ет обсуждать все это.
   - Ты есть хочешь? - спросил Паша после долгой паузы.
   - Нет. Спать хочу. И плакать.
   Остаток пути ехали молча. Когда Катя остановила машину возле его дома, он
сказал, прежде чем открыть дверцу:
   - Ты простишь меня, если задам тебе все тот же глупый вопрос?
   - Конечно, прощу, - слабо улыбнулась Катя, - но лучше не задавай.
   - Ладно. Позвони мне, когда доедешь. Я не лягу спать без твоего звонка.
   Он прижался губами к ее виску,  всего  на  секунду,  и  быстро  вышел  из
машины.
   "Так нельзя поступать с человеком, - подумала Катя, выруливая  на  пустое
Садовое кольцо, - меня никто, кроме него, не любит".
   На светофоре она закурила. Как хорошо и спокойно ехать по  пустой  ночной
Москве в середине сентября, когда еще  совсем  тепло,  можно  открыть  окно,
чтобы ветер бил в лицо. Как вообще хорошо  жить  на  свете,  и  как  страшно
умирать молодым по чьей-то злой прихоти. Скоро девять дней. А  потом  сорок,
дальше пойдет счет на месяцы, на годы, и постепенно будет стираться в памяти
голос, лицо, запах. Почему-то сейчас куда ясней  помнится  большой,  важный,
пятилетний мальчик Глебчик с волосами цвета  лютиковых  лепестков,  и  ежик,
который кололся сквозь  влажную  ткань  панамки,  и  разноцветные  блики  на
горячем песке.
   Катя вздрогнула от резкого сигнала.  Веселый  ночной  таксист  махнул  ей
рукой из окна, улыбнулся и промчался мимо. Она обнаружила, что все еще стоит
на светофоре, хотя давно уже зеленый. Слезы текут ручьями,  впервые  за  эту
неделю.
   Она поехала очень медленно, постепенно справилась со слезами, успокоилась
и подумала, что надо заехать в ночной супермаркет, купить какой-нибудь  еды,
потому что в доме уже ничего нет,  и,  наверное,  бутылку  коньяку.  Сегодня
ровно неделя, и надо помянуть Глеба этой ночью.  Просто  посидеть  одной  на
кухне, поплакать по нему и помянуть.
   В пустом супермаркете молоденькая  кассирша  дремала,  уронив  голову  на
руки, встрепенулась, стала  тереть  глаза.  Катя  купила  маленькую  бутылку
коньяку, банку оливок, хлеб, сыр, несколько яблок. Паркуясь в  тихом  дворе,
поднимаясь на ступеньки подъезда, она поймала себя на  том,  что  все  время
оглядывается на черные кусты акаций у детской площадки.
   Когда захлопнулась тяжелая железная дверь подъезда, она замерла  на  миг,
прислушиваясь  к  гулкой  тишине  лестничной  площадки.  Наверху   почудился
какой-то шорох, еле слышная возня... Нет, показалось.
   Лифт грохотнул, в чьей-то квартире сонно залаяла  собака.  Катя  вытащила
ключи и опять замерла. Шорох повторился. Сердце подпрыгнуло к горлу, в  ушах
зазвенело. И сквозь звон Катя явственно различила тихий женский смех.
   Смеялись наверху. Там, на подоконнике, между третьим и четвертым этажами,
сидела со своим молодым человеком соседская девочка Маша. Он провожал ее,  и
они потом долго прощались, сидя на подоконнике, иногда до пяти часов утра.
   Глубоко вздохнув, Катя  открыла  дверь,  привычным  жестом  потянулась  к
выключателю в прихожей, чтобы зажечь свет. Но свет не зажегся.
   "Лампочка перегорела", - подумала она.
   И в этот момент уловила резкое движение  воздуха  у  себя  за  спиной,  в
ноздри ударил свежий,  клеверный  запах  дорогих  французских  духов  "Мадам
Жаме". А через долю секунды что-то тонкое, жесткое сдавило ей шею.
   Катя закричала, боль была  невозможной,  такой  оглушительной,  что  даже
собственный крик пробивался сквозь эту боль, как сквозь  толстый  войлок.  В
глазах запрыгали алые бешеные огни. Краем сознания она догадалась, что дверь
еще не заперта, ударила по ней ногой изо всех сил. В левой руке все еще  был
пакет с продуктами, она вскинула руку,  пытаясь  наугад  попасть  по  голове
тому, кто стоял сзади.
   Но боль была все сильней. Не хватало воздуха. Катя не успела понять, куда
пришелся удар, заметить, что дверь  открыта  настежь,  не  услышала  громкие
голоса:
   - Эй, что за дела? Кто там кричит?
   Алые огни перед глазами слились в огромную, пульсирующую, огненную массу.
Потом стало темно. В  непроглядной  черноте  каркали  кладбищенские  вороны,
ветер шуршал в старых акациях, выла, как  раненая  волчица,  бомжиха  Сивка,
матерились сонные злые милиционеры, и сквозь  черный  этот  звуковой  кошмар
прорывался хриплый, прокуренный голос: "Ну глаза-то открой, сушеная  Жизель,
плохо тебе? Открой глаза..."
   - "Скорую" надо! Ой, мамочки! Что же это?
   - Машка, не дрожи так! Сейчас  сама  в  обморок  хлопнешься.  Дышит  она,
смотри, еще как дышит!
   - Екатерина Филипповна! Откройте глаза, ну пожалуйста!
   Катя жадно хватала ртом теплый воздух. Медленно, очень осторожно, открыла
глаза.
   Два расплывчатых белых пятна. Живые  голоса,  мужской  и  женский.  Живые
лица. Девочка Маша и ее приятель, мальчик в круглых блестящих очочках.
   - Ну, слава Богу! Что с вами такое? Давайте мы "Скорую" вызовем.
   - Не надо, - прошептала Катя сухими шершавыми губами.
   Она с удивлением обнаружила, что не лежит, а полусидит у  своей  открытой
двери, упираясь головой в мягкую обивку. Вероятно, она не упала, а  сползла,
поэтому не стукнулась головой. Они помогли ей  подняться.  Все  плыло  перед
глазами. Сильно болела шея. Катя прислонилась  к  холодной  кафельной  стене
рядом с дверью и продолжала тяжело дышать ртом.
   - Маша, вы видели кого-нибудь? -  спросила  она,  немного  отдышавшись  и
судорожно сглотнув.
   - Мелькнул силуэт, я только заметила волосы рыжие длинные. Но мы сразу  к
вам бросились.
   - Я вообще-то сам почти врач, - сообщил мальчик, - я решил, что  разумней
будет заняться вами, а не догонять. Может, правда "Скорую", милицию?
   - Если вы врач, посмотрите, что у меня с шеей, - попросила Катя.
   Мальчик осторожно оттянул высокий ворот свитера.
   - Ничего. Небольшая краснота. Вас что,  задушить  пытались?  -  Глаза  за
очками стали совершенно круглыми.
   - Вероятно, да. Удавку накинули.
   - Вас знаете  что  спасло?  Высокий  воротник.  Это  же  велюр,  толстый,
плотный, да еще в два слоя.  Он  смягчил...  Если  бы  удавка  в  голую  шею
впилась... мы проходили по судебной медицине...
   - Вы меня спасли, ребятки, вы... Спасибо вам, - слабо улыбнулась Катя.  -
Знаете что, проводите меня вниз, до машины.
   - Нет, нельзя! Вам сейчас лечь надо! Куда вы собираетесь ехать?
   - Недалеко. Я доеду - Она подняла свою сумку, валявшуюся на пороге.
   На свежем воздухе ей  стало  значительно  лучше.  Прошло  головокружение,
сердце забилось спокойней, медленней.
   - Спасибо, Машенька.  Спасибо...  Как  вас  зовут?  -  обратилась  она  к
мальчику.
   - Митя, - представился тот, - но вы все-таки зря садитесь  за  руль.  Вам
лучше лечь, такой шок пережили.
   - Сейчас Москва пустая, спокойная.  Доеду.  -  Она  улыбнулась,  включила
мотор и помахала им рукой.
   Они долго недоуменно смотрели вслед белому "Форду".
   Паша застыл на пороге, глядя ей в глаза, и спросил испуганно:
   - Что с тобой?
   - Чуть не убили, - нервно усмехнулась Катя, - только что.
   Он взял ее за плечи, повел в комнату, усадил в огромное кресло.
   - Как ты себя чувствуешь? Ты бледная как смерть, и глаза... Она напала во
дворе? Ты можешь сейчас рассказать?
   - Чайку горячего сделаешь? - Катя скинула туфли, поджала ноги,  съежилась
в кресле.
   Ее колотил озноб. Он вышел в  другую  комнату,  вернулся  через  секунду,
закутал ее в плед и прижался губами к краешку рта.
   - Все хорошо, Катенька, все уже кончилось.
   - Ты запер дверь? Она убежала... Пистолета у нее нет, была удавка. - Катя
судорожно сглотнула. - Она напала прямо в  квартире,  в  прихожей...  Но  на
лестничной площадке случайно  оказались  люди.  Спугнули.  Дай,  пожалуйста,
попить. Очень пить хочется.
   - Сейчас я согрею чай. Тебе не холодно? Ты дрожишь. - Он  провел  ладонью
по ее волосам. - Давай я еще чем-нибудь тебя укрою.
   - Нет. Это нервное.
   - А музыку поставить? Хочешь?
   - Хочу, - кивнула она, - "Чернильные пятна". Ту кассету, помнишь?
   - Конечно. Ты ведь забыла ее тогда. А я переписал для тебя.
   Он поставил кассету, принес ей стакан минералки.
   - Чайник я включил. Может, тебе покрепче чего-нибудь? Коньяку?
   - Да. Знаешь, меня, возможно, спасла еще и  коньячная  бутылка,  и  банка
оливок. Я заехала по дороге в супермаркет, и, когда она напала, пакет был  у
меня в руках. Я попыталась им отбиваться. Правда, не знаю, задела ли я ее.
   Через пять минут он принес  две  чашки  чаю,  маленькую  плоскую  бутылку
армянского коньяка, рюмки, нарезанное яблоко.
   - Опять нет никакой еды. - Он виновато улыбнулся.  -  На  этот  раз  даже
сосисок нет.
   От  коньяка  Катя  согрелась,  дрожь  прошла.  Паша  говорил  о  каких-то
пустяках, она чувствовала, как он смотрит на нее, но ей было все равно.  Она
только что чуть не умерла. Вяло, сквозь тяжелую, почти обморочную  усталость
она подумала: "Если он встанет, подойдет к креслу и все  произойдет  сейчас,
то потом уже ничего не будет. Если он  притронется  ко  мне  сейчас,  то  он
совершенно не тот, и ничего не понимает, и я никогда больше  не  захочу  его
видеть..."
   - Четыре утра. Ты спишь совсем, - спокойно заметил  Паша  и  встал,  -  я
постелю тебе на своей кровати, а сам лягу на диване, в другой комнате.
   Едва уронив голову на подушку, она провалилась в сон.
   Глава 29
   Солнечный луч щекотно скользнул по щеке, вспыхнул  мягким  розовым  огнем
под закрытыми веками. Стало слышно, как гудит совсем рядом  Садовое  кольцо.
Катя открыла глаза и не сразу поняла, где находится.
   На часах было одиннадцать.
   - Господи,  а  я  ведь  жива,  и  это  чудо,  -  прошептала  она,  сладко
потягиваясь, и как-то совсем по-новому ощущая собственное тело, - я жива...
   Все. Некогда разлеживаться. Надо отправляться к Луньку и прекращать  этот
ужас. Дать ему ключи от квартиры, объяснить, где  лежит  кассета,  пусть  он
отправит туда кого-нибудь. Хорошо бы сначала позвонить, но  Катя  вспомнила,
что записную книжку оставила дома, еще вчера утром не положила  в  сумку.  А
наизусть телефон Валеры не знала.
   Она оделась, вышла в коридор и тихо позвала:
   - Паша!
   Никто не откликнулся. В квартире стояла тишина. Наверное, он еще спит. Не
стоит будить. Пусть отсыпается. Катя отправилась  в  ванную.  На  стиральной
машине лежало  аккуратно  сложенное  белоснежное  полотенце.  На  полочке  у
раковины - запаянная в пластик новая зубная щетка. Все как на  заказ.  Новую
щетку он, вероятно, купил для себя. Придется воспользоваться.
   После душа Катя привела себя  в  порядок,  причесалась  и  подумала,  что
неплохо бы еще и кофе выпить. И вообще, надо разбудить все-таки  Пашу,  хотя
бы поблагодарить, попрощаться.
   Она осторожно приоткрыла дверь, заглянула в маленькую комнату. Там  стоял
незастеленный диван. Паши не было. Интересно, куда же он делся? Может, вышел
в'магазин, купить что-нибудь к завтраку? Тогда надо его все-таки подождать.
   Катя увидела огромный старинный платяной шкаф и зашла  в  комнату,  чтобы
взглянуть на себя в большое  зеркало.  На  полу,  между  шкафом  и  диваном,
валялся прозрачный полиэтиленовый мешок, набитый какими-то тряпками и сверху
стянутый узлом. Катя всего на миг задержала на нем взгляд,  и  вдруг  у  нее
сильно стукнуло сердце. Присев на корточки, она дрожащими  руками  разодрала
узел, вытряхнула на поя содержимое мешка.
   Это были женские вещи - черная  шелковая  юбка,  лиловая  блузка,  парик.
Ярко-рыжие длинные, вьющиеся крупными волнами волосы. Она подняла  глаза,  и
взгляд ее уперся  в  небольшую  темно-вишневую  коробочку,  которая  одиноко
стояла на поломанной постельной тумбе в углу. Французские духи "Мадам Жаме".
   В голове молнией пронеслись слова Лунька: "Знаешь, под кем живет фирма, в
которой работает твой Дубровин?.. Скелет любит Голубя, как  родного  сына...
проверяем..."
   Катя бросилась вон из комнаты, схватила свою сумку. Руки так дрожали, что
она долго не могла справиться с дверным замком.
   "Я ехала от его дома до своего не меньше часа, а  пути  всего  пятнадцать
минут. Он мог запросто успеть войти в квартиру, вырубить свет. И потом, пока
я приходила в себя, он спокойно вернулся домой. Не получилось в первый  раз,
но я сама к нему пришла. Он мог десять раз  убить  меня,  любым  способом...
Нет, не  мог.  Ему  было  бы  сложно  выносить  потом  тело  из  собственной
квартиры... О Господи... Я должна была догадаться,  он  ушел  после  первого
акта и потом рассказывал, как бродил пешком, дарил цветы старушкам...  Какая
же я идиотка, все выкладывала ему сама, и про Свету  Петрову,  и  про  бомжа
Бориску. Но зачем столько диких сложностей,  столько  подставок?  Сначала  -
Ольга, потом Маргоша... Ради чего? Бандит Голубь  хочет  заполучить  казино.
Возможно, Валера придумал какой-то хитрый ход, чтобы обезопасить часть своей
империи. Простой стрельбой нельзя было обойтись,  и  Голубь  решил  поменять
хозяина, надломить стержень... Нашелся подходящий исполнитель. Он целый  год
ходил на спектакли. Возможно, сначала я вызывала в нем какие-то чувства,  но
потом  он  разозлился,  либо  его  прижали  к  стенке,  здорово  припугнули.
Вероятно, и то и другое... Он успел узнать достаточно много и про Олю, и про
Маргошу. И ему поручили сначала убить Глеба, только Глеба. А потом и меня...
А может, он вообще сумасшедший маньяк?"
   Все это неслось в голове с невероятной,  реактивной  скоростью.  Катя  не
пыталась додумывать до конца. Поздно теперь. Только  бы  успеть  доехать  до
Сокольников,  до  Лунька.  Во  второй  раз  Паша  Дубровин,  интеллигентный,
тактичный, все понимающий, нежно влюбленный Паша Дубровин, вряд ли  потерпит
неудачу. Будет не удавка, а пистолет.
   Она  не  заметила,  как  добежала  до  своей  машины,   села   за   руль,
заблокировала двери и окна, завела мотор. Сердце колотилось где-то у  самого
горла так громко, что  она  ничего  не  слышала,  кроме  этого  панического,
пульсирующего стука.
   Мотор заурчал, и в  этот  момент  что-то  холодное,  твердое  уперлось  в
затылок.
   - Ну, доброе утро,  дорогая.  Хорошо  выспалась?  -  насмешливо  произнес
знакомый голос. - Только не дергайся и не ори, ладно?

   Константин Иванович Калашников проснулся от долгого, настырного звонка  в
дверь и посмотрел на часы. Десять утра. Интересно,  кто  это  так  рано  без
предупреждения?
   Он не спеша встал, накинул халат, вышел в прихожую, взглянул в  "глазок".
За дверью стоял следователь Чернов.
   - Это что за  новости?  -  сердито  проворчал  себе  под  нос  Константин
Иванович и грозным голосом спросил: - Кто там?
   Чернов  вежливо  представился,  хотя  успел  заметить,  что  хозяин   уже
разглядел его через "глазок".
   - А в чем дело? - спросил Калашников, не открывая дверь.
   - Константин  Иванович,  мне  необходимо  поговорить  с  вами.  Откройте,
пожалуйста.
   Защелкали замки, верхний, нижний, звякнула цепочка, дверь открылась.
   - Извините, что я без звонка. Разговор очень срочный, - сказал Чернов.  -
Куда можно пройти, чтобы поговорить?
   - Какая срочность, не  понимаю?  Все  ведь  уже  ясно,  -  пожал  плечами
Константин Иванович, - но если это необходимо, пожалуйста, проходите.  Прошу
меня простить за домашний вид. Честно говоря, вы меня подняли с постели.
   - Еще раз извините, - развел руками Чернов, - работа такая.
   Они прошли в огромную гостиную.
   - Я вас слушаю. Только, если не сложно, пожалуйста, побыстрей.
   - Постараюсь, - кивнул Чернов, - Константин Иванович, где ваша жена?
   - Моя жена? А почему, собственно, вас это интересует?
   - Позвольте, я объясню чуть позже. А сейчас ответьте, будьте так добры.
   - Ну, извольте, я отвечу. Собственно, в  этом  нет  никакого  секрета.  -
Калашников надменно вскинул голову. -  Маргарита  Евгеньевна  вчера  вечером
уехала   на   два   дня   во   Владимирскую   область.   Она   выступает   с
благотворительными концертами в двух детских домах, там  сироты  -  инвалиды
детства.
   - Она одна дает благотворительные концерты? Или  с  какой-то  группой?  -
спросил Чернов.
   -  Ну  разумеется,  не  одна.  К  ней  обратилась  американская   женская
организация с просьбой принять участие в благотворительной акции. Они  ездят
по детским домам и  больницам,  развозят  продукты,  лекарства,  подарки,  и
Маргарита Евгеньевна подготовила специально для детей  несколько  концертных
номеров. Однако я заранее прошу вас не распространяться об этом.
   - Почему? - удивился Чернов. - Разве в этом есть что-то плохое?
   - Нет, плохого, разумеется, ничего нет. Но после нескольких  скандалов  с
американскими проповедниками ко всякой иностранной благотворительности стали
относиться  подозрительно.  К  тому  же   у   Маргариты   Евгеньевны   много
завистников, и могут ее искренний, добрый поступок истолковать превратно.  В
наше время мало кто верит в бескорыстие. В общем, не стоит об этом говорить.
   - А как же Маргарита  Евгеньевна  уехала  из  Москвы?  Разве  съемки  уже
закончены?
   - Все сцены с ее участием отсняты, и до начала  озвучивания  у  нее  есть
немного свободного времени. Она решила потратить его  с  пользой,  выступить
перед несчастными сиротами, - снисходительно объяснил Калашников.
   - Константин Иванович, а вы не могли  бы  уточнить,  как  называется  эта
женская организация? Какие именно детские дома они посещают?
   - Подождите, а в  чем  дело?  -  Калашников  повысил  голос.  -  Извольте
объяснить, по какому праву? Это допрос?
   - Да, Константин Иванович. Я пришел, чтобы допросить вас как свидетеля.
   - Но дело раскрыто, Ольга Гуськова, убившая  моего  сына,  арестована!  -
выкрикнул Константин Иванович.
   - Во-первых, дело вовсе не закрыто, во-вторых, не арестована, а задержана
по  подозрению,   это   разные   вещи.   И,   в-третьих,   открылись   новые
обстоятельства, - спокойно объяснил следователь Чернов.
   * * *
   Белый "Форд" стоял в тени, в глубине двора.
   - А теперь ты нажмешь кнопочку, откинешь спинку переднего сиденья.
   - Что ты собираешься делать?  -  спросила  Катя,  стараясь,  чтобы  голос
звучал спокойно.
   Ей действительно, вопреки жуткой ситуации, стало спокойней. Паша Дубровин
- не маньяк, не сумасшедший, не убийца и не шпион бандита Голубя. Теперь она
это знала точно, потому что у нее за  спиной  сидела  с  пистолетом  в  руке
Маргоша.
   - Расслабься и выполняй. Чтобы у тебя  не  было  сомнений,  скажу  сразу:
пальнуть могу в любой момент. Я из-за тебя  сильно  перенервничала,  Катька.
Очень сильно, поэтому могу не сдержаться. Кстати,  ты  здорово  огрела  меня
своим пакетом по голове. До сих пор больно.
   Дуло упиралось в затылок. Интересно, когда она успела раздобыть пистолет?
Еще вчера ночью у нее была только  удавка.  Впрочем,  можно  уже  не  ломать
голову над логическими задачками. Поздно. Вот теперь и правда поздно.
   - Ну так чего ж ты, стреляй  сразу.  Или  ты  хочешь,  как  в  фильме,  с
мелодраматическим эффектом? - тихо спросила Катя.
   - Нет. Эффектов не хочу. Хочу  максимального  для  себя  удобства.  Место
людное, удирать потом, опять нервничать. Мы с  тобой  подальше  отъедем,  на
природу.
   - Если ты меня убьешь, кассета окажется у твоего  мужа,  -  тихо  сказала
Катя, глядя в окно.
   Ей показалось, что в глубине двора  промелькнул  силуэт  Паши  Дубровина.
Если заорать, он ничего не услышит, окна плотно  закрыты.  Через  минуту  он
войдет в подъезд...
   - А вот и нет. Никто не узнает, что я тебя убила.  Ты  просто  исчезнешь.
Пока  будут  думать-гадать,  куда  делась  красивая  молодая  вдова,  я   уж
как-нибудь разберусь  с  кассетой.  Ладно,  это  мы  потом  обсудим.  Давай,
откидывай сиденье. Не хочешь? Ну  ничего,  я  дотянусь.  Только  не  вздумай
рыпнуться. Сразу стреляю. Это прибавит мне хлопот, но мои хлопоты  для  тебя
уже ничего не меняют.
   Дуло продолжало упираться в затылок. Тонкая рука быстро скользнула  между
спинками передних сидений. Катя  лихорадочно  соображала,  что  будет,  если
сейчас попытаться схватить эту р