорей. Не надеюсь, что позвонишь мне, поэтому, прости,
буду беспокоить тебя звонками, пока не застану. Обнимаю тебя, девочка.
   - Вот только Егора Баринова мне сейчас не хватало, - пробормотала Катя. -
"Обнимаю тебя, девочка"... Очень трогательно. Интересно, что ему надо?
   Она  перезвонила  родителям,  сказала,  что  чувствует  себя   нормально,
пожелала им спокойной ночи. Потом перезвонила Валере на сотовый.
   - Какие у тебя планы на завтра? - спросил Валера и, не дождавшись ответа,
сообщил: - Митяй заедет за тобой к десяти утра.
   - Валер, давай чуть позже, к одиннадцати. Я хочу выспаться, и потом  мне,
как в "Бриллиантовой руке", перед визитом к шефу надо принять ванну,  выпить
чашечку кофе.
   - Будет тебе и ко-офе, и какава с чаем. Нет, Катя, Митяй заедет в десять.
Позавтракаешь у меня.  Разговор  серьезный  и  срочный.  Слушай,  ты  почему
смурная такая?
   - А что, очень заметно?
   - Ты мрачней, чем была на похоронах.
   - Да понимаешь, в морге сегодня была,  -  неожиданно  для  себя  сообщила
Катя, - так получилось,  попала  на  опознание.  Тоже  убийство,  только  не
выстрел, а удавка.
   - О Господи, Катюха, это что за новости?
   - Давай завтра, Валер, ладно? Сейчас сил нет объяснять.
   - Завтра - подробности, а сейчас в двух словах, - жестко сказал Лунек.
   - Ну, помнишь, вчера, когда  мы  стояли  на  лестнице,  приехала  пожилая
поддатая женщина?
   - Помню. Дальше?
   - Ее дочь, Светлана, пропала в субботу. Я с детства знаю  обеих,  сегодня
позвонила  поинтересоваться,  как  дела.  Дела  оказались  плохи,   пришлось
подъехать, сходить с этой женщиной в районное  отделение  милиции.  Но  даже
заявления писать не пришлось, сразу выяснилось, что дочь ее нашли мертвой на
пустыре.
   - Та-ак, - задумчиво протянул Валера, - интересные дела. Как фамилия?
   - Петровы.  Элла  Анатольевна  и  Светлана.  Милиция  считает,  это  было
ограбление.
   - Света Петрова... массажистка... - медленно проговорил Лунек.
   - Ты что, знаешь ее? - удивилась Катя.
   - Когда, говоришь, ее замочили? - ответил Лунек вопросом на вопрос.
   - В субботу  вечером.  Вернее,  ночью.  Валер,  если  тебе  действительно
интересно, я завтра расскажу все подробно, ладно? Я  устала;  перенервничала
сильно, у меня язык заплетается. Представляешь, каково быть рядом с матерью,
которая узнала, что убили ее единственного ребенка?
   - Ты с ней одна была? - внезапно спросил Лунек.
   - Слава Богу, нет.
   - А с кем?
   Возникла неприятная пауза.
   - Ладно, не напрягайся, - мягко сказал Лунек, - про Павлика  Дубровина  я
уже знаю. Ты ведь с ним ездила к этой Петровой?
   - Валер, прости, ты что, "хвоста" ко мне приставил? - нервно  усмехнулась
Катя.
   - Ну зачем? - усмехнулся он в ответ. - Ты и так вся как на ладошке.
   - На чьей же ладошке? - весело поинтересовалась Катя.
   - На моей, конечно, - рассмеялся в ответ Лунек.
   - Спасибо, это приятно.
   Попрощавшись и положив трубку, Катя выключила оба телефона, отправилась в
свою комнату, скинула юбку, натянула на колготки толстые  шерстяные  гольфы,
поставила компакт-диск с вокальными джазовыми импровизациями Нэнси Уилсон  и
принялась  разминаться.  Сначала  партерный  экзерсис,  хотя  бы  ежедневный
минимум - сорок минут,  несмотря  на  усталость  и  взвинченность.  Потом  -
станок, тоже не меньше сорока минут. Если хватит сил, надо  повторить  кусок
из своей партии в новом балете, который начали репетировать,  даже  названия
еще нет, только рабочее, условное - "Сладкие  шестидесятые".  Композиция  на
темы  шлягеров  начала  шестидесятых,  смешная  и  грустная,  основанная  на
характерном танце.
   Однако будет ли она поставлена, эта замечательная композиция? Что  вообще
станет теперь с театром?
   Вчера, когда уезжали с кладбища, Валера взял ее под руку и посадил в свою
машину. После нескольких теплых общих слов о том, что  время  лечит  и  надо
держаться, он сказал, что ему удобней, если долевое  участие  в  контрольном
пакете акций казино не изменится и принадлежавшая Глебу  часть  останется  в
одних руках. Формально есть три наследника: мать, отец  и  вдова.  Он  готов
взять на себя юридическую волокиту.
   - Мне кажется, именно ты должна стать единственной наследницей  Глеба,  -
произнес Лунек задумчиво,  но  при  этом  достаточно  жестко.  -  Константин
Иванович  уже  имеет  свою  долю  в  контрольном  пакете  акций,   и   будет
справедливо, если вся часть Глеба целиком перейдет тебе.
   Катя ответила, что очень польщена доверием, однако это слишком  серьезный
разговор и лучше отложить его на другой раз.
   - Именно потому, что разговор серьезный, я хочу, чтобы  ты  была  к  нему
внутренне готова, - сказал Лунек и больше этой темы не касался.
   Слишком мало времени прошло после смерти Глеба, чтобы всерьез  задуматься
о том, как все сложится дальше. Катя приблизительно  и,  в  общем,  довольно
смутно представляла себе картину предстоящего дележа имущества.  Контрольный
пакет акций казино, вернее, та его часть, которая принадлежала Глебу, будет.
поделена на троих, как это положено по закону. Три наследника первой очереди
- вдова и родители. При таком раскладе она. Катя, станет одним из пайщиков с
правом на часть доходов, необходимую для театра и  для  нее  самой.  Сколько
именно составит эта часть, хватит ли ее на театр и на привычный образ жизни?
Ну, там видно будет. Она в этом ничего не смыслила.
   Иными словами, она надеялась, что какое-то время все останется как  было,
сработает закон инерции. Ведь сразу театр никто  не  закроет.  У  нее  будет
время опомниться, прийти  в  себя,  спокойно  разобраться  в  ситуации.  Она
надеялась на обычную бумажную волокиту, которая постепенно все расставит  по
местам, то есть на старое доброе "авось". В конце концов, не  ей  решать,  а
Луньку. Но и ему надо ведь тоже сначала подумать, хоть немного...
   Однако оказалось, Лунек свое державное решение Уже  принял.  Теперь  Катя
должна принять свое. Не такое державное, но одно из самых важных в жизни.
   Причем решать надо не только за себя, но и за всю труппу.
   Между прочим, через два дня в театре зарплата. Интересно,  какая  у  Кати
зарплата? Она даже  не  задумывалась  об  этом.  Что-то  там  переводили  на
карточку. Она догадывалась, что  эта  сумма  в  ее  личном  бюджете  никакой
практической роли не играет.
   А сколько вообще у нее на карточке? Этого она тоже точно не знала.  Всеми
финансовыми вопросами занимался Глеб. Она привыкла брать сколько  нужно.  Но
ужас в том, что она даже не знает, сколько именно ей нужно. Всегда  хватало.
Глеб следил, чтобы не оголялась ее кредитка. Он умел считать деньги,  она  -
нет. Зачем? Она занималась высоким искусством.
   А в кошельке, между прочим, всего сто долларов.  Она  с  такой  легкостью
предложила сегодня денег несчастной  Элле  Анатольевне  и,  если  бы  та  не
отказалась, оставила бы ей не задумываясь эту сотню. Как хорошо, когда можно
не задумываться, и как неприятно спускаться на  грешную  землю,  соображать,
подсчитывать.
   На днях надо заплатить Жанночке. А  денег,  между  прочим,  в  доме  нет.
Конечно, что-то должно быть на карточке. Но сколько?  Сколько  бы  ни  было,
деньги кончатся, не через месяц, так через два.
   Деньги - это казино со стриптизом, это невоспитанные дядьки с  уголовными
мордами, вроде тех башкирских нефтяников,  это  совершенно  особый  мир,  от
которого дурно пахнет. Раньше Катя имела  счастливую  возможность  брезгливо
воротить нос. Она занималась высоким искусством, а Глеб  брал  на  себя  все
прочее, то есть делал деньги, без коих  не  может  существовать  ни  высокое
искусство, ни  сама  Катя,  привыкшая  к  белому  "Форду",  к  пятикомнатной
квартире,  к   аккуратной   исполнительной   Жанночке,   которая   полностью
освобождает ее от скучных домашних хлопот.
   Да, через два дня в театре зарплата.  Что  бы  ни  происходило,  зарплату
всегда платили вовремя. Катя знала: администрация театра по  всем  серьезным
денежным вопросам обращалась к Глебу. А теперь к кому?
   Она  вдруг  ясно  представила,  как   позвонит   коммерческий   директор,
толстячок-бодрячок Гоша Фридман, и скажет: "Екатерина Филипповна, в банке не
дают денег. Как нам быть?"
   Можно ответить слабым голоском: простите, дорогой Георгий Владимирович, я
не знаю, как вам быть, финансовые вопросы решал Глеб Константинович, а  я  в
этом ничего не понимаю. Я артистка, а не бухгалтер, и вообще у  меня  траур.
Проще говоря, катитесь вы, любезнейший, со своими проблемами. Ничего не знаю
и знать не хочу.
   И что дальше?
   Либо Катя соглашается занять место Глеба, нырнуть  с  головой  в  темное,
опасное, дурно пахнущее болото, которое красиво именуют "игорным  бизнесом",
и тогда можно быть спокойной и  за  театр,  и  за  собственное  материальное
благополучие. Либо она продолжает брезгливо воротить нос, витать в  облаках,
с беспомощной улыбкой сообщает Луньку, что умеет  только  танцевать,  а  про
деньги ничего не знает.
   Квартиру и машину у нее никто  не  отнимет,  но  театр  развалится.  Она,
конечно, может устроиться в другую труппу. Но там свои примы, свои солистки,
не менее талантливые, чем она. В тридцать лет начинать  сначала,  плясать  в
кордебалете - спасибо, не надо.
   А дальше, в сорок? Идти преподавать хореографию в Дом  культуры?  Тоже  -
спасибо, не надо. Причем деньги-то  все  равно  придется  считать  рано  или
поздно, но это уже будут совсем другие деньги. Гроши.
   А труппа? Конечно, кто-то из ребят  устроится,  но  многие  останутся  на
улице. Виновата будет только она. И перед ними, и перед самой собой.
   Значит, завтра вечером  в  разговоре  с  Луньком  остается  сказать  свое
твердое "да". То, что она ничего не смыслит в игорном бизнесе, -  нестрашно.
Разберется, если захочет. И помощники найдутся, Лунек их предоставит.
   Валера Лунек - славный человек, почти член семьи.  У  Глеба  с  ним  были
теплые дружеские отношения. Но была еще и другая сторона, холодная,  жесткая
деловая. Лунек мил, неплохо воспитан, но он бандит  вор  в  законе.  Крепкая
бандитская "крыша". Раньше можно было об  этом  не  задумываться.  А  теперь
придется.
   Но главное, если она взвалит на себя казино, танцевать  перестанет  очень
скоро. Не сразу, конечно, но  скоро.  На  это  просто  физически  не  хватит
времени. Нельзя заниматься игорным бизнесом и при  этом  оставаться  примой,
солисткой. Содержать свой театр можно. Но пропадать в нем с  утра  до  ночи,
танцевать ведущие партии - нельзя.
   От этой мысли все внутри  сжалось,  резко  и  сильно  свело  мышцы.  Нога
замерла в высоком батмане. А музыка, оказывается, давно кончилась. Пот тек в
глаза. Надо закрыть окно. Так недолго и простудиться.  Надо  принять  душ  и
лечь спать. Господи, какая  тишина...  Уже  два  часа  ночи,  а  Катя  и  не
заметила, как пролетело время.
   И вдруг тишину распорол страшный, отчаянный женский крик. Кто-то  истошно
орал "Помогите!" в пустом дворе.  Катя  вздрогнула,  бросилась  к  окну,  но
ничего не увидела. Освещенная площадка перед подъездом была пуста. Остальная
честь двора проваливалась  в  темноту.  Крик  повторился,  потом  перешел  в
громкие  истерические  всхлипы  и  причи